Выход из гор

Ведя борьбу за высоту, за более выгодное положение в горах, партизаны прорывали одно кольцо врага и опять оказывались в кольце. Всё выше и выше поднимались мы в горы. Чтобы свободнее маневрировать, все повозки были переделаны на двуколки, потом пришлось отказаться и от них — перейти на вьюки, раненых нести на носилках.

Все сколько-нибудь проезжие дороги были под наблюдением немецкой авиации. Мы пробирались со своим тяжёлым вооружением — пушками и миномётами — по тропинкам, известным только местным горцам — гуцулам. Они давали нам проводников — смелых охотников. С их помощью мы проходили иногда и без троп, пробирались через лесные завалы, дремучие леса, в зарослях гигантского папоротника, где ноги то вязнут во мху, то скользят по мокрым камням. Здесь родилась новая походная песня наших партизан:

По высоким лесистым отрогам,

Там, где Быстрица, злая река,

По звериным тропам и дорогам

Пробирался отряд Ковпака.

Не раз приходилось потуже затягивать ремень: воды и соли в горах сколько угодно, но с продовольствием плохо [124] было. Нас выручали пастухи, пасшие скот на горных пастбищах и тут же в огромных котлах варившие сыр из овечьего молока. Немцы отдали приказ старостам: под страхом смертной казни согнать весь скот в долины. Но народ всё-таки нашёл возможность помогать нам. То и дело партизаны ловили «заблудившихся» коров: их пригоняли в наше расположение пастухи-гуцулы.

После нескольких дней изнурительного марша в горах мы с боем пробились к селу Поляница, что в двух километрах от чехословацкой границы. И тут опять оказалось, что все господствующие высоты заняты немцами и венграми.

Немецкая авиация не давала выводить лошадей на пастбище, и они так ослабли, что бесполезно было уже запрягать их в орудия. Мы поняли, что с пушками и миномётами нам не вырваться из гор. С тяжёлым сердцем пришлось отдать приказ: «Артбатарее и батарее 82-мм миномётов израсходовать весь боезапас по противнику и уничтожить материальную часть».

Дали в тот день жару немцам наши пушкари и миномётчики! Немецкая артиллерия, пытавшаяся было отвечать, быстро замолкла.

Когда весь боезапас был расстрелян, к орудиям привязаны толовые шашки, подожжен бикфордов шнур, бойцы и командиры, отойдя в сторону, сняли головные уборы. На душе было такое чувство, точно мы хороним своих лучших друзей. У многих навернулись слёзы. После того как раздался страшный взрыв, несколько минут стояла полная тишина. Потом я услышал, как кто-то негромко сказал:

— Ничего, товарищи, всё равно они уже износились по давности их действия.

И кто-то другой отозвался сердито:

— Тоже, утешитель!

Это было вечером 29 июля. Ночью внезапным штыковым ударом партизаны прорвали ещё одно кольцо врага.

Мы двигались к горе Шевка. С другой стороны к этой горе спешил 26-й эсэсовский полк. Мы пришли первыми.

Вечером 31 июля после двух суток непрерывного движения изнемогавшие от усталости, обессилевшие от недоедания партизаны расположились в поросших травой окопах, которые были отрыты на горе Шевка русскими солдатами ещё в первую мировую войну. Мы выиграли высоту. Теперь немцы были внизу. Утром цепи эсэсовцев, карабкавшихся [125] по камням и пробиравшихся сквозь кусты к вершине Шевки, были встречены сверху губительным огнём.

Два дня продолжался бой на Шевке. При поддержке девяти бомбардировщиков противник предпринимал атаки и с запада, и с северо-запада, и с юга, но каждый раз мы сбрасывали его к подножью горы.

С Шевки мы так удачно перебрались ночью лесной тропинкой на соседнюю гору Вовторуб, что немцы даже не заметили этого, хотя они всюду подстерегали нас. 3 августа на горе Вовторуб партизаны вдоволь посмеялись, наблюдая, как гитлеровские лётчики колотили бомбами опустевшую Шевку. Наши разведчики, сходившие на место вчерашней стоянки говорили, что вся растительность там сгорела.

Больше всего нам нужен был отдых. Я видел, что уже не только кони, но и люди выбились из сил. Но об отдыхе не могло быть и речи. Сколько вражеских колец мы уже прорвали и всё-таки были ещё в кольце. Вокруг горы Вовторуб стояли крупные вражеские гарнизоны в Надворной, Пасечна, Яремча, Зелена и Делятин. Где прорываться? Где немцы не ждут удара? Мы приняли дерзкое решением спуститься в долину реки Прут, к городу Делятину, главному опорному пункту немцев в этом районе Карпат, узлу нескольких железных и шоссейных дорог. Могли ли немцы думать, что мы рискнём появиться у Делятина? Риск, действительно, был большой. Перед выступлением я отдал приказ: «Всему личному составу усвоить, что поставленную» боевую задачу надо выполнять до тех пор, пока в подразделениях есть хотя бы один человек, способный драться» Все стремления всех должны быть только вперёд».

— Вперёд, навстречу наступающей Красной Армии! — призывал Руднев в своей напутственной речи перед боем у Делятина.

Никогда ещё он не говорил с таким воодушевлением, как в эту ночь, верхом на коне, у дороги, по которой шла колонна.

С первых дней нашей тяжёлой неравной борьбы в горах вести, которые мы получали по радио с «Большой земли», были одна другой радостнее. На Карпатах мы узнали о разгроме немцев в Курской битве. Когда наша колонна спускалась с гор, шла на прорыв к Делятину, партизаны забывали об усталости и голоде при мысли, что Красная Армия приближается к нашим родным районам Сумщины, что не сегодня-завтра она будет в Путивле, Глухове, Шалыгине. Да, мы шли навстречу наступающей Красной Армии. [126]

Я не могу передать, как звучали этой ночью призывы, которые вполголоса бросал с коня Руднев проходившим мимо него партизанским ротам:

— Вперёд! Да здравствует Красная Армия!

— Вперёд! Да здравствует великий Сталин!

Каким громким и дружным «ура» ответил бы наш народ комиссару, если бы не было приказа двигаться молча, чтобы не обнаружить себя преждевременно! Пропустив всю колонну, Руднев на галопе поскакал в голову её. И вот его призыв раздался в авангарде, который развернулся в боевой порядок для атаки уже у самого Делятина. Раскаты «ура» прокатились, как гром.

После того как мы ушли ночью в горы Шевка, немецкое командование объявило, что партизаны разгромлены. Тем более неожиданно было наше появление у Делятина. Немцев это настолько ошеломило, что без всякого сопротивления с их стороны мы взяли город и взорвали вокруг него все железнодорожные и гужевые мосты.

Бой начался уже по ту сторону Делятина, когда немецкое командование двинуло навстречу нам два свежих полка и разорванное партизанами вражеское кольцо вновь оказалось сомкнутым.

У наших бойцов существовали приметы: если я хожу с автоматом — значит держи ушки на макушке, а если мой автомат лежит на тачанке — всё в порядке, хотя и бой, но большой опасности нет. Иной раз они даже бегали посмотреть, где автомат командира: в руках у него или на тачанке. Наступили дни, когда я с автоматом не расставался я во время сна.

Немцы теснили нас к реке Прут. Партизанское соединение в это время насчитывало в своих рядах 1400 бойцов, из них было не менее 200 раненых, лежавших на носилках. Легко представить, как должны были растеряться немцы, когда вся эта масса партизан вдруг бесследно исчезла, словно сквозь землю провалилась.

Это «чудо» у реки Прут произошло в ночь на 6 августа. Два дня тяжёлых боёв у Делятина, у Ослава Бялы, Ослава Черны показали, что всем соединением нам не прорваться. Окружённые немцами на горе Дусь, поросшей густым орешником, мы разбились на мелкие группы. Условившись о месте сбора, они разошлись в разные стороны и под покровом темноты легко проскользнули в стыки частей противника. [127]

Немцам не оставалось ничего больше, как объявить, что отряд Ковпака окончательно уничтожен, что «удалось бежать только Ковпаку с небольшой группой». Листовки с этим «экстренным сообщением» разбрасывались с самолёта по всем сёлам у Карпат. В листовках объявлялось также о денежной награде тому, кто поймает меня живым, подробно описывались моя внешность, одежда, особые приметы, например усы, которых у меня вовсе не было. В качестве же примет Руднева в этих же листовках фигурировала борода, и по описаниям её можно было думать, что немцы видели мою бороду. Очень позабавило партизан, что немцы, как это выяснилось из их объявлений, почему-то решили, что по национальности я — цыган. Бойцы хохотали: «Это же примета комиссара». Как брюнет, Семён Васильевич всё-таки, конечно, больше был похож на цыгана, чем я.

Повеселили немецкие листовки и местный сельский народ. Крестьяне говорили: «Сами бачили его, сами мирыли, чего же сами не схопыли?»

Самое забавное было то, что иной раз эти листовки читались и комментировались в моём присутствии. Должен сказать, что внешний вид мой после выхода с Карпат сильно изменился: свою высокую барашковую папаху я сменил на гуцульскую шляпу, а бороду сбрил.

Разбившись на отдельные группы, разойдясь в разных направлениях, партизаны, чтобы сбить немцев со следа, долго петляли вблизи Карпат. В августе мы исходили всю Станиславскую, Тарнопольскую области, побывали в Каменец-Подольской и Львовской областях, но соединиться всё не удавалось, так как немцы, хотя и объявили населению, что партизаны разгромлены, сами-то знали, что это не так, и попрежнему держали всюду усиленные гарнизоны.

Эсэсовцы на машинах метались из области в область. Они искали все «главные силы» партизан, не понимая того, что нашими главными силами был народ. Если партизана нужно было на время скрыть, его можно было оставить в любом селе. Сколько раненых устроили мы в крестьянских дворах. Помню разведчика Федю Сидоренко. В бою у Делятина он получил тяжёлую рану. Где-то около Ослава Черны пришлось оставить его на попечение одной крестьянки. Феде срочно нужна была помощь врача. Но в селе стоял немецкий гарнизон, и о медицинской помощи не приходилось и думать. И всё-таки женщина, в хату которой партизаны принесли ночью раненого, нашла врача, взявшегося [128] лечить его буквально под носом у немцев. Этот врач сам скрывался от гитлеровцев, работал лесником.

В селе Княжий Двор Печениженского района Станиславской области братья Каратник Дмитро и Ульян устроили в лесу для наших раненых бойцов настоящий подпольный госпиталь. Чтобы немцы не обнаружили этот госпиталь, они переносили его с места на место.

Как много значила для нас тогда эта самоотверженная, трогательная любовь народа к людям, которые смело боролись против немецких захватчиков! Мы чувствовали её на каждом шагу. Бывало, сидит группа партизан в глухом лесу вокруг костра, проходит мимо гуцул с вязанкой хвороста, остановится, поговорит, пожелает счастья, а спустя час-другой, смотришь, возвращается с мешком картофеля и просит ещё извинить его, что «куш» бедный — больше ничего нет.

Немцы в это время уже чувствовали, что им скоро придётся улепётывать отсюда, и торопились вывезти в Германию весь хлеб нового урожая. Они заставляли крестьян укладывать в мешки для отправки на станцию необмолоченные снопы. Мы посоветовали крестьянам вымолачивать ночью снопы для себя, а потом вкладывать их в мешки колосьями вниз. Наш совет понравился народу. Из всех окрестных сёл стали возить на станцию мешки с пустыми снопами. Немцы второпях отправляли в Германию вместо пшеницы одну солому.

Каждая наша группа действовала как самостоятельный отряд. Связи между собой они не имели, так как наши радиостанции не годились для работы на небольшом расстоянии. Но, поддерживая связь с «Большой землей», мы не теряли чувство локтя. Когда была получена радиограмма товарища Хрущева, поздравлявшего партизан с успешным выполнением своих задач на Карпатах, нам казалось, что мы празднуем этот день сообща, как будто все уже собрались. Общую радость омрачало только беспокойство за судьбу Руднева. Он был тяжело ранен в бою у Делятина на другой день после своей напутственной пламенной речи. Его выносили из окружения медсестра Галина и несколько бойцов. Уже впоследствии мы узнали, что все они героически погибли в неравной борьбе с врагом. Наш народ долго не мог примириться с мыслью, что больше не увидит уже своего любимого комиссара, всё надеялся, что известие о его гибели окажется неверным. «У меня такое чувство, что Семён Васильевич жив, — говорил его воспитанник и [129] помощник по комсомолу Миша Андросов. — Вот посмотрите, посмотрите». К сожалению, эти надежды не оправдались.

Мы возвращались с Карпат без Руднева, но когда приходилось с боем пробивать себе путь и раздавался призывный голос: «Вперёд, навстречу Красной Армии», трудно было поверить, что Семёна Васильевича нет среди нас[2].

Погиб при выходе с Карпат и его сын Радик. Он был ранен в одной схватке, происходившей на кукурузном поле около села Слободка Гвоздецкого района Станиславской области. После боя партизаны не нашли Радика. Уже впоследствии выяснилось, что, будучи ранен, он отполз в овраг, заросший густым лозняком, и потерял сознание. На другой день крестьянин села Слободка Кифяк Алексей Яковлевич нашёл его здесь и перенёс в свою хату. Радик был в очень тяжёлом состоянии. Кифяк и его односельчане сделали всё, чтобы спасти жизнь юного бойца. В семье Кифяка было девять детей, но он не побоялся скрывать у себя и лечить раненого партизана. По его просьбе комсомолец Гриша Никифоренко, работавший в местной подпольной группе, ходил в город за лекарством. Но ничто не помогло. Радик умер от заражения крови. Кифяк похоронил его в своём саду.

Движение на север всех наших групп началось в последних числах августа. Нашим сборным пунктом был хутор Конотоп в районе Олевск — Сарны, в южном Полесье. Каждой группе надо было пройти километров 700–800. Общий фронт движения всех наших групп достигал 200 километров от Золочева до Проскурова. Инициатива снова была в наших руках. По всему фронту движения партизан в фольварках немецких колонистов пылали зернохранилища и скирды необмолоченного хлеба.

Крупные группы тяжёлыми боями отвлекали внимание немцев на себя, а тем временем остальные группы совершали диверсии и скрытно продвигались вперёд. Вот когда сказалась партизанская спайка! Много раз за два года борьбы в тылу врага наши бойцы и командиры проходили тяжёлые испытания, но самым тяжёлым испытанием был этот поход разрозненных групп.

Самой большой группой командовал мой помощник по разведке Вершигора. В его отряде было около четырёхсот [130] путивлян. С горы Дусь они прорвались в Чёрный лес под Станиславом, откуда мы подымались на Карпаты. Немцы, обнаружив, что здесь опять появились партизаны, окружили лес и стали подвозить артиллерию. Но когда немецкая артиллерия открыла огонь по партизанской стоянке, там уже никого не было. Враг подстерегал Вершигору на глухих дорогах, ведущих в горы, а он вывел своих бойцов из леса прямо к городу и провёл их ночью по окраинам его, огородами. Чтобы сбить немцев со следа, партизаны переходили дороги, пятясь задом. Враг обнаружил Вершигору уже на Днестре. Переправив свою группу на пароме, Вершигора сейчас же разослал всех бойцов по сёлам за конями. Пока немцы переправлялись через реку, партизаны были уже на конях. Немцы увидели только пыль, поднятую умчавшимися всадниками. Двигаясь равниной, группа много раз попадала в окружение и прорывалась вперёд с боем. У Шепетовки она была зажата между несколькими высотками, занятыми немцами. Между высотками было болото, немцы считали это болото непроходимым. Партизаны спешились, бросили коней и ночью пробрались через болото по пояс в грязи.

23 сентября у местечка Городница Житомирской области Вершигора встретился со мной. Я шёл с Карпат с группой в составе около 300 человек. Со мной была одна из самых боевых рот, которой командовал Тютерев. Он провёл свою роту почти без потерь. Спустя несколько дней нас догнала группа, выходившая с гор во главе с Матющенко. 1 октября мы были уже на сборном пункте, в хуторе Конотоп, в лесах южного Полесья. Раньше нас пришла сюда, с Карпат группа под командованием Бройко. Вслед за нами начали подходить и остальные группы.

Были группы, состоявшие из нескольких человек. Базима пробивался на тачанке с четырьмя товарищами. Двое на полпути пали в стычке с немецкой полицией. Григорий Яковлевич был тяжело ранен в голову. Лошадей убило. С Базимой остались партизаны Денис Сениченко и Пётр Бычков.

Отважные партизаны прошли несколько сот километров лесами и глухими оврагами, отбиваясь от преследовавшей их полиции, неся на руках раненого Базиму и мешок с штабными документами, книгами приказов. Григорий Яковлевич легче бы с жизнью расстался, чем с этим мешком. Ещё в Спадщанском лесу он думал об истории, над каждым приказом по отряду работал как над документом исторической важности. Бывало, бой идёт, дождь льёт или снег сыплет, а Григорий [131] Яковлевич сидит на пеньке, накрывшись плащом с головой, и строчит в своей записной книжке черновик приказа. Сразу набело никогда не писал приказов. Потом уже в землянке или в шалаше ночью аккуратно переписывал их В книгу. Иной раз рассердишься даже:

— Да брось ты свою писанину, ложись спать.

Григорий Яковлевич только улыбнётся.

— Эту писанину историки будут изучать.

По заведенному у нас обычаю на каждой партизанской стоянке прежде всего оборудовалась баня. К приходу Базимы на хуторе Конотоп все бойцы и командиры уже вымылись в бане, кое-кто даже по нескольку раз, все обстирались, починили одежду и обувь. Приведя себя в порядок, партизаны прежде всего хотели сфотографироваться. Никогда у нас не было столько желающих запечатлеть себя на фотоснимке в полном боевом снаряжении, как. после возвращения с Карпат. Теперь все чувствовали, что они вошли в историю. Заставили, конечно, сняться и Григория Яковлевича.

Вот снимок, сделанный нашим партизанским фотографом на хуторе Конотоп спустя пару дней после прихода Базимы.

На хуторе Конотоп. Базима и его спасители — Сениченко (слева) и Бычков

Он сидит на скамейке, голова его ещё перевязана, но более бодрым, подтянутым я не видел Григория Яковлевича никогда. Партизанская жизнь сделала его таким же по-настоящему военным человеком, каким раньше среди нас был один только Руднев. Теперь все стали закалёнными воинами, у всех появились армейские привычки. На снимке вместе с Базимой его спасители Сениченко и Бычков с автоматами в руках. Какие орлы! Смотришь на них и думаешь: как возмужали все, сколько сил, благородства открылось во многих раньше неприметных советских людях!

В середине октября основная масса нашего соединения была уже на сборном пункте. Не все вернулись из рейда. Некоторые бойцы пришли на хутор Конотоп, неся на шее по два и по три автомата. Один — свой, остальные — товарищей, павших в бою.

Был у нас обычай: бойцу, вернувшемуся из боя без оружия, вручалась палка, и он назначался в погонщики скота. Для партизана, народного мстителя, это было самым тяжёлым наказанием. Ничто так не ценил он, как оружие и боеприпасы. Это была его святая святых. В трудном положении, когда приходилась решать, что бросить — шинель или часть патронов, — не задумываясь, расставались с шинелью, хотя бы и стужа была. [132]

* * *

Хутор Конотоп — это несколько домиков, расположенных на лесной поляне. В этих домиках поместились штаб соединения, разведка, связь, здесь же была оборудована баня. Партизанские роты, располагаясь вокруг хутора в лесу, заняли район радиусом в пятнадцать километров.

После возвращения с Карпат. Группа путивлян на хуторе Конотоп

Здесь мы были, как у себя дома. По соседству с нами базировалось крупное соединение ровенских партизан под командованием Бегмы, вручавшего нам правительственные награды на озере Червонном. Он имел уже свой аэродром, на который прибывали самолёты из Москвы. Неподалеку от нас действовало и соединение Сабурова, с которым мы одновременно вышли из Брянских лесов и не раз встречались во время рейдов. Здесь мы опять установили связь и с белорусскими партизанами. Их лагери были в нескольких десятках километров от нас.

Время было уже холодное. Я приказал устраиваться основательно, чтобы было где отдохнуть и отпраздновать наступающую 26-ю годовщину Октябрьской революции. Бойцы постарались. Наш народ любил устраиваться на стоянке по-хозяйски. А после похода на Карпаты всем особенно хотелось хотя бы несколько дней пожить в приличной обстановке.

За какую-нибудь неделю в лесу вокруг хутора выросло несколько благоустроенных посёлков. Строили, соревнуясь друг с другом — у кого будет лучшая землянка, так что все землянки получились наредкость основательные, удобные, просторные. Некоторые роты, показавшие особое рвение в благоустройстве, проложили в своих посёлках даже дорожки, посыпали их желтым песком, поставили вдоль дорожек скамеечки.

Для украшения, а заодно и маскировки лесной поляны, избранной для Октябрьских торжеств, было срублено больше трёхсот сосен. Их расставили аллеей от штаба, который помещался в домике у самого леса, до трибуны, сооружённой посреди поляны, и вокруг трибуны большим пышным венком.

Готовясь к празднику, партизаны одновременно готовились к нанесению нового удара по коммуникациям врага. Роты переформировывались и пополнялись до нормального войскового состава. Укомплектовывались взводы автоматчиков, пулемётчиков, стрелков, отделения миномётчиков, разведчиков. Во всех подразделениях шла боевая учёба. Старые партизаны обучали молодёжь, которую привели с собой с Карпат. Подрывники занимались на курсах, созданных в первые же дни нашей стоянки на хуторе Конотоп для [133] усовершенствования партизанской техники минного дела.

На Октябрьских торжествах после коллективного слушания совместно с окрестными колхозниками доклада товарища Сталина партизаны ответили своему отцу отчётом, в котором подводились итоги двадцати шести месяцев борьбы в тылу врага. Эти итоги, оглашённые мною перед собравшимися на празднике тысячами украинцев, белоруссов и поляков, выражались в следующих цифрах: пройдено с боями 10 тысяч километров по 18 областям Украины, России и Белоруссии, истреблено 18 тысяч фашистов, пущено под откос 62 железнодорожных эшелона, взорвано 256 мостов, уничтожено 96 складов с продовольствием, обмундированием и боеприпасами, два нефтепромысла, более 50 тысяч тонн нефти, свыше 200 километров телеграфных и телефонных проводов, 50 узлов связи, до 500 автомашин, 20 танков и броневиков.

Очень живо изобразил пройденный нами путь от Путивля до Карпат выступавший на вечере самодеятельности партизанский шумовой оркестр. Под управлением помощника командира одной из наших рот большого затейника Гриши Дорофеева десятка два музыкантов, вскочив на трибуну с пилами, топорами, ухватами, печными заслонками и бутылками, прекрасно передали грохот взрывов, поднимавших в воздух мосты, треск летящих под откос эшелонов, шум горящей в горах нефти, любимые песни и боевые марши партизан. До позднего вечера не умолкал громовой трезвон небывалого оркестра и дружный хохот нескольких тысяч собравшихся на лесной полянке людей.

В эти дни наш народ ликовал: мы узнали об освобождении Красной Армией Киева, услышали донесшиеся до нас по радио залпы московского салюта. Как тут было не вспомнить слова товарища Сталина, что наступит и на нашей улице праздник, слова, которые мы столько раз повторяли про себя в тяжёлых боях и походах.

После Октябрьских праздников мы пробыли на хуторе Конотоп всего несколько дней. Уже в середине ноября в наших землянках поселились колхозники из сожжённых немцами сёл. Партизанское соединение полным составом вышло к станциям Олевск и Сновидовичи. У всех было одно желание: встретить Красную Армию, освободившую столицу нашей родной Украины, «с партизанским треском», как говорили у нас.

Наш новый удар был направлен по коммуникациям немецкой группировки в районе Коростеня. После взятия [134] Красной Армией Житомира противник имел для отступления из Коростеня один путь — на Олевск, Сарны. Наша разведка установила, что железная дорога Коростень — Сарны забита немецкими эшелонами с военным имуществом и разными ценностями, награбленными немцами на Украине. Решено было вывести из строя эту дорогу. О своём плане мы донесли по радио товарищу Хрущеву и на следующий день получили ответную радиограмму, одобряющую наше решение.

Немало произвели мы уже «треска» в тылу врага, но то, что произошло в ночь на 15 ноября, когда одновременно с местными партизанами мы ударили по станциям Олевск и Сновидовичи, вряд ли мог изобразить даже шумовой оркестр Гриши Дорофеева.

На путях станции Олевск стояло более 300 вагонов с авиабомбами, порохом и горючим. Можно представить, что получилось, когда вспыхнули пробитые зажигательными пулями цистерны с горючим и поднялись в воздух вагоны с порохом. Полчаса на путях непрерывно, сразу десятками, рвались авиабомбы. Партизанским ротам пришлось отойти от станции на изрядное расстояние, чтобы уберечься от ливня осколков и сыпавшегося на голову крошева вагонов. За полчаса на станции взорвалось около тысячи тонн авиабомб.

Полностью была выведена из строя и станция Сновидовичи.

Так мы завершили поход на Карпаты. Начинался новый период борьбы. Красная Армия, очищая украинскую землю от фашистской нечисти, вступила в районы, куда год назад мы пришли как посланцы Сталина.

Перед выходом в Сталинский рейд мы были предупреждены, что районы, куда идём, в недалёком будущем станут плацдармом ожесточённых боёв. Предвидение вождя сбылось. Красная Армия уже шагнула на разведанный нами плацдарм. Решающие бои завязались там, где каждая тропинка исхожена нашими разведчиками, где нет села, в котором не побывали бы наши агитаторы, где все мосты и дороги под ударами партизан.

Как радостно было думать, что наши удары нацеливаются с такой меткостью, что мы, украинские партизаны, в тылу врага и Красная Армия на фронте действуем как одно целое, что нас ведёт к победе великий Сталин, Предстояло ещё много тяжёлых боёв и ночных походов, но всем ясно было, что уже недалеко до окончательной победы.

Удостоверение личности

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]После освобождения Украины помощник начальника штаба нашего соединения Герой Советского Союза В. А. Войцехович ездил в село Вольное, чтобы узнать имя этой колхозницы. Ее зовут Александра Пархоменко.

[2]Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 января 1944 г. Семену Васильевичу Рудневу присвоено звание Героя Советского Союза.