Камень, который не обойти

После выборов 7 декабря 2003 г. возникло общее ощущение, что кризис в России перешел в новую стадию. Оптимизма этот переход не породил, ибо он явно не вызван появлением какого‑ то связного проекта преодоления кризиса. Никаких существенных изменений ни в мышлении, ни в планах, ни в действиях власти не произошло. Нет и признаков того, что власть намерена начать общественный диалог об альтернативах программах действий — это показал телефонный «разговор Президента с народом».

В чем же новизна предстоящего этапа? Образно говоря, в том, что за первый срок правления В.В.Путина были созданы возможности «подморозить» кризис. Хаос разрушения, в который страна была погружена при правлении Ельцина, в существенной мере загнан в рамки пусть хлипкого, но порядка. Можно хотя бы перевести дух и осмотреться. Признаков порядка довольно много — достаточно для того, чтобы сделать предварительные выводы о природе этого порядка.

Прежде всего, на страну наложены «приводные ремни» от власти во все сферы жизни на всей территории — собрана, оформлена и обеспечена ресурсами унитарная «партия власти». Не мудрствуя лукаво, ее сразу создали по образцу поздней КПСС. И это случилось не само собой. Это произошло даже не потому, что кадровый костяк этой партии составлен из бывших функционеров партийно‑ государственной номенклатуры среднего звена, несущих в себе «культурный генотип» КПСС. Сам тип партии был выбран сознательно. Ее «строители» исходили из того, что поздняя КПСС была носителем двух качеств — полной подчиненности высшему эшелону власти и столь же полного отсутствия всякого творческого импульса. Идеальный «приводной ремень», чтобы подморозить все процессы самоорганизации и развития.

Общество устало от разгула ельцинской смуты с ее бесовскими сварами и приняло предсказуемое бюрократическое ярмо «единороссов». Но приняло без энтузиазма, ибо нельзя не видеть — принимая это ярмо, мы пожертвовали тем креативным потенциалом, которым чреват хаос, даже такой мерзкий, как хаос Ельцина с его березовскими и гусинскими. Строя загоны и перегородки для обуздания хаоса, администрация В.В.Путина сознательно выбрала такую их конфигурацию, чтобы лоботомировать, выхолостить этот хаос, убить в нем зародыш развития — меньше проблем! Были придушены или интегрированы в систему источники беспокойства и справа, и слева. Более того, удалось притупить даже деятельную, ищущую компоненту самого центра — заменить «лицо Примакова» на «лицо Слиски».

Был ли неизбежен такой исход из эпохи ельцинизма? Могла ли администрация В.В.Путина пойти на риск принять на свои плечи творческий потенциал, скрытый в энергии распада? При поиске ответа на этот вопрос нельзя следовать фатализму истмата — мол, объективные предпосылки, непреодолимые закономерности, баланс классовых сил… Нет, при наличии ясных идеалов и целей, опирающихся на политическую волю, государство способно мобилизовать колоссальные общественные силы. За примерами не надо далеко ходить — энергию разрушения семилетней войны и революции большевики направили на строительство с форсированным развитием, и мы помним, как это делалось. Но все же поговорим именно о «предпосылках». Ведь без их трезвого учета не может быть проекта, на одних идеалах далеко не уедешь.

«Карта реальности» многопланова. Возьмем один ее срез — каковы те матрицы поведения людей и их жизненных планов, которые сложились за последние 15 лет? Они, конечно, еще не застыли, еще очень подвижны и могли бы быть выправлены или изменены, будь на то политическая воля. Или, наоборот, государство может способствовать их отвердению и опереться на них, что потребует гораздо меньше усилий.

Понятно, что в развитом обществе стереотипы поведения и установки, господствующие в разных слоях, различаются. Но все же в стабильном состоянии общества есть в нем культурное ядро, связывающее разные группы общим представлением о добре и зле, в самых главных чертах. В моменты потрясений это ядро разрыхляется или даже распадается, вплоть до открытого конфликта групп и классов. В фазе стабилизации происходит сборка новых матриц, связанных новым культурным ядром.

В ХIХ веке эти матрицы в России развивались в рамках сословного общества. Подавляющее большинство принадлежало к сословию крестьян (в конце века 85%), с возрастающей долей рабочих, сохранивших связь с землей и деревней. Представления этого большинства народа о благой жизни складывались, прежде всего, под воздействием тех «структур повседневности», в которых жил великорусский пахарь — тяжелого необходимого труда, сверхусилий и взаимопомощи в страду, общинного размышления и самоуправления. Непосредственное участие в создании этого порядка принимали помещики (организация барщины и оброка, участие в управлении), власти (сбор податей и наведение порядка), священник и учитель, царь как самодержец. Через разные каналы шел обмен информацией, нужный для укрепления общенародного культурного ядра (купцы и коробейники, ярмарки и отхожий промысел, нищие и паломники, армия и тюрьма).

Большинство людей, воспитанных такой жизнью, имело общие четко выраженные установки на упорный сложный труд, стойкость, непритязательность и уравнительность (на Западе об этом свойстве говорили: «общинный крестьянский коммунизм»). Из условий бытия вырастал и становился частью культуры патриотизм и государственное чувство. Эти установки сильно влияли и на остальные сословия русского общества, что хорошо отражено в нашей литературе.

С разложением сословного общества под влиянием капитализма возник острый конфликт установок. Дворянство (1% населения) проматывало в казино Монако и борделях Парижа больше денег, чем тратила вся Россия на покупку сельскохозяйственных машин. В 1910 г. в России был один железный плуг на две деревянные сохи. Произошла революция.

Советское государство стало средствами культуры и управления утверждать матрицы поведения, сложившиеся в общинном крестьянстве, но уже в их модернизированном виде («советский коммунизм»). Соединив общество на основе тех же установок на труд, стойкость и уравнительность, СССР провел индустриализацию, выстоял в войне и стал великой мировой державой. Люди‑ символы, которые воплощали эти установки — Стаханов и Чкалов, Жуков и Гагарин. Однако имевшиеся в обществе 20‑ х годов культурные предпосылки вовсе не были реализованы автоматически, длительная разруха и вынужденная борьба за выживание резко усилила в массовой психологии стереотипы «гунна». Это отмечено теми наблюдателями, которые оставили скрупулезные описания тогдашних «структур повседневности» (например, М.М.Пришвиным).

20‑ 30‑ е годы — это время выполнения сознательно выполняемой государством программы по «воспитанию нового человека». В последние годы мы слышали много издевательств якобы над этой формулировкой, но на деле в них сквозила ненависть именно к сущности программы. А ведь эта программа были исключительно новаторской и всеохватной — от обучения людей мыть руки и кипятить воду, от ликвидации массового сифилиса и гельминтозов — до массового притока молодежи в аэро— и радиоклубы. Насколько сложным и неизведанным был этот путь, говорят драматические и даже трагические столкновения в ходе обсуждения и реализации этой программы — и в связи с отношениями полов (сексуальная революция — или семья), и в связи с религией.

В 70‑ 80‑ е годы объективные условия для сохранения «крестьянского коммунизма» иссякли — благополучная городская жизнь и ставшая привычной безопасность усилили индивидуализм и «установку на удовольствия». На этой волне прошла перестройка и началась реформа. В политических целях государство всеми средствами укрепляло эти установки, вновь выполняя программу «воспитания нового человека» — но теперь совсем другого. С продуктом этой программы мы и входим сегодня в стабильный период правления В.В.Путина.

Каковы же типичные матрицы поведения этого «нового человека»? Они довольно хорошо описаны и в научной, и в карикатурной форме. Кратко можно выделить такие их признаки: ориентация на доходность работы и «легкие» деньги при устранении критерия профессионального и общественного долга; предпочтение «внешнего» рынка отечественному; истощение действенного патриотизма; нежелание делать «капиталовложения в будущее» (что выразилось, например, в резком спаде рождаемости).

Конечно, указанные стереотипы еще не овладели полностью массовым сознанием и не вполне укоренились в нем, эти новые матрицы не сложились в устойчивое культурное ядро. Более того, общественное сознание расщеплено, на его разных уровнях господствуют взаимоисключающие стереотипы (демократизм — тяга к авторитаризму; индивидуализм — уравнительность; патриотизм — комплекс дезертира и т.п.). Однако тенденция определилась, и господствующее меньшинство, представленное государством и СМИ, целенаправленно закрепляет одни и подавляет или разрушает другие стереотипы.

Сильнейшим средством для этого служат экономические условия. Если постоянный и честный труд не обеспечивает жизнь, то никакая идеология не пересилит этого фактора, и люди станут переключаться на теневые или криминальные источники дохода, а потом и привыкнут к ним. Но если к тому же ведется интенсивная пропаганда теневой экономики и криминального богатства, то эта переориентация становится массовой.

В цехах промышленных предприятий сейчас совсем мало молодежи. Даже получая выгодные заказы, заводы не могут набрать учеников, чтобы обучить их и выполнить заказ — молодые парни сидят по ларькам на блошиных рынках. Молодой хирург‑ кардиолог идет торговать автозапчастями, хотя поступить в мединститут стоило для него героических усилий. Это признак тяжелого культурного кризиса, порожденного новой экономикой.

Вот типичный пример из гуманитарной сферы. Экономический факультет МГУ до сих пор дает фундаментальное знание, представление о народном хозяйстве, и уже в силу этого — патриотическое воспитание. И вот, три выпускницы идут на службу. Одна — в государственный НИИ, где «производит» знание, явно необходимое для выхода из кризиса. Ее зарплата 50‑ 70 долларов. Другая, махнув рукой на диссертацию (у того же руководителя, что первая), идет в фирму недалеко от дома. Фирма торгует бытовой импортной электроникой. Она получает там рутинную работу в отделе продаж с окладом 700 долларов. Третья идет в филиал большой зарубежной аудиторской фирмы, проходит стажировку — и получает зарплату 2000 долларов. Аудит ее заканчивается, согласно инструктажу, стандартной рекомендацией — сократить персонал и закрыть нерентабельное производство, уступив рынок зарубежным товарам. В такой «структуре повседневности» формируется элита колониального типа. Личная мотивация не может пересилить давление этой реальности.

Остановить этот процесс инициатива отдельных групп не может. В 1999‑ 2000 гг. ряд патриотических организаций при поддержке «отечественных предпринимателей» попытались создать сетевую структуру в масштабах страны из пары сотен способных выпускников гуманитарных вузов — своего рода «инкубатор» новой патриотической элиты. Был проведен большой конкурс работ на тему «Пути России в 21‑ м веке», отобраны 50 лучших, в Москве для них проведена конференция на высоком уровне, встречи с видными политиками, интернет и т.д. Это были действительно талантливые молодые люди. Мне пришлось наблюдать за ними в течение трех лет. Что с ними произошло? Их моментально интегрировала система, они все получили места с высокими окладами, стали ездить на дорогих иномарках — и исчезли с патриотических собраний и даже с научных конференций. Ни государство, ни «национальный капитал» не поддержали эту молодежь в ее патриотической ипостаси, они способствовали ее втягиванию в элиту колониального типа.

Эти новые для России матрицы поведения вполне согласуются с новой государственностью, которая оформилась после Ельцина — поэтому и приняты итоги выборов с таким тяжелым чувством. Ибо это нарождающееся культурное ядро несовместимо с жизнью России даже в среднесрочной перспективе. Если оно укрепится, то ляжет тяжелым камнем на всяком пути к преодолению кризиса. И взрывать этот камень придется с тяжелыми травмами.