З. С. Соколовой. Милая, дорогая и любимая Зина!

19 --IV--34

Ницца

19 апреля 1934

Милая, дорогая и любимая Зина!

Пишу тебе с большим опозданием, не по своей вине. Надо было перед отъездом переписать все, что я написал здесь (заново две главы: " Речь" и " Темпо-ритм")¹. Страшно трудные главы, которые задерживали книгу. Не знаю, что вышло, но лучше сделать не смогу, так как главы мучительно трудные. Сказать то, что мне нужно, не залезая в дебри науки; так, чтоб было все время интересно и разговорно, жизненно. Вопрос переписки здесь сложный. Начать с того, что машинки здесь не достать. Нужно писать рукой, да еще с моей ужасной рукописи, которую я сам плохо разбираю. Приходится сначала исправлять самую рукопись, многое из нее самому диктовать, а после переписки снова исправлять массу ошибок. А главы огромные. По 100 страниц каждая. Второй раз такой каторжной работы не выполнишь, так как в Москве ее между делом не осилишь. Необходим длинный срок полного, изолированного спокойствия, которое можно найти только здесь, вдали от Москвы. Переписка спешная, так как мне страшно ехать назад с одним черновым экземпляром. Ну как вместе с багажом потеряется или будет отобран на германской границе?

Перечитывал твои письма, отлично описывающие московские настроения в театре. За сведения обнимаю тебя и благодарю. Из вопросов, которые требуют ответа, -- два. Первый, опозданный: должна ли ты была соглашаться на просьбу Александра Григорьевича² помочь ему создать более приличную атмосферу в театре? Этот вопрос теперь имеет смысл лишь общий, принципиальный. Другой вопрос -- о твоих постановках, педагогике и, в частности, о " Сельской чести".

Начну с первого. Вопрос щекотливый, по которому мы не раз говорили и не договаривались. Мое мнение, что ты хорошо сделала, пойдя на уступку ради упорядочения коллективной работы и общего настроения. Театр -- область особенная, наиболее трудная из всех существующих искусств. Коллективная работа и творчество требуют огромного такта и чуткости к общему состоянию и атмосфере всей работы театра. За общим настроением постоянно приходится зорко следить, его постоянно надо подогревать или охлаждать по мере надобности. Бывают случаи, когда с болью в душе приходится пожертвовать, частично, художественной доброкачественностью. Режиссер должен уметь создавать подходящую атмосферу для работы. Нередко чрезмерная прямолинейность и непоколебимость вредны для общего дела театра. Правда, бывают случаи, когда нельзя допускать никаких отклонений от строгой художественной или административной линии. Думаю, что пятисотый спектакль пьесы не является таким моментом. Надо освежить заигранную оперу, надо дать какое-то удовлетворение и тем, кто в течение 500 спектаклей тянул трудную лямку. Сыграть такое количество спектаклей более или менее добросовестно -- вещь нелегкая. Важно освежить сквозное действие так, чтоб опера опять ожила на несколько времени. Самый спектакль-юбилей не имеет большого значения ³. Раз сыграют хорошо, а потом опять все пойдет по-старому. Вот если ожили сквозное действие и сверхзадача, тогда обновление окажет свое действие надолго. Это трудная и важная режиссерская задача. Для таких случаев в музее театра должно быть какое-то режиссерское наставление, напоминающее всю линию постановки пьесы. Прочтя такое наставление, актеры должны вспомнить и почувствовать все то, что когда-то их волновало. На твою долю выпала трудная и тяжелая, но важная работа. Надо было бы проделывать ее со всеми операми репертуара, чтоб не давать актерам уходить в штампы. Меня волнует то, что эта работа пришла и легла на усталые нервы. В твои годы надо экономно тратить силы. Я этому искусству учусь, а ты еще не сознала необходимости в известные годы научиться заставлять работать других, а самому направлять.

Я намереваюсь в будущем проводить этот метод: задавать работу и уроки, направлять, а заставлять работать при себе -- других. Этим способом, я думаю, можно скоро выработать молодых режиссеров. Посмотрим, как мне это удастся. У тебя теперь есть такие помощники -- Гриша, Наташа⁴, может быть, еще кое-кто из твоих учеников.

Теперь перехожу к другому вопросу. Положа руку на сердце, если меня спросят: как я думаю, хочет ли З. С. Соколова быть режиссером в нашем театре? -- я бы сказал, что нет. Так мне памятны твои определенные заявления по этому вопросу. " Сельская честь", " Шелога" казались мне педагогической работой. Этот спектакль не был определенно поставлен и проведен как ближайший, репертуарный. Он не был утвержден и Наркомпросом. Отсюда и неправильный взгляд на него. Мало того. Ты сама еще не определила состав этого спектакля. Из чего он состоит? Одна " Сельская честь" не является еще спектаклем. " Дон Пасквале" -- это утвержденный и внесенный в репертуар спектакль. Это целый спектакль. " Ирландский герой" -- тоже. " Виндзорские проказницы", как самостоятельная актерская работа, тоже введены в репертуар " Кармен". Все это активы театра, на которые в промфинплане есть соответствующие статьи, за которые мы, ведущие дело, ответственны. Вот почему лица, ведущие театр, обязаны толкать эти плановые работы. Поставь и твою работу в эти условия, чтоб это был плановый спектакль, и сделай распределение ролей -- в координации со всеми другими спектаклями. Только тогда работа может правильно наладиться. Я ни секунды не сомневаюсь, что когда дело будет поставлено так, то все ведущие наш театр будут счастливы, что ты вернулась к режиссерской работе, да еще с молодежью. По возвращении я помогу тебе поставить этот вопрос на правильную линию. Пока же, если нужно, прочти, что я пишу, если это поможет и разъяснит неопределенность положения твоей работы.

Вот педагогическая работа все еще не налаживается правильно. И в этой области надо составить себе правильный взгляд, а именно: не будем забывать, что пока наше дело в Наркомпросе считается театром, и только. Педагогическая работа, которую ты так усердно и плодотворно ведешь, -- это сверх программы. Пока еще не удалось сделать и получить средства для маленькой оперной Академии, в которой все могло бы быть поставлено на верную линию. Мне обещал Борис Юрьевич⁵, с помощью практикума, найти средства на жалованье 10--15 человек, которые не будут взяты в хор и будут предоставлены для студийной работы. В каком положении это дело -- не знаю, но по приезде я его в первую очередь выясню. Вот тогда твои совершенно законные и понятные педагогические требования можно будет исполнить. Пока же, как я несколько раз объяснял, у нас не школа, а занятия и легкая подготовка хоровой группы. Эта неясность и неопределенность школьного нашего дела, если подходить к нему с должными требованиями, могут создавать лишь одни разочарования. Трудно будет в скором времени наладить это дело с Наркомпросом, но при таком деятеле, как Александр Григорьевич, я надеюсь, это можно будет провести.

Подумай, как ты будешь отдыхать летом. Надо тебя устроить в хороший дом отдыха. У меня есть один план устроиться вместе с тобой в одном месте. Не знаю, удастся ли и захочешь ли ты сама. Зная твои привычки, я думаю об отдельной комнате для тебя. Пишу это как предложение. Не уверен, что это удастся. Пусть это не путает и пока не изменяет намеченных, быть может, тобой других, более близких к осуществлению планов.

Еще: по вопросу школьного дела было бы чрезвычайно важно показать кому следует результаты твоей работы. Как жаль, что показ не состоялся. Надо непременно его довести до конца.

Мы готовы к отъезду каждую минуту. Задержка лишь в деньгах. Когда так или иначе обеспечу себе проезд и застрахую себя от возможных случайностей в дороге, тотчас же выедем. Не хочу трогаться в путь до 1 мая. Неделю, 10 дней передохну в Париже, 3--5 дней в Берлине. Между 20-м и 25-м буду, надеюсь, в Москве. Сегодня узнал, что в Варшаве 2 градуса мороза (?!).

Не перечитываю письма, а то не пошлю его, а новое написать не успею. Не сердись, что написано путано. Очень много писания выпадает на меня без моего прежнего секретаря -- Игоря. Обнимаю, люблю, думаю. Володю целую, всем, кто помнит, -- привет.

Твой Костя.

Как Собинов? Принят ли? Сумел ли себя поставить?