Мысленно Биллу никто запретить издеваться не мог, но рот ему Том все-таки заткнул своим, для пущей верности.

«Гад ты, Билли! Я ж по глазам вижу! Только вот выдай что-нибудь! И я... я тебя придушу... Клянусь!!! Меня, блядь, уже задолбало выслушивать про это – то от Курта, теперь еще от тебя?»

А Билли все-таки стянул с плеч Тома рубашку, и когда тот опустил руки – снял ее полностью, и, швырнув в сторону, попал точно на настольную лампу, и рубашка, зацепившись воротом, устроила для парней идеальное интимное освещение.

Снайпер хренов, – выдохнул Том одобрительно, поняв, почему в номере стало темнее.

Заткнись! – очень «нежно» ответил Уильям, и теперь рот Тома накрыли требовательные губы, дерзко добивающиеся глубокого поцелуя.

«Да, я с удовольствием!»

Пойманная зубами штанга, недовольное мычание, смешок, втянутый до боли ЕГО язык, в отместку за прокушенную губу...

«Ну, ты и сволочь, Трюмпер!»

Обнаженной пылающей кожей груди, к его, такой же влажной и горячей...

Непреодолимое желание целовать скулы, шею, ямочки на хрупких ключицах... И Том делал то, что хотел - целовал и вылизывал, ощущая боль от пальцев, впившихся со всей дури в его плечи, сжимающие кожу до красноты, которая позже станет синяками. Том видел, что Билли даже не осознает толком, что творит, выдавая себя с головой - почти теряя сознание от его ласк, страсти, близости, рук, губ, языка, яростных, жадных и, в тоже время, таких нежных поцелуев...

«Ты и после ЭТОГО будешь уверять, что ненавидишь меня? Все еще ненавидишь? Что не хочешь меня знать? Да, Билли?»

А Билли ненавидел. Ненавидел себя за то, что так реагирует на близость человека, укравшего и растоптавшего его сердце.

«Мой бог! Ну, почему я продолжаю любить тебя после всего, что было? Почему ХОЧУ больше жизни?»

Хотел, желал, жаждал. Не мог по-другому...

Он отвечал на ласки, на поцелуи, на прикосновения именно так, как никогда и никому отвечать не будет, Билли это понимал и от этого сходил с ума. Его это злило, почти бесило, но изменить свое отношение к Тому он не мог. Не мог запретить себе отдаваться его рукам - любимым и ненавистным.

И действительно, Том верно чувствовал его состояние - испытывая головокружение и дикую слабость в коленях, Уильям радовался, что опирается о стену.

Том, между тем, опустился перед ним на колени, целуя живот, положив руку на вздувшуюся ширинку, сильно стискивал ее, вырывая у Билла дрожащие выдохи, переходящие порой в хриплые стоны. Картрайт уже плыл конкретно. Хотелось орать, материться, хотелось… еще.

И, не выдержав, вцепился в волосы Тома, вылизывающего его живот, оттянувшего и так очень низко сидящий пояс джинсов:

Блядь... Том! Хватит... Я не могу больше... пожалуйста...

Том поднялся сразу же, потому, что и сам уже был на грани, чувствуя жар даже в ушах. Ему казалось, что такого накала эмоций и желания не было и при их первом сексе. Это было потрясающе настолько, что его раздирало изнутри, жгло, опаляло... Казалось, по венам течет расплавленный металл, а не кровь. Такое состояние оглушало, и Том не верил, что все это не сон, который снился столько раз, но сейчас он приносил не убивающую тоску, а взрывную восторженность, хоть и рождал при этом хаос в душе, ведь никто из них не знал наверняка, чем все может закончиться.

Без лишних церемоний Том начал расстегивать на Уильяме ремень и ширинку, притянув к себе за бедра, оторвав от стены, запустил руку в боксеры, обхватив ладонью член, ощущая мокрую головку, начал ласкать его...

- Неееет, – с трудом выстонал Билл, обессилено запрокидывая голову, и почти сразу Том снова вжался всем телом в его, впиваясь в податливые губы своими, так и не переставая ласкать. Когда закончилось дыхание, Том оторвался от припухших зацелованных губ, жарко и тяжело в них выдыхая: