Глава XXIV. В постели

" Как мог я так страстно и так долго любить Сережу? -- рассуждал я лежа в постели. -- Нет! он никогда не понимал, не умел ценить и не стоил моей любви... а Сонечка? что это за прелесть! " Хочешь? ", " тебе начинать".

Я вскочил на четвереньки, живо представляя себе ее личико, закрыл голову одеялом, подвернул его под себя со всех сторон и, когда нигде не осталось отверстий, улегся и, ощущая приятную теплоту, погрузился в сладкие мечты и воспоминания. Устремив неподвижные взоры в подкладку стеганого одеяла, я видел ее так же ясно, как час тому назад; я мысленно разговаривал с нею, и разговор этот, хотя не имел ровно никакого смысла, доставлял мне неописанное наслаждение, потому что ты, тебе, с тобой, твои встречались в нем беспрестанно.

Мечты эти были так ясны, что я не мог заснуть от сладостного волнения и мне хотелось поделиться с кем-нибудь избытком своего счастия.

-- Милочка! -- сказал я почти вслух, круто поворачиваясь на другой бок. -- Володя! Ты спишь?

-- Нет, -- отвечал он мне сонным голосом, -- а что?

-- Я влюблен, Володя! решительно влюблен в Сонечку.

-- Ну так что ж? -- отвечал он мне, потягиваясь.

-- Ах, Володя! ты не можешь себе представить, что со мной делается... вот я сейчас лежал, увернувшись под одеялом, и так ясно, так ясно видел ее, разговаривал с ней, что это просто удивительно. И еще знаешь ли что? когда я лежу и думаю о ней, Бог знает отчего делается грустно и ужасно хочется плакать. Володя пошевелился.

-- Только одного я бы желал, -- продолжал я, -- это -- чтобы всегда с ней быть, всегда ее видеть, и больше ничего. А ты влюблен? признайся по правде, Володя.

Странно, что мне хотелось, чтобы все были влюблены в Сонечку и чтобы все рассказывали это.

-- Тебе какое дело? -- сказал Володя, поворачиваясь ко мне лицом, -- может быть.

-- Ты не хочешь спать, ты притворялся! -- закричал я, заметив по его блестящим глазам, что он нисколько не думал о сне, и откинул одеяло. -- Давай лучше толковать о ней. Не правда ли, что прелесть?.. такая прелесть, что, скажи она мне: " Николаша! выпрыгни в окно или бросься в огонь", ну, вот, клянусь! -- сказал я, -- сейчас прыгну, и с радостью. Ах, какая прелесть! -- прибавил я, живо воображая ее перед собою, и, чтобы вполне наслаждаться этим образом, порывисто перевернулся на другой бок и засунул голову под подушки. -- Ужасно хочется плакать, Володя.

-- Вот дурак! -- сказал он, улыбаясь, и потом, помолчав немного: -- Я так совсем не так, как ты: я думаю, что если бы можно было, я сначала хотел бы сидеть с ней рядом и разговаривать...

-- А! так ты тоже влюблен? -- перебил я его.

-- Потом, -- продолжал Володя, нежно улыбаясь, -- потом расцеловал бы ее пальчики, глазки, губки, носик, ножки -- всю бы расцеловал...

-- Глупости! -- закричал я из-под подушек.

-- Ты ничего не понимаешь, -- презрительно сказал Володя.

-- Нет, я понимаю, а вот ты не понимаешь и говоришь глупости, -- сказал я сквозь слезы.

-- Только плакать-то уж незачем. Настоящая девочка!