Глава VII. Уик-энд прошел очень мило

Уик-энд прошел очень мило. Эта Мэзи (жеманничая, она призналась, что зовут ее просто-напросто Марсель, имя, разумеется, малоподходящее для будущей кинозвезды) – эта Мэзи сдержала слово. Улегшись в постель, она так и не вставала в противоположность некоторым другим партнершам Роже, для которых существовали определенные часы завтрака, обеда, коктейля, чая и т. д., дававшие столько оказий для смены туалетов. Два дня они не выходили из номера, вышли только раз, и он, конечно, сразу же наткнулся на того красавчика, сына дражайшей Терезы. Трудно было предположить, что мальчишка встретится с Поль, но Роже все же испытывал смутную тревогу. Поездка в Лилль была слишком грубой выдумкой, хотя он вовсе не считал, что оскорбляет Поль своей изменой, ни даже своей ложью. Но измены его не должны закрепляться ни во времени, ни в пространстве. «Я в воскресенье завтракал в Удане и видел вашего друга, с которым мы встретились тогда вечером в ресторане». Он представлял себе, как примет Поль эту весть; она промолчит, только, возможно, на минуту отведет глаза. Страдающая Поль… Этот образ давно уже потерял свою новизну для Роже, он столько раз гнал его прочь, что ему было стыдно; и было стыдно радости, вспыхнувшей при мысли, что, доставив Мэзи-Марсель по месту назначения, он немедленно отправится к Поль. Но Поль никогда ничего не узнает. Она, должно быть, хорошо отдохнула без него эти два дня, они ведь действительно слишком часто выезжают по вечерам. Играла в бридж у своих друзей, прибирала квартиру, читала новую книжку… Он вдруг удивился, Почему это он так настойчиво старается заполнять до краев долгий воскресный день Поль.

– А ты хорошо ведешь машину, – услышал он голос над самым своим ухом, вздрогнул и увидел Мэзи.

– Ты находишь?

– Впрочем, ты все хорошо делаешь, – продолжала она.

И ему вдруг захотелось сказать ей, чтобы она забыла, и самому на секунду забыть ее стройненькое тело, ее удовлетворенный вид. Она заливалась томным смехом, по крайней мере, ей казалось, что томным, и, взяв его свободную руку, положила себе на колено. Нога была упругая, теплая, и он улыбнулся. Мэзи оказалась глупышкой, болтливой комедианткой. Любовь, оглупленная ею, представала в каком-то странно резком свете, а ее манера сводить на нет любую вспышку нежности, любой дружеский жест делала ее еще более соблазнительной. «Неодушевленный предмет, ничтожный, нечистый, непроницаемый, вульгарный и претенциозный, но, в общем, та, с которой мне нравится заниматься любовью». Он громко рассмеялся, она не спросила, чему он смеется, и молча протянула руку к радиоприемнику. Роже проследил взором ее жест… Что сказала тогда вечером Поль, включая радио? Что-то по поводу радио и их вечеров… Он уже не помнил точно. Передавали концерт. Мэзи переключила на другую волну, но за неимением лучшего вернулась к концерту. «Исполняли концерт Брамса», – объявил диктор блеющим голосом, и раздался треск рукоплесканий,

– Когда мне было лет восемь, я хотел быть дирижером, – произнес он. – А ты?

– А я хотела сниматься в кино, – ответила Мэзи, – и буду сниматься.

Он решил про себя, что так оно, очевидно, и будет, и остановил машину у дверей ее дома. Она уцепилась за лацкан его пиджака.

– Завтра я обедаю с этим противным Шерелем. Но мне хочется поскорей, поскорей увидеться с моим маленьким Роже. Я тебе позвоню, как только выберу минутку.

Он улыбнулся, ему льстила роль тайного и юного любовника, тем паче что соперник, был мужчина его лет.

– А ты, – спросила она, – ты сможешь? Мне говорили, что ты не свободен…

– Я свободен, – ответил он, слегка поморщившись. Не будет же он говорить с ней о Поль! Она выпорхнула из машины, помахала с порога ручкой, и он уехал. Эта фраза о свободе отчасти смутила его. «Свободен» – это означало: «свободен от каких-либо обязательств». Он нажал на акселератор; ему хотелось поскорее увидеться с Поль; только она одна может его успокоить и, конечно, успокоит.

Должно быть, она только что вернулась, потому что еще не успела снять пальто. Лицо у нее было бледное, и, когда он вошел, она бросилась к нему, уткнулась в его плечо и застыла. Он обнял ее, прижался щекой к ее волосам и ждал, пока она заговорит. Как хорошо, что он поспешил к ней, он ей нужен, очевидно, что-то случилось; и при мысли, что он это предчувствовал, он ощутил, что его нежность к ней вдруг стала необъятной.

Он ее защитит. Конечно, она сама сильная, и независимая, и умная, но он знал, в ней было больше женской слабости, чем в любой другой женщине, с которой его сводила жизнь. И поэтому он ей нужен. Она тихонько высвободилась из его объятий.

– Хорошо съездил? Как Лилль?

Он бросил на нее быстрый взгляд. Нет, конечно, она ничего не подозревает… Не из той она породы женщин, чтобы расставлять мужчинам ловушки. Он поднял брови.

– Да так. Ну а ты? Что с тобой?

– Ничего, – ответила она и отвернулась. Он не настаивал – потом сама все скажет.

– А что ты делала?

– Вчера работала, а сегодня была на концерте в зале Плейель.

– Ты любишь Брамса? – спросил он с улыбкой. Она стояла к нему спиной, но при этом вопросе обернулась так поспешно, что он невольно отступил.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я слышал на обратном пути часть концерта по радио.

– Ах да… – произнесла она, – концерт транслировали… Я просто удивилась твоей любви к музыке.

– Как и я твоей. Что это тебе вдруг вздумалось? А я-то воображал, что ты играешь в бридж у Дарэ или…

Она зажгла в маленькой гостиной свет. Усталым движением скинула пальто.

– Меня пригласил на концерт молодой Ван ден Беш; делать мне было нечего, и я никак не могла вспомнить, люблю ли я Брамса… Странно, да? Вдруг не могла вспомнить, люблю ли я Брамса…

Она рассмеялась сначала еле слышно, потом громче. Целый вихрь мыслей пронесся в голове Роже. Симон Ван ден Беш? Уж не рассказал ли он об их встрече… в Удане? И потом, почему она смеется?

– Поль, – произнес он, – успокойся. И вообще, что ты делала с этим мальчишкой? – Слушала Брамса, – ответила она и снова засмеялась.

– Хватит говорить о Брамсе…

– Но о нем-то и идет речь…

Он взял ее за плечи. На глазах у нее от смеха выступили слезы.

– Поль, – сказал он. – Моя Поль… Что тебе наболтал этот тип? И вообще, чего ему от тебя нужно?

Роже был в бешенстве; он чувствовал, что его обскакали, оставили в дураках.

– Конечно, ему двадцать пять, – сказал он.

– В моих глазах это недостаток, – мягко произнесла Поль, и он снова обнял ее.

– Поль, я так в тебя верю. Так верю! Даже мысль мне непереносима, что какой-то юный шалопай может тебе понравиться.

Он прижал ее к себе; вдруг ему представилась Поль, протягивающая руки другому, Поль, целующая другого, Поль, дарящая другому свою нежность, свое внимание; он мучился.

«Мужчины ровно ничего не смыслят, – подумала Поль без горечи. – „Я так в тебя верю“, так верю, что могу обманывать тебя, могу оставлять тебя одну и даже не мыслю, что ты можешь поступать так же. Просто прелестно!»

– Он очень милый, но ничем не примечательный, – проговорила она. – Вот и все. Где ты хочешь обедать?