Особенности литературного процесса 60 - 80-х годов XX века

На развитие литературного процесса 1960 - 90-х гг. оказывали влияние международные и внутригосударственные обстоятельства: период «оттепели» (1950 - 1970), «Пражская весна» (1968), чернобыльская трагедия (1986), война в Афганистане (1979 - 1986), ослабление военно-промышленного комплекса страны, вывод советских войск из стран Западной Европы, объединение Германии (разрушение Берлинской стены) в 1989 году.

Произошло немало событий литературной жизни, побуждающих читателя к поиску новых ориентиров, новых критериев осмысления и оценки. Литература 1960 - 90-х годов не представляет собой единого потока и распадается на периоды: поздний советский (1970-е - середина 1980-х гг.), «перестроечный» (от середины 1980-х до середины 1990-х гг.) и постсоветский, или постперестроечный (с середины 1990-х гг. по настоящее время). Граница между 1960-ми и 1970-ми гг. в истории русской литературы размыта. Многие писатели, начинавшие творческий путь ранее, оставались верными прежде найденным ими принципам.

Глубокие раздумья о судьбах Отечества и человеческой нравственности, предельно широкий диапазон тем, верность великим традициям и смелые поиски нового языка, обновление жанровой природы, созвездие новых авторов - вот признаки отечественной литературы последней трети XX века. В этот период произошло переплетение отживавшей свой век идеологизированной литературы «социалистического реализма», нового пласта русского критического реализма и возникающего «русского андеграунда» [81, с. 5].

В своем развитии отечественная литература рассматриваемого периода находилась под жестким, определяющим влиянием общественно-политической истории нашей страны. Наряду с этим мощное воздействие на литературный процесс оказывали яростные идейные споры, далеко не завершенные и сегодня. Большие изменения, происходившие в судьбах России, диктовали не только тематику произведений, но и влияли на саму возможность встречи автора и читателя, сроки и характер воздействия творений российских авторов на общество. Более подробно мы остановимся в основном на позднетоталитарном периоде, так как романы «Берег» и «Выбор» были написаны Ю.Бондаревым именно в это время.

Двадцатилетие 1965-1985 гг. было критически важным, сложным и богатым по содержанию временем для отечественной литературы. Пусть и вопреки общественному климату, а также идеологическому и полицейскому воздействию властей, никакого «застоя» в русской литературе не было, как не было и унылого единообразия. Литература России (советской и зарубежной) была многообразной и динамичной. Именно в эти годы крепло стремление к критическому анализу советской истории и действительности.

Советская литература 1965 - 1985 годов тяготела к «большим» эпическим формам. Это псевдоэпическое направление «секретарской прозы» выступало как бы «художественным комментарием» к официальной версии истории СССР. Романы-эпопеи Г.М. Маркова «Сибирь» (1969-1973), П.Л.Проскурина «Исход» (1966), «Судьба» (1972), «Имя твое» (1977), А.С.Иванова «Тени исчезают в полдень» (1963), «Вечный зов» (1977) широко пропагандировались критикой, издавались массовыми тиражами, экранизировались. Они имели многочисленную читательскую аудиторию. Однако, эта «эпическая» проза не была главным достижением эпохи. Значительную роль в литературном процессе сыграли иные течения - «деревенская проза» и «новая военная проза». Великой заслугой писателей этих направлений стало служение правде - святыне русской литературы. Горькую правду о величайшей войне в истории Отечества и всего мира сказали своими произведениями Ю.Бондарев, Г.Бакланов, В.Быков, В.Астафьев, Б.Васильев и др. Их усилиями до читателей дошла так называемая окопная правда - изображение войны через судьбы ее рядовых участников, позволившее увидеть «великое через малое» - трагедию народа через трагедию личности. Григорий Бакланов в романе «Июль 41 года» (1965), повести «Навеки - девятнадцатилетние» (1979), Борис Васильев в повестях «А зори здесь тихие…» (1969), «В списках не значился» (1974), Василий Быков в повестях «Сотников» (1970) и «Знак беды» (1982), Вячеслав Кондратьев в повести «Сашка» (1979), Ю.Бондарев в романах «Берег», «Выбор» подняли на новый уровень художественное воплощение подвига народа в Отечественной войне. В центре их внимания - нравственные проблемы, обостренные жесточайшей из войн.

Образы, воплощенные на страницах книг этих писателей, поистине бессмертны. В прозе этих писателей во весь рост были поставлены великие нравственные вопросы эпохи. С особой болью за сохранение души человека и народа говорили крупнейшие писатели России о наступлении аморализма, корысти, эгоизма и безразличия. Все их творчество - это битва за совесть людей и природу родной земли. Своими произведениями они учили патриотизму и стойкости в борьбе за истину, за душу людскую.

Двадцатилетие 1965 - 1985 гг. было временем развития многих направлений и жанров отечественной литературы.

В 1970 - 1980-е гг. очевидной стала органичность и внутренняя близость между «деревенской» и «военной» прозой. Происходит углубление нравственно-гуманистической и философской тематики в прозе и поэзии о войне (В.Астафьев, В.Быков, Ю.Бондарев, Д.Самойлов, А.Тарковский и др.). Сразу же бросается в глаза одна общая особенность этих книг писателей фронтового поколения - их «мемуарность». Всех писателей объединяет желание написать о пережитом. Излюбленный жанр этой прозы - повесть лирическая, написанная от первого лица. Произведения эти не всегда автобиографичны, хотя и пропитаны насквозь воспоминаниями о фронтовой юности. Всех этих писателей властно привела в литературу сила пережитого на воине, и их первые повести были, в сущности, лейтенантскими и солдатскими мемуарами, теми мемуарами, которые в действительности никто никогда не отваживался писать. Конечно, у каждого фронтовика была своя война, и всё-таки многое из пережитого в те годы было достоянием тысяч людей. Общераспространённость и останавливала, была психологической преградой. Однако общераспространённый фронтовой опыт на солдатском и лейтенантском уровне приобретал новое качество при художественном претворении. Именно в лирической повести он приближен к читателю так, что артиллерийская канонада и автоматные очереди не заглушают тонов и шёпота, а в пороховом дыму и пыли от разрывов снарядов и мин можно разглядеть в глазах людей решимость и страх, муку и ярость. Это было новое прочтение Великой Отечественной войны. «Оттепель» позволила обнажить трагический опыт войны, бесчеловечность диктаторского режима, а литература помогла рассказать о судьбе отдельного человека на войне.

Но постепенно в литературе шло не просто накопление фактов о войне, а возможность повиниться перед теми, кто не вернулся, рассказать о неимоверном желании всего народа выстоять и победить, осмысление стремления человека к Победе, человека, поставленного войной в нечеловеческие условия. Было в войне что-то, что нормативная эстетика требовала сгладить: страдания и сострадание, боль воинов, пленных и раненых. Но ведь они были, и желание рассказать об этом вылилось в лирическую «лейтенантскую прозу». Так пришла в литературу о войне личная биография, сумма своих впечатлений, доверия собственному взгляду. Явление это, возможно, противоречивое (эмоциональный документализм, исповедальность и грубая нагота правды), но это был новый этап в развитии темы войны в русской художественной литературе.

Война предстала чуждой высоким фразам, романтическим представлениям о ней. Была еще в «лейтенантской прозе» та мысль, что война никого не оставит без изменения, на все ляжет «кровавый отсвет» и надежда, что после войны многое будет по-другому.

В своих мемуарах Ю.Бондарев так говорит о войне и литературе: «Война всколыхнула весь мир, а после глобальных катаклизмов возникает движение и в искусстве. Это непреложный закон. После таких потрясений искусство ускоряет движение, ибо человеческие чувства предельно обостряются, и свобода, мужество, жертвенность, ненависть, любовь, святость, нравственность, сопротивление несправедливости начинают являть собою главную ценность жизни». И тогда человек многое по-иному оценивает. По убеждению Ю.Бондарева, периоды мировых катаклизмов способствуют побуждению человека к познанию истины, свободы и безопасности, к защите от несправедливости.

Человек ещё и духовен. И все его проблемы идут от духовных смут, духовной неустроенности и духовных заблуждений. Есть духовные составляющие человеческой жизни. Мужество, любовь, самопожертвование - это духовные качества, которые питают совесть и нравственность. Без нравственности немыслимы самопознание и совершенствование человека. Нет литературы без писательского опыта, памяти и воображения. Если есть опыт, но нет воображения - то нет и литературы. Если есть воображение, но нет опыта - тоже литературы нет.

На новом же этапе развития военной темы, в котором определяющую роль сыграли партизанские повести В.Быкова, романы Ю.Бондарева, на первый план выходит тема ущербности души и попытка определить истоки ее в прошлом. Ситуации жесткого нравственного выбора заставляют вспомнить и об этике христианской («на миру и смерть красна»), о явлении непреходящей человеческой памяти, о целительных свойствах человеческой совести.

В романе «Берег» материалом служит повседневная жизнь современного расколотого мира, взятая в ее неразрывности с прошлым, в частности с вооруженной борьбой советского народа против гитлеризма. Здесь автор остается верен себе, своему стилю, своим нравственным установкам.

Этот роман Юрия Бондарева представляет собой своеобразный художественный синтез темы войны и мира, синтез, вобравший в себя проблемы нравственности, психологии, проблемы мирного сосуществования в Европе, по-прежнему разделенной границами, блоками, идейной и нравственной несовместимостью, психологическими предрассудками.

Роман многопланов, он является одновременно и военным, и психологическим, и философским, и политическим. В нем затрагивается комплекс проблем, остро волнующих сегодня весь мир.

Центральная часть романа целиком посвящена прошлой войне. Здесь все написано с безупречным знанием того, о чем рассказывается, и с глубоким проникновением в психологию героев. Так же, как в предыдущих произведениях, Ю.Бондарев выступает превосходным баталистом, подчиняя все решению большой идейно-психологической задачи.

Заявка на психологизм делается уже в описании поверженного Берлина. Обостренным зрением мы вместе с писателем видим, как исчезает клубившийся над зловещим городом горячий пар, напитанный запахами пепла и приторно-сладковатым трупным душком, рассеиваются угарные дымы и, словно из кровавого, аспидного месива, начинают вырисовываться улицы и площади, загроможденные обгорелыми танками, поваленными трамваями, грудами кирпича, битым стеклом. Но внимание наше писатель приковывает отнюдь не к тому, как выглядел Берлин второго мая 1945 года, и даже не к красоте того по-весеннему солнечного майского дня, а к удивительной, оглушающей тишине, что вдруг наступила, когда «Берлин, занятый солдатами, танками, орудиями, машинами, повозками, командными пунктами, хозяйственными частями, саперами, связистами, спустя три часа после завершающего выстрела возле забаррикадированных Брандербургских ворот, в каком-то неожиданном оцепенении погрузился, как в воду, скошенный ничем необоримым и оцепеняющим сном».

Нарисованная картина превосходна и сама по себе. Но она играет роль дополнительной завязки: в ней заложена пружина, с помощью которой писатель развернет перед нами события огромного внутреннего драматизма и трагизма, столкнет нас с людьми удивительными, поможет заглянуть в самые глубины их душ.

В романе «Берег» писателю важно было поставить множество вопросов, волнующих каждого, кто готов «взять на себя боль» мира. Поставить - не значит ответить. Но, вероятно, ответить не всегда возможно, но и не всегда нужно, потому что руководством к жизни для читателей романа может стать лишь им самим найденный ответ.

Военная тема, столь органичная для Ю.Бондарева, соседствует в нем с современной проблематикой. Эпизоды войны здесь не просто наплывы воспоминаний героя. Они необходимы для осуществления общего замысла: раскрыть типичные особенности русского характера, показать принципиальное различие образов жизни и мышления представителей противоположных социальных систем. В то же время автор стремится найти те точки соприкосновения, те пути, которые ведут к взаимопониманию людей.

В композиционном плане роман выделяется среди других произведений о войне: главы о войне чередуются с главами о мирном послевоенном времени. Таким образом в «Береге» тесно сходятся два времени: война и современность.

О необходимости соединения времен писатель говорил: «Когда мы пишем о войне, то должны иметь в виду, что наша мысль всегда устремлена в целевую точку, подобно стрелке компаса, а это направление носит единственное название - современность, в противном случае все усилия теряют смысл. Беда некоторых романов о войне в том, что подчас исторические и неповторимые сороковые годы не освещены мыслью, протянутой из современного состояния мира. Назрела определенная социально-психологическая и эстетическая потребность в «постижении своих лет», осмыслении исторического пути поколения и всего общества, в выходе к более глубокому осмыслению проблем, нравственных и философских, современного бытия человечества». Поэтому «Берег» - это роман-поиск. Поиск тех духовных, нравственных координат, без которых легко потеряться человеку в этом беспокойном мире. В своем романе писатель прямо говорит о проблеме нравственного выбора, ставит вопрос о гуманном взгляде на события войны и на движение истории послевоенного мира. Для Бондарева важно выяснить, чем определяется нравственный выбор его героев, от чего он зависит, что стоит за тем или иным поступком. В ситуации «или - или» выбор решения зависит и от политической позиции героя, и от способности понять человека, и от гуманности, желания помочь другому, и от того, как понимает человек свой долг, свою ответственность перед будущим.

«Берег» в романе - понятие многозначное. К каким берегам пришел западный мир теперь, после тридцати лет со времени окончания войны? Возможно ли в мире, раздираемом противоречиями империализма, вынашивающего новые милитаристские планы, движение человечества к всеобщему берегу мира и счастья? Как совмещается в духовном развитии современного человека берег прошлого и берег будущего, какова цель его движения? Такие вопросы возникают перед главным героем книги. Как подчеркивает Юрий Бондарев, «образ берега - это вечное движение к чему-то, к идеальной цели, к истине, к высотам духа…».

Говоря о том, что он сам не взялся бы категорически определенно сформулировать главную идею «Берега», что она во всем содержании романа, Юрий Бондарев заметил, однако, что «это - не только мост из прошлого в настоящее. Это роман о счастье, о любви, о поисках смысла жизни. В самом названии заложено все - «Берег».

Каждый человек пытается найти свой берег, который должен оправдать или объяснить смысл жизни. Название романа говорит о смысле жизни. Человек ищет берег в себе, и вне себя. Нашел человек свой берег или не нашел - в этом категория счастья или несчастья.

Все сказанное, однако, даже в малой степени не исчерпывает содержания этого произведения. «Берег» - роман военный и роман социальный, роман психологический и роман философский. Вдумчивая наблюдательность автора, непредвзятость его суждений, стремление к углубленному проникновению в непростые события и значительные характеры делают его одним из самых заметных явлений современной литературы конца XX века.

Таким образом, в романе перед нами встают картины конца войны и послевоенного двадцатипятилетия, мы становимся свидетелями острых непримиримых конфликтов и напряженных раздумий над сложными вопросами прошлого и настоящего. Идет трудный поиск важнейших ценностей человеческого бытия и отстаивание их.

«Берег» - произведение сложное по своему построению, главы о современной действительности чередуются в нем с обширными ретроспекциями, изображающими последние дни войны, но весь этот, казалось бы, разнородный и разноструктурный материал подчинен общей идее и мастерски сплетен в неразрывное повествование о людях войны и мира, образы которых выписаны с удивительным мастерством по глубине и точности их психологии, без малейшей попытки сгладить какие бы то ни было шероховатости их характеров или трудности их взаимоотношений. Здесь мы знакомимся с другом Никитина лейтенантом Андреем Княжко, временно замещающим раненого командира батареи Гранатурова. С вездесущим подносчиком снарядов Ушатиковым, пареньком редкостного простодушия, не потерявшим даже на войне способности всему удивляться. С ширококостным сержантом Межениным, человеком очень удачливым, неисправимым «сердцеедом» с жестокими глазами и нагловатой ухмылкой. Со старшим сержантом Зыкиным, «человеком в серьезных годах, семейным, рассудительным», кристально честным и всегда справедливым. Прежде всего это разные люди: юный и остро чувствующий лейтенант Никитин и столь же прекрасный в своем молодом ригоризме лейтенант Княжко, властный и импульсивный комбат Гранатуров и совершенно новый характер в военной литературе конца XX века - командир орудия сержант Меженин, натура сложная и в то же время примитивная своим грубо замаскированным животным эгоизмом.

В трагических событиях последних дней войны нравственные основы героев подверглись жестокому испытанию и выявились с наибольшей полнотой и силой. Встреча с мирными жителями Кенигсдорфа, неожиданная атака немецких самоходок, бой с отрядом вервольфов явились для героев романа проверкой не только на храбрость, но и на человечность. Проверка показала, что накопившаяся за годы войны ненависть к врагу и жажда мщения не заглушили в душах лучших из них доброту, веру в человека и жалость к человеческому страданию - тех чувств, которые были в них воспитаны с детства. Образами Княжко, Никитина, Зыкова, Ушатикова Бондарев показывает, что победили они не только потому, что превосходили врага смелостью, воинским опытом, но и потому, что неизменно оставались верны берегу Родины - берегу справедливости и человечности. Никто, казалось бы, не мог осудить бойцов за справедливый гнев. И как важно было после множества смертей и разрушений не дать захлестнуть себя безоглядной ненависти. Каждый из этих героев в той или иной мере стоит перед нравственным выбором: погибнуть или, предав, спасти свою жизнь, отомстить за гибель своих родных или простить врага, проявив человечность и милосердие - и порой сделать этот выбор не просто.

Настоящими воинами на страницах романа стали обладающий подлинной народной мудростью Зыкин, наивный Ушаков, мирный Таткин и другие бойцы взвода Никитина. Они выдержали испытание, не озлобились на мирных немецких жителей после того, что видели на своей земле, сделали свой нравственный выбор.

Особое место в системе образов романа занимают образы Гранатурова и Самсонова. Каждый в своем временном пространстве, они являются полной противоположностью Княжко и Никитина и как бы оттеняют образы главных героев, подчеркивают их нравственную суть.

Тема Великой Отечественной войны стала на долгие годы одной из главных тем литературы XX века. Причин тому много. Это и непреходящее осознание тех ничем не восполнимых потерь, которые принесла война, и острота нравственных коллизий, которые возможны лишь в экстремальной ситуации, и то, что из советской литературы надолго было изгнано всякое правдивое слово о современности - тема войны оставалась порой единственным островком подлинности в потоке надуманной, фальшивой прозы, где все конфликты, согласно указаниям " свыше", должны были отражать борьбу хорошего с лучшим. Но и правда о войне пробивалась нелегко, что-то мешало сказать ее до конца.

Сегодня ясно, что невозможно понять события тех лет, человеческие характеры, если не учитывать, что 1941 году предшествовал страшный 1929 год " великого перелома", когда за ликвидацией " кулачества как класса" не заметили, как ликвидировано было все лучшее в крестьянстве, и 1937 год.

Одной из первых попыток сказать правду о войне стала повесть писателя В.Быкова " Знак беды". Повесть эта стала этапной в творчестве белорусского писателя. Ей предшествовали его произведения о войне, ставшие уже классикой литературы XX века: " Обелиск", " Сотников", " Дожить до рассвета" и другие. После " Знака беды" творчество писателя обретает новое дыхание, углубляется в историзм, прежде всего в таких произведениях, как " В тумане", " Облава". В центре повести " Знак беды" - человек на войне. Не всегда человек идет на войну, она сама порой приходит в его дом, как это случилось с двумя белорусскими стариками, крестьянами Степанидой и Петраком Богатько. Хутор, на котором они живут, оккупирован. В усадьбу являются полицаи, а за ними немцы. Они не показаны В.Быковым как намеренно зверствующие, просто они приходят в чужой дом и располагаются там как хозяева, следуя идее своего фюрера, что всякий, кто не ариец, - не человек, в его доме можно учинить полный разор, а самих обитателей дома воспринимать как рабочую скотину. И поэтому так неожиданно для них то, что Степанида не готова подчиниться им беспрекословно. Не позволить себя унижать - вот исток сопротивления этой немолодой женщины в такой драматической ситуации. Степаниада - сильный характер. Человеческое достоинство - вот главное, что движет ее поступками. " За свою трудную жизнь она все-таки познала правду и по крохам обрела свое человеческое достоинство. А тот, кто однажды почувствовал себя человеком, никогда уже не станет скотом", - так пишет В.Быков о своей героине. При этом писатель не просто рисует нам этот характер, - он размышляет о его истоках. Необходимо задуматься о смысле названия повести - " Знак беды". Это цитата из стихотворения А.Твардовского, написанного в 1945 году: " Перед войной, как будто в знак беды..." То, что творилось еще до войны в деревне, стало тем " знаком беды", о котором пишет В.Быков.

Степанида Богатько, которая " шесть лет, не жалея себя, надрывалась в батрачках", поверила в новую жизнь, одной из первых записалась в колхоз - недаром называют ее сельской активисткой. Но вскоре она поняла, что нет той правды, которую она искала и ждала, в этой новой жизни. Когда требуют новых раскулачиваний, опасаясь подозрения в потворстве классовому врагу, именно она, Степанида, бросает гневные слова незнакомому мужчине в черной кожанке: " А справедливость не нужна? Вы, умные люди, разве не видите, что делается? " Не раз еще пытается вмешаться Степанида в ход дела, заступиться за арестованного по ложному доносу Левона, отправить Петрока в Минск с прошением к самому председателю ЦИК. И всякий раз ее сопротивление неправде натыкается на глухую стену. Не в силах изменить ситуацию в одиночку, Степанида находит возможность сохранить себя, свое внутреннее чувство справедливости, отойти от того, что творится вокруг: " Делайте что хотите. Но без меня". В предвоенных годах - источник характера Степаниды, и не в том, что она была колхозницей-активисткой, а в том, что сумела не поддаться всеобщему упоению обманом, словами о новой жизни, страху, сумела пойти за собой, за своим врожденным чувством правды и сохранить в себе человеческое начало. И в годы войны оно определило ее поведение. В финале повести Степанида погибает, но погибает, не смирившись с судьбой, сопротивляется ей до последнего. Один из критиков заметил иронически, что " был велик урон, нанесенный Степанидой армии врага". Да, видимый материальный урон не велик. Но бесконечно важно другое: Степанида своей гибелью доказывает, что она - человек, а не рабочая скотина, которую можно покорить, унизить, заставить подчиниться. В сопротивлении насилию проявляется та сила характера героини, которая как бы опровергает смерть, показывает читателю, как много может человек, даже если он один, даже если он в безвыходной ситуации.

Рядом со Степанидой Петрок показан как характер если не противоположный ей, то, во всяком случае, совсем иной, не активный, а скорее робкий и мирный, готовый пойти на компромисс. Бесконечное терпение Петрока основано на глубоком убеждении, что можно с людьми поговорить добром. И лишь в конце повести этот мирный человек, исчерпав весь запас своего терпения, решается на протест, открытый отпор. Насилие побудило его к непокорности. Такие глубины души раскрывает необычная, экстремальная ситуация в этом человеке. Народная трагедия, показанная в повести В.Быкова " Знак беды", раскрывает истоки подлинных человеческих характеров.

Роман “Старик” вобрал в себя все основные темы творчества писателя. Показателен он и с точки зрения характерных для Ю. Трифонова художественных приемов. Главная тема романа — человек в истории. “Само собой разумеется, — говорил Ю. Трифонов, — человек похож на свое время. Ho одновременно он в какой-то степени — каким бы незначительным его влияние ни казалось — творец этого времени. Это двусторонний процесс. Время — это нечто вроде рамки, в которую заключен человек. И конечно, немного раздвинуть эту рамку человек может только собственными усилиями”.

Почти все повествование в романе ведется от лица 73-летнего старика Павла Евграфовича Летунова. И хотя именно он вырисован наиболее полно и психологически тонко, в романе есть и другой, быть может, не менее значимый персонаж — командир дивизии в годы гражданской войны 47-летний Сергей Кириллович Мигулин, воспринимавшийся мальчишкой Летуновым как старик. Уже много лет прошло с тех пор, как оклеветанный Мигулин погиб, но память о нем не дает покоя персональному пенсионеру Летунову, вновь и вновь оценивающему свои прошлые дела и мысли в свете прожитых лет, в соотношении с сегодняшней жизнью.

По мере развития сюжета писатель раскрывает биографию Мигулина. Он “образованный, книгочей, грамотнее его не сыскать, сначала учился в церковно-приходской, потом в гимназии, в Новочеркасском юнкерском, и все своим горбом, натужливыми стараниями, — помочь некому, он из бедняков”. В 1895 г. Мигулин не стерпел, что офицер украл часть его жалованья. В 1906 г. молодым офицером не только “врезался в стычку с начальством”, защищая казаков от внеочередного призыва на царскую службу, был послан от казаков в Питер за правдой, но и объяснил казакам черносотенный характер воззваний “Союза русского народа”, за что и лишился офицерского звания, был отчислен из войска. «Потом работа в земельном отделе в Ростове, потом начало войны, призыв в войско, 33-й казачий полк... Бои, награды: четыре ордена. Дослужился до “войскового старшины, подполковника”, но не унялся и на казачьем съезде, пробившись к трибуне, заявил: “Хотим мирной жизни, покоя, труда на своей земле. Долой контрреволюционных генералов! ” Чуть не был убит. Теперь, в 1919—1920 гг., всплывающих в памяти рассказчика, Мигулин “самый видный красный казак... войсковой старшина, искусный военачальник, казаками северных округов уважаем безмерно, атаманами ненавидим люто, и Красновым припечатан как “Иуда донской земли”... Называет он себя не без гордости старым революционером».

Главное, что отличает Мигулина, — желание остановить “великий круговорот (Трифонов несколько раз употребит это слово. — В.Л.) людей, испытаний, надежд, убиваний во имя истины”. В своих листовках Мигулин призывает казаков, воюющих на противоположной стороне, “поставить винтовки в козлы и побеседовать не языком этих винтовок, а человеческим языком”. И эти страстные его листовки дают результаты. Казаки-красновцы толпами переходят на его сторону, а он тут же распускает их по домам. Ему ненавистны экстремисты-революционеры (Мигулин называет их “лжекоммунистами”), возжаждавшие “пройти Карфагеном” по донским станицам. Трифонов акцентирует внимание читателя на неграмотности этой фразы (римский политик призывал разрушить Карфаген, “пройти Карфагеном” нельзя), но именно люди невежественные особенно охочи до казней и крови.

Народная мудрость Мигулина вызывает подозрения у комиссаров. Его бесконечно корят неклассовым подходом к событиям. И не понимают, что всякое насильственное действие влечет за собой противодействие и, значит, новую кровь. “Пожара на Дону могло бы не быть”, — несколько раз подчеркнет Ю. Трифонов устами разных персонажей, если бы в отношении к казакам восторжествовала мигулинская позиция, разделяемая лишь двумя персонажами романа: старым революционером-каторжанином Александром Пименовичем Даниловым да Володей Секачевым.

Красному казаку полудоверяют. В минуты, опасные для судьбы Дона, его держат в глубоком тылу, боясь, что он встанет на сторону взбунтовавшихся против политики расказачивания (по сути — уничтожения казачества) донцов. “Отчаянный жест” Мигулина — самовольное выступление с армией на Дон, приведшее его на скамью подсудимых, — сыграло свою роль. “Мигулин закричал, — говорит на суде его защитник, — и крик его побудил к излечению одной из язв Советской России”: решение о расказачивании было отменено как неверное. В романе приводятся большие куски речи Мигулина на суде, рассказывается о его мужественном ожидании смерти и радости помилования. Ho ни суд, ни советы умерить свою искренность не могли изменить характер этого человека. И он в феврале 1921 г., по дороге в Москву “за почетной должностью главного инспектора кавалерии Красной армии” оказавшись на родине, выступил, “никого не боясь”, против продразверстки, был обвинен в контрреволюционных речах (сгоряча мог и наговорить лишнего) и расстрелян.

В образе Мигулина Ю. Трифонову чрезвычайно важны внутренняя цельность, верность избранным идеалам. Устами защитника Мигулина на суде писатель говорит, что весь Мигулин проявляется в одной фразе, написанной им к любимой женщине: “Принадлежи мне вся или уйди от меня”. А Ася добавляет к этим словам поразившую Павла характеристику: “Он чудной, бесхитростный”.

Иной жизненный тип представляет собой рассказчик — старик Летунов. Как всегда у Трифонова, это не подлец, не негодяй. Он всего лишь человек слабый, не раз признающийся, что его “путь подсказан потоком”, что он плыл “в лаве”, что его “завертело вихрем”. В моменты искреннего самоанализа он признается себе, что мог бы оказаться не с революционером дядей Шурой (Даниловым); а с отцом, не принявшим революции. Лишь воля матери помешала этому. Он не хотел быть секретарем суда, понимая, что будет вовлечен в противное его душе дело казней и расправ, но... поддался чужой воле и стал им. Он всегда делал “то, что мог”, вернее было бы сказать, “что было можно”. Поручив основное повествование Павлу Евграфовичу, Трифонов тонко и незаметно корректирует его. Иногда сам Летунов фиксирует беспомощность и избирательность своей памяти, даже иронизируя над стариками, которые все путают. Впрочем, он тут же исключает себя из числа врущих. Летунова неприятно поражает вопрос Аси, почему именно он пишет о Мигулине. А в конце романа автор вложит в думы юного аспиранта весьма ироническое замечание: «Добрейший Павел Евграфович в двадцать первом на вопрос следователя, допускает ли он возможность участия в контрреволюционном восстании, ответил искренне: “Допускаю”, но, конечно, забыл об этом, ничего удивительного, так думали все или почти все». Тем же приемом корректируется воспоминание Павла Евграфовича, как он устраивал встречу жены Мигулина Аси с адвокатом: много страниц спустя Ася в своем письме пишет, что он отказал ей в этой самой встрече. В другой раз в соответствии со своей приверженностью к “общепринятой” мифологии Летунов “вспоминает”, что ожидавшие казни мигулинцы пели революционные песни, а из слов все той же Аси вытекает, что это были песни казацкие.

Рассказывая о Летунове (характерен выбор фамилии для этого персонажа: она отражает неустойчивый характер Павла Евграфовича), Ю. Трифонов не сбрасывал со счетов влияние эпохи, ее сложность и противоречивость. Ho, с другой стороны, писатель настаивал на том, что при всей суровости обстоятельств человек волен или следовать нравственным нормам, пусть и ценой своей жизни, или идти на разоряющие душу компромиссы. Для Трифонова важно не быть как все.

В противостоянии цельного и волевого Мигулина и бесхребетного Летунова симпатии писателя на стороне первого. Ho при этом Ю. Трифонову совершенно не безразличны те нравственные принципы, на которых строятся цельность и воля человека.

“Стальной” Браславский, “нервный и желчный” фанатик Леонтий Шигонцев, никогда ни в чем не сомневающийся, имеющий на все “аптекарский подход” Наум Орлик, проповедник самых суровых “мер воздействия”, никому не верящий Бычин — все они в своей цельности исповедуют человеконенавистническую идеологию, хотят насаждать счастье силой. Даже смерть своих товарищей они используют для того, чтобы утвердить необходимость жестокости. В романе есть эпизод, рассказывающий, как освобожденные бандой казаки-заложники расправились с группой коммунистов. При этом погиб и Володя Секачев, резко выступавший против казни этих заложников. И если при виде трупов зарубленных товарищей на лице Мигулина “горчайшая мука и в страдальческом ужасе стиснуты морщины лба”, то Шигонцев «подошел и со злорадной, почти безумной улыбкой спросил: “Как же теперь полагаете, защитник казачества? Чья была правда? ” — Мигулин отшатнулся, поглядел долго, тяжелым взглядом, но того, каторжного, взглядом не устрашить, и ответил: “Моя правда. Зверье и среди нас есть...”» По Шигонцеву и ему подобным, у революции может быть только “арифметика” масс, а личность значения не имеет (человек в истории — ноль), как не имеют значения эмоции, чувства. Несколько раз писатель, говоря об их деятельности, использует слово “игра”. Ho это страшная игра жизнями людей.

Роман построен сложно. Начавшись описанием жаркого лета 1974 г., когда в Подмосковье горели леса, писатель надолго переносит повествование в эпоху гражданской войны, на Дон и на юг России. Из “московских повестей” в роман перешли “мелкие” коллизии, главная из которых — завладеть соседней дачей — домиком умершей Аграфены Лукиничны. А рядом бушуют исторические глобальные страсти.

Как верно заметила исследователь творчества Ю. Трифонова Н.Б. Иванова, почти весь рассказ о событиях Гражданской войны писатель строит в настоящем времени (“она еще жива”, “я вижу”, “подымаю, несу”, “я стою”, “входит учитель Слабосердов” и т.д.). Летунов живет в том, противоречивом и героическом времени. Сегодняшняя действительность кажется ему, Асе (теперь уже старухе Анне Константиновне Нестеренко), подруге его жены Полине Карловне чем-то неинтересным, слишком неэмоциональным, слишком расчетливым. Трифонов любит создавать неологизмы, выстраивать их в ряды: “непонимание, недомыслие, недочувствие”, “недосуг, недогляд, недобег” — вот оценки состояния сегодняшних горожан.

Литература

1. Агеносов В. Художественный мир философских романов Ю. Бондарева. // Советская литература и воспитание общественно активной личности. Межвуз. сб. науч. тр. - М., 1988.

2. Апухтина В. Современная советская проза (60-70-е годы): Учеб. пособие для филол. фак-тов. ун-тов. - М., 1984.

3. Белая Г. А. Художественный мир современной прозы. - М., 1983.

4. Вахитова Т.М. О творчестве Юрия Бондарева // Литература в школе. - 2005. - №6.

5. Духан Я.С. Великая Отечественная война в прозе 70-80-х годов. - Ленинград, 1982.

6. Журавлева А.А. Писатели прозаики в годы великой Отечественной войны. - М., 1978.

7. Ковский В. Литературный процесс 60-70-х годов. - М., 1983.

8. Кузнецов Ф. Берег человечности. // В кн. Литература Великого подвига. Великая Отечественная война в литературе: Вып. 3. - М., 1983.

9. Лейдерман Н. Современная русская литература: В 3-х кн. Учеб. пособие. - М., 2001.

10. Огрызко, Вячеслав. В бой идут одни старики // Литературная Россия. - 2005. - 25 ноября.

11. Творчество Ю.В. Бондарева в русской литературной критике // Вестник МГГУ им. М.А. Шолохова. - 2008. - №3.

12. Топер П. М. Ради жизни на земле. Литература и война. Традиции. Решения. Герои: Монография. - М., 1985.