В супружеской жизни

В супружеской жизни самое неприятное – нестыковка во времени. Допустим, вы хотите ругаться, а она пошла спать. А вам надо. А вам просто надо: и время есть, и повод прекрасный. И не в кого все это. Все слова выстроились – не в кого запустить. На ваш крик: «Ты что, спишь? – нет ответа. – Ты чего это вдруг ночью спишь?»

Нет. Такая жена нам не нужна.

Для скандала надо брать темпераментную, плохоспящую, легко переходящую на визг, плач и тряску особь. Тогда вы всегда в хорошей форме: быстрый, чуткий, ускользающий, как молодая рысь. Ночами не спите, а лежите в углу на тряпке, с высокоподнятой головой и прислушиваетесь.

Из‑ за вашей манеры уворачиваться практически кончились все чашки и тарелки. Это скандал музыкальный, все соседи подтвердят. Это скандал музыкальный, скандал‑ концерт, очень интересный со стороны. Вначале ваш низкий голос, там что‑ то типа: бу‑ бу‑ бу‑ бу‑ бу, затем вой, визг, плач, а‑ а, ба‑ бах, вступил сервиз – и тишина. Во второй части опять ваш живучий низкий голос – бу‑ бу‑ бу, нарастание, вой, визг, писк, трах – тишина.

В общем, такая жена бодрит и будоражит, но класса не дает. Для завершения жизни нужно брать звезду скандала, мастера слова, холодную, злобную, умную, припечатывающую с двух слов и навсегда. Тогда визгом и плачем заходитесь вы, хватаетесь за стены, за таблетки, капаете мимо стакана и долгими отдельными ночами зализываете все, что можете достать.

Это высокий класс. Она действует не по поверхности, а калечит внутренние органы. И кликуху дает точную, на всю оставшуюся жизнь: «Эй ты, придурковатое ничтожество, иди сюда». Когда вы с ней под руку идете по улице, она с вами так и обращается, как раз перед встречей с друзьями. У вас через лицо проступает череп и уже на черепе проступает улыбка. «Решили подышать?» – спрашивают друзья. Как раз дышать вы не можете. Убить – да! Умереть – да! Все спрашивают: что с вами? И она спрашивает: что с вами? Отвечать некому – у вас звука нет.

Это настоящий, убыстряющий жизнь скандал. Между такими скандалами хороша любовь. Яростная, последняя, с потерей сознания, с перерывом на реанимацию. После чего она же подает на развод.

Ибо! Ах ибо, ибо… Женщину скандал не портит, а освежает. Она скандалит и живет. А вам крикнешь: «Что б ты подох!» – вы тут же исполняете.

* * *

Кто женился, на молодой, расплатился сполна: она его никогда не увидит молодым, он ее никогда не увидит старой.

* * *

В мужчине заложено чувство ритма, нужно только ему разрешить.

Тефи‑ 98

Телевизионщикам

Вот за что мы вас так любим, понять не могу. На что уходят деньги ваших двух налогоплательщиков? Все‑ таки, глядя в экран, кое‑ как думаешь: или вообще человечество туповато, или только мы, или только вы.

Вот что хочется выяснить. Если рейтинг высокий, это не значит – нравится, это значит – куда‑ то смотрят. Если в моей квартире одно окно, у него будет самый высокий рейтинг по сравнению с плитой, дверью и туалетом. Я только в окно и буду смотреть. Правда, что я там вижу?

Конечно, давайте премию друг другу. Для этого вам и время, и деньги, и «Вести» и «Поле чудес», как старый советский склад, откуда советские люди, чудом попавшие на этот склад, уходят урча и прижимая к груди кофемолки и пылесосы. И придумать лучшего не могут. Для склада это лучшая игра, если не платить учителям.

Мы не смеемся над вами, мы смеемся над собой. Ведущий ликвидированной передачи заявляет, что он получает мешки писем, мол, «продолжайте, вы меня вылечили в больнице…» Да, представляю как ее там лечили. Не хватает денег, говорит ликвидированный ведущий. Не хватает денег, чтобы нанять еще более талантливых авторов. Не дай Бог сценарий кончится и на вопрос: «Как вы поживаете?» – гость ответит: «А вы?» И будет тупик до следующего «Доброго вечера». Если учителям не платить зарплату.

О! Если б учителям платили, шли бы мешки не с письмами, а с мукой. Ну что делать? Пишут о том, что видят.

Еще чуть‑ чуть и слабым девочкам без штанов будут писать: «Я два года не получаю пенсию. Такое настроение. Спасибо вам! …»

А вокруг повальные выборы и юбилеи, гуляют губернаторы и артисты. Между выборами и юбилеями – полная тишина. Работают, видимо, в регионах, добивая действительность. Раз в пятьдесят лет мэры поют с артистами и раз в четыре года артисты копают с мэрами.

Хорошо хоть артисты перестали баллотироваться… Попадая в Думу – как в милицию, исчезают окончательно. Кто не в Думе, тот в тюрьме. А на экране все поют и стреляют. А нам уже не то, чтоб все равно, но и не то, чтобы хоть как‑ то… Хотя конечно… Но уж больно много. Такое количество звезд и смертей отупляет.

Количество ведущих, беседующих друг с другом, переварить невозможно. «Что такое интеллигентность?» – спрашивает один другого. «А что такое грамотность?» – спрашивает второй у третьего. «А что такое умный человек?» – спрашивает третий. Как им помочь? Кого им показать? Они же только друг друга видят.

Когда говорят о взятках в ГАИ – «а к нам приличные люди не идут». А куда они идут? В общем, хотелось бы как‑ то попасть в то место, где они собираются.

НТВ раз в неделю сообщает нам, что мы думаем о том, что с нами будет. Это сообщают нам, готовым спросить у любого, что с нами будет. И того, кто обещает сказать, тут же выбирают в губернаторы. Но он за этот секрет держится, как за больной живот. Пусть выберут на второй срок.

Девочки, играя внешностью, пытаются ею заслонить последние известия. Глядят в камеры, как в зеркало, прихорашиваясь и выпячивая, и мы все слушаем сквозь губки и зубки: кого убило, где упало, кого разорвало. И заканчивается все это сексуальнейшей борьбой циклона с антициклоном, со всеми ручками и ножками в районах стихийных бедствий.

… С большим интересом следим мы за рассуждениями и чертежами президента, бесконечно веруя, что его интуиция подскажет ему, когда у нас появятся деньги, когда начнется нормальная жизнь. Надо отдать должное нашему президенту, он хорошо и просто может объяснить то, что понимает сам. Ему подскажет интуиция, а он подскажет нам.

Ни литература, ни телевидение сегодняшнюю жизнь не поймали. А просто обман большой и общий стал мелким и распространился. Наша главная задача – вынести то, что наши беды кому‑ то приносят деньги. Мы покупаем растерянно то, что не хотим, удивляясь богатству тех, у кого мы это покупаем. Этот простой механизм остается по ту сторону экрана.

А на экране только «купи‑ купи». И чтоб втюрить жвачку, надо снять штаны и без штанов угадывать и петь бывшие мелодии, иначе кто ж узнает, что в этой жвачке все, что ему по вкусу, с жуткой улыбкой этой жвачной девицы, которая снится миллионам в их кошмарных снах о свободе. Да и женщин у нас не хватит под такое количество прокладок, и мужиков под перхоть… На сколько еще времени нам хватит голых женщин, чтоб заменить хлеб, учебу и зарплату учителям?

– Так что такое одетая женщина? – спрашивает один ведущий у другого. – Не знаю.

В общем, я думаю, если на экране начали петь наши любимые артисты – все! Нам хотят что‑ то продать. Закончили петь – продали!

А мы на этом рынке, как черная ворона среди белых чаек: подпрыгиваем, озираемся, и к воде рванем и от воды побежим. А вокруг галдят, рвут, хватают, едят. А мы и нырнуть не решаемся, и на песке не сидим, и еще другого цвета, и не умеем ничего. И совсем, совсем дети. Нас так долго воспитывали себе на пользу разные вожди…

– В общем, успехов вам, – как сказал телеведущий фальшивомонетчику на шестом канале. Будем рады вас видеть. Все равно, кроме вас, видеть нечего.

* * *

– Женя! Я посмотрел твой концерт.

– Ну?

– Ты не обидишься?

– Нет.

– Честное слово?