Поступь Рагнарека.

Что делать, если ничего сделать нельзя? Для воина ответ один — биться. Бьются не ради победы. Бьются потому, что таков долг воина. Но бился и Крум. Бился и Стойгнев. Нужно все-таки победить!

Нужна держава. Новый Рим. Чтобы переломить хребет империям — источникам заразы. А переломить можно — разве не рухнул казавшийся вечным каганат? И почему не рухнуть так же державам кайзера и цесаря? Только делать это нужно скорее.

Они говорят — скоро их бог придет на землю.

Что ж — мы встретим его.

Как? Ответ дал Олег Вещий, отец наставника Асмунда.

Он перенес столицу почти на поле боя — в Киев. Не в этот, тихий и мирный — в то хазарское пограничье, что было здесь семьдесят лет назад. И уже отсюда, из нового военного стана — в походы, в свирепые непрерывные походы. С дружинами — за данью, а дань — на новые дружины. И собрать данников в единый кулак, народ к народцу, гнуть шеи упрямым Нискиням, а если не гнутся — ломать, как изменнику Оскольду!

Занять приграничные с империями земли. Поставить там столицу. Собрать окрестные славянские народы, отбирая данников у империй. Болгары уже приняли его — как поляне приняли Олега. Хорват и прочих смутьянов — примучить, как Олег и отец — уличей с древлянами. Дикарей-язычников — в союзники. Но перед этим — показать силу. Чтоб мадьяры запомнили его имя, как помнят печенеги имя отца! Нечего и им тратить удаль в бессмысленных набегах на дальние Парижи. Пусть служат державе. На сворку степных волчар!

Возможно ли это? Святослав не спрашивал себя о таких вещах. Олегу, отцу, самому ему удалось на Руси — ему и его потомкам удастся на Дунае. Под соколиный стяг встали поляне и северы, кривичи и словене, дреговичи и полочане, вятичи и древляне, уличи и радимичи, тиверцы. Что ж, теперь очередь сагудатов и велегестичей, струменцев и смолян, драговитов и северов, верзичей и баюничей, рунхинов, милингов и езеричей. Всех болгар, хорват, сербов.

И тогда — на Царьград! Не в ладьях, как Олег и отец — по суше. Греки привыкли ждать врага с моря, как хазары — из степей и лесов. Не надо делать так, как привык враг. Пусть он делает, как привык. А мы сделаем — как надо!

Не нужно щита на воротах. Пусть сбудется отроческая мечта. Пусть Царьград разделит место в Пекле с Итилем!

И пусть потом приходит их Мертвец. Если будет — куда.

Еще до раздела престолов между сыновьями Святослав сказал матери и боярам: " Не любо мне в Киеве. Хочу сидеть в Переяславце на Дунае. Там будет середина земли моей. Туда стекается все лучшее. Из Греции — золото, шелка, вина и плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси — меха, мед, воск и люди".

В переносе столицы для Руси не было ничего особенно нового. Лет семьдесят назад Олег перенес столицу из Новгорода в Киев. Сейчас, после победы над каганатом, Киев из воинского стана на глазах превращался в сытый и тихий глубокий тыл. Место же князю и дружине его, а значит — столице, в челе войска. Поближе к врагу. Это было естественно и более или менее понятно. Князь оставляет детям безопасные мирные земли и отправляется туда, где нужна его рука и железная воля.

Но вот то, что сказал Святослав потом…

Историки толкуют что-то о " торговых путях". Что общего между Святославом Храбрым и торговлей?! Вчитайтесь!

Святослав перечисляет земли, с которых собирается брать дань! Он уже берет дань с русских земель — теперь она, естественно должна будет идти и в Переяславец. А теперь к списку данников присоединятся Балканы и Центральная Европа. Это для начала, чтоб свалить Византию, как свалили Хазарию. А там…

Вряд ли Святослав оставил бы без внимания земли пращуров-варягов. " Середина земли моей" … Гляньте на карту. Граница Руси на Востоке проходит по Волге — новой " реке Рус" для арабов. Найдите Переяславец в Дунайском устье. И отсчитайте столько же на Запад. Как минимум — твердый предел по Лабе для тевтонского Drang nach Osten. И на юг, конечно — до Мореи. Еще не всех милингов и езеричей ромеи вывезли на каирские рынки!

Это намерение Святослава ясно отражено в летописи. Как мы увидим далее, оно отразится и в " Истории" Льва Диакона. Могло ли это ему удаться? На мой взгляд, вполне могло. Может, я и делаю слишком сильный упор на приверженность Святослава старым Богам и неприятие им новой веры. Конечно, все было не так однозначно. Играло свою роль и естественное для воина и князя желание славы, и отроческая еще ненависть к Константинополю, и желание объединить славянские народы. Но желание создать такую державу вполне очевидно. Была, верю, и возможность. За двести лет до того Карл-Давид " Великий" создал-таки огромную империю. Когда-то создавали свои державы Александр, Цезарь, Аттила, Хлодвиг. Многие из них начинали с меньшего. Другой вопрос — как долго продержалась бы такая держава? Но в любом случае она изменила бы лицо Европы — если не мира. Впрочем, поговорим о вероятностях, или, как модно сейчас говорить, виртуальностях, когда дойдем до " ключевого", переломного момента в истории Святослава. Пока до него неблизко.

Ольга ответила сыну: " Видишь — я больна. Куда хочешь уйти от меня? Похоронишь меня — и иди, куда хочешь".

Неожиданной человечностью веет от этих жалобных слов. Это не бывшая правительница державы обращается к отнявшему власть сопернику. Это не глава и знамя киевских христиан говорит с врагом и гонителем веры христовой, заклятым язычником.

Старуха-мать просит повзрослевшего сына.

Ольга действительно была больна. Только три дня она прожила после этого разговора. Может, близость смерти и помогла ей освободиться от самого сильного чувства к сыну-язычнику, которое до тех пор испытывала будущая святая — от страха. Возможно, она поняла, что есть вещи и люди куда страшнее ее сына, когда вокруг Киева задымились костры степных полчищ. Перед смертью она просила Святослава о последней милости — позволить ей уйти к ее богу по христианскому обряду. Без буйной тризны с хмельными ковшами, со звоном мечей и обильными жертвами, без надменно вздымающегося к небесам кургана. Лечь в могилку вровень с землей. Ольга, сообщает летопись, исповедовала христианство в тайне, и очень боялась, что по смерти ее похоронят по языческому обряду.

Сын пообещал. И исполнил. Хоронил Ольгу ее " презвутер" — священник. Плакали по ней привыкшие к бабке внуки. Плакали люди киевской христианской общины. Плакал и Святослав. Так говорит летопись, и возможно, это не просто литературный трафарет описания смерти праведного правителя. Люди той эпохи гораздо меньше стеснялись выражать свои чувства. Нелепое табу на мужские слезы — суеверие много более поздних времен. Не стеснялись проливать слезы суровые и беспощадно-жестокие люди. Плакали патриархи Ветхого Завета и герои Гомера. Не прятали слез герои былин, саг и рыцарских романов. Плакали русские князья и монгольские ханы. Им не приходило в голову, что " мужчины не плачут" — может, потому, что у них не было оснований сомневаться в собственном мужестве?

Нарушили завещание Ольги много позднее. Уже после смерти Святослава. Не язычники — единоверцы Ольги. Молодой русской церкви требовались реликвии. Могилу разрыли, извлекли кости и поместили их в шиферный саркофаг в Десятинной церкви, украшенный розетками и пентаграммами. Даже после смерти не получила она покоя. Хотя, как знать, может, ее и утешило бы, что она и по смерти послужит делу христовой веры на Руси.

Теперь больше ничто не мешало Святославу в осуществлении его помыслов. Ничто не держало князя в городе, который в его глазах уже перестал быть столицей. Земли Киева и Искоростеня, Новгорода и Тмуторокани обрели юных князей, наместников своего отца. Теперь у русов и местных сторонников Рюриковичей будет вокруг сплотиться в случае беды. А большего пока и не надо. Ни на одной из границ нет врага, способного напасть на державу Сынов Сокола. По Волге Русь вроде бы граничит с Хорезмом, но на деле там дикая, пустая степь, по которой кочуют орды торков-гузов и половцев-кипчаков. Предкавказье после хазарского похода — " выжженная земля". На Тьмуторокань долго еще не посягнет никакой враг. Что до запада, где княжат сын Олег и два данника-союзника под рукою Святослава, полочанин Рогволод и дрегович Турый — там попросту нет врагов. Тесть Волисуд, шурин Мешко-Мечислав. А между ними и Русью — полоса диковатых лесных и болотных народцев, от Карпат до Варяжского моря. Белые хорваты, дулебы, мазуры, ятвяги, литва, жмудь, летьгола с земьголой, пруссы. Не враги и не друзья, не нужные ни как данники, ни как союзники. Печенеги теперь мирные. На Руси все спокойно — кроме новых земель. Место его там, на переднем краю, в передовом полку. В его новой столице — Переяславце Дунайском.

И князю напомнили об этом очень скоро. Ольга, согласно преданию церкви, преставилась 11 июля — за несколько дней до столь важного для Святослава праздника — Перунова дня. Князь, судя по всему, и в первый поход на болгар вышел после праздника своего небесного покровителя, Метателя Молний, Бога Побед. Неизвестно, успел ли он его отпраздновать на сей раз, или черные вести, идущие уже с Дуная, настигли его за распределением престолов между сыновьями.

Вести эти гласили — в Болгарии мятеж против русов, воевода Волк собрал все войска в Переяславце и держит оборону. Святослав, не дожидаясь окончания сборов ополченцев, возложил это дело на воевод и поспешил с отдохнувшей в Киеве дружиной и новыми союзниками — легкими на подъем печенегами — в Болгарию.