Будущая «мудрая дева» - сказочный портрет

Происхождение главных героев волшебных сказок.

«Тайна жизни кроется

в тайне нашего происхождения».

Пифагор

< …>

При чтении сказок изначально складывается впечатление, что их главная героиня малообразованна. В памяти остаётся некая бедная, но добрая простушка, которая чудесным образом обретает прекрасного принца, а вместе с ним несметные богатства, дворцы и т. п. Привычка восприятия отдаёт невнимательного читателя во власть стереотипов.

При более ответственном подходе к сказочному тексту ситуация меняется. Вдруг оказывается, что широко распространённое представление о бедности и простоте сказочной девушки ошибочно. Наоборот, как правило, главная героиня изначально живёт в сказочно богатой семье и имеет высокий социальный статус. В связи с этим к «рабочее – крестьянскому» происхождению сказочной героини следует относиться осторожно, с определённым скепсисом. Иными словами, созданный известным русским художником В. М. Васнецовым трогательный образ сестрицы Алёнушки, грустно сидящей в простом платье у лесного озера, не должен нас вводить в заблуждение. Конечно, Алёнушка несчастна. В начале повествования главная героиня всегда несчастна – это одна из аксиом волшебной сказки. Но прямой связи между сказочным несчастьем, бедностью и неблагородны происхождением не существует.

Такую связь могут устанавливать намеренно, например, по причине социальной или политической корректности. Как представляется, из – за такой установки мы и видим демократичное понижение статуса сказочных героев в картинах В. М. Васнецова, И. Я. Билибина и других художников XIX – XX веков. Похожий приём задействован и в процессе литературной обработки сказки. Так появляется на свет и укрепляется версия о том, что, например, упомянутая выше сестрица Алёнушка – это девушка из бедной, скорее всего, крестьянской семьи.

Возьмём вариант этой сказки, предлагаемый советским писателем А. Н. Толстым в 30 – х годах XX века. Начинается она следующим образом: «Жили –и были старик да старуха, у них была дочка Алёнушка да сынок Иванушка. Старик со старухой умерли. Остались Алёнушка да Иванушка одни – одинёшеньки. Пошла Алёнушка на работу и братца с собой взяла» [37]. Действительно, прочитав такое начало сказки, мы вряд ли станем сомневаться в том, что Алёнушка простая крестьянка.

Однако так ли проста эта девушка на самом деле? Если мы обратимся к аутентичному тексту сказки про сестрицу Алёнушку, записанному в середине XIX века русским собирателем фольклора А. Н. Афанасьевым, то обнаружим прямо противоположную ситуацию: «Жили – были себе царь и царица; и были у них сын и дочь… звали (которую) … Алёнушкой» [4]. Вот так якобы простая по происхождению Алёнушка оказывается дочерью царя! О чём она с достоинством и сообщает, когда её спрашивают: «откуда она и чьего роду – племени?

…Говорит Алёнушка, - …я царевна…» [там же].

< …>

Данное обстоятельство показывает, что достаточно часто сказочник вносит какие – то свои изменения в исходный сюжет. Происходит это не по его злому умыслу. < …> Дело в том, что истоки сказочного сюжета теряются в глубокой древности. Для сказочника, который пересказывает сюжет, эти истоки неизвестны. Отказаться же от сюжета сказочник не может, так как тогда исчезнет сама волшебная сказка. Поэтому он пытается объяснить её содержание самостоятельно. Но, очевидно, что такое объяснение неадекватно, так как оно определяется видением совсем другой эпохи – эпохи, в которой он живёт (подробнее [25]). Отдалённо это напоминает такую ситуацию, в которой бы человек подробно рассказывал о часах, не зная, что они измеряют время. Вот откуда возникающие в сказке разного рода несуразности и логические несостыковки, впрочем – только усиливающие атмосферу волшебства.

< …> Интересны в этом отношении исследования фольклора в библейских книгах, так как они имеют достаточно точные датировки своего создания. Так Дж. Фрезер, проводивший подобные исследования, отмечает, что уже первым библейским «редакторам», жившим в начале и середине I тыс. до н. э., чужды и малопонятны народные обряды, имеющие многотысячелетнюю традицию. Однако ряд библейских историй тесно связан с этими народными обрядами. Например, знаменитая история о получении Иаковым права первородства, в которой герой неожиданно покрывает часть своего тела шкурой животного (действие, которое имеет ритуальный характер). Библейский «редактор», не понимающий сути происходящего, даёт к подобным сценам комментарии, далёкие от исторической реальности. < …>

Вопрос социального статуса героини сказки должен решаться с учётом указанного обстоятельства: несомненного, хотя и неявного влияния сказочника. Если существует несколько вариантов одной сказки, то следует предположить, что наиболее близким к оригиналу будет тот вариант, в котором главная героиня имеет наиболее высокий социальный статус. В оригинале, как представляется, она будет выходцем из наиболее высокой страты – из царской семьи. Иногда кажется, что сказочник или даже поколения сказочников поработали над изменением оригинала весьма основательно. Однако и в сильно изменённом повествовании могут остаться косвенные указания на благородные корни главной героини. Одно из таких указаний заключено в высоком социальном статусе её будущего супруга. Например, в сказке часто происходит такое событие, когда далеко не царского (королевского) достоинства девушка вдруг, как – то совершенно неожиданно и при этом вполне естественно выходит замуж за принца (это мы видим в сказках «Золушка», «Красавица и Чудовище», «Василиса Прекрасная» и др.). Почему возникает такая интересная коллизия?

Отметим, что в фольклористике смысл «неравного» брака является предметом многосторонней дискуссии (подробнее [19]). При этом большинство исследователей воспринимают такой брак как изначальный факт, от которого надо отталкиваться в своих рассуждениях. Поэтому они акцентируют внимание скорее даже не на нём, а на тех возможностях, которые он предоставляет низкой по социальному статусу героине или её семье. < …>

В то же время, помня о роли сказочника, мы бы поставили эту утилитарную позицию под сомнение. На наш взгляд, усматривать в повышении статуса главной героини сказки загадочные причуды судьбы или некие целенаправленные действия – её, её отца или кого – либо ещё, непродуктивно. Это означает остановку нашего понимания ситуации на уровне сказочника, т. е. посредника из другой эпохи. Если же продолжить размышления дальше, то представляется следующее: кажущееся удачным замужествогероини есть форма восстановления изначального статус -кво, в нём находит своё специфическое отражение первоначальный сюжет равноправного «царственного брака». Удачное замужество доказывает, что наша героиня в своём сказочном пределе – равна своему супругу, она царевна/ принцесса, и то обстоятельство, что та же Золушка, Красавица или Василиса Прекрасная упорно позицианируются сказочником как девушки из купеческих семей, не должно вводить нас в заблуждение.

Кстати, зеркально ситуация «неравного» брака отражена и в женитьбе главного героя. В сказке часто бывает так, что руки царевны успешно добивается юноша низкого происхождения. Это событие исследователями, как правило, воспринимается буквально – «царская дочь отдаётся в жёны бедняку, уродцу, рабу, сироте и т. п.» [22, т. 2, с. 615]. Такого рода примеры в сказках, действительно, многочисленны. Популярен даже следующий поворот сюжета – царь отдаёт свою дочь замуж за первого встречного мужчину, за маргинала. Есть примеры, когда королевскую дочь отдают в жёны дикому животному.

Во всех этих примерах, на наш взгляд, важно увидеть постановку проблемы социального статуса, а не её мнимое решение. Давайте обратим внимание на результат этих «неравных браков». Концовка сказки, как опять же особо отмечается в научной литературе, всегда исключительно благоприятна к якобы ущербному главному герою, «получающему в какой – либо форме божественную помощь и в конце обретающему и требумое для царя благообразие [там же]. Или – это важно – оказывающимся самим царём, до времени скрывавшим своё величие, в том числе и под животной шкурой.

В качестве иллюстрации рассмотрим сказку «Король – дроздовик» братьев Гримм [10]. < …> Этот пример хорошо показывает, что за масками маргиналов в сказке, как правило, скрываются люди царского достоинства, при условии, конечно же, что эти маски надеты на главных её героев. Похожий сюжет скрытых, неузнанных, страдающих и т. д. героев царского (или божественного) достоинства можно обнаружить и в других культурных жанрах, что указывает на её парадигмальный характер.

Среди признаков благородного происхождения главной героини упомянём также её особое, «аристократическое» отношение к труду. Если мы видим в начале сказки ленивую, любящую забавы и игры гордячку, высокомерную белоручку, пусть даже из самого простого сословия, возможно перед нами очередной признак царского достоинства, возводящего отказ от физического труда в принцип. Распространена следующая сюжетная линия: изначально ленивая девушка проходит суровые испытания, исправляется, показывая чудеса работоспособности, ну, а за тем её ожидает знакомое нам удачное замужество на царевиче или принце (псоле которого, кстати, трудиться её нет никакого смысла).

< …>

Кстати, и с мужскими персонажами в сказках происходит похожая история. Трудно найти героя беззаботнее, чем юноша Аладдин из известного цикла арабских сказок «Тысяча и одна ночь». Начинается эта сказка следующим образом: «Говорят, … будто был в одном городе из городов Китая портной, живший в бедности, и был у него сын по имени Ала ад–Дин. < …> Ала ад-Дин был непутёвый мальчишка, он привык целый день шляться с уличными ребятами… и нельзя было его заставить слушаться отца, и сидеть в лавке, и учиться ремеслу» (сказка «Рассказ про Алс ад-Дина и волшебный светильник» [16]).

Итак, Аладдин предстаёт неким лентяем из бедной семьи. Н, как мы помним, через некоторое время – после бурных приключений – он женится на царевне Будур. Вряд ли мы найдём такой сказочный текст, где Аладдина назовут принцем. Однако, если мы постараемся увидеть в этой сказке не конкретного подростка, жизнь которого со временем обросла фантастическими деталями, а тип, то его архетип, несомненно станет именно сказочный принц.

Перечисляя признаки «голубой крови» главных героев, можно назвать ещё один. Он открывается через их «говорящие» имена. Многие удивятся, когда узнают, что имя Аладдин чересчур замысловато для сына бедного портного, так как имеет глубокие рыцарские и жреческие коннотации. Сравним это имя с почётным (данным за заслуги) именем одного знаменитого средневекового правителя, противника крестоносцев Салах ад-Дина, более знакомого в европейской транскрипции как Саладдин. С самыми высокими ступенями социальной иерархии ассоциируется типичное имя главной героини русской сказки – Василиса, которое, с учётом его греческого корня, можно перевести как «царевна». Поэтому, когда мы встретим в сказке Василису не царского рода, будем готовы к тому, что он к этому роду приблизится: «Пошла (купеческая дочь) Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в неё без памяти < …>» (сказка «Василиса Прекрасная» [4]).

Мы видим, как в процессе поиска признаков аутентичного сказочного текста, так или иначе, обнаруживается высокий социальный статус главных героев. Первенство персонажей из элиты для классической сказки представляется таким же естественным, как первенство богов и полубогов в классическом мифе. Для сказки естественны разнообразные аристократические линии главных героинь: зооморфные – царевна Лебедь, Царевна – лягушка, Царевна – змея и другие; некроморфные (или близкие к этому состоянию) – Мёртвая Царевна, Спящая Царевна, Царевна – старушка и другие; принцессой является кроткая Белоснежка и, как мы видим, неблагородные по свлему происхождению девушки – Золушка, Красавица, Василиса Прекрасная и другие - также претендуют на этот статус.

Сделаем предположение, что образ молодой царевны как изначальный для многочисленных главных героинь, возникает в волшебной сказке совсем не случайно. Этот праобраз, скорее всего, имеет устойчивый коррелят с исторической реальностью. Речь идёт о реальности, находящейся в далёком прошлом, о времени, отстоящем от нас не на одну тысячу лет, когда ещё не было ни царст, ни королевств. Кто же тогда может скрываться за образом сказочной царевны?

< …> Следует сказать, что некоторые исследователи раздвигают исторические границы реальности, отражённой в сказке даже до 18-20 тыс. лет назад, т. е. поздний (верхний) пелеолит. < …>

Мы должны понимать, что даже в начале неолита (от 6-9 тыс лет тому назад), а тем более ранее, общество было совершенно не похоже на современную мировую цивилизацию. < …> Для характеристики такого общества, скорее, уместно понятие «архаика», обозначающее ранний этап в историческом развитии какого – либо явления. Архаичное общество - это раннее человеческое общество, предельно консервативное, ритуализированное, жёстко встроенное в пищевую цепочку биоценоза, осваивающее гигантские пространства планеты множеством своих малых замкнутых групп.

Социальной единицей такого архаического общества долгое время являлся род, группа родственников (десятки, позднее сотни людей). Правильнее будет сказать, впрочем, не род, а родовая община, так как ещё в глубокой древности был установлен строгий запрет на браки между кровными родственниками (заметим, что в сказке этот запрет – одна из движущих сил развития сюжета). Брачного партнёра – жену или мужа – находили за пределами своего рода в этнически близком соседнем или союзном роде. Эта форма брачных отношений получила в науке название экзогамия (от греч. Слов «экзо» - внешнее и «гамия» - брак). Так как благодаря экзогамным отношениям в каждом роде всегда были инородцы, то мы говорим не о роде как таковом, а о более широком социальном явлении – родовой общине.

Вернёмся к образу нашей сказочной царевны. Если мы ищем её реальный прототип в далёком прошлом, то, скорее всего, речь может идти о дочери главы такой родовой общины. Внимание к этой девушке в данном случае вполне оправдано. Ведь она не только младший член правящей фамилии, она готовится к созданию новой семьи. Той самой семьи, которая впоследствии возглавит родовую общину. Такое событие для жизнедеятельности архаичного общества трудно переоценить. Тысячелетиями сменяющие друг друга правящие семьи, в первую очередь – правящие пары, олицетворяли род, были его «сердцем», прогоняющим сквозь себя священную субстанцию ритуала.

Ритуалы помогали специфически, через магическое преломление глубоко осмысливать тот или иной вид деятельности родовой общины – охоту, производство орудий, сексуальные отношения, общение с предками и т. п. Знающий ритуалы человек мог должным образом поддержать жизнедеятельность рода, сделав его больше и сильнее – отсюда высокая социальная ценность такого человека. Ценность же представителя правящей семьи, обладающего высшим магическим знанием, была на порядок выше. Дочь главы родовой общины, получающая такого рода знание, без сомнения, входила в эту элиту. Поэтому, на наш взгляд, акцент, который делает сказка на образе молодой царевны, имеет веские исторические основания.

< …>

Из книги Кузьменко Г. Н. «Василиса Премудрая. Сказочные проекции архаичного образования», М, 2014.