ГЛАВА 21. Селеста стала душой созданного нами сестринства

Селеста стала душой созданного нами сестринства. Именно ей принадлежала идея притащить в Женский зал всех наших служанок и кучу больших зеркал и попытаться самим изменить наш внешний вид. Практической пользы в этом никакой не было, поскольку мы едва ли могли тягаться с дворцовыми профессионалами, которые уже успели поработать над нашим обликом, но мы все равно получили массу удовольствия.

Крисс приложила кончики моих волос ко лбу:

– А ты никогда не думала обрезать челку?

– Пару раз, – призналась я, сдувая бахрому волос, норовящую попасть в глаза. – Но мою сестру челка в конце концов всегда начинает бесить, так что я так и не решилась.

– Думаю, тебе бы пошло, – развеселилась Крисс. – Я как-то подстригала челку моей кузине. Если хочешь, могу и тебе сделать.

– Конечно-конечно, – подала голос Селеста. – Подпусти ее с ножницами к своему лицу, Америка. Отличная идея.

Мы все так и покатились со смеху. До меня даже донесся негромкий смешок из дальнего конца зала. Я обернулась и увидела, что королева, плотно сжав губы, пытается читать лежащее перед ней досье. Я боялась, что наша затея покажется ей неподобающей, но, по правде говоря, пожалуй, никогда еще не видела ее такой веселой.

– Обязательно нужно сфотографироваться! – сказала Элиза.

– У кого-нибудь есть камера? – спросила Селеста. – Я в этом деле профи!

– У Максона есть! – воскликнула Крисс. – Подойди-ка сюда на минуточку, – подозвала она служанку, помахав ей рукой.

– Так, погодите. – Я взяла лист бумаги. – «Ваше высочайшее высочество, ваши смиренные поклонницы из Элиты нижайше просят вас одолжить им на время самую скромную из принадлежащих вам камер для…»

Крисс захихикала, а Селеста покачала головой.

– О! Вот и случай поупражняться в женской дипломатии, – заметила Элиза.

– Такая что, существует? – удивилась Крисс.

– Да какая разница? – тряхнула волосами Селеста.

Минут двадцать спустя Максон постучал в дверь и, слегка приоткрыв ее, просунул нос в щелку.

– Можно войти?

– Нет! – отрезала подбежавшая Крисс. – Нам нужна только камера.

И, выхватив фотоаппарат у него из рук, она захлопнула дверь перед носом Максона.

Селеста с хохотом повалилась на пол.

– Чем вы таким там заняты? – поинтересовался он из-за двери.

Но мы все загибались от смеха и потому никак не могли ответить.

Мы принялись кривляться, принимая самые разнообразные позы и рассылая воздушные поцелуи. Селеста учила нас, как правильно «работать со светом».

Крисс с Элизой распростерлись на диване, а Селеста, забравшись на спинку, стала снимать их сверху. Я оглянулась на королеву и увидела, что та довольно улыбается. Мне показалось несправедливым, что она не участвует в общем веселье. Я взяла щетку и поспешила к ней.

– Леди Америка! – приветствовала она меня.

– Можно я вас причешу?

На ее лице, сменяя друг друга, отразились сразу несколько эмоций, но она лишь кивнула и негромко произнесла:

– Конечно.

Я подошла поближе и, взяв прядь ее роскошных волос, принялась водить по ним щеткой, время от времени поглядывая на остальных девушек.

– Радостно видеть, что вы ладите друг с другом, – заметила она.

– Мне тоже. Они мне нравятся. – Я немного помолчала. – Простите меня за то, что случилось на Осуждении. Я знаю, не должна была так поступать. Просто…

– Знаю, милая. Ты все уже объяснила раньше. Это нелегкая задача. К тому же, как нарочно, преступник тебе достался хилый и немощный.

Только сейчас я осознала, насколько далека королева от происходящего. А может, она просто сознательно предпочитала не знать о муже ничего плохого.

Точно прочитав мои мысли, она произнесла:

– Мне известно, что ты считаешь Кларксона жестоким, но он неплохой человек. Ты и представить себе не можешь, какая ответственность лежит на нем и какой это колоссальный стресс. Каждый из нас справляется с этим по-своему. У него порой случаются вспышки гнева, мне требуется частый отдых, Максон предпочитает сводить все к шутке.

– Да, он такой, – засмеялась я.

– Вопрос в том, как с этим будешь справляться ты? – Она повернула ко мне голову. – Мне кажется, горячность – одна из лучших твоих черт. Если ты научишься держать ее в узде, из тебя выйдет отличная принцесса.

– Простите, что разочаровала вас.

– Нет-нет, дорогая, – сказала королева, поворачивая голову прямо. – Я вижу в тебе огромный потенциал. В твоем возрасте я работала на фабрике. Я была грязная и голодная, а иногда меня охватывал гнев. Но принц Иллеа был моей неугасающей страстью, так что, когда мне выпал шанс заполучить его, я научилась контролировать свои чувства. Отсюда многое можно сделать, но не всегда именно тем способом, которым тебе хотелось бы. Ты должна научиться смиряться, понимаешь?

– Да, мама, – пошутила я. Она с каменным лицом посмотрела на меня. – Я хотела сказать, мадам. Мадам.

В ее глазах что-то блеснуло, и она несколько раз моргнула, снова глядя прямо пред собой.

– Если все закончится так, как я подозреваю, ты сможешь называть меня мамой на законных основаниях.

Теперь настал мой черед смаргивать слезы. Не то чтобы я собиралась позволить кому-то занять место моей матери, но мысль о том, что меня со всеми моими недостатками принимает мать человека, за которого я могу выйти замуж, тронула до глубины души.

Селеста оглянулась на нас и, увидев, чем я занята, подбежала к нам:

– Как это мило! Улыбочку!

Я нагнулась и обняла королеву Эмберли, а она сжала мои запястья. После этого мы все столпились вокруг нее и наперебой принялись уговаривать сфотографироваться с нами. В конце концов нам все-таки удалось заставить ее состроить забавную рожицу на камеру. Служанки сфотографировали нас, чтобы мы все присутствовали на снимке, и к концу дня я могла с чистой совестью сказать, что это был самый лучший день из всех, проведенных мной во дворце. Впрочем, я подозревала, что таковым он будет оставаться недолго. На носу было Рождество.

Служанки были заняты приведением моих волос в порядок после неуклюжей попытки Элизы соорудить из них высокую прическу, когда в дверь постучали.

Мэри поспешила открыть. В комнату вошел гвардеец, имени которого я не знала, но частенько видела во дворце, и практически всегда рядом с королем.

Служанки сделали перед ним книксен, и я почувствовала, как меня охватывает тревога.

– Леди Америка, король приказал вам немедленно явиться к нему, – отчеканил гвардеец, остановившись передо мной.

– Что-то случилось? – холодея, спросила я.

– Король ответит на все ваши вопросы.

Я сглотнула. В голову немедленно полезли самые разные ужасы. Моим родным грозит какая-то опасность. Король нашел способ исподтишка наказать меня за то, что осмелилась ему перечить. Ему стало известно, что я тайком покидала дворец. Но, пожалуй, самой пугающей была мысль о том, что кто-то узнал о моей связи с Аспеном и теперь нам обоим предстоит заплатить за это.

Я попыталась выбросить эти мысли из головы. Не хотела, чтобы король Кларксон видел мой страх.

– Что ж, ведите.

Я поднялась и двинулась за гвардейцем, на ходу бросив взгляд на горничных. Лица у них были встревоженные, и я немедленно пожалела, что посмотрела на них.

Мы прошли по коридору и поднялись по лестнице на третий этаж. Я не очень понимала, куда деть руки, и то поправляла прическу и платье, то ломала пальцы.

Когда мы шли по коридору, я увидела Максона, и мне стало немного легче. Он остановился у входа в комнату, поджидая меня. В его взгляде не было тревоги, впрочем, он куда лучше научился скрывать свой страх, чем я.

– В чем дело? – прошептала я.

– Мне известно не больше твоего.

Гвардеец встал на посту у двери, а Максон провел меня внутрь. Вдоль одной из стен просторной комнаты тянулись заставленные книгами полки. На пюпитрах стояло несколько карт. По меньшей мере три из них были картами Иллеа, испещренными пометками разных цветов. За широким столом, держа в руках лист бумаги, сидел король.

При виде нас с Максоном Кларксон распрямился.

– Что ты сделала с итальянской принцессой? – осведомился он, глядя на меня в упор.

Я застыла. Деньги. Я совершенно о них забыла. Обвинение в организации тайных поставок оружия людям, которых король считал своими врагами, было намного серьезнее всех тех сценариев, к которым я готовилась.

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, – солгала я, глядя на Максона.

Тот, хотя и был полностью в курсе дел, сохранял полное спокойствие.

– Десятилетиями мы пытались заключить с итальянцами союз, а тут вдруг итальянская королевская семья ни с того ни с сего приглашает нас нанести им визит. Однако, – король вгляделся в письмо и пробежал его глазами в поисках нужного места, – а, вот оно. «Для нас будет огромной честью, если ваше величество с семьей удостоит нас своим посещением, и мы выражаем надежду, что леди Америка сможет сопровождать вас в путешествии. После знакомства со всеми девушками Элиты мы не представляем в качестве преемницы королевы никого более подходящего, нежели она». – Король вновь посмотрел на меня. – Что ты с ней сделала?

Поняв, что самого страшного удалось избежать, я слегка расслабилась:

– Я всего лишь старалась быть любезной с принцессой и ее матерью, когда они гостили у нас. Я и понятия не имела, что так им понравилась.

Король Кларксон закатил глаза:

– Ты ведешь какую-то игру. Я наблюдал за тобой. Ты здесь явно с какой-то целью, и эта цель определенно не он.

При этих словах Максон взглянул на меня. Лучше бы мне не видеть промелькнувшего в его глазах сомнения.

– Это не так! – покачала я головой.

– Тогда каким образом девушка без средств и без связей могла добиться для нашей страны того, чего мы пытались достичь много лет? Каким образом?

В глубине души я знала, что он упускает некоторые факты. С другой стороны, это Николетта предложила мне свою помощь, это она спросила, может ли оказать какую-то поддержку делу, которое считало правым. Если бы он обвинил меня в чем-то таком, в чем я действительно была виновата, его повышенный тон был бы пугающим. Сейчас же он прозвучал для меня по-детски.

А потому я спокойно ответила:

– Вы же сами поручили нам развлекать иностранных гостей. В противном случае я никогда не познакомилась бы с этими женщинами. И это она написала письмо, в котором приглашает меня приехать. Я не напрашивалась в гости. Может, если бы вы были более приветливыми, то давным-давно заключили бы союз с Италией.

Он поднялся во весь рост:

– Думай. Что. Говоришь.

Максон обнял меня за плечи:

– Пожалуй, тебе лучше уйти, Америка.

Я с радостью поспешила к двери, горя желанием оказаться где-нибудь подальше от короля. Однако это явно шло вразрез с его планами.

– Стой! Я еще не все сказал! – рявкнул он. – Их письмо меняет положение дел. Мы не можем аннулировать Отбор, рискуя вызвать недовольство итальянцев. Они обладают большим влиянием. Если они будут на нашей стороне, это откроет для нас множество дверей.

Максон кивнул, совершенно не расстроенный. Он и так не собирался отправлять нас по домам, но мы должны были подыгрывать королю, чтобы он считал, что управляет ситуацией.

– Поэтому нам придется затянуть Отбор, – заключил он. У меня упало сердце. – Нужно дать итальянцам время свыкнуться с другими вариантами, чтобы они не оскорбились. Пожалуй, нужно запланировать поездку туда на ближайшее время, дать возможность блеснуть всем остальным.

Вид у него был такой самодовольный, такой гордый своим решением. Интересно, как далеко он зайдет? Подготовит Селесту? Или организует приватную встречу Крисс и Николетты? Пожалуй, он вполне может попытаться выставить меня перед итальянцами в невыгодном свете, как сделал это на Осуждении. С него станется. Если он пойдет на все, но не афишируя свою к этому причастность, не думаю, что у меня много шансов.

А если отвлечься от политической стороны, больше времени означает больше возможностей опростоволоситься.

– Отец, я не уверен, что подобное решение что-то даст, – вмешался Максон. – Итальянки уже знакомы со всеми кандидатками. Если они выказывают предпочтение Америке, то, должно быть, они нашли в ней что-то такое, чего нет в остальных. Ты не сможешь заставить их.

Король пригвоздил Максона ядовитым взглядом:

– То есть ты готов объявить о своем выборе прямо сейчас? Отбор окончен?

Сердце у меня перестало биться.

– Нет, – ответил Максон таким тоном, будто одна мысль об этом была нелепой. – Я просто не уверен, что ты предлагаешь верный путь.

Король Кларксон подпер подбородок ладонью и перевел взгляд сначала с Максона на меня, потом обратно, словно мы были уравнением, которое он никак не мог решить.

– Она должна доказать, что ей можно доверять. А до тех пор ты не можешь ее выбрать, – непререкаемым тоном произнес он.

– И каким образом ты предлагаешь ей доказать это? – осведомился Максон. – Что именно она должна сделать, чтобы ты удовлетворился?

Король сдвинул брови. Судя по всему, вопрос сына его позабавил. После непродолжительного размышления он вытащил из ящика тонкую папку:

– Даже не принимая во внимание твою недавнюю выходку в эфире «Вестей», в последнее время между кастами начались небольшие трения. Я хотел найти способ… немного утихомирить недовольных, но мне пришло в голову, что такой свежий, молодой и, не побоюсь этого слова, популярный человек, как ты, может справиться с этим лучше, чем я. – Подвинув ко мне папку, он продолжил: – Похоже, народ прислушивается к твоим песням. Быть может, ты споешь для них одну моего сочинения.

Я раскрыла папку и принялась читать:

– Что это?

– Кое-какие официальные объявления, которые мы планируем сделать в ближайшее время. Нам, разумеется, известен кастовый состав каждой из провинций и входящих в них муниципалитетов, так что тексты будут разосланы с учетом специфических местных особенностей. Чтобы их поддержать.

– Что там такое, Америка? – спросил Максон, озадаченный словами отца.

– Это что-то вроде… рекламы, – ответила я. – Призывы быть довольными принадлежностью к своей касте и избегать близкого общения с представителями других каст.

– Отец, что ты затеял?

Король непринужденно откинулся на спинку кресла:

– Ничего особенного. Просто пытаюсь утихомирить волнения. В противном случае к тому времени, когда я передам власть в твои руки, тебе придется иметь дело с восстанием.

– С чего бы это?

– Низшие касты имеют тенденцию время от времени выходить из повиновения, что вполне естественно. Но мы должны подавлять недовольство и пресекать идеи захвата власти без промедления, а иначе они объединятся и развалят наше великое государство.

Максон смотрел на отца, все еще не до конца осознавая смысл его слов. Если бы Аспен не просветил меня относительно сочувствующих, я сейчас тоже недоумевала бы. Король собирался пустить в ход принцип «разделяй и властвуй»: сначала заставить касты быть благодарными за то, что имеют, даже если с ними при этом обращались как с грязью, а потом убедить их не общаться с теми, кто принадлежит к другим кастам, чтобы лишить их возможности составить представление о положении дел за пределами их собственной касты.

– Это пропаганда! – возмутилась я, вспомнив слово из потрепанного учебника истории, найденного в папиных книгах.

Король попытался меня утихомирить:

– Нет-нет. Это предложение. Положительное подкрепление. Мировоззрение, которое поможет нашему народу жить счастливо.

– Счастливо? Значит, вы хотите, чтобы я убедила какого-нибудь несчастного Семерку в том, что… – я поискала в тексте нужное место, – «твое дело, пожалуй, самое важное для нашей страны. Ты занят физическим трудом и строишь дороги и здания – основу нашей страны». – Я снова уткнулась в документ. – «Ни одному Двойке или Тройке не сравниться с тобой в таланте, так что отвернись, когда они проходят мимо тебя по улице. Зачем разговаривать с теми, кто может быть выше тебя по положению, но несравнимо ниже по вкладу в общественное благо?»

Максон устремил взгляд на отца:

– Это разобщит наш народ.

– Напротив. Мое обращение поможет им лучше осознать свое место в жизни и создаст у них ощущение, что власть печется об их интересах.

– То есть вы хотите сказать, что печетесь об их интересах? – бросила я.

– Разумеется, пекусь! – заорал король. Я попятилась, напуганная этой неожиданной вспышкой гнева. – Народ нужно вести под уздцы с шорами на глазах, как лошадей. Если его не направлять куда нужно, начнутся разброд и шатание. Может, тебе и не нравятся мои маленькие речи, но они сделают больше, сохранят больше, чем ты можешь себе представить.

Я молча стояла с замирающим сердцем, держа в руках бумаги. Я видела, что король боится. Каждый раз, когда ему сообщали о чем-то, что было неподвластно его контролю, он уничтожал это. Он валил все перемены в одну кучу, объявляя их государственной изменой, не потрудившись даже вникнуть. На сей раз его ответом была попытка заставить меня сделать то, что в свое время сделал Грегори, и разобщить свой народ.

– Я не могу это сделать, – прошептала я.

– Тогда ты не сможешь выйти замуж за моего сына, – спокойно отозвался он.

– Отец!

Король Кларксон вскинул руку:

– Дело обстоит именно так, Максон. Я позволил тебе настоять на своем, и теперь нам приходится торговаться. Если ты хочешь, чтобы эта девушка осталась, она должна быть послушной. Если она не в состоянии выполнить простейшее задание, я могу лишь сделать вывод, что она не любит тебя, а в таком случае зачем она вообще тебе нужна?

Я бросила на короля испепеляющий взгляд, готовая убить его за то, что он заронил эту мысль в голову Максона.

– Ну, что ты скажешь? Ты любишь его или нет?

Не так я собиралась произнести эти слова. Не поставленная перед ультиматумом, не ради дела.

Король наклонил голову набок:

– Как это прискорбно, Максон. Ей надо подумать.

Не плакать. Только не плакать.

– Я дам тебе время разобраться в себе. И если ты не сделаешь то, что я прошу, тогда плевать я хотел на все правила. К Рождеству тебя уже не будет здесь. Каким отличным подарком твоим родителям это станет!

Три дня.

Он улыбнулся. Я положила папку на стол и вышла из кабинета, изо всех сил стараясь не побежать. Не хватало мне очередного повода продемонстрировать ему, какая я никчемная.

– Америка! – закричал Максон. – Стой!

Я остановилась лишь тогда, когда он нагнал меня и схватил за запястье.

– Что, черт возьми, происходит? – осведомился он.

– Он спятил!

Я была на грани того, чтобы разрыдаться, но изо всех сил сдерживалась. Если король выйдет и увидит меня в таком состоянии, я этого не переживу.

– Я не о нем, – покачал Максон головой. – О тебе. Почему ты не согласилась?

Я взглянула на него как оплеванная:

– Это ловушка, Максон. Все, что он делает, – это ловушка.

– Если бы ты сказала «да», я покончил бы со всем этим прямо сейчас.

Я не могла поверить своим ушам.

– У тебя был шанс покончить со всем этим, но ты им не воспользовался. И ты хочешь сказать, что виновата я? При чем здесь я?

– При том, – бросил он запальчиво, – потому что отказываешь мне в любви. Это единственное, что было мне нужно в Отборе, но ты по-прежнему молчишь. Я жду, когда ты скажешь это, но ты не говоришь. Ладно, допустим, ты не могла произнести это вслух в его присутствии, хорошо. Но мне было достаточно, если бы ты просто согласилась.

– С чего мне соглашаться, когда, несмотря на то, насколько далеко зашли наши отношения, он все равно может вышвырнуть меня отсюда в любой момент? Когда меня раз за разом унижают, а ты стоишь и спокойно смотришь? Это не любовь, Максон. Ты понятия не имеешь, что такое любовь.

– Ну разумеется! Ты вообще представляешь, через что мне пришлось пройти…

– Максон, ты сам сказал, что не хочешь больше никаких споров. Так прекрати давать мне повод спорить с тобой!

Я бросилась прочь. И что я до сих пор здесь делаю? Зачем рву себе сердце ради человека, который понятия не имеет, что значит быть верным кому-то одному? И никогда не поймет, потому что все его представления о романтической любви вертятся вокруг Отбора. Где ему понять!

Я успела уже дойти до лестницы, когда меня вновь остановили. Максон крепко схватил меня и обеими руками держал за локти. Он не мог не видеть, в какой ярости я по-прежнему нахожусь, но за эти несколько секунд его поведение полностью переменилось.

– Я не он.

– Что?! – бросила я, пытаясь вырваться.

– Америка, хватит. – (Я запыхтела и перестала дергаться, вынужденная взглянуть Максону в глаза.) – Я не он, договорились?

– Не понимаю, о чем ты.

Он вздохнул:

– Я знаю, что несколько лет назад ты отдала свое сердце другому и думала, он будет любить тебя всегда, а он, столкнувшись с грубой реальностью, покинул тебя. – (Я застыла, осознав смысл его слов.) – Я не он, Америка. Я никогда не оставлю тебя.

Я покачала головой:

– Ты не понимаешь, Максон. Может, он и обидел меня, но я, по крайней мере, знала его. А ты… Прошло столько времени, а у меня по-прежнему такое чувство, будто между нами пропасть. Отбор вынудил тебя делить свои чувства между нами. Ты никогда не будешь принадлежать мне целиком. И ни одной из нас не будешь.

Когда я рванулась из его рук на этот раз, он не стал меня удерживать.