ШОПЕНГАУЭР (Schopenhauer) Артур (1788— 1860) — немецкий философ, основоположник системы, проникнутой волюнтаризмом, пессимизмом и иррацио­нализмом.

ШОПЕНГАУЭР (Schopenhauer) Артур (1788— 1860) — немецкий философ, основоположник системы, проникнутой волюнтаризмом, пессимизмом и иррацио­нализмом. Учился в Геттингене и Берлине, защитил дис­сертацию о законе достаточного основания в Йенском университете. В 30-летнем возрасте Ш. завершил свой основной труд " Мир как воля и представление" (1819). Книга не имела успеха, и большую часть тиража ее изда­тель Ф.Брокгауз отправил в макулатуру. В 1820 Ш. занял место доцента в Берлинском университете. Но и на поч­ве преподавательской деятельности его ожидает провал. Враждуя с Гегелем, Ш. назначал свои лекции на те же ча­сы, что и он, однако, в результате этой конкуренции ос­тался без студентов. Неудача всех начинаний вызвала в Ш. резкое неприятие своей эпохи, враждебное отноше­ние к " толпе", не способной распознать подлинных гени­ев. Первый успех посетил Ш. после его 50-летия в виде премии Королевского норвежского научного общества за конкурсную работу " О свободе человеческой воли" (1839). С 1851 труды Ш. приобретают все возрастающую известность. Р. Вагнер посвящает ему свой эпохальный оперный цикл " Кольцо нибелунгов", во многом созвуч­ный философии Ш. Весьма популярными в Германии и за ее пределами становятся " Афоризмы житейской муд­рости". Иронически воспринимая славословия в свой ад­рес, Ш. до самой смерти занимается комментированием и популяризацией своего основного труда, настоящее признание которого в качестве философской классики пришло значительно позднее. " Мир как воля и представ­ление" начинается с рассмотрения тезиса " мир есть мое представление". Опираясь на учение Канта, Ш. доказы­вает, что мир, являющийся нам в представлениях, высту­пает в форме, зависящей от познающей способности субъекта. Мир, каков он сам по себе, как " вещь в себе", не есть, однако, нечто абсолютно непознаваемое. Судя по его проявлениям в видимом мире, мир сам по себе есть не что иное, как мировая воля. Рассуждая о мире как во­ле, Ш. прежде всего обосновывает тезис о единстве воли и движения. Волевой акт субъекта и действие его тела — это не два различных состояния, находящихся между со­бой в отношении причины и следствия, а одно и то же действие. Всякое действие тела есть объективированный акт воли, а все тело — это объективированная воля. Но воля выступает, по Ш., в качестве внутренней сущности не только в явлениях психической природы, в людях и

животных, но и в явлениях неорганической природы. Си­ла, которая образует тяготение, влекущее камень к Земле, а Землю — к Солнцу, тоже может быть объяснена как во­ля. И не только она, но и сила, которая обнаруживается в магните, и та, которая образует кристалл, и та, которая движет и живит растение, — все эти силы различны лишь в явлениях, по своей же сущности они обнаружива­ются как воля. Если ранее понятие воли подводили под понятие силы, Ш. каждую силу стремится объяснить как проявление воли. В основе понятия силы лежит явление, наглядное представление объективного мира, в котором царят причина и действие. Воля как " вещь в себе" совер­шенно отлична от каждого своего явления и вполне сво­бодна от всех его форм. Она лежит вне сферы закона ос­нования, ничем не обусловлена и не ограничена, безоснованна и беспричинна. Материя же — это всецело при­чинность. Тяжесть, инерция, непроницаемость — это из­начальные, необъяснимые из самой материи силы. Нико­му никогда не удастся открыть в материи причину дейст­вия магнита. Все эти силы объяснимы, лишь исходя из мировой воли. Эта воля едина, хотя ее проявления во вре­мени и пространстве бесчисленны, хотя в материи она проявляет себя как множественность отдельных воль, ве­дущих нескончаемую борьбу друг с другом. Всякая сила природы есть, по Ш., лишь явление мировой воли, кото­рая в себе вездесуща, лежит вне времени и как бы неиз­менно выжидает условий, при которых она могла бы ов­ладеть материей, вытеснив все другие силы. Тысячеле­тия может дремать гальванизм в меди и цинке, пока усло­вия, созданные человеком, не высвободят могучую силу электрического тока. Мы постоянно видим в природе со­перничество, борьбу, непостоянство победы. В этом за­ключается раздвоение воли, как только она овладевает материей. На низшей ступени развития в природе воля проявляется как слепое влечение, темный, глухой порыв. Но чем выше ступень объектности воли, тем больше она проявляет себя как идея, а ее бытие в себе напоминает платоновский мир идей. Наконец, на уровне человека ин­дивид, представляющий идею, руководствуется мотива­ми. Безосновность воли в какой-то мере проявляется в свободе человеческой воли. Но свобода, проявляясь в ми­ре явлений, сразу же оборачивается необходимостью, по­скольку всякое отдельное действие человека вытекает из влияния мотива на характер. Каждая проявленная воля человека — это воля к чему-нибудь, она имеет объект, цель своего желания. Существо же воли в себе заключа­ется в отсутствии всякой цели, всяких границ, в беско­нечном, никогда не завершающемся стремлении. Такова натурфилософия Ш., служащая основой его оригиналь­ного учения о человеке, этике и эстетике. Будучи бессоз­нательной, воля абсолютно безразлична к своим творе­ниям в мире явлений, к живым существам, к людям, они

брошены ею на произвол случайно складывающихся об­стоятельств. Такой подход к сущности мира создает фун­дамент шопенгауэровского пессимизма, сознания извеч­ной трагичности жизни человека как наиболее совершен­ного воплощения мировой воли в мире явлений. Этика пессимизма сама по себе означает трагический разрыв со всей предшествующей традицией европейской этики. Вся природа — это явление и осуществление воли к жиз­ни, но в условиях, когда всякое живое существо вступает в безнадежную с самого начала борьбу со всем осталь­ным миром за свое существование. Жизнь человеческого индивида есть, по Ш., постоянная борьба со смертью, по­стоянное умирание, временно прерываемое жизненными процессами — дыханием, пищеварением, кровообраще­нием и т.д. Человек как самая совершенная объективация воли является и самым нуждающимся из всех существ, он — сплошная нужда, сплетение тысячи потребностей. Постоянная неудовлетворенность потребностей приво­дит к тому, что жизнь человека всегда и при всех обстоя­тельствах есть страдание. Беспрестанные усилия освобо­диться от страданий приводят лишь к тому, что одно страдание заменяется другим. Над человеком постоянно довлеет нужда, забота о существовании. Если немногим людям посчастливилось изгнать страдание в этой форме, оно тотчас же возвращается в тысяче других форм, меня­ясь сообразно возрасту и обстоятельствам. Оно приходит к человеку в форме неудовлетворенного полового чувст­ва, страстной любви, ревности, ненависти, гнева, страха, честолюбия, сребролюбия, болезни и т.д. Удовлетворе­ние же главных жизненных потребностей оборачивается лишь пресыщением и скукой. Сильнее всего воля к жиз­ни проявляется, по Ш., в половом влечении. Выражени­ем воли к жизни является также постоянная борьба всех против всех. Сама воля к жизни проникнута тем разла­дом, который характеризует мировую волю в мире явле­ний. Раздор воли в самой себе проявляется также в вой­не, в убийстве людьми себе подобных. Несправедливый, злой человек утверждает свою волю к жизни путем отри­цания чужой. Острое и частое страдание неотделимо от острого и частого желания, и потому уже само выраже­ние лица злых людей носит, по Ш., отпечаток ужасного внутреннего страдания. Поведение всякого субъекта оп­ределяется его изначальной, от природы данной эгоис­тичностью, злобностью или сострадательностью. Воспи­тание может лишь смягчить внутреннюю предрасполо­женность, идущую от врожденной воли. Даже педагоги­ческое искусство Песталоцци, по Ш., не может из олуха сделать мудреца, из злодея — добряка. Государство и право образуют " намордник", не позволяющий членам общества довести взаимную борьбу до всеобщего унич­тожения. Ш. одним из первых подверг сомнению мораль­ность материального прогресса общества, заговорил о

цене, которую человечество платит за прогресс, дал этиче­ское обоснование консерватизма. Оптимизм, с его точки зрения, есть просто издевательство над немыслимыми страданиями человечества. Пессимистична, но не скеп­тична теория познания Ш. Рассудок, снабженный внеш­ними чувствами, и опирающийся на него разум по самому своему характеру приспособлены к объектному понима­нию, к расстановке событий в их расположении и после­довательности, к открытию видимых причин явлений. На­ука как познание причинно-следственных связей между явлениями ограничена поэтому в самом объекте своего исследования. Истинная сущность вещей иррациональна по своему характеру и может познаваться лишь иррацио­нальной философской интуицией как выражением запре­дельной воли к познанию. Пессимистично и учение Ш. о человеке, свободе человеческой воли, добре и зле, счастье и смысле человеческой жизни. Свобода воли опутана нуждами и потребностями. Закон мотивации действует с такой же строгостью, как и закон физической причиннос­ти, и связан поэтому с таким же неодолимым принужде­нием. Людям кажется, что они поступают по собственной воле, на самом же деле они являются лишь движимыми волей существами. Добро в человеческих отношениях становится возможным вопреки эгоизму лишь потому, что среди мотивов человеческой деятельности появляется со­страдание. Сострадание как ощущение страдания, кото­рое не меня постигает, возникает благодаря способности и свойству человека отождествлять себя с другим челове­ком. Способность к состраданию совершенно не обус­ловлена миром явлений, она не основывается на опыте. Сострадание — естественное чувство, которое, умеряя в каждом индивидууме излишнюю активность себялюбия, способствует взаимосохранению всего рода. В этом есте­ственном чувстве, а не в операциях ума, следует искать причину отвращения к содеянию зла. В основе сострада­ния лежит воля к сохранению рода. В свою очередь, сост­радание лежит в основе справедливости и человеколюбия, из которых вытекают все человеческие добродетели. Со­ответственно должна строиться практическая жизнь чело­века. Жизнь, по Ш., есть ад, в котором нужно уметь устро­ить себе огнеупорное помещение. Глупец гонится за на­слаждениями и приходит к разочарованию, мудрец стара­ется избегать бед. К счастью ведет самоограничение, но счастье тоже заключается во внутреннем чувстве, а не во внешних обстоятельствах. Мудро живущий человек осо­знает неизбежность бед, держит в узде свои страсти и ста­вит предел своим желаниям. Философия Ш. оказала боль­шое влияние на формирование философии жизни, явив­шись одним из теоретических истоков взглядов Ницше, Э. Гартмана и др. [См. также " Мир как воля и представле­ние" (Шопенгауэр).]

Л.В. Кривицкий