Причины психологической травмы

Существует много теорий объясняющих возникновение травматического стресса. Остановимся на одной из них.

Американский психолог Дж. Ялом предложил рассматривать все психологические проблемы травматического стресса с точки зрения смерти, свободы, изоляции, бессмысленности. В травматической ситуации эти темы выступают не абстрактно, не как метафоры, а являются абсолютно реальными объектами переживания. Так, смерть предстает перед человеком в двояком виде. Человек становится свидетелем смерти других людей (знакомых незнакомых, родных, близких) и оказывается перед лицом своей возможной смерти.

В обычной жизни у человека есть психологические защиты, позволяющие ему существовать бок о бок с мыслью что в один прекрасный момент для него ничего не будет иметь значения. Создаются эти психологические защиты не сразу. Впервые страх смерти возникает у трехлетнего ребенка: он начинает бояться засыпать, по многу расспрашивает у родителей, не умрут ли они и т. д. В дальнейшем ребенок создает психологические защиты, выступающие в виде базовых иллюзий. Их три: иллюзия собственного бессмертия, иллюзия справедливости и иллюзия простоты устройства мира.

Надо сказать, что все иллюзии очень устойчивы, они есть не только у детей, но зачастую и взрослые не могут представить себе, что когда-нибудь должны умереть.

Иллюзия собственного бессмертия выглядит примерно так: " Я знаю, что все люди рано или поздно должны умереть, но когда дело дойдет до меня, я уж как-нибудь выкручусь. К тому времени, может быть, изобретут эликсир бессмертия или что-нибудь в этом роде". Иными словами: " Могут умереть все, кроме меня".

Первое же столкновение с травматической ситуацией ставит ребенка лицом к лицу с реальностью. Впервые в своей жизни он вынужден бывает признать, что может умереть. Для большинства такое откровение может кардинально поменять образ мира, который из уютного, защищенного превращается в мир роковых случайностей, продуваемый всеми ветрами.

Иллюзия справедливости гласит: " Каждый получает по заслугам". Иначе говоря, ребенок думает, что если будет хорошей девочкой (или мальчиком) и будет делать все так, как говорили мама и папа, то ничего нехорошего произойти не может. Эта иллюзия также очень распространенная и стойкая. Один из ее вариантов: " Если я буду делать добро людям, то оно вернется ко мне".

Попадание в травматическую ситуацию сразу же показывает со всей очевидностью неправильность, нереальность иллюзии о справедливости устройства мира. Помните, у Льва Толстого Николай Ростов во время боя думал: " Как же меня могут убить, ведь меня так все любят?! " Но смысл травматической ситуации именно в том, что она как бы говорит: " Могут! И никому не будет при этом дела, плохой ты или хороший, любят тебя или нет, о чем ты мечтал, к чему готовился, что планировал".

Для ребенка это открытие — часто настоящее потрясение. Ведь на самом деле оно обесценивает все усилия: действительно, зачем хорошо учиться, стараться быть хорошим человеком и т.д., если это не даст защищенности.

Разрушение базовых иллюзий — момент болезненный для любого. И очень важно, что последует за этим. Если человек сможет выйти из мира хотя и удобных, но все же иллюзий в мир опасный, но все же реальный, значит, он повзрослел и сильно продвинулся как личность. Если же он не смог преодолеть этот барьер, то, как правило, или делает вывод, что мир ужасен (а он не хорош и не плох, он такой, какой он есть), или же строит другие иллюзии, помогающие ему воссоздать и укрепить убеждение собственном бессмертии. Часто такую роль выполняет религия.

Несмотря на то, что крушение базовых иллюзий переживается очень тяжело и ребенком, и взрослыми, я не завидую тем, кому удалось дожить до старости, не испытав жизненных кризисов. Как говорил А.С. Пушкин: " Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел". И, конечно, роль взрослых в том, чтобы помочь ребенку преодолеть первое столкновение с не самыми приятными сторонами жизни, и роль эту трудно переоценить.

Преодоление базовой иллюзии могло бы выступить таком варианте: " Все, что мы делаем, мы делаем прежде всего для себя. И даже если это может показаться бесцельным, бессмысленным, мы должны это делать, просто чтобы оставаться людьми".

В. Франкл — знаменитый австрийский психолог — в свое время пережил концентрационный лагерь. Он рассказывал, что был признак, по которому можно было определить, что человек обречен, сломлен как личность: он переставал чистить зубы. Понятно, что в концлагере это было последнее, что действительно волновало узников (я имею в виду сохранность зубов). Многие и не предполагали дожить до времени, когда это станет актуально вновь, и тем не менее эта привычка выступала для них связующим звеном с собственно человеческой жизнью. Так, многое из того, что мы делаем, мы должны стараться делать при любых условиях, даже если это не имеет никакой цели и мы ничего не получим взамен. Но, делая это, мы остаемся людьми.

Третья базовая иллюзия — иллюзия простоты устройства мира — гласит: мир очень прост; в нем есть только черное и белое, добро и зло, наши и не наши, жертвы и агрессоры. Полутона и диалектика мировосприятия здесь отсутствуют. Весь мир как бы поделен на две антагонистические части.

Чем более зрелой становится личность, тем больше она начинает соглашаться с фразой, которую часто можно услышать от много повидавших людей: " В жизни все очень сложно, чем больше живу, тем меньше понимаю".

Более подробно мы вернемся к этой иллюзии в третьей главе, где будем говорить о травмированной личности. А здесь мы подошли к одному важнейшему тезису.

Безусловно, никому не пожелаешь пережить психологическую травму, но уж если это произошло, то все зависит от того, как человек сможет справиться с этим. В успешном случае, когда человек смог извлечь из своего переживания важный для личности опыт, он становится гораздо более зрелой личностью. И вне зависимости от своего возраста он всегда будет психологически взрослее того, кто никогда не сталкивался с человеческой трагедией. Он будет больше понимать жизнь и лучше чувствовать других людей.

Следующая тема, которую мы рассматриваем, — тема свободы. Что больше всего ограничивает нашу свободу? Разумеется, внешние обстоятельства не могут выступать такими ограничителями просто потому, что они не связаны с психологической реальностью. Можно быть свободным (по крайней мере чувствовать себя таким) и в тюрьме. И в то же время, имея полную свободу действий, можно ощущать себя несвободным.

Самым сильным ограничителем свободы являются чувство вины и вытекающие из него всевозможные долги, обязательства и т.п. Манипулируя чувством вины, с человеком можно делать все что угодно. Этим часто пользуются государство, родители, супруги и т.д. Государство долго нас убеждало, что мы за все в ответе. На самом деле каждый ответственен только за то, что от него зависит. Не более того. А если вину искать, ее всегда найти можно. Родители

часто говорят ребенку: " Я из-за тебя потерял здоровье, отказался от карьеры и т.п.", вызывая тем самым в нем чувство вины и навсегда привязывая его к себе.

Между тем чувство вины — одно из самых непродуктивных. Оно никогда ни к чему хорошему не приводит. Человек, испытывающий чувство вины, стремится как бы наказать себя, занимаясь саморазрушением, или, иначе говоря — аутодеструктивным поведением. Человек с чувством вины как бы " застревает" в прошлом, не изменяясь, не продвигаясь вперед, и иногда даже начинает считать, что он вообще недостоин жить. Особенно характерно это для травматического чувства вины. У людей, переживших психологическую травму, оно возникает в трех видах.

Во-первых, это чувство может возникнуть как вина за воображаемые грехи. Если, например, умирает кто-то, близкий, человек начинает анализировать свое поведение по отношению к умершему и всегда находит причины, которые огорчали умершего.

У 16-летней девушки долго и тяжело умирала мать. Это было так невыносимо, что девушка часто желала скорой смерти матери. Но когда мать, наконец, умерла, та отказалась от еды. Так она себя наказывала за " грешные мысли". Это продолжалось до того времени, пока она сама не оказалась на грани жизни и смерти. И только с помощью психолога она преодолела нежелание жить.

Во-вторых, у человека, пережившего травматический стресс, часто возникает чувство вины за то, что он не сделал. Вообще жертвы травматических ситуаций часто страдают от того, что названо " болезненным чувством ответственности", когда их заботит реальная или воображаемая ответственность за действия в прошлом. Конечно, если проанализировать ситуацию, всегда можно найти нечто, что можно было бы сделать иначе и тем самым предотвратить

трагедию: например вовремя подать лекарство или заставить обратиться к врачу и т.п.

Так, одна женщина в Армении послала своего ребенка в магазин за хлебом. В этот момент произошло землетрясение. Магазин разрушился, мальчик был погребен под его развалинами. Эта женщина до сих пор винит себя, что не купила хлеб заранее, а послала сына. " Как будто мы не могли обойтись в тот день без хлеба! " — постоянно говорит она.

Все рассказанное выше касается воображаемой вины. Но особенно тяжелы случаи, когда человек действительно виноват. Работая с жертвами взрыва под Уфой, я столкнулась с такими случаями. Взрыв произошел глубокой ночью, когда пассажиры спали. Проснулись они в огне. И некоторые женщины выпрыгивали из окон, забывая спросонья о своих детях. Когда же они приходили в себя, было уже поздно. Можно себе представить, в каком состоянии они были в клинике. И я боюсь, что некоторым уже не дано оправиться от такого потрясения.

Третья ипостась травматического чувства вины — это так называемая " вина выжившего", когда человек испытывает чувство вины только потому, что он остался жив, а тот, другой, умер. Ее еще называют " синдромом узников концентрационных лагерей". Выживший испытывает невероятную ответственность. Он как бы обязан жить теперь " за себя и за того парня", что тяжело и не нужно. Человек должен прожить только свою жизнь — и ничью другую. Иначе ответственность слишком велика.

Поводились обследования, посвященные проблеме так называемых " замещенных детей", т. е. детей, которые рождались после умерших детей в семье. Иногда их даже называли именем умершего ребенка. Статистика показала: вероятность того, что с таким ребенком что-то случиться (несчастный случай, тяжелая болезнь или что-либо аналогичное) существенно выше средней. Это происходит потому, что родители считают (да и он сам не отказывается от этой ответственности): он должен прожить за того, другого, умершего ребенка. Жить как бы вместо него. И ребенок: старается реализовать обращенные к нему ожидания. Кроме того, всегда возникает идеализация умершего ребенка. В семье он всегда бывает самым умным, самым добрым. Он ставится в пример остальным детям, но такому образцу следовать невозможно — это всегда непосильная ноша.

Тема изоляции. Чувство изоляции хорошо известно жертвам травматического стресса: многие из них страдают от одиночества, от трудности и даже невозможности установления близких отношений с другими людьми. Их переживания, их опыт настолько уникальны, что другим людям просто невозможно бывает понять таких людей. Им самим другие люди начинают казаться скучными, ничего не понимающими в жизни. Именно поэтому жертвы так тянутся друг к другу. По их мнению, только человек, испытавший нечто подобное, может понять их.

Но одиночество, переживаемое пострадавшими, это не только психологическая реальность, но и социальная. Существует миф о том, что жертва вызывает прежде всего сочувствие. Ничего подобного. Часто жертва вызывает агрессию. Если тебя ограбили — не будь растяпой, если изнасиловали — надо юбки длиннее носить, если избили — не надо было задираться и т.д. Люди начинают сторониться пострадавшего, как бы боясь заразиться от него несчастьем.

Огромную проблему составляет отношение окружающих к детям, пережившим психологическую травму, особенно если они переселяются в другие места. Одно то, что они, например, из Чернобыля, часто является достаточным основанием для их изоляции. Родители не позволяют своим детям играть с ними, сидеть за одной партой, в школе их называют " светлячками" и стараются избегать. В результате пострадавшие оказываются не только в психологической, но и в физической изоляции. Отсюда понятно, что строительство поселений или микрорайонов, заселенных одними чернобыльцами, воспринимается ими как резервация, подчеркивающая их изолированность.

Так, человеку, столкнувшемуся с несчастьем, с несправедливостью, приходится мириться и с агрессией окружающих. Именно поэтому важно, чтобы друзья и близкие вовремя пришли на помощь и попытались понять чувства пострадавших, так как они очень уязвимы и ранимы.

Тема бессмысленности. В. Франкл убедительно показал в своих работах, что человек может вынести все что угодно, если в этом есть смысл. А психологическая травма неожиданна, беспричинна и потому воспринимается как бессмысленная. Это заставляет пострадавших искать какое-нибудь объяснение тому, что произошло, чтобы травматическое переживание не было напрасным. Тогда и создаются социальные мифы, которые предлагают свое объяснение случившемуся.

Например, в Армении до сих пор многие убеждены, что землетрясение устроили азербайджанцы, которых, в свою очередь, настроил Горбачев. Когда я спросила одного из жителей Армении, зачем Горбачеву это было надо, последовал ответ: " Он же турок! " На мой ошарашенный вопрос " А откуда вы это взяли? " ответ не замедлил быть: " Да вы только посмотрите на его лицо — типичное лицо турка". Тут уже я не нашлась, что и сказать... С таким же успехом несчастные случаи могут объясняться кознями инопланетян или приближающимся концом света. Важно, что для человека необходимо знать, почему он страдал. Если

этого объяснения не существует в действительности, он его придумает. Иначе — гибель.