Тамаре Александровне Покрасс

Она спускалась к нам оттуда!

Вернее спускались они.

Потому что была она не одна.

Там, в вечернем бледнеющем небе позади нее, начинался проспект, по которому мы теперь поднимались вверх к ним, ей навстречу.

Сойдя, они, видимо, уже долго шли по широкому, долгому, как дорога с неба, серому светлому асфальту проспекта. И их головы на его простершемся фоне спустились уже более чем на человеческий рост ниже края.

Еще далеко были они, и наши головы не достигали их щиколоток. И даже длинные косые тени стелились в сторону, не дотягиваясь до них.

Я скорее угадывал в движенье чем узнавал ее.

Далеко.

И они спускались к нам вниз в город.

И мы поднимались к ним.

А там за ними небо... уже загоралось...

* * *

Перед собой она катила импортную коляску. В ней спала, наверно раскинув ручонки, двухмесячная Машка.

Рядом, за руку с поспевающей дочкой, спешила Ира. Я был знаком с ней. И, узнав тогда, что это она расписывала стену в Томиной комнате, сказал ей, что она мне нравится.

Мы шли с группы. Первой после моего отпуска.

Саша поступил в консерваторию, уже не боялся сумасшествия, уже не прятал своего живота - шел в рубашке без пиджака. Он вел речь о том, как же слушаться сердца, когда надо, необходимо, поступить вопреки ему...

Наташа, наконец, решилась и была счастлива раскованностью в отношениях с тем, кого любила. Но он не поздравил ее с днем рождения. Она написала ему сгоряча обиженное письмо, припомнив все его вины перед ней. Потом послала телеграмму, чтобы он не читал письма. Через два часа забрала ее. А теперь раскаивается и боится: что будет?! А вчера у нее умерла бабушка. А она уже взяла билет и едет в туристический поход на лодках, а не на похороны, и боится, что это значит, что бабушку она не любит...

Настя просто идет рядом. У нее уже год нет срывов, и она может, не ёжась, слышать о чужой любви. И разговоры о сексе перестала воспринимать, как попытку обольщения «полезной для здоровья физиологией». Ноги больше не отнимаются... даже когда она слышит и видит пляшущую свадьбу. Раз в год к ее сыну приезжает отец и она неделю, а то и две -счастлива. После живет воспоминаниями и ожиданием следующего приезда ушедшего мужа.

Виктор Григорьевич меньше пыжится в странники и меньше дергает, будто стряхивает невидимую паутину, руками, плечами, головой. Подарил мне удовольствие вести с ним человечески-осмысленный разговор. Теперь с видом «мешаю я вам всем!», самопогруженный, плетется левой пристяжной, на отшибе, чуть позади нас.

* * *

Она спускалась к нам с дочерью и со своей расцветающей, совершенно непостижимой для меня улыбкой...