После конца: этнические осколки

Как известно, случайности в истории встречаются часто, но большого значения не имеют, потому что их последствия - зигзаги - компенсируются в могучих течениях исторических и природных закономерностей. Но совпадения, или встречи двух-трех потоков закономерностей, влекут за собой либо смещения исторических судеб даже очень крупных народов, либо их аннигиляцию. Так произошло в Центральной Азии в так называемый " темный век" - 860-960 гг. [+389].

В это столетие совпали кризисы трех линий, или, точнее, трех исторических закономерностей, и именно совпадение их оказалось трагичным для культуры Центральной Азии, потому что создался разрыв традиции, и возникло забвение прошлого.

Первое. С разгромом Уйгурии закончилась инерция пассионарного толчка III в. до н.э. Все этносы, возникшие тогда в Великой степи, либо перестали существовать, либо превратились в реликты, либо стали примыкать к соседним могучим суперэтническим целостностям: к Китаю, мусульманскому халифату, к Византии, и даже вступали в контакты с лесными племенами Сибири. Дольше всех продержались тюрки-шато, потомки " малосильных" хуннов, вернувшиеся на древнюю родину - северную границу Китая, карлуки - потомки ветви тюркютов и куманы - смесь среднеазиатских хуннов с алтайскими динлинами.

Поскольку этот грандиозный этногенез с хуннов начался и хуннами кончился, правомерно называть его, пусть условно, хуннским. Но коль скоро так, то он просуществовал 1200 лет и в Х-ХII вв. затухал. Собственные силы его стали малы и не обеспечивали возможности роста. И не случайно, что в том же Х в. (995 г.) прекратилась династия Афригидов, носивших титул " хорезмшах". Этнос хоразмиев был сверстником хуннов.

Короче говоря, инерция пассионарного толчка, всколыхнувшего предков хуннов, сяньбийцев и сарматов, иссякла, и пред степными народами Азии была безотрадная перспектива медленного увядания или быстрого истребления хищными и неутратившими пассионарности соседями. И действительно, окитаенные кидани -Ляо совершали планомерные набеги на Степь, убивали мужчин и стариков, а женщин и детей продавали в рабство на плантации Северного Китая. А на Ближнем Востоке шла планомерная работорговля куманами, гузами и даже туркменами, хотя последние были мусульманами, т.е. единоверцами работорговцев.

Да, видно, сине-зеленая идиллия гомеостаза - бескрайняя степь под куполом ясного неба - находилась рядом с багрово-черной бездной феодальных и работорговых цивилизаций, для носителей коих слова: " жалость", " сострадание" и " милосердие" - были неизвестны. А ведь среди кочевников Х-ХII вв. было много людей смелых, сильных и ловких.

К.Э. Босворт отмечает, и вполне убедительно, что тюрки XI в., попадая в мусульманские земли, сохраняли качества " благородных дикарей": смелость, преданность, выносливость, отсутствие лицемерия, нелюбовь к интригам, невосприимчивость к лести, страсть к грабежу и насилию. Арабы и персы-сунниты определенно предпочитали тюрок дейлемитам и исмаилитам, ценили их " львиноподобные качества": гордость, свободу от противоестественных пороков, отказ выполнять ручную домашнюю работу, " стремление к командным постам" [+390], что толкало их на усердие в боях и походах.

Но это были отдельные люди, имеющие свои личные цели и вкусы, а не идеалы, т.е. далекие прогнозы для потомков и соплеменников.

Тюркские рабы поступали частью из Средней Азии и Сибири: тюргеши, кимаки, карлуки, токуз-огузы, огузы (туркмены), кыргызы и кыпчаки, - а частью с берегов нижней Волги и Дона: " ал-Хазари". Но конечно, среди последних были не только хазары. Этих людей продавали их купеческие цари, при молчании бессильных ханов.

Такой массовый отлив населения из Великой степи в страны Ближнего Востока был возможен только при отсутствии в Степи сильной власти, способной уберечь своих подданных от продажи на чужбину. А власть опирается на пассионарные консорции, которые до IX в. существовали и поддерживали степные каганаты. Но когда тюркютские богатыри погибли, а вольнолюбивые уйгуры поверили соблазнам манихейских учителей и отдали свою жизнь жестоким кыргызам [+391], гомеостаз пришел в Степь как неизбежность, как необратимость эволюции. Угасание пассионарности породило бессилие.

Второе. Ни в Китае, ни в халифате кочевники не обрели покоя. Их не любили, а использовали. В этих обеих империях шла фаза этнического надлома. И там, и тут вероломство и жестокость стали знаменем эпохи, хотя и с различной окраской. В Китае прокатилась волна шовинизма, безотчетной ненависти ко всем чужому и уж больше всего - кочевникам. В халифате тюрок ненавидели шииты и карматы, хотя последние так же ненавидели мусульман. А в Византии в это время в тюрках не нуждались и пренебрегали ими.

Более того, покинув родину, тюрки - так называли всех степняков на Ближнем Востоке - неизбежно попали в зоны активного взаимодействия трех ведущих суперэтносов, византийского, арабомусульманского и молодого западноевропейского, или " христианского мира", и будучи сами представителями четвертого мира - Степного - они не могли не подчиниться объективным закономерностям этнических контактов.

Проблема контактов на уровне этносов относительно проста. Либо этносы сосуществуют рядом, помогая друг другу в ведении натурального или простого товарного хозяйства, - симбиоз; либо небольшая группа чужого этноса внедряется в среду аборигенов и бытует в относительной изоляции - ксения; либо пришлый этнос узурпирует ведущие позиции в местном этносе или захватывает целые профессии - химера. А иногда слабо пассионарный этнос растворяется в соседе путем смешанных браков - ассимиляция. Но это бывает очень редко, и процесс всегда мучителен для обоих компонентов, да и столь слабая пассионарность ассимилируемого этноса знаменует его полную беспомощность, что возможно лишь на субпассионарных уровнях - ниже гомеостаза.

Однако на уровнях суперэтнических все выглядит несравненно сложнее и неожиданнее. Сосуществование становится трудным, особенно при высоких уровнях пассионарности. И тогда возникают контроверзы, что буквально значит " препирательства", которые в Древности и Средневековье разрешались путем войны. Таким образом, в стихийных процессах этногенезов при наличии разных фаз и разных традиций (стереотипов) столкновения и борьба неизбежны даже при симпатиях друг к другу. А тюрки были чужими для всех, греков, арабов, латинян - и потому их ждала участь дальневосточных сверстников - киданей, ставших жертвой китайско-сяньбийской химеры.

Так может, лучше было бы кочевникам не соваться на чужбину, а жить дома? Но тут вмешалось третье. В степной зоне наступил очередной период вековой засухи. Волей-неволей приходилось уходить на окраины степи [+392].

С одной стороны, засуха Х в. была полезна, ибо кыргызы покинули степь, превратившуюся в пустыню, и ушли домой, в Минусинскую котловину. Война их с уйгурами, не кончившись, загасла. Кровь перестала литься на пересохшую землю. Но с другой стороны, кочевники, покидавшие родину и терявшие связь с ландшафтом, невольно упрощали этносистемы и теряли традиции, как это было с гузами и кыпчаками.

Именно поэтому они воспринимались в окрестных странах как " дикари", тем более что в Х-ХII вв. никто из соседей не знал истории хуннов, тюрок и уйгуров. Обывательскому мышлению свойственно считать, что увиденное им теперь было таким всегда, а беду соседа рассматривать как его неполноценность. Так и создалось устойчивое мнение, что кочевники Азии - это дикари, трутни человечества, неспособные воспринимать культуру. Нужно ли говорить, что это неверно и антинаучно?

Поэтому направимся за осколками степных каганатов на Запад, где сложили буйные головы последние тюркские богатыри. Однако здесь нам придется изменить точку отсчета и способ изложения. До сих пор в центре нашего внимания находились сами степняки, и мы проследили закономерность их этногенеза. Но это удалось нам лишь потому, что был строго выдержан уровень приближения -суперэтнический. Но тюрки на чужбине, оторванные от родной степи, уже не представляли собой самостоятельных этнических систем, а образовывали либо отдельные рассеянные консорции (как гулямы), в которых соблюдался общий для всех этнических уровней принцип объединения " своих", либо небольшие популяции (субэтносы), инкорпорированные этносами Ближнего Востока. Поэтому судьба последних тюрок уже не была связана с внутренней закономерностью их собственного этногенеза этногенетическое время тюрок остановилось, - а определялась возрастом вмещавших их суперэтносов и контактами последних между собой. Вот почему мы вынуждены теперь обратиться к Миру ислама и его соседям - Византии и Западной Европе, в препирательствах которых угасали лучи великой тюркской славы.

67. " Мир ислама"

Названия обманчивы. Слово " ислам" обозначает одно из исповеданий монотеизма, но оно же выступает как наименование огромной суперэтнической целостности, особой культуры, системы государственных образований и мировоззрений. Но и это очень важно. В этой системной целостности (суперэтнической) далеко не все были мусульманами, хотя и числились таковыми. И речь идет не об иноверцах: христианах, гебрах-огнепоклонниках, иудеях, язычниках, а о членах мусульманской общины, претендовавших на правоверие. Это обстоятельство имело столь большое значение для этногенеза арабо-мусульманского суперэтноса, что стоит уделить внимание тому, как это могло произойти, т.е. история феномена.

По библейской легенде, арабы произошли от наложницы Авраама - Агари и их сына Исмаила. Авраам, родив от жены своей Сарры Исаака, выгнал Агарь и Исмаила в пустыню. Исмаил нашел источник воды, чем спас свою мать и себя, но неприязнь между его потомками и потомками Исаака сохранилась. И ведь не исключено, что сама легенда сохранена для объяснения той вражды, которая разделяет эти этносы с XVIII в. до н.э., хотя, казалось бы, им ссориться было не из-за чего.

До VI в. арабы вели себя тихо. Одни пасли верблюдов - бедуины, другие в оазисах разводили финиковые пальмы и работали проводниками купеческих караванов через Каменистую Аравию - Хиджас, третьи блаженствовали в Йемене, подвергаясь время от времени вторжениям аббисинцев или персов. Но все они находились в гомеостазе (равновесии с ландшафтом) и были далеки от участия в исторических событиях, хотя постоянная война Рима с Ираном протекала на границах их страны.

Этногенетический взрыв, подобный взрывам, создавшим как хуннов, сарматов и парфян в III в. до н.э., так и Византию и Великое переселение народов в Европу во II в. н.э., в Аравии наступил в VI в. и протекал одновременно в Синде, Тибете, Северном Китае, Корее и Японии, о чем мы уже частично сказали.

Аравия в V-VI вв. была раздробленна и бессильна. Именно это открыло в нее двери для самых разнообразных культурных влияний. В город Ятриб - будущую Медину убежали от римлян уцелевшие евреи, туда же скрывались христианские еретики: там же учили арабов зороастризму персидские маги, а вокруг бродили по пустыне бедуины, поклонявшиеся звездам и особенно Зухре - планете Венера. В торговой Мекке святыней был камень, упавший с неба, - метеорит. Но мекканцы были люди практичные. Они принимали в свой город паломников, дозволяли им поклоняться черному камню, а воду и финики продавали по повышенным ценам. Так, в благодатной тишине, жила Аравия, пока не начала раскаляться внезапно возникшим внутренним жаром.

Поэзия, хотя бы примитивная, была нужна арабам, путешествующим по пустыне, чтобы соразмерить колебания своего тела с аллюром верблюда. Этому помогал ритм стиха, подчиняющий себе человека целиком. Так как у верблюдов аллюров много, то и трясут они всадника разнообразно. Поэтому в арабской поэзии есть 27 размеров, тогда как в русском только 5. Поэзия была для арабов также насущно необходима, как для греков музыка, для негров-банту - танец, для славян - песня и т.д. А раз так, то первыми пассионариями в Аравии стали поэты, и в VI в. на месте ритмической болтовни бедуинов оказались стихи Имруль Кайса, шедевры мировой поэзии.

В VII в. поэтов вытеснили и убили религиозные фанатики, сплотившиеся около пророка Мухаммеда. Они победили мекканских купцов, бедуинов пустыни и евреев Ятриба, переименованного в " Город пророка" (Медина-тун Наби), потому что не жалели жизни ни своей, ни чужой. Порыв их был столь силен, что они сокрушили великий Иран и отторгли от Византии Сирию и Египет.

Никто не ожидал от них такой прыти.

Но приняв ислам на словах, мекканские купцы и бедуины в душе оставались равнодушны к теологии. Победившие их сектанты, руководимые халифами (наместниками пророка) Абу-Бекром и Омаром, были большинству арабов несимпатичны, хотя завоевания этих халифов приносили громадные доходы от грабежа покоренных стран и работорговли. Так в халифате создались две этнопсихологические доминанты. К одной из них принадлежали фанатики - истинные мусульмане, а к другой - потомки врагов Мухаммеда, принявших ислам под угрозой гибели еще при жизни пророка.

Эти силы не могли не столкнуться в смертельной схватке. Они произошли в 660 г., и победили лицемеры. Вождь их, Муавия ибн Абу-Сафьян, основал династию Омейядов и перенес столицу из Медины в Дамаск, а его противники образовали партию погибшего халифа Али, " шият-Али", и стали называться шиитами, буквально - " партийными". Фанатиков сменили политики.

Победа Омейядов легко объяснима. Пассионарные люди были на обеих сторонах. Разделяли их только психологические доминанты, а сделать выбор мог каждый по своей воле. Большинство предпочло успех и богатство мученической смерти за религию, навязанную им силой. И вот потому Омейяы сидели на троне халифов и обращали избыточную энергию своих соплеменников на завоевания Средней Азии, Закавказья, Северной Африки, Испании и Аквитании. 90 лет они шли от победы к победе, и это их погубило.

Халифы Дамаска покорили столько народов, что в халифате сами арабы превратились в господствующее меньшинство. Сверх того, так как всем покоренным рекомендовалось принимать ислам, чтобы не платить тяжелый налог харадж, количество лицемерных мусульман выросло, а этнос, объединенный Мухаммедом, превратился в суперэтнос. В то же время пассионарность самих арабов-мусульман расплескалась в завоеваниях, гражданских войнах (656-666 гг. и 673-677 гг.) и восстаниях сектантов-хариджитов (684-697). И уже в VIII в. Омейяды пожинали плоды своей политики: господствующие лицемеры в ряде внутренних войн истребили большую часть искренних мусульман и дали возможность размножиться другим лжемусульманам неарабского происхождения, однако не представив им никаких прав. Те нашли вождя, Абу-Муслима, перса, который поднял народ на борьбу за потомков дяди пророка, Аббаса, против узурпаторов. Его поддержали буквально все, и в 750 г. последний омейядский халиф Мерван II погиб в Африке, а его родственники были убиты. Обыватели победили потомков воинов, задавив их массой.

Новый халифат - Багдадский - стал уже не арабским, хотя и оставался таковым по языку, а арабо-персидским, почти копией царства Сасанидов, если бы те не сменили религию. Персы, перемешавшись с арабскими завоевателями, получили от них пассионарную инъекцию, но сохранили свой культурный идеал, привив Аббасидам элементы своего мировоззрения.

Аббасиды уже не завоевывали земли, а теряли их. Уцелевший Омейяд - Абдурахман отделил Испанию и стал там самостоятельным халифом в 756 г. Затем отпали Марокко в 789 г., Алжир в 777 г., Ифрикия (Тунис) в 800 г., Хорасан в 821 г., Сеистан в 867 г. и Средняя Азия в 900 г. Аналогичный развал шел и в Сирии, Месопотамии, Аравии, Иране. Мятежники доходили до ворот Багдада.

К 900 г. обыватели проявили полную неспособность защищать свою страну, свои дома и семьи, и уже тем более свою веру, от внешних и внутренних врагов.

Ослабление, а потом и унижение такой мировой державы, как Багдадский халифат, трактовалось неоднократно и разнообразно. В аспекте этнологии проблема ясна: полигамия и привоз разных рабов из Азии, Африки и даже Европы создали в арабских странах этническую пестроту, для удержания которой в рамках системы требовалась огромная затрата энергии, т.е. высокий уровень пассионарного напряжения. Но и это не спасло, потому что дети грузинок, половчанок, гречанок и африканок наследовали пассионарность своего арабского отца и вкусы своих матерей, вследствие чего часто становились врагами друг друга.

А ведь все начинается с мелочей, казалось бы не заслуживающих внимания. Пророк Мухаммед не мог пить вино, но любил своих жен. И он запретил выпивку, разрешив устраивать гаремы. Поэтому мусульмане выпивали тайком, а детей производили вполне официально от самых разных жен. Для сохранения этноса было бы лучше наоборот. Но начавшиеся процессы были необратимы.

Арабы быстро начали терять ведущие позиции в халифате и были бессильны остановить этническую дивергенцию. Попытки халифов Мамуна (813-833 гг.), Мутаваккиля (убит в 861 г.) и Мутамида (погиб в 892 г.) навести порядок в полиэтничной стране кончались трагическими неудачами. Уже халиф Мутаси (833-842 гг.) вынужден был создать гвардию гулямов, т.е. воинов-невольников из тюрок, славян, берберов и негров. Эти гвардейцы в 865 г. взяли власть в свои руки и за десять лет низвергли и убили четырех халифов. Однако они были необходимы, так как только они смогли подавить восстание зинджей - черных невольников из Африки, работавших на расчистке солончаков Нижнего Ирака (869-883 гг.).

Общим между гулямами и арабами было лишь исповедание ислама, но этого оказалось достаточно, чтобы система халифата уцелела. Гулямы были ксенией - колонией гостей в арабском городе Багдаде, и по существу хозяевами страны.

Получилось более чем странно: халиф, глава всех мусульман, не мог и часу удержать власть без тюркских гулямов, а те не могли господствовать в чужой им стране без соизволения халифа. Условия, которые для них создали Аббасиды, были роскошны. Они получали содержание, на котором могли жить безбедно, выполняли привычную работу - воевали, подавляли восстания для халифов, а власть защищала их от народа... Ведь они оставались чужими и людям, и климату, и растениям, и горам, и равнинам. Оторванные от родины и традиции, тюркские гулямы убивали халифов, грабили купцов, издевались над крестьянами, потому что для них это были чужие, неприятные люди, к тому же беззащитные, ибо сабли были только у тюрок.

Превратностью исторической судьбы они были задвинуты в чуждые им условия - в столицу полумира Багдад, и суперэтнические различия неизбежно должны были сказаться. И это произошло, но пока судьба улыбалась тюркам не только в Ираке.