Вит Мано – Меня зовут Вит Мано 2 страница

удовлетворение от этого. Я всегда понимал, что если ты хочешь чего-то для себя, тебе нужно что-то для этого сделать.

В каком-то смысле, мне повезло: другим людям родители дают все, им ничего не приходится делать. И им даже не нужно бороться, что-то предпринимать, чтобы разбудить свою энергию. Им не приходит в голову, что нужно что-то делать для того, чтобы расти и становиться все более наполненным. В какой-то мере это лишает их силы, не дает им никакой силы в жизни. А я всегда понимал, что, если я должен что-то сделать, нужно для этого работать.

Мне нравились спортивные игры, мне нравилось бегать. Я был счастлив с теми друзьями, которые у меня были. И я, и братья никогда не скучали. И у нас была огромная свобода, так что я мог иногда не спать до шести утра, смотреть с Алленом телевизор. Мы делали друг другу тосты с сахаром и корицей, смотрели один фильм, потом другой... у нас была свобода. По сути, мы могли делать все, что хотели. И я думаю, что это было здорово. Мне повезло иметь столько свободы.

Когда я оглядываюсь назад, то вижу, что это было действительно прекрасно: ты можешь делать все, что вздумается, и никто на тебя не наседает. Это абсолютно чудесно, потому что хоть ты и совершаешь ошибки, но, на самом деле, ты каждый день просыпаешься с уверенностью, что будешь делать то, что захочешь.

Таким образом, детство было прекрасным приключением. И наш дом в Америке в то время был похож на летние домики в России. У каждой семьи был один дом, а также ей при-

надлежали земли вокруг дома. Обычно дома были большие, а прилегающая земля — не очень. Нам повезло, потому что рядом с нашим домом росли большие деревья. У нас был большой вяз и очень большой клен. А еще одна яблоня, два кедра, одно маленькое кленовое дерево и два небольших вяза.

На нашей улице дома стояли почти вплотную друг к другу — и так по обе стороны. Я помню, что обычно бегал по газонам всех соседей вверх и вниз по улице. Мне хотелось перепрыгнуть через каждую дорожку, не касаясь асфальта. На нашей улице не было квартир. В то время квартиры были редкостью. Тогда больших зданий с множеством квартир еще не существовало, только если в Мичигане... Поэтому каждая семья жила в отдельном доме. У нас был свой дом, свой двор, своя изгородь. Я любил наши деревья и лазил по ним так часто, как только мог. Клен был просто огромным — полтора метра в ширину. Яблоки на яблоне были не очень вкусными — они были маленькие и кислые, — но мы все равно ели их. На заднем дворе у нас иногда жили кролики. И периодически мы даже выращивали немного овощей.

Я много бегал и играл в саду. Со своими друзьями и братьями я привык играть на улице, потому что автомобили не часто ездили по проезжей части. Некоторые подъездные пути к домам были целиком заасфальтированы. Некоторые представляли собой лишь две узкие полоски асфальта с большим пучком травы посередине — чтобы удобно было проезжать легковым автомобилям. Мне нравилось бегать и прыгать по дороге. Там были участки из асфальта, через которые должны были проезжать машины. Помню... я пытался перепрыгнуть их все. Некоторые были слишком широкими, и мне было сложно, но я просто бегал и прыгал. Энергия словно лилась через край. Счастье, понимаете? Счастье, движение... Жизнь была... в этом смысле она была светлой.

В общем, была какая-то чувствительность вокруг меня. Я рос в окружении природы, и у меня постоянно возникало такое чувство, как будто я — ее неотъемлемая часть...

Мне нравилось помогать поддерживать жизнь, мне нравилось защищать жизнь. Когда я был моложе, я иногда работал в саду: подстригал траву. Нужно было подстричь траву возле дома, но в какой-то момент я больше не мог продолжать выполнять эту работу. Я понял, что это не мое. Выдергивать сорняки — нет, ни за что! Этот сорняк тоже хочет жить, и он тоже мой друг — как часть природы, — и я не хочу принести вред ему. В общем, тогда со мной происходили такие интересные вещи.

Помню, когда мне было совсем мало лет, я читал такие маленькие духовные книги. Они назывались «Семена мудрости». «Семена греческой мудрости», «Семена китайской мудрости», «Семена мудрости» многих разных народов... И это было чем-то очень медитативным для меня. Мне было, возможно, лет семь-восемь. Потому что, помните, как я рос? Атмосфера в доме была очень жестокой. И я как будто искал что-то внутри, а эти книги вдохновляли меня и помогали мне заглянуть глубоко внутрь себя. И когда я смотрю на всех своих друзей, на то, что делали люди, мне кажется, что никто не двигался в жизни так, как я. Я был как ракета. А книги помогали мне вырваться из рутины, мысленно оказаться далеко от дома.

Я был счастлив; я творил, я делал разные вещи. Помню, как однажды друг пригласил меня к себе домой на ужин. Это было в пятнадцати минутах ходьбы, но я так засмотрелся на цветы, что мне потребовалось два часа, чтобы дойти. Его родители были очень рассержены: «Почему ты так опоздал?» Но все было просто... Жизнь была интересной. Знаете, всегда было что-то, на что можно было посмотреть; всегда было, чем заняться. Я имею в виду, что это было здорово, понимаете, — иметь возможность гулять и делать разные вещи. Поэтому я играл в спортивные игры, играл в баскетбол — мне нравилось это делать, я отдавался этому полностью. Мне нравилось играть в баскетбол с друзьями, мне нравилось играть в футбол; я немного занимался борьбой

и даже демонстрировал в этом виде спорта какие-то успехи — может быть, потому что с друзьями мы часто все вместе боролись в шутку. Я получил множество наград, когда играл в спортивной команде, я много раз выигрывал, и получал от этого большое удовольствие...

В Америке мы могли свободно выражать свои чувства в школе. Например, когда я был в седьмом классе, мне на протяжении пары лет нравилась одна девочка. Мы все время гуляли за ручку возле школы. Была вот такая свобода, можно было делать такие вещи. Это было здорово. Знаете, жизнь была открытой, и никто не вмешивался и не наседал на тебя в плане того, что тебе можно делать и чего нельзя. Это было просто здорово.

Глава 2 ЮНОСТЬ

Свобода

Когда я перешел в старшие классы, мои друзья все время ходили куда-нибудь выпивать или на вечеринки. А я спрашивал: «Зачем?» Я говорил: «Если я хочу с кем-то пообщаться, зачем мне для этого выпивать? Просто позвольте мне пообщаться с человеком. Если мне нравится с кем-то общаться, почему я обязательно должен выпивать, чтобы с ним общаться? Если этот человек симпатичный, тогда, если я буду пить, я не смогу увидеть его лица». Зачем? Я совершенно не понимал, почему люди вели себя так. Я не одобрял этого.

На самом деле у нас была свобода от родителей, позволявшая нам выпивать, когда хотелось. Все, что угодно. Но я никогда не пил. И братья с сестрой почти никогда не пили. У нас была свобода, но нам не хотелось выпивать. Да, это интересно. И в каком-то смысле, определенное давление может заставить людей делать плохие вещи. Но поскольку у нас и так была свобода, мы в этом не нуждались. Для чего это? Почему я должен пить? Чтобы делать глупые вещи и чувствовать себя крутым? Или я должен пить просто потому, что люди хотят от меня этого? Но почему я должен подчиняться этому давлению? Я всегда боролся за свою свободу. И не давал людям пускать дым мне в лицо. Конечно, вы можете совершать разные пагубные действия, если хотите. Я же не собирался втягиваться в это. Это было бы глупо. А жизнь слишком хрупка.

В общем, я рос в атмосфере свободы. Я до сих пор помню большие возвышающиеся надо мной деревья. Когда у меня было время, чтобы совершать пробежки, я всегда выбирал лес или место с большими деревьями. Там, где я рос, все еще было множество больших деревьев. Теперь в новых районах все большие деревья срубают, заменяя их маленькими деревцами и кустами, но, конечно, они уже не дают такого ощущения. К счастью, там, где я жил, у нас росли большие деревья. Наш район был единственным жилым кварталом, который сохранил эти большие деревья.

По иронии судьбы и к счастью для меня, то же самое было в Международном медитационном курорте Ошо в Индии. Курорт Ошо расположен в квартале Корегаон парк — единственном районе в городе, где растут большие деревья. В Международном медитационном курорте Ошо деревья совершенно потрясающие. Они всегда зеленые, а иногда туда прилетают попугаи. Этот район занимает большую площадь, примерно километр на километр. Я очень ценю деревья: они дают нам энергию. Я был счастлив жить среди зелени. Я любил природу; мне нравилось спать на свежем воздухе.

Когда я достаточно подрос, чтобы действительно хорошо кататься на велосипеде на далекие расстояния — примерно в тринадцать лет, — я начал свои первые путешествия. С друзьями мы просто уезжали: брали велосипеды, немного денег и отправлялись на природу, взяв одеяло, за тридцать- сорок километров. Ехали в какой-нибудь парк или на озеро и делали, что хотели. Не было ничего и никого, кто бы переживал по поводу того, что ты не ночуешь дома. Мы делали все, что душе угодно. Мы были свободны и могли сами выбирать, в какое путешествие отправиться. Это довольно здорово — иметь такую возможность: «О, я хочу поехать сюда», «Я хочу поехать туда»... Это было очень хорошо.

То время было для меня как прекрасный сон. У меня была свобода, у меня были друзья. Я вступил в спортивную команду, участвовал в командных забегах среди старших классов. Один друг сказал мне: «Почему бы тебе не заняться бегом? Бегай на длинные дистанции». И я сразу ответил: «Хорошо». И начал учиться бегать. Я был членом спортивной команды, где нужно было бегать где-то пятнадцать-тридцать километров ежедневно. Дистанции были около четырех с половиной-пяти километров, но на тренировках мы бегали больше. И перед своей первой попыткой бежать я очень сглупил. Я знал, что мне предстоит бежать, и наелся до отвала — полагая, что это придаст мне сил. Где-то четыре банки консервированных слив вместе с сиропом. Я думал — я же волновался! — я думал, что мне предстоит совершить что-то действительно сильное и что мне нужно много энергии, много еды, чтобы я не устал. А это была моя первая дистанция, в двенадцать километров. Я просто объелся, и когда начал бежать, то выглядел, как беременная женщина, а спустя десять минут у меня так сильно заболел живот, просто невообразимо. Как я мог просто побежать, не думая о том, что произойдет со всей той едой в моем желудке? Через десять минут я так устал, мне было так плохо... но я продолжал бежать. После этого я уяснил, что не нужно есть так много слив.

А вообще, бег доставлял мне много радости в жизни. Это было здорово, потому что я бегал каждый день, выходил на улицу, встречался с природой и бежал... Я бегал в самых разных местах и с разной скоростью. Иногда у меня возникало ощущение полета.

Я помню, что Ошо сказал, что если человек бегает как минимум по двадцать минут в день, в его теле возникает аура радости.

Бег — это отличное занятие! Я много бегал, я пробегал километров двенадцать каждый вечер — у меня был специальный шестикилометровый маршрут по городу. Я пробегал его дважды за один вечер или иногда бежал в лес. Я делал то, что хотел делать. Я думал: «Раз мне нужно это сделать, я сделаю». Двенадцать километров — и я шел спать. И был счастлив.

Первый год в команде я был... это было забавно. Один мой друг — он был из тех неприятных парней, заносчивый, с большим эго — он отпускал разные шуточки в мой адрес и насмехался: «Я быстрее тебя», и все такое. Он был очень, скажем, жесток в этом отношении, всегда хотел быть лучшим во всем. И это было не очень здорово. С друзьями мы могли бегать вместе, приятно проводить время, вместе заниматься разными делами, но он был высокомерен и слишком озабочен соперничеством... Но мне нравилось бегать и я благодарен ему, что он показал мне, что такое бег.

Но потом, на следующий год все поменялось. Я был в нашем загородном коттедже на озере Бёрн с моей бабушкой. Я бегал очень далеко. Я наслаждался этим. Я выбирал извилистую дорогу с большим количеством холмов, которые находились за озером. Я дышал таким свежим воздухом и набирался все больших сил, бегая по пятнадцать-двадцать километров почти каждый день. И когда на следующий год я вернулся в школу, я был так силен и так быстр — что побеждал почти во всех соревнованиях, и меня даже выбрали лучшим игроком года. Это было не очень весело, потому что люди завидовали. Для меня истинным источником удовольствия были совместные занятия и чувство чего-то необъятного в своем сердце. Однако в школе это был тот возраст и то время, когда люди были одинокими и враждебными по отношению друг к другу. И все пытались выглядеть лучше, чем кто-то другой. Глупо, конечно. Но я всегда был по-своему счастлив.

В общем, в старших классах мне нравилось бегать; я любил быть активным спортсменом. Мне это нравилось, но я

не видел себя спортсменом в будущем. Люди были разные в классе — ты был либо спортсменом, либо интеллектуалом, либо ты был безумным хиппи. И я сказал: «Я ничего не хочу, мне не нужно ничего из этого... Просто оставьте меня вне игры. Я просто хочу быть собой, быть дружелюбным. У меня есть один друг, другой друг, и я не хочу соперничать, доказывать, что наша школа лучше, чем другая. Я просто хочу проживать жизнь». В этом смысле мне очень повезло, потому что я был здоров и имел независимый ум. Я мог бегать, дышать. У меня были собаки — пара собак. Я очень любил собак. Одна была белая с черными пятнами. Ее звали Йолер, и я брал ее с собой на пробежки. Такая средне-большая... И была еще одна, по кличке Немо — черная собака.

За это я всегда благодарен. Я рос вот так, в атмосфере такой большой-болыиой свободы. Поддержкой для меня был дом, где можно было жить, и отец, который о нас заботился.

Атмосфера в семье

Отец был напряженным. Он был нервным, иногда кричал, если что-то шло вразрез с его идеями или если что- то его расстраивало. Например, если с утра сестра забывала сделать ему сок или еще что-то, перед тем, как он уходил на работу, он орал, чтобы разбудить ее. Он требовал свой сок. На это уходило больше энергии, чем на то, чтобы сделать все самому. Он не делал так намеренно, просто он был очень нервным. Все потому что он много работал, и ему приходилось ездить на машине в Детройт, проводить за рулем по полтора часа. В общем, он был очень напряжен. Но он никогда не говорил ничего вроде: «Вы плохие дети, вы то, вы это...» Ничего подобного. Он любил детей по-своему, и это ему хорошо удавалось.

У меня такое ощущение, что никогда не бывает «хороших» разводов. Либо они случаются, но очень редко.

ф

Особенно трудно, когда есть дети — тогда развод всегда сопровождается либо нарушениями в эмоциональной области либо неверием в любовь. Между моими родителями был серьезный конфликт, почти драка, и они расстались в тот же день. Странное дело: после расставания они никогда по-настоящему не сказали ничего плохого друг про друга перед нами, детьми. Не было ни осуждения, ни обвинений, ни упреков. Они только сказали, что у них ничего не получается. Даже после их развода не было никакого давления — мол, вы должны выбрать одного из родителей. Они отнеслись к этому просто. И это сильно отличается от той ситуации, в которой растут многие люди по всему миру, когда в случае развода возникает злость, тяжесть — особенно, если ты должен выбирать... У нас ничего подобного никогда не было. Мы просто любили обоих родителей, без осуждения. Было так: мама ушла, мы скучаем по ней, понимаете, — папа по ней не скучал, а мы скучали... В этом смысле не было никакого давления. Мы могли любить обоих родителей и были свободны в своем выборе.

Давление я испытывал со стороны своих братьев и сестры в течение нескольких лет. Потому что, как мне кажется, сестра в некоторых моментах чувствовала себя незащищенной. Я не знаю, как это произошло, потому что, по-моему, она никогда не конфликтовала с двумя другими братьями. Но мои отношения с ней в какой-то момент стали очень опасными. К сожалению, Энн начала принимать наркотики. И в большом количестве. В то время многие экспериментировали и делали разные нездоровые вещи. Два брата — может, они и пробовали что-то время от времени, но, к счастью, не увлекались этим. А сестра подсела на наркотики. И поскольку никого не было дома, она устраивала вечеринки, где люди пили и делали все, что хотели. Приходя домой, я был в шоке — мне хотелось вышвырнуть их всех вон. Но когда тебе, скажем, десять лет, ты не так силен, как все остальные... А ей всегда хотелось ругаться и бить меня. Так

бывало всегда, и я был в трудном положении, это было время непрерывной пытки. Мне не хотелось драться. Кто захочет ударить женщину? Как это? Я чувствовал, что «мальчики не должны драться с девочками». Это не в нашей культуре!

В Соединенных Штатах в то время такого не случалось — никто никогда не думал о том, чтобы ударить женщину. В США в то время все было иначе, чем с большинством людей в мире. Если мужчина ударит женщину, он отправится в тюрьму. В общем, этого нет в культуре. Я знаю, что в других странах иная ситуация, многие родители применяют физическую силу по отношения к своим дочерям, а муж запросто может ударить свою жену... К счастью, я рос в той культуре, где подобное было невозможно. Может быть, из-за того, что у нас достаточно свободного места, дома расположены дальше друг от друга... Меня просто возмущала сама мысль, что мальчик может ударить девочку. Так что мне приходилось постоянно защищаться в драках, чего мне никогда не хотелось.

И в ту пору, когда мы были подростками, я пытался, я старался избегать неприятностей и как можно больше времени проводить вне дома. Отец ничего не знал. Он просто приходил домой и, если ты был дома, то хорошо, а если тебя не было дома, он верил, что с тобой все в порядке. Отец верил. Он не знал, что я прошел все круги ада, ведь подобные вещи не случаются в детстве. Отец был более защищен.

Но однажды — в тот период, когда сестра пристрастилась к тяжелым опасным наркотикам, — отец каким-то образом узнал об этом. Но он не разозлился, он повел себя наоборот. Ему было интересно узнать, в чем же проблема. Ведь он не сталкивался с подобными вещами в своем поколении. Он собрал нас с братьями и сказал: «У вашей сестры проблемы, ей нужна помощь». И каким-то образом очень скоро сестра справилась с зависимостью и перестала принимать наркотики.

Многие люди были пойманы в эту ловушку... Моей сестре повезло, что она смогла справиться с этой проблемой так быстро. Это было время хиппи, и все увлекались, кто чем.

Мой отец был очень удивлен произошедшим. Мы ожидали, что он будет в гневе, но он повел себя иначе. Он сказал: «У нас проблема. Все должны постараться помочь». Что-то произошло в его душе. Это было хорошо. Сестра была умной, и она сама с этим справилась. Она нашла в себе силы оставить эту разрушающую зависимость. Она почувствовала этот мир. Она поняла, куда направляется. Я счастлив, что Энн тогда сделала свой собственный выбор! Она была буддисткой и вегетарианкой. А потом, позже, она съехала от нас: переехала в другой город, поступила в университет, стала работать водителем автобуса в Энн-Арборе. Это один из самых прекрасных городов штата Мичиган. Энн стала полностью независимой женщиной.

Но, к сожалению, этот период жизни погубил многих неопытных молодых людей: наркоторговцы пытались поймать и подсадить их на наркотики. К несчастью, моя сестра также попалась и была на наркотиках в течение нескольких месяцев. Но для меня эти вечеринки и все эти люди в доме — это было просто ужасно. Я ненавидел их всех и хотел вышвырнуть вон. Мне не хотелось идти домой, и я не шел, когда у меня была возможность. У меня были друзья, я мог заниматься разными делами, но мне не хватало безопасного дома все эти годы. Это длилось всего три года — но казалось, что целую жизнь. После окончания старших классов сестра уехала. В Америке это было своеобразной традицией — уезжать после окончания школы.

Немного позже Энн вышла замуж. Ей хотелось выйти замуж не так, как обычно делают, не по традиции. Она выбрала буддистскую свадьбу. В ней никогда не было слишком много традиционной религии, несмотря на то, что бабушка была религиозной. Энн была ярой противницей религиозности, хотя Америка полна религии, религия повсюду, и она может душить людей — душить очень сильно. По телевизору — тоже одна сплошная религия. Но, к счастью, на нас религия не оказывала сильного давления. Так вот, сестра становилась все большей и большей сторонницей буддизма, это было интересно. Также она была вегетарианкой. И она говорила всем: «Не ешьте мясо — это убийство! Что вы делаете?» Мне было тогда десять лет, и я был совсем маленьким ребенком. А моя Энн постоянно говорила мне эти вещи. К сожалению, в тот момент мы не очень к ней прислушивались — нам казалось, что мы и сами все знаем. Пробуждение внутренней тишины, вегетарианская пища — было слишком много всего нового, чтобы понять и принять это. Позже все это снова пришло ко мне, пришло от Ошо. Но на самом деле моя семья положила тому начало. Индивидуальность Энн тронула меня, и я начал думать о том, что жизнь может быть самой разной. Этот импульс я получил от Энн. Энн была неким катализатором: всегда открытая для чего-то нового, увлеченная восточной религией, вегетарианством, путешествиями и изучением новых культур.

Я помню многое о том, как ходил на рыбалку, бывал на природе с отцом и братьями. Старшему брату, Брюсу, надоело ходить на рыбалку. Ему это не нравилось. Ему хотелось искать девчонок, подружек. Но второй брат, Аллен, отец и я — мы почти каждый день ходили на рыбалку, сидели в лодке, плавали через озеро, что-то делали. Было здорово просто быть вместе, понимаете, и мы были счастливы... Я очень хорошо помню то время...

Помню, однажды брат с отцом невзлюбили одну разновидность рыбы. Она им не нравилась, потому что съедала всю остальную рыбу. Ту, вкус которой им нравился, они считали «хорошей рыбой». А другую — «плохой рыбой». Мол, она не так вкусна и тому подобное. И вот как-то они поймали одну из тех «плохих рыб» и положили ее в лодку — они просто ждали, когда она умрет. А я понял, что это была «плохая рыба» и что они не хотели, чтобы она снова оказалась в воде, поэтому и решили избавиться от нее. Я это понимал, но я смотрел на эту рыбину, и мне... мне было очень жаль ее. Я также знал, что у меня будут большие неприятно-

сти, я знал это. Я знал, что если брошу эту рыбу обратно в воду, мне придется выслушивать отборную брань. И я просто наблюдал за собой — как я поднимаю рыбу и бросаю ее в воду. И на меня кричали, сильно. Но я был счастлив, потому что я не хотел позволить этой рыбе умереть.

И что произошло потом — в определенный момент все съехали из дома. Я один остался с отцом, иногда у нас еще бывал брат. И внезапно воцарился покой. Я был там один — и это были хорошие отношения. Старший брат обзавелся детьми, он жил где-то в тридцати километрах от нас. Сестра уехала. Второй брат иногда оставался дома, а иногда его не было. Так что, можно сказать, в старших классах я наслаждался полной свободой.

Первые путешествия

Когда мы учились в старших классах, нам было по шестнадцать-семнадцать лет, отец купил мне машину — старую машину. Но мне казалось, будто у меня появилась новая свобода. Что ты хочешь делать? С другом мы решили, что поедем в Калифорнию — отличная идея! Поедем на машине в Калифорнию! То есть тебе шестнадцать-семнадцать лет, у тебя есть машина и ты говоришь: «О'кей, я хочу проехать на машине десять тысяч километров, чтобы добраться до Калифорнии, а потом прокатиться по всей Америке», — и ты едешь туда на три недели. Хорошо. Езжай и сделай это. В этом был особый авантюризм, это было волнительно и захватывающе! Мы просто делали все, что хотели. И это была отличная поездка: вокруг горы, океан, парки.

До этого автостоп долгое время был единственным способом долгих путешествий. До того времени, как у меня появилась машина, если я хотел куда-нибудь поехать, я ехал автостопом. В Америке это более опасно. В России люди останавливают машину и говорят: «Хорошо, сто рублей или чуть больше в зависимости от того, куда вам надо доехать...» — и это безопаснее. Но в Америке — намного опаснее. Тебе может попасться какой-нибудь идиот, поэтому нужно иметь определенные экстрасенсорные навыки и способности. Нужно очень быстро посмотреть и почувствовать: это плохой человек или хороший? Потому что ты всегда можешь выбирать, ехать тебе на этой машине или нет.

И мне всегда как-то везло, или же я «вытаскивал» из людей их лучшие качества. Не знаю, что это было. Такие путешествия были действительно опасны, потому что ты ловишь машину днем и ночью — вот как тогда путешествовали. Не было денег, чтобы поехать куда-то на автобусе. Если мне хотелось куда-то поехать, скажем, к маме во Флориду, (это было около трех тысяч километров), я путешествовал автостопом. Это было самым быстрым, увлекательным способом добраться до любого места — но и самым опасным. Я имею в виду, что там полно сумасшедших людей.

Помню, однажды меня подвозил один парень, бывший военный. Он подъезжает к заправке и говорит: «Подержи мою пушку». Я даже не знал, что у него было оружие. Он говорит: «На, подержи». Странный тип... Потом едем дальше. Через полчаса говорит: «Положи мою пушку сюда», — и продолжает: «Я тебя проверял». Я спрашиваю: «Зачем?» Он отвечает: «Потому что до меня эта пушка принадлежала кое- кому другому, и он пытался кое-что сделать. Все это время я держал тебя на прицеле из другого пистолета». Странный тип... Он вырос в условиях войны. Он вырос во время войны во Вьетнаме, где сегодня люди были дружелюбны с ним, а завтра могли бросить в него бомбу...

В общем, в этих путешествиях встречаются всякие разные чудаки... Они сажают тебя в машину, намереваются сделать с тобой что-то плохое, но потом выясняют, что ты хороший человек и оставляют тебя в покое, не пытаясь ограбить или спровоцировать на что-либо. В общем, это опасно. Но если я хотел что-то сделать, я это делал. И я взял с собой собаку. Я взял собаку в поездку в совершенно потрясающее место — Национальный парк Гранд-Каньон — это где-то две с половиной или три тысячи километров. Когда мне было около семнадцати лет, я решил, что уже достаточно взрослый. Мне там нравилась одна девушка. Я хотел поехать, чтобы увидеться с ней. Так что я просто взял собаку и поехал. Было много свободы, я взрослел, узнавал жизнь, встречал разных людей...

Мне всегда так нравилось встречать разных людей — самых разных, всех национальностей, всех цветов. Черные, красные, белые, желтые. Мои родители имели предубеждения против черных, они не любили черных. А мне они нравились, и у меня были чернокожие друзья. Мои родители смотрели на них свысока. Просто было такое время в истории, когда черные и белые не любили друг друга... Помните ситуацию в Америке, когда черных обращали в рабство? С того несправедливого времени мы до сих пор не достигли баланса в этом вопросе. Если бы мои родители старались увидеть в каждом человеке индивидуальность, они бы подружились с черными, ведь черные — хорошие люди.

Мои друзья и я встретили нашего первого черного друга в ресторане, обслуживающем клиентов в автомобилях. Мы обедали внутри или снаружи, и наш друг работал там уборщиком. Обычно мы помогали ему, а он благодарил нас тем, что предлагал нам еще еды на наш выбор. Почему-то мой отец имел насчет этого предубеждения, сильные предубеждения. Не знаю, почему. Может быть, потому что он рос среди белых. Но у меня были чернокожие друзья. У меня были самые разные друзья. Это здорово, это был мой выбор и моя свобода. Знаете, для меня так было интереснее, понимаете, иметь таких разных друзей... И моя бабушка, у нее всегда было столько предубеждений. Тогда во мне зародились сильные подозрения. Как ты можешь быть религиозным и не любить этих людей? Я все время задавался этим вопросом. Я знал, что эта религия не работает. Как можно каждый день изучать, смотреть в свою книгу, молиться, делать разные вещи и носить в себе злобу по отношению к этим людям? Я не мог ничего понять. Но в то же время мне нравилось разбираться в этих противоречиях и использовать знания для духовного роста.

Когда мне было четырнадцать, мы с друзьями иногда работали ночью, разгружая грузовики. Склад находился рядом с нашим домом, и мы ходили туда ночью и спрашивали водителей, надо ли им что-нибудь разгрузить. Позже (летом, после окончания мной университета) мы с братом Алленом водили грузовик с мороженым. На грузовике был музыкальный колокол. Мы звонили в него, и к нам подтягивались покупатели. Мы продавали необычное мороженое — такое нельзя было купить в магазинах. Это было в Детройте, где в основном жили чернокожие. Все эти чернокожие дети бегали, играли, резвились, было очень оживленно. Но иногда в этом районе бывало весьма опасно. Моего брата грабили там не менее двух раз, угрожая при этом пистолетом. Брат работал в этом районе в течение многих лет. А я — лишь два месяца, может, чуть больше. Я решил, что мне нужно заняться чем-то другим. Продавать людям мороженое не было призванием моей жизни, мне хотелось чего-то большего, чего-то значительного. Работа продавцом мороженого была просто подработкой на лето — но интересной, потому что тогда я понял, что в Америке есть самые разные люди: греки, итальянцы, поляки. В России или Китае такого нет. Россия и Китай — страны-одиночки в большинстве их регионов, поэтому там не так сильна этническая напряженность, как в Америке. Америка в этом плане испытывает сложности из-за расовых предрассудков. Многим черным не нравились белые, а белым не нравились черные, и люди причиняли друг другу боль только из-за цвета кожи...