Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (Иов. 1:21).

В браке, как и в жизни, постоянно что-то берешь, а что-то отдаешь. Что берешь – вроде бы ясно: любовь другого человека. Гораздо сложнее понять, что отдаешь свободу мыслить и поступать, как независимый человек. Если бы люди точно понимали, насколько зависимым становится человек в супружестве, то они и не думали бы о разводе, а смотрели бы на развод как на изощренную форму самоубийства. Но если бы они поняли ту степень самоотречения, которая требуется в браке, то никто не стал бы жениться! Брак тоже показался бы изысканнейшим способом самоубийства. Не стремлением к удобствам и спокойствию, а утерей жизни ради Христа!

Существует распространенное представление о браке, как о некоем святилище; островке спокойствия среди враждебного грубого мира; о месте, где трудности, бури и неуверенность сведены к минимуму. Дома можно развалиться в кресле, отдыхая от борьбы. До какой-то степени это правильно: Бог хочет, чтобы мы чувствовали себя в безопасности. Но не нужно смешивать два понятия: спокойствие и самодовольство. Пословица гласит: «Мой дом – моя крепость». На практике же это значит и то, что у себя дома, в своем удобном мирке, в своей семье человек волен превратиться в деспота и тирана. Ведь его семья – это те, кто его понимают и принимают, не так ли? И вот брак становится чем-то вроде узаконенного института самодурства, теплицей для взращивания неврозов. Стало даже считаться, что любовь дает право на всякий эгоистичный поступок, на какое угодно зло, что брак – договор, дающий двум людям право грешить друг против друга.

Но святое таинство брака, как и другие тайны, не было создано в качестве прибежища для ленивцев. Напротив, брак – это систематическое, плановое самопожертвование. Дом человека – это не столько его крепость, сколько монастырь: если там к нему и относятся как к царю, то лишь для того, чтобы подготовить его к роли слуги. Ибо супружество – это та среда, где ему постоянно будут напоминать о его неприкрытой и явной греховности, повседневно призывать к действенному покаянию. Брак – это строгая дневная рутина, как и в монастыре: жизнь, полная самоотречения; отказ и уход от мира; очень важный шаг для подготовленных людей, для тех. кто стремятся подчинить свою волю воле другого (ибо смирить свою волю можно, только подчиняя ее воле другого). Корень эгоизма можно вырвать, только воспитывая, подавляя и. наконец, выживая чудовище самовозвеличивания – человеческую волю.

Брак – это созданное Господом очень нежное (но, тем не менее, эффективное) средство привести мужчину и женщину к смирению, отказу от своей лукавой воли. Даже любящие супруги неизбежно будут вступать в конфликты, ибо брак – это безрассудно отважная попытка достичь взаимопонимания между двумя сильнейшими себялюбцами Супружество не может не быть источником конфликтов. Это огонь, в котором две воли плавятся и очищаются, сливаясь в одну. Когда люди вступают в брак, они не представляют, на что идут, но потом обязательно сталкиваются со всеми его реалиями. Брак оборачивается добровольным уподоблением Богу и супругу, самоумерщвлением и подчинением. Он может быть успешным лишь и том случае, если приняты условия борьбы, если знаешь, что ты – в осаде и нужно выжить, если понимаешь, что выходить победителем из этой борьбы нельзя. «Кто из вас меньше всех, – говорил Иисус, – ют будет велик» (Лк. 9: 48). Так что, брак – это состязание в том, кто больше преумалится. Это игра в поддавки между двумя волями, в которой каждый хочет проиграть. Только при таком настрое можно сохранить хороший брак – так уж Господь его устроил! Он создал его как путь для мужчины и женщины, ведущий к добровольному преумалению и при этом дарующий мир и радость. Это путь поклонения Богу и прославления Бога. Ибо «ему должно расти, а мне умаляться» (Ин. 3: 30), как говорил Иоанн Креститель. Такова наша судьба: нам надлежит умалиться перед величием Господа.

Плановое старение

С одной стороны, жизнь можно счесть обиранием длительной и болезненной экспроприацией, ибо нас призывают не быть собственниками, не держаться за вещи,)» места, любимых, даже за время. Как говорит Павел, наши тела похожи на хижины – самое ненадежное из жилищ (2 Кор. 5: 1). Вся наша жизнь под солнцем – жизнь изгнанников, кочевников. Если нам посчастливится дожить до преклонных лет, мы увидим, что лишаемся самого насущного для жизни: гражданских свобод, здоровья, друзей, домашних удобств, физических и умственных способностей, возможности ясного мышления. Нам становится трудно читать, ходить, есть, принимать ванну. Старый человек – это разрушенный город, поверженное государство, здание после бомбежки. В конце концов, у него остается лишь одно – сама жизнь, да и ту можно, как пушинку, сдуть с лица земли.

От будущего не убежать, старения не предотвратить, никакими усилиями его не остановить, молодости не удержать верой, не купить деньгами или любовью. Как ни печально, но постепенное умирание человека настолько очевидно и реально, что ничего другого люди и не замечают. Многие умирают в отчаянии, злости, ярости! Жизнь казалась им такой безликой, чисто механической, а потому бессмысленной. Если они и замечают в существовании какой-то конкретный рисунок, какую-то осмысленную схему, то видят лишь зло, которое мешало им всю жизнь, выкачивало из них силы, унижало их, выбивало из-под их ног последнюю опору, оставляя полностью беззащитными. Люди борются со старением, хотя естественный ход жизни – это путь от рождения к небытию. Частью этой борьбы является провозглашение приоритета преходящих ценностей над вечными: люди отвергают Царство Божье и дар вечной жизни.

Выходит, что единственный путь сохранить вечные ценности – добровольно согласиться с шаткостью временных. «Принимай совет проходящих лет, милостиво расставайся с молодостью», – говорится в книгах. Пока дух человека не смирится – мира не будет. Так или иначе, каждому из нас предстоит покориться. Если не смирит жизнь – усмирит смерть. Так или иначе, нам каждый день надлежит понемножку умирать, а это – несказанно мучительный процесс.

Перед лицом страданий

Брак – не защита от страданий; не крепость, призванная смягчать удары судьбы; не хитроумная система защиты, суть которой – поставить супруга между собой и страданиями. Более того, наш предполагаемый щит может стать источником еще больших страданий и смирения. По горькой иронии тот человек, которого мы любим больше всего в мире, может время от времени вставать между нами и счастьем! Брак не только не смягчает жизненных трудностей, но порой углубляет их, делает их более ощутимыми и болезненными. Любящий Бога всегда страдает в мире больше и сильнее, чем не любящий. Любящий женщину из-за этой любви испытывает больше страданий, чем тот, кто любви сторонится. Суть любви – не отражать боль, а скорее, поглощать ее во все больших количествах. Брак помогает облечь страдание в конкретную форму, как облекает в конкретную форму и радость, а потому он не уменьшает страдание, а преображает его: из безликого делает личностным, поддающимся разумному пониманию. Когда между людьми существуют столь близкие взаимоотношения, как между супругами, создаются удивительные уникальные отношения, при которых страдание становится неотъемлемой частью любви.

Итак, брак – это способ не избежать трудности и невзгоды, а выстоять, противодействовать им более эффективно, более человечно; встретить страдания во всеоружии с высоко поднятой головой, с отчаянной отвагой, на которую способны только любящие. Это образ жизни, когда нет иной стратегии, иной защиты, иного укрытия, кроме любви; постепенно развивающийся процесс посвящения себя другому, когда боль, спрятанная в каждом из двух одиноких людей, перестает быть скрытой или подавленной (как это часто случается), а выпускается на свободу, причем дает при этом исходный толчок для очищения личности. Брак – способ не избежать страданий, а страдать с пользой.

Именно поэтому брак называют святым церковным таинством, особой разновидностью жизни верующего. Это своего рода постриг, причем в такой монастырь, где обет и дисциплина поддерживаются верностью. Обет бедности превращается в обет самоотдачи – человек отдает другому свою жизнь и свое имущество. Обет верности – верность не месту или группе людей, а одному человеку. Обет послушания – покорность одному-единственному, равному тебе человеку, а не хозяину. Брак – святое таинство: жизнь человека становится нормальной и здоровой, а в Божьем понимании – святой, когда он посвящает себя чему-то целиком.

Оставить всех

Как это осуществляется на практике? Казалось бы, брак – это совершенно светская вещь. Ему есть только одна альтернатива – остаться холостяком. Почему же столь светский союз требует полного самоотречения, чуть ли не самоотрицания, ухода из мира?

С самого начала нужно пояснить: процесс выбора супруга или супруги, акт вступления в брак – это нечто вроде полотенца, выброшенного секундантом боксера на ринг и означающего, что спортсмен добровольно выходит из игры. Но в день свадьбы это понимают не все. Правда, раньше или позже супруги до этого доходят (причем каждый своим путем). Все когда-нибудь понимают: вступить в брак – значит, не быть одиночкой, выбрать себе одного-единственного супруга или супругу и лишить себя возможности жениться на ком-то еще или выйти замуж за кого-то еще. Следовательно, поле нашего зрения сужается: вступая в брак, мы закрываем перед собой больше дверей, чем приняв какое-либо другое решение. Конечно, могут открыться другие двери, но весь ход жизни женатого человека определяется характером, чаяниями и ходом жизни другого человека. Не миллиардов людей, а одного человека...

Более того, вступая в брак, человек должен понимать: этим он лишает себя возможности установить столь же тесные и глубокие отношения с кем бы то ни было, кроме супруга. Супруга выбирают, как Бога: оставляют ради него все и хранят ему верность до смерти. Чем не отречение от мира?

Но брак – лишь начало отречения. Это только первый шаг. Семейную жизнь можно рассматривать как серию последствий этого первичного и решающего шага отречения, суть которого даже не в том, что мы кого-то берем в мужья или жены, а в том, что отдаем кому-то себя, теряем себя ради другого. Вступая в брак, мы посвящаем себя не делу или верованию, а человеку, со всеми непредсказуемыми последствиями и риском, которые несет с собой такая самоотдача. С этих пор мы постоянно будем что-то отдавать и чего-то лишаться, ибо смиряемся не только перед Господом, но и перед супругом. Теперь нам нужно избавляться не только от всего мирского, к чему успели прилепиться, но и от всего того, к чему успел прилепиться супруг или супруга: от плотских страстей, слабостей, грехов. Трудно смириться с собственными недостатками, но еще труднее терпеть слабости другого. Неприятно наблюдать, как постепенно стареет и ветшает свое тело, но еще труднее видеть, как то же происходит с телом любимого.

Может, кудри жены перестают виться? Или она седеет? Может, она уже не так хороша? Тогда мужу придется отречься от привязанности к приятной внешности жены! То же предстоит сделать и ей. Вместо того, чтобы оплакивать потерю молодости, обоим следует учиться радоваться рождению нового, более прочного чувства, встречать грядущие годы с благодатным смирением. Это новое чувство – глубочайшая любовь, которая никак не обусловлена характером или внешностью супругов.

Или, скажем, муж серьезно заболевает и остается на всю жизнь прикованным к постели. Сможет ли жена смириться с его беспомощностью и по-прежнему видеть в нем мужчину? Сумеет ли она вжиться в новую для нее роль сестры милосердия, с любовью заботиться о нем, не становясь при этом ему матерью? В состоянии ли она перенести отчаяние и гнев, которые, несомненно, будет испытывать муж во время болезни? Сможет ли муж должным образом отреагировать на заботу своей жены?

Это зависит от того, повинуются супруги друг другу или нет. Ни один брак не окажется крепким, если в нем не будет духа самоотдачи, постоянного самоотречения, взаимной заботы. И этот дух нужен каждому человеку – холостому и женатому, причем нужен каждый день. Брак добавляет новую грань в этой борьбе: в браке мы обязаны слушаться супруга не только во время болезни, не только в старости и на смертном одре. О каком же послушании идет речь? О послушании родителям, правительству, государственной системе или институту брака, законам природы, Богу? О послушании тому человеку, которого выбрали сами и которому пообещали свою любовь. Это послушание не внешнему и наносному, а тому, что мы сами, своим сердцем предпочли. Это подчинение не превратностям жизни, а тем конкретным переменам, разочарованиям, несправедливостям, расстройствам, жестокостям мира и той горечи, которые приходят к нам в лице конкретного человека. В браке все очень реально, личностно – и радость, и боль. Врак – это не острый угол стола, о который ты случайно стукнулся, а определенный человек, который может сказать тебе горькое или обидное слово. В браке грозишь не небу, а человеку, собственной любви. Брак – это не седые волосы и не полиартрит, а взгляд супруга, который видит твою старость, твое угасание...

Личная власть

Столь тесный контакт, столь полная близость душ – величайшее благословение брака, но одновременно и самое больное его место. Ибо есть один неизменный закон, который прямо-таки въелся в естество человека и от которого в браке возникает большая часть трудностей и неурядиц: человеку легче подчиниться безликой силе, чем конкретной. Когда человеку нужен добрый совет, то он, скорее, последует совету из книжки, чем совету закадычного друга. Человек, который может сносить множество унижений на работе от руководства компании, вспылит, услышав злое слово от непосредственного начальника. В его мозгу начальник и компания – два совершенно отличных друг от друга воплощения власти. Но важны даже не те требования, которые предъявляются к человеку, а источник этих требований. Для него гораздо обиднее, когда требования к нему устанавливает конкретное лицо.

Причину такого явления понять нетрудно. Каждый человек считает себя своей собственностью, и потому, когда над ним тяготеет власть коллектива или безликой силы, у него еще остается надежда. Когда «хозяин» невидим, человек может легко вообразить, что он сам собой командует, повинуется не по-настоящему, не добровольно, а как бы случайно. А вот когда «хозяин» присутствует, когда это – человек, такой же, как ты, то сама мысль о повиновении становится сомнительной. Для человека с западным менталитетом очень трудно подчиняться воле другого индивидуума (единственное исключение – четко организованная структура, которой подчиняются входящие в нее члены). Этот принцип сохраняется во всем: мы с большим желанием подчиняемся коллективному руководству, чему диктатуре личности; с большей готовностью повинуемся не людям, а законам.

Когда речь идет о браке, у нас сразу возникает масса проблем, потому что нигде еще не стоит так остро вопрос о подчинении одного человека другому, причем о необходимом подчинении конкретной личности. Самое яркое выражение повиновения – когда мы добровольно отдаем кому-то владычество над собой, а потому нет другой власти, кроме супруги или супруга, против которой мы бы бунтовали так часто и так рьяно. Ведь мы сами дали другому превосходство над собой, значит, его нужно контролировать! Но суть любви – забыть о контроле, как сделал Иисус, когда отдал Себя в руки еврейских и римских правителей. Любовь христианина признает лишь одну истинную власть – Бога Отца. Но при этом христианин не противится остальным властям, он покоряется им. Христианин целиком и полностью полагается на Бога, отдавая себя в руки мира, ибо, как сказал Иисус, «ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин. 19: 11). Итак, любовь позволяет Богу править всей жизнью верующего и, в конечном итоге, владеет всей его жизнью, помогает ему не цепляться за нее. Тактика любви – повиновение, смирение, служение.

Для каждого, кто приемлет тактику любви во Христе, дополнительные обязательства, накладываемые браком, уже не кажутся угрозой, а представляются благословением. Требования мира скрыты под маской абстрактного, безликого бюрократического мироустройства («Я тут совершенно ни при чем, я только делаю свое дело»), а претензии брака – это запросы одного конкретного человека. В этом и дар супружества: нас просят подчиняться не чему-то враждебному и абстрактному, а конкретному знакомому и близкому человеку. В ответ мы должны не слепо следовать приказам, а просто любить.

Считается, что повиноваться любимому – легче легкого, но на опыте мы видим, что это не так. И тут главная трудность – наше нежелание повиноваться, которое возникает, когда при ближайшем рассмотрении мы видим, что от нас требуется ни больше ни меньше как отдать свою волю другому человеку. Многие посвящают жизнь идеологической борьбе, деньгам, карьере, политике, совершенно забывая о собственной жене. Сложность брака состоит в том, что в нем нет места для иллюзий; ясно видно, что ты себе не хозяин. У эгоизма появляется конкретный враг из плоти и крови, который живет рядом с тобой под одной крышей, спит в одной постели.

Любовь: черное и белое

Самая большая проблема, с которой сталкиваются супруги, заключается в том, что брак – вещь далеко не абстрактная. Супружество предъявляет к человеку требований не меньше, чем христианская вера. Оба эти понятия очень конкретны и высоконравственны. Ибо, когда Христос входит в жизнь человека, встает вопрос о повседневной «бытовой» нравственности. Бог при общении с человеком не вводит его в транс или религиозный экстаз, а указывает Своим перстом на то или иное пятно в жизни этого человека: ты обидел друга, сказал малую «белую» ложь, ты сплетничал... Так и в браке: приходится постоянно решать совершенно конкретные вопросы, касающиеся нравственности. Откуда-то возникают запреты, которые, как заповеди, начинаются с отрицательной частицы «не»: не дави на тюбик с зубной пастой сверху, не забывай о годовщине свадьбы, не ленись выносить мусор, не пользуйся электрической дрелью, когда жена дома, – она не любит этого звука, и т.д. Есть тысяча мелочей, которые могут разрушить любой брак, потому что из них складываются наша воля, наши мелкие эгоистичные желания. Лишь человек может противопоставить нашей воле свою, показать нам нашу мелочность. Только живое общение с реальным человеком, общение изо дня в день может прорвать мыльный пузырь нашего «я».

Но и общество предъявляет нам конкретные и точные требования. В этом случае у нас есть утешение: нас просят чем-то пожертвовать ради блага многих людей. В браке нам приходится жертвовать многим ради одного единственного человека – а нужно ли это? Зачем? Неужели мои желания менее значимы, чем его? И это не культурные требования, не групповые настояния. От нас'' ожидают ежедневной жертвы – наступить на горло собственной воле. Огромные и нерешенные нравственные проблемы брак, как призма, фокусирует в одной точке, а потому и реагировать на столь четко сформулированную нравственную проблему нужно конкретно и однозначно. Любовь окрашена в черный и белый цвета. В ней нет оттенков, нет места туманным абстракциям. Брак*' все решения сводит к одному, которое приходится принимать снова и снова, причем результаты этого первого • и нескончаемого решения – очень конкретные, с далеко: идущими последствиями. О каком же решении идет речь? Об ответе на вопрос: «Попросить мне эту женщину постоянно вмешиваться в мою жизнь или нет?».

Кровь и завет

Постоянное присутствие и давление этой чужой воли превращается в силу, которая оказывает на нас гораздо большее влияние, чем все остальное, и это воздействие сильнее всех групповых и безликих факторов – бизнеса, правительства, даже культуры, – ибо человеческая психика не знает более устойчивого влияния, чем глубокое воздействие одной личности на другую. Узы брака – благодатная почва для него. Нет в мире силы, подобной власти мужа над женой и жены над мужем. Если мужчина (или женщина) хочет наложить отпечаток своей личности и духа на другого человека, то достичь этого можно, не уча, не гипнотизируя, не колдуя, не затевая политические интриги, даже не воспитывая, а просто вступив в брак. Ибо брак – это удивительное сочетание кровного родства с запетом. Во всех странах, у всех народов существует институт брака – это средство установить кровное родство, ввести в семью нового члена. Родство возникает, когда стороны обмениваются обещаниями, причем до вступления в брак эти люди не состояли друг с другом в родственных отношениях. Супружество похоже на обращение человека к Богу: человек обещает Богу быть верным, и это скрепляется Христовой кровью. Пролив за нас кровь, Бог в Сыне Своем Иисусе торжественно соединил Его с людьми и сделал христиан Своими кровными родственниками, наследниками Своего Царства. Так что нет ничего крепче крови и завета, ибо этими средствами воспользовался и Сам Бог, чтобы сделать людей чадами Своими.

А потому Иисус не просто Основатель и Глава церкви, но еще и Жених. Теснейшее единство жены и мужа находит отражение в личной связи верующего со Спасителем Иисусом Христом, Который тоже таинственным образом скрепляет супружеские узы. Земная картина брака дает нам практический пример того, как нужно подчиняться Богу: реальный, живший на земле Иисус может быть нашим Господом и принимать постоянное участие в нашей жизни. Наш Бог – это не свод законов нравственности, не определенная теократическая система, не отвлеченная идея, называемая «любовью», а Личность. Нам приходится иметь дело с Личностью – именно об этих реалиях Христос хотел рассказать миру. Причем

Бог имеет не одну Личность, а три – три Ипостаси, неразрывно слитые в одном существе. Это трудно понять, и неудивительно, что многие хотят меньше об этом думать, как стараются поменьше размышлять о браке. Религия для них неприемлема по той же причине, по которой неприемлемо и супружество: в ней слишком мало абстрактного. Он – Господь, Он – Творец реальности. Но Он настолько же близок нам, как жена, Он принимает в нас даже большее участие, чем жена.

Сдаться, чтобы победить

Совершенно естественно, что есть определенная разница между степенью подчиненности Богу и подчиненности человеку. Богу мы повинуемся лишь потому, что Он – Бог и Он – совершенен. А человеку мы подчиняемся потому, что он несовершенен и отчаянно нуждается в нашем смиренном служении, нашей любви. «Берегитесь, – предупреждал Павел, – чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных... Никому не подавайте соблазна» (см. 1 Кор. 8: 9; 10: 32). Если наша свобода действительно вводит кого-то в соблазн, то работу над собой лучше всего начинать по вступлении в брак: у нас каждый день будет возможность смирять свою волю. Если Маша действительно не любит жужжания электродрели, то неуместно намекать на ее причуды, говорить, что от ее миксера шуму не меньше. Гораздо проще не пользоваться злосчастной дрелью, когда Маша дома. Все сводится к простым и ясным вопросам: насколько Ваня любит Машу? Что ему дороже – она или дрель? Что ему важнее – спокойствие жены или новая полка в туалете? Со своей стороны, Маше надо как-то попытаться привыкнуть к жужжанию, понимая, какое для мужа удовольствие – делать вещи своими руками. И дело не в том, кто победит и этой битве воли и капризов, а в том, что каждый постарается отказаться от чего-то ради другого, чтобы любовь росла: пусть не будет полки, пусть заболит от жужжания голова! Нужно понять, что простое, невинное увлечение может в руках дьявола стать яблоком раздора между двумя любящими. Именно об этом и говорил апостол Павел коринфянам, в этом суть отношения к немощным братьям. Но злоупотреблять этим правилом не стоит: как ни смешно, но в браке каждый из супругов не себя, а именно другого считает немощным братом. Если же брат действительно слабее тебя, утверждает Павел, то тем более нечего держаться за свою правоту, не нужно быть излишне упрямым и настырным, лучше сдаться ради любви. Когда правота слишком упорно защищает свои привилегии, она превращается в неправоту.

Мы склоняемся перед Богом, потому что Он сильный и благой. Мы смиряемся перед людьми, потому что они слабые и греховные. Поддаваться нельзя только самому себе и дьяволу. Чтобы этого избежать, мы целиком отдаемся Богу и людям: мы просто не можем принадлежать себе! Так уж мы сотворены. Мы предназначены для любви, для того, чтобы отдавать себя. Брак же был создан, чтобы выполнить наше самое большое желание – отдаться.

Павел советовал женам «повиноваться» мужьям, а мужьям – «любить» жен. (Еф. 5: 22, 25). Некоторые толкователи (причем, не только мужья!) с большим удовольствием отмечали эти разные слова и то, какие последствия имеют эти заповеди для жены и для мужа. Но отрывок предваряет выражение: «повинуйтесь друг другу» (ст. 21), причем из контекста совершенно ясно, что Павел обращается ко всем христианам, и лишь во вторую очередь – к супругам. Выходит, что супруги должны показывать всей христианской общине пример взаимной любви и подчинения. Если мужчина не может с любовью служить собственной жене, а жена – своему мужу, то кому же они тогда смогут служить? Если они не могут друг другу дать счастья, то кому могут? Неудачные браки между христианами – те, в которых царит не самопожертвование, а эгоизм; это повод для насмешек над всей церковью.

В том, что касается отношений между людьми, слова «любить» и «повиноваться» – практически синонимы. Это и есть главная мысль Павла и суть всего Евангелия: любить – значит, повиноваться, а повиноваться – значит, любить. Откуда мы знаем, что Бог нас любит? Из того, что в образе собственного Сына Он «уничижил Себя Самого, приняв образ раба... смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2: 7-8).

Потерять себя?

Вернуться к повиновению – главное в любви, в частности, в любви супружеской, заветной. В современном мире, да и в прошлые века, перед супругами не стояло более трудной, опасной и важной задачи, которая полностью противоречит не только мирскому образу мышления, но и всем нашим внутренним инстинктивным порывам. Выполнение этой задачи начинается с готовности забыть о себе, отбросить саму концепцию своего «я» ради того, чтобы жить в мире другого человека, потерять свое старое «я» и обрести новое, лучшее, которое может родиться только в огне самоотреченной любви. Причем призывают нас к самопожертвованию полному и безвозвратному: то, что мы раньше считали своим «я», отойдет в сторону, исчезнет из виду. Нужно быть готовым к тому, чтобы войти в необжитые земли, обрести новое самовоснриятие, при котором мотивом нашего поведения может быть только любовь. Остальное – безумие.

Не это ли проделал наш Господь, когда отбросил Свою извечную вездесущность, невидимость и стал человеком? Не просто человеком, а крохотным младенцем! Как мог Он стать им? За двадцать веков богословы так и не смогли дать точного определения, кем был Вифлеемский младенец. Единственное, что можно сказать: Он был и Богом, и Человеком, Он был Сам по Себе. Вочеловечение – столь таинственное и уникальное событие, что мы не можем понять, как Сам Бог в тот момент мог знать. Кем Он был. Ясно лишь одно: там, в Вифлееме, Он подверг Себя риску, невообразимому риску ради нас. Каким-то образом Бог подвиг Себя к самому краю, вышел за пределы Себя Самого.

Но кроме риска воплощения был и еще один – риск Голгофы, когда Сын Божий умер, выкрикнув имя Отца, оставившего Его. Тогда казалось, что великая игра проиграна. Кто умер на кресте? Видели ли мы более наглядный «кризис личности», душу (Божью душу!), раздираемую надвое? Когда яснее явилась нам Божья любовь? Каково значение креста? Не забытье ли это Христово? Не покинул ли Иисус Христос Самого Себя, чтобы принести спасение Своему народу? Передо мной встает образ спасателя, который ныряет в бушующие глубины, чтобы спасти утопающего, а утопающий так барахтается и отбивается, что вот-вот утопит его.

А можно ли всерьез полагать, что Господь вселенной рискует, что Он все поставил на карту ради нашего спасения? Можем ли мы по-настоящему поверить, что всемогущий Бог отдал Свою жизнь? Лучше поверить, ибо это – суть христианства, источник и секрет любви. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 13). Всем нам в этой жизни надлежит умаляться, все мы – на пути к смерти и праху. Но по благодати Божьей во Иисусе Христе смерть (самое страшное из всех поражений) превращается в источник любви.

Я не хочу сказать, что сама по себе смерть имеет какую-то значимость или важность. Даже символическая смерть – нашего «я» – может вызвать у нас психическое расстройство. Дело не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы умереть за другого. Если мы забываем себя, то должны сделать это ради другого. Нам нужно так близко подобраться к чужой душе, чтобы почувствовать, как земля уходит из-под ног, как разум покидает нас. Нам нужно выйти из своего темного, уютного уголка, подойти к самому краю, поддаваясь чужому странному влиянию. Ибо и Сам Бог не заперся на Небе. Он – не гигантское Эго, упрямо цепляющееся за Свое тайное хрупкое величие, хранящее Свои честь и достоинство. Нет. Он стал одним из нас: с Него лил пот, Он хотел пить, Он страдал под грузом наших грехов до смерти.

Не каждому по душе умирающий Бог. Мы не хотим, чтобы у нашего Бога были волосатые руки, чтобы из Его ран текла кровь. Мы не хотим замирать от Его любви. Мы этого не просили. Но такой уж Бог – наш Господь. Истина в том. что в Иисусе Христе Бог чересчур близко подошел к нам – сохранить спокойствие невозможно. Он постучал в наше сердце и оставил Свое изломанное тело на нашем пороге. Любить следует так: нужно быть чересчур близко; необходимо от всего сердца стараться понять другого, в какой бы грязи он ни жил. Не нужно бояться за свое «я» – тогда мы сможем уподобиться Господу Иисусу Христу.

Любовь и подобие

Брак грозит потерей своего «я», ибо мы отдаем себя другому человеку, не похожему на нас, во многом даже нашему антиподу, тому, кто относится к «особам противоположного пола». В браке приходится быть его партнером и соучастником во всем, что показывает: контрастного в нас не так уж много.

Говорят: «противоположности притягиваются». Но женятся то потому, что чувствуют что-то общее! Иначе и быть не может. Если мужчина и женщина слишком долго смотрят в глаза друг другу, они обязательно придут к интересному выводу: они смотрят в одном направлении, они настроены на одну волну. И в определенном смысле они правы, но, с другой стороны, – глубоко ошибаются.

Если с самого начала супруги трезво осознают, насколько они разные, то у них все равно сохраняется тайная уверенность, что брак сгладит все различия и «соединит» их. Эта надежда сбывается, ибо брак на деле является совершенно однозначным процессом уподобления двух людей друг другу – нравится им это или нет. Так происходит в счастливых и в несчастных браках: каков бы ни был изначальный уровень похожести супругов, брак будет увеличивать сходство между ними. Возможно, оба супруга жаждут помогать людям: один глубоко чувствует людей и заботится о них, а другой руководит благотворительной организацией. В совместном браке они будут как бы копировать качества друг друга: один научится лучше чувствовать людей, а другой сможет оценить силу организованной работы. Супруги волей-неволей становятся похожими друг на друга.

Но воздействие одного на другого может быть и негативным: дурные привычки тоже передаются, причем незаметно. Брак иногда может превращаться в нескончаемую холодную войну, в которой каждый из супругов, какими бы разными по характеру они ни были, станет из чувства противоречия зеркально отражать поведение другого. Или они могут заключить разновидность «римского мира», в котором один давит на другого, а тот отвечает холодным враждебным смирением. Порой у пары может установиться полное взаимопонимание, если их свяжет грех, – этакий союз заговорщиков, которые эмоционально зависимы друг от друга. Но подобные союзы – не симбиоз, а паразитизм. В любом случае: люди сделаны из глины, и на протяжении жизни глина меняет форму. Мы просто не можем не лепить друг друга. Мы – плоть, глина, парафин, и процесса лепки нам не избежать. Брак – бесконечное лишение друг друга каких-то индивидуальных свойств, причем таких, от которых супруги и не собирались отказываться. Говорят, супруги с большим стажем семейной жизни даже внешне становятся похожими друг на друга. Возможно, так оно и есть. Следовательно, в браке присутствует эффект «отражения». Он основывается на том, что первоначально – в период влюбленности – существовало определенное совпадение волновых частот, а потом уже сами условия брака вынудили людей уподобиться друг другу. Влюбленные мечтают, чтобы их любовь не кончалась, а супруги постоянно противятся переменам. Другими словами, мы хотим, чтобы супруг был похож на нас, а сами ни на кого не хотим быть похожими.

Жизнь – это общение

Одно из величайших благословений брака оказывается одной из самых больших ловушек. Каждый супруг считает другого частью самого себя, чем-то вроде своего второго «я». В этом нет ничего плохого. Брак действительно объединяет двух разных людей, превращая их в одну плоть. Беда в другом: каждый из супругов хочет, чтобы эта «воссоединенная плоть» имела как можно больше его качеств и как можно меньше чужих. Мы не хотим участвовать в создании новой плоти, а хотим вобрать другого в свою – старую, отжившую. Нам втайне хочется иметь не супруга, а свою копию. Ибо «я» – это как громадный вакуум: сам по себе он – ничто, кроме себя ему ничего не надо, и он все затягивает в свое чрево.

В определенном смысле мы не можем стать другими, потому что сотворены но образу Бога, величайшее желание Которого – преобразить нас, уподобив Себе. Но Господь – единственный, Кто имеет полное право на такое желание. Чтобы показать Свою великую любовь, Он согласился стать одним из нас, быть втянутым в большой вакуум мира и греха, стать буквально «одной плоти» с нами, как бы говоря: не бойтесь стать другими ради любви. Если уж Бог-Творец облекся в нашу плоть, то с каким желанием должны мы стремиться облечься в Его Дух! И если Тот, Кто выше нас, согласился стать подобным нам, стать нашим Братом, то для нас уподобиться другому человеку, своему равному – сущий пустяк.

Это естественно: каждый из супругов должен добровольно становиться похожим на другого – пусть его не пугают чужие добродетели и пороки. Двое станут одной плотью, а потом это новое существо будет возрастать в подобии Христа. Но таково ли современное представление о браке? Теперь любовь – это средство самоудовлетворения. Сегодня говорят о том, что важно сохранять свое лицо, свою индивидуальность, уважать привычки другого, но всегда оставаться самим собой. Эти красивые слова на поверку оказываются пропагандой эгоизма. На деле их авторы и не пытаются сохранить в себе ту уникальную индивидуальность, которую им дал Бог, а загоняют ее в узкие рамки «эго», словно человек – это лишь то, чем он хочет стать, как будто главное для него – его собственные планы на жизнь, свои желания. В браке подобные отношения невозможны. Брак разоблачает эгоизм, под какой бы личиной тот ни скрывался, брак постоянно и неустанно расшатывает «эго». Любое стремление супруга к сохранению индивидуальности (в современном извращенном значении этого слова) будет предательством по отношению к любви. Ибо в браке мы рассматриваем индивидуальность как Божий дар и дар любимого. Индивидуальность не развить в одиночку – она рождается в постоянном общении с супругом. Мы не несем с собой в брак готовую индивидуальность, а приобретаем ее в ходе общения. Да ее и невозможно обнаружить в себе вне общения с людьми. Концепция «личности» не предполагает существования отдельного элемента бытия, оторванного от остальной реальности и независимого от нее: личность – это состояние, которое возникает в общении. Мы существуем не сами в себе, а только в ходе общения с Богом и людьми. Эта истина верна и для Бога, ибо Господь – это не одно независимое лицо, а три. Святая Троица сосуществует в полном единстве, и все ипостаси служат совершенным отражением и выражением друг друга. Если хотите, наш Бог – это брак, семья, члены которой не стыдятся походить друг на друга, всегда и во всем согласны друг с другом. Если хотя бы один из них (скажем, Иисус) хоть на минуту пожелает стать независимым от других, стать «Самим Собой», то христианства не будет. Можно предположить, что вся вселенная тут же разлетится на куски.

Носите бремя друг друга

В конечном итоге мы видим, что брак ставит перед людьми один простой вопрос: можно ли настолько возлюбить другого человека, чтобы согласиться стать на него похожим? Когда Бог задал этот вопрос Себе, Он на него тут же ответил: стал Человеком. Но настоящему испытанию наша любовь к ближним подвергается тогда, когда в ходе тесного общения они вовлекают нас в свой мир, делают соучастниками собственных слабостей, даже возлагают на нас свои грехи. «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6: 2). В браке мы имеем возможность почувствовать на себе, что значило для Иисуса, Сына Божьего, «понести наши грехи». Любимый человек, с которым мы делим всю жизнь, носит в себе наши страдания, недовольства, неприятности и скорби. Он идет одним путем с нами. Он радуется, болеет и горюет с нами, даже принимает на себя вину за наши прегрешения. Согрешив, мы виним его, потому что слепнем от греха и норовим переложить вину на другого. Любимый человек – пусть он и не совершил всех наших грехов – все равно испытывает их последствия, потому что любит нас. И чем больше любит, тем тяжелее давит на него наш грех. Суть любви – нести грех другого. Не просто из симпатии, жалости, желания помочь, но чтобы взять на себя часть вины. Много пишут, что в семейной жизни важно оставлять ненужное за бортом, не носить в себе вину супруга. Так говорят психологи – любовь говорит иначе. Любовь сносит все – вину, стыд, грех.

Человек, которого мы любим, – наш крест, но он еще и помощник: он помогает нести этот крест. Почему? Дело в том, что невозможно любить, не замечая страданий любимого. Его несчастья тяжким бременем ложатся и на наши плечи. Кто наш любимый? Лучший в мире, чуть ли не святой? Напротив, любить – значит, воспринимать человека столь же реалистично, как и себя, видеть в нем, как и в себе, «главного из грешников», замечать все слабости, недостатки, дурные привычки, но по благодати Божьей не только мириться с этим человеком, но и принимать его таким, какой он есть, любя все больше и глубже. Другими словами, любовь заставляет двух людей проходить тот путь, по которому вера ведет одного. Ибо вера всегда начинается с признания собственной греховности (покаяния). Прощение помогает человеку примириться с самим собой. Так и любовь: настоящая любовь видит все худшее в любимом и прощает.

Муж не может себе позволить злиться на жену за ее недостатки и не может не замечать их. Ему приходится нести их, как часть ее креста, а она несет часть его бремени. Жить в любви – значит, постоянно ощущать, как жена борется со своей греховность. Можно ли тут ворчать на нее? Нет, на ее недостатки можно отвечать только нежностью и состраданием, скорбью, которая увеличивает любовь. В этом смысле любовь не только приходит свыше, но и рождается в глубинах нашего естества. Любить другого – значит, попасть в водоворот его естества: тебя все глубже будет засасывать в темные трагические хитросплетения чужой греховной плоти. Пройти через такое испытание и остаться неоскверненной может только чистая любовь. Отталкивающая внешность может вызвать ненависть, которая появляется от того, что тебе не нравятся какие-то внешние проявления характера того или иного человека. А любовь состоит в том, чтобы заглянуть в самый корень извращенной, греховной и себялюбивой человеческой натуры и не почувствовать отвращения. В этом поможет благодать: по благодати любят нас, она дает нам силы идти по темной тропе любимого. Если любишь кого-то за святость, значит, не любишь его вообще. Нечего расходовать свою любовь на святых! Она предназначена для грешников. «Не плачьте обо Мне, – сказал Иисус по дороге на Голгофу, – но плачьте о себе и о детях ваших!» (Лк. 23: 28).

Когда начинаешь понимать и принимать недостатки любимого (а лучше всего они видны именно в браке), то легче становится понять богословское учение об искуплении, постичь, как Господь – Который ближе к нам, чем любимый, ближе нас самих – решил благодаря страстной Христовой любви занять наше место и принять не только наказание за наши грехи, но и вину за них. Бог не виноват в наших грехах, но, тем не менее, взял на Себя всю ответственность за них. Люди так свою любовь не проявляют – так показывает Свою любовь только Бог. Иисус – вершина любви, которая несет чужой грех и приносит в жертву себя.

Но если мы не приемлем Господнего дара, не отдаем Ему свою жизнь, то все, что Он сделал, – напрасно. Это было бы столь же бессмысленно, как если бы мы решили понести бремя нашей бывшей симпатии, которую нежно любили в пятом классе (а она нас отвергла и больше мы о ней ничего не слышали). Господь взял на Себя бремя всех, но тем, кто отказываются принять Его жертву, проку от Его самопожертвования мало. Значит, любовь Его напрасна? Совершенная любовь остается совершенной, даже когда она безответна. Но плоды она приносит в рамках заветных отношений, таких как отношения Господа с Его народом, отношения мужа с женой. В вере и в браке верны слова: «Любовь покрывает множество грехов».

Совершенство друг для друга

Когда проявляется истинное христианское повиновение? Когда человек повинуется приказам, исполняет чужие капризы или терпит чужие слабости? О таком повиновении знает весь мир. Но для христиан повиновение – нечто большее: это добровольное и дерзновенное соприкосновение с чужим грехом. Я не говорю «соучастие в грехе». Я говорю о той ситуации, когда наравне с согрешившим платишь цену за грех. У христианина найдутся силы простить другого и прежде всего потому, что он сам прощен, а во-вторых, потому, что он сам сокрушен грехом. Короче говоря, у него нет выбора: простить или самоуничтожиться. Истинное повиновение – это смирение, рожденное ощущением чужого греха.

Когда это правило действует в браке, происходят чудеса: супруги перестают бояться друг друга, потому что корень страха вырван – муж и жена готовы понести наказание друг за друга. «Совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение» (1 Ин. 4: 18). В такой ситуации супруги будут помогать друг другу, слушаться друг друга, терпеливо переносить недостатки друг друга. Не для того, чтобы скрипя зубами выработать в себе какую-то абстрактную добродетель, а потому, что они перестали бояться собственных недостатков, прекратили тревожиться, что супруг подавит их своей индивидуальностью. Они не опасаются потерять свое лицо или деградировать, их не пугают гнев, гордыня или упрямство супруга, даже его болезнь. Они не боятся его греха, потому что видели грех супруга во всей неприглядности... и простили, как и сами были прощены. Итак, они видят друг друга такими, какими Бог видит их: чистыми, непорочными, совершенными.

Они не обманывают себя мыслью, что супруг или супруга – идеальный человек или совершенный христианин. Нет, они знают: они – совершенство друг для друга, лучшего им и желать нечего. Строго говоря, безупречного человека не существует, так как человек только какие-то конкретные функции может выполнять талантливо. Так что добродетель может проявиться лишь в соприкосновении еще с кем-то. На деле существует только одно совершенство – относительное (в противоположность функциональному). В этом мире никто из нас не достигнет абсолютного идеала, так что будем верить, что Господь уже сделал нас безупречными благодаря чуду человеческих взаимоотношений. Мы совершенны не сами по себе, а друг для друга, как и Христос совершенен не Сам в Себе (это бессмысленное понятие), а в роли Сына, Человека и Бога, Который «хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию, и совершившись сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного» (Евр. 5: 8-9). Другими словами, Он достиг совершенства через послушание, а потому имеет все необходимые качества для того, чтобы быть любящим помощником Своего народа.

А мы – мужья и жены? Набираемся ли мы нужных качеств для того, чтобы быть любящими помощниками друг друга в нуждах и бедах?

Смерть

Чудо дьявола

Жизнь – это медленный процесс старения, непрерывный путь к смерти. Каждый миг мы стареем, приближаемся к смерти. Таким образом, жизнь и смерть тесно сплелись в наших телах, они идут бок о бок. рука об руку. Никто из нас не обманывается насчет смерти. Многое скрыто от людского разума, но то, что каждый должен умереть, было ясно всегда. Настанет день, когда исчезнут все наши земные сокровища и мы утратим способность видеть их и наслаждаться ими, лишимся даже собственной плоти. Нас скроет земля, и мы станем, как осенний лист – коричневый, сухой, ломкий, который унесет ветер.

Факт смерти очевиден. Тем удивительнее, что многие люди веками не хотели в него верить и согласиться с ним. Да, без веры тут не обойтись. Ибо смерть – это разновидность чуда. Чуда, если хотите, свершенного дьяволом. Для многих из нас самым тяжелым моментом станет зрелище того, как перед нашими глазами жизнь покидает дорогое тело любимого. Слишком неправдоподобно! Непостижимо! Смерть всегда кажется невероятной абстракцией, но на деле она – реальнее всего остального. Философы любят спорить о том, существуют или не существуют столы, но вот о существовании смерти споров никто не ведет. Его подтверждают все наши органы чувств, хотя есть весомые свидетельства (такие, которые не представишь в суде или лаборатории ученого), которые опровергают это.

Смерть, подобно книжной интриге, пронизывает всю нашу жизнь и развивается по нарастающей. Она становится все ближе и рельефнее, словно мы стали жертвой в каком-то криминальном романе. Осознание реальности смерти начинает пронизывать каждую клетку нашего тела, пока она не взрывается внутри нас, посылая каждый атом обратно, туда, откуда он взялся.

Черная бархатная завеса

Доживаешь до зрелого возраста, и наступает момент, когда становится ясно: ты больше не держишь мир за хвост, более того, кажется, что мир – твой враг, потому что он мешает всем твоим стремлениям: к покою, успеху, вечной жизни, любви. В детстве мир выглядит игровой площадкой, тем местом, где уже все готово, где можно спокойно играть целый день. И нетрудно понять наше разочарование, когда мы вырастаем и обнаруживавшем, что детское мировосприятие – лишь иллюзия, что мир – не площадка для игр, а концлагерь. В мире можно выжить, только трудясь в поту, пожить – и умереть. За колючую проволоку дороги нет.

Именно в такие моменты смерть встает перед нами во всей своей реальности. На второй план отходят чувство страха, неприязнь и отвращение перед смертью, мы уже не воспринимаем ее, как трагический конец истории, занявший место счастливого финала. Мы принимаем ее, как повседневную реальность, которая разрастается в наших сердцах по мере того, как мы стареем. Детьми мы стояли на спортивной площадке и ждали, когда нас возьмут в ту или другую команду. Теперь кажется, что есть только одна команда, и мы надеемся, что нас в нее не возьмут, хотя бы сегодня. Пусть потом, но не сегодня.

Так что, мы умираем не единожды, а понемножку каждый день. Смерть съедает нашу жизнь, иногда сразу, иногда постепенно, мимоходом выбивая из-под нас одну опору за другой, вплоть до того дня, когда мы встречаем ее лицом к лицу.

Так течет жизнь многих неверующих людей. На их сцене одна декорация – черная, зияющая пустота, а жизнь – это завитки огня, которые появляются на ее фоне. По такой земле мы ходили, темное прошлое сделало нас сложными запутанными натурами. Это и есть черный бархатный занавес, на поле которого разыгрывается драма жизни и любви. Любовь считают ослепительной кометой на небе, огнем, согревающим всю человеческую жизнь, горящим ярче самой жизни. Даже атеисты верят в любовь, и неудивительно, что реальность смерти обычно осознаешь, когда обретаешь способность к зрелой любви. Как будто любовь – это ответ смерти, договор против смерти!

Всем известен факт: любовь всегда напоминает о смерти. Есть и другие вещи, которые подчеркивают смерть, но ни одна из них не придает ей такой рельефности. О ней вспоминает романтик-влюбленный и не забывает зрелый супруг. Брак и смерть подобны паре влюбленных.

Погребены друг в друге

Когда встречаются губы, переплетаются пальцы, когда влюбленные обнимают друг друга и обмениваются клятвами, когда они каждый день живут бок о бок, – это и отрицание, и утверждение смерти. В этом есть что-то мятежное и одновременно умиротворяющее. Кажется, что вы вдвоем находитесь на незнакомой планете и прижимаетесь друг к другу, чтобы согреться. Но в браке присутствует и ощущение непобедимого союза, какой-то связи, которая сильнее всех козней врага.

Это чувствует мужчина накануне свадьбы. Он знает: какая-то часть его мужественности готовится к горькому и неприятному поражению. Тем не менее, он радостен и уверен в себе. Он дрожит, его одолевают сомнения, но он все равно тверд и торжествен, все равно ощущает себя при этом счастливейшим человеком на свете. Когда влюблен – о смерти не думаешь, хотя подумать о ней было бы очень уместно.

Часто брак сравнивают с похоронами: там одного человека зарывают в землю, а тут двух человек зарывают друг в друга. Но в любом случае смерть не оставит брак, хотя (или потому что) любовь – это заговор против смерти: если брак настолько счастливый, что супруги не мыслят расставания друг с другом, или если настолько неудачный, что супруги втайне надеются освободиться друг от друга, – они все равно помнят о смерти.

Смерть постоянно парит над браком, к супругам она ближе, чем к холостякам. Она маячит перед супругами, как огромное лицо, возникшее ночью в окне. В первобытном смысле брак можно считать чем-то вроде амулета против смерти. Но призрак появляется чаще всего во время естественного и волнующего процесса – родов. Для многих людей младенец – которого хорошо кормят, за которым ухаживают – это единственный способ сгладить удар смерти.

И что же? Брак делает смертную тень темнее, а рождение ребенка – еще чернее. Угроза, риск, потенциальная возможность трагедии утраиваются с рождением ребенка. Для семьи смерть – больший враг, чем для холостяка: к холостяку она не придет больше одного раза, а вот в семью может прийти неоднократно. Что страшнее и непонятнее смерти ребенка? Почему смерть любимого чада кажется нам большей трагедией, чем смерть сироты? Нет на земле человека, организации, общества, которые заботились бы о человеческой жизни лучше, чем семья, и ненавидели бы смерть больше, чем семья.

Что происходит? Удерживают ли брак, дети и любовь смерть снаружи зачарованного, блистающего круга семейной жизни или подводят ее еще ближе к членам семьи? Само существование смерти придает любви особый оттенок отчаяния и неотложности, рельефность, даже ясность, которых без нее бы не было. Но верно и обратное. Жизнь без любви сделала бы смерть менее страшной. Способность любить – богоданная мудрость – и ясность видения помогают человеку лучше видеть ужас смерти и острее чувствовать ее жало.

Но ненавидеть смерть – значит, ненавидеть ее жало, которое есть грех, а грех отделяет нас от Бога. Итак, когда влюбленные ненавидят и презирают смерть (это чувствуют даже неверующие), они на деле ненавидят (знали бы они об этом сами!) мысль об отлучении от Бога.

Воскресение

Брак не имеет ничего общего с хмурым, нежеланным гостем в черном – повышенной чувствительностью к смерти. Супруги могут позволить ему войти, поучаствовать в своих повседневных делах, а потом использовать его присутствие, как повод, чтобы вознести помыслы к Богу. Слова «memento mori» («помни о смерти») можно перевести как «memento Dei» («помни о Боге»). Зачастую брак направляет в верное русло мысли о смерти, вечности и Самом Господе.

Если существование смерти обогащает любовь, то почему бы любви не обогатить смерть? Ведь глубже и сильнее всего чувствуешь любовь именно при смерти любимого! Когда любимый находится на пороге смерти, когда знаешь, что он вот-вот уйдет из жизни, как не ощутить всей ценности этого человека? Почему же каждый день своей жизни не жить так, словно он последний? Будто это вообще последний день мира, последний день любимого человека? И тогда присутствие смерти вместо черной тучи, нависающей над любовью, грозящей разрушением, превратится в источник живительной влаги, которая будет орошать наши мысли, напоминая о хрупкости жизни, ценности каждого ее мгновения, будет лелеять в нас надежду на вечную жизнь, дарованную благодаря воскресению нашего Господа Иисуса Христа.

Когда я держу в ладонях лицо жены, глажу теплую, упругую, нежную кожу, пробегаю пальцами через шелк ее волос, то часто думаю, что под кожей и волосами скрывается череп. Я представляю, как бежит кровь по сложной сети сосудов, как напрягаются мышцы, как посылают импульсы нервные окончания. Воображаю себе извилины ее мозга, думаю о грандиозном коммутаторе в человеческом мозгу, о работе каждой клеточки. И я не могу понять, как миллионы крохотных частиц плоти и крови могут образовать такое нежное лицо! Это все равно, что сделать воду из камня! Меня поражает это хитросплетение физики, биофизики, метафизики, квантовой механики, какой-то внеземной химии и Божьей благодати, в результате которого она была сотворена.

Но я все равно не перестаю думать о ее черепе. Мне нравится мысленно видеть его белым, словно фарфоровым. Каким странным будет взгляд пустых глазниц, устремленный в вечность! Меня это волнует, волнует не меньше, чем изгиб и упругость ее груди. В смерти есть своя эротика, потому что нервный центр эротики – в бессмертии.

Я не думаю, что в моих рассуждениях есть что-то угрюмое. Дело в том, что череп есть у каждого, как и кости, которые по иронии судьбы переживают своих хозяев. Это какая-то вселенская шутка, загадка – неразрешимая, но очень ловко придуманная для того, чтобы возбудить наше любопытство, прекратить наши умствования и подтолкнуть к молитве. Загадка в том, что твердые, белые, крепкие кости одеты живой плотью. Эта плоть прекрасна, но со временем она обречена умереть и отпасть от костей, словно скорлупка с ореха. В такую почву и должно попасть зерно веры. Вопросы роятся в мозгу: откуда такая поразительная красота? Почему она так быстротечна? Почему вообще хоть что-то существует? Зачем жить, если суждено умереть? И дело здесь в спасении не души, о котором мы, смертные, так печемся, а нашего бренного любимого тела. Тело – наше сокровище, без которого мы себя не мыслим.

Когда я дотрагиваюсь своими пальцами – косточками, обвитыми плотью, – до глаз жены, то ловлю себя на мысли: а ведь здесь могло бы быть все что угодно, кроме карих, проницательных, прекрасных и сияющих глаз. И глаза эти становятся мне безумно дороги, потому что их там могло бы и не быть. Они не покажутся чудом, пока я не увижу их такими, какие они есть: зависшими в глазницах черепа, как земля в космическом пространстве.

Мне нужен этот череп. Мне нужен этот ужасный и возбуждающий вопросительный знак: жизнь здесь, рядом, она – теплая и трепещущая на фоне черной бархатной подушечки, она – на краю пропасти.

Иезекииль это знал. Именно поэтому в долине сухих костей он пророчествовал о великой тайне искупительной Божьей любви. Господь подхватил пророка и опустил в самую гущу пира Смерти, на кладбище человечества, обвел его «кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи» (Иез. 37: 2). Бог заставил его заглянуть в пустые глазницы и подумать, что остается от человека после того, как он перестает дышать, лишается теплого трепещущего покрова плоти. Подобно Гамлету, первому экзистенционалисту в западной литературе, глядящему на череп Йорка, Иезекииль понял, что конечная перспектива человека – превратиться в глину, которой можно замазать любую дыру. В сухости и мертвенности белых костей Иезекииль увидел чудо Божьей благодати, чудо любви: когда-то Господь вдохнул в них жизнь и пообещал, что вновь призовет верных из могил. Ибо то, что сделал Господь однажды, Он может и повторить.

«Сын человеческий! оживут ли кости сии? я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это».

Хвалебная речь

Таким образом, мы узнаем, что супружеская любовь от начала до конца должна быть проникнута чем-то вроде атмосферы радостных похорон. Мария показала Иисусу свою любовь, возлив драгоценное миро на Его живую плоть, готовя Его здоровое тело к погребению (Ин. 12: 3). Но ведь многие умерли без такого участия, и в сердцах живых остались глубокие, незаживающие раны: они продолжают сожалеть, что при жизни не любили усопших так, как следовало, ибо всю силу своей любви осознали лишь после их смерти.

Нам нужно научиться скорбеть по любимым при жизни. Не ждите, пока они уйдут: тогда скорбь никому, кроме нас, пользы не принесет. Хоть один поцелуй в день следует разбавлять слезами! И это будет сродни пробуждению: мы осознаем чудо чужой жизни, ощутим любовь и веру, О костях нужно помнить всегда, отдавайте им должное перед тем, как предаться празднику плоти. Любовь нужно сдабривать раскаянием, постепенно вырывая из смерти жало, платя ей дань – проявляя любовь к любимым. Сегодня настало время говорить хвалебные речи, дарить цветы. Сегодня – время перелагать бремя любимых на свои плечи.

Эпилог

По утрам я открываю глаза и вижу розовые отблески рассвета на коре трех берез, растущих под окном. Между двумя из них еще виден месяц: только что было полнолуние, и он начал убывать, превращаясь в букву «с». Он такой же бледно-розовый, как и стволы берез. Деревья и луна кажутся полупрозрачными, будто кто-то сзади подсвечивает их фонариком.

И само утро полупрозрачное. Воздух – словно хрусталь. Даже гора – самое непрозрачное из Божьих творений – светится внутренним светом. Она видна через южное окно и наполняет комнату отблесками коричневого, серого и зеленого цветов, сверкающими, будто на воде.

Гора, водопад, луна, розовые стволы берез – все это реальность. Сами по себе они удивительны, но еще поразительнее эта их полупрозрачность, способность показывать, что есть нечто большее помимо них, есть один истинный Свет, который заключен и в них. Можно ли представить себе мир в виде окна, из-за которого на нас смотрит лицо нашего Господа?

Каждое утро я вижу перед собой такую картину. Аккомпанемент – шум быстрых, серебристо-голубых стремительных горных рек. Этот звук проникает в мои уши, пока рассветные лучи поднимают мои веки.

Но есть нечто большее, более грандиозное, чем эти величественные и прекрасные творения, нечто вмещающее в себя еще больше света. На кровати рядом со мной лежит женщина. Я могу протянуть руку и коснуться ее. Это не сложнее, чем дотронуться до самого себя. Когда я об этом думаю, то поражаюсь больше, чем при виде гор или луны. Окажись эта женщина ангелом – и тогда я бы так не удивился. Сердце мое не разрывается от благоговения только по двум причинам: во-первых, рядом с этой женщиной я просыпался уже сотни раз; во-вторых, миллионы других мужчин и женщин по всему миру каждый Божий день уже тысячи лет вот так просыпаются друг рядом с другом.

Так рушатся чудеса, превращаются в повседневную жизнь. Так статистика засыпает своей пылью удивительную красу жизни, превращая небесное в земное, невозможное – в неизбежное. Но если чудо любви мужчины и женщины можно лишить его величия, покрыть пылью, похоронить под грузом текущих забот, то как такие мужчины и женщины выживут в раю, где любовь будет столь же насущна, как воздух? Как мы будем жить в вечности, где нас не удивит уже никакое чудо, потому что, кроме чудес, там ничего не будет? Я думаю, что сейчас – самое время удивляться и благоговеть: или мы задохнемся под бременем некрасивого, неудивительного, неяркого, неблагодарного – или научимся дышать воздухом благодати. Скажу яснее: в браке мы учимся ценить друг друга. Мы учимся любить.

Так что, готовясь к раю, я с благодатным ожиданием в пробуждающемся свете нового дня смотрю на лежащую рядом со мной женщину. Она дышит легко и кажется частью моего тела. Для меня она – прекраснее света, реальнее огромной горы. Она ближе мне, чем воздух, которым я дышу; она «кость от костей моих и плоть от плоти моей». В моей жизни есть и другие люди, но таких, как она, нет. Для меня она – образ сосуда, в который я должен быть и буду влит. Все самое лучшее, все сливки моей любви – для нее.

В своей скорбной блистающей плоти она так же близка мне, как Христос близок мне в духе.