Возможна ли наука об обществе? Роль рациональности в развитии общества

Философия стремится к выделению предельных оснований всякого знания, в том числе и знания об обществе. Очевидно, что знание об обществе существует, но образует ли оно науку — вот в чем вопрос.

Всегда были и в настоящее время есть философы, которые ставят под сомнение существование науки об обществе. Логика их аргументации такова. Человек в отличие от неживых объектов обладает свободой воли, он, регулируя свое поведение, может вести себя непредсказуемым образом. Обладание человеком свободой воли несовместимо с существованием законов социальных явлений. В силу своего творческого отношения к миру человек избегает участи подпадать под действие научных законов, вообще не признавая существования науки об обществе. Как выяснится в дальнейшем, эта логика не во всем убедительна. Рассмотрим в этой связи, как уточнялись воззрения на существо науки об обществе. Для начала обратимся к двум философским направлениям, представители которого не ставят под сомнение существование законов общества. Мы имеем в виду марксизм и структурализм.

Марксисты считают, что законы общества существуют и к тому же они независимы от сознания и свободы воли отдельных людей. В общественном бытии, например в общественном труде, индивидуальные особенности отдельных индивидуумов сглажены, они теперь не существуют в виде самостоятельных сил. К тому же следует учесть, что общественное бытие заметно превосходит по своей значимости значение отдельных людей. Тем самым внимание с отдельных людей переносится на результаты их деятельности. Так, согласно Марксу, экономическое содержание эпохи определяется прежде всего состоянием средств производства, технической инфраструктуры общества, а не свободной волей человека. Но техника объективна не менее, чем явление природы. Значит, законы общества существуют с такой же железной необходимостью, что и законы природы.

Сходным путем идут многие структуралисты. Они заняты поиском объективных, не зависящих от воли людей структур, выступающих в роли законов. Следует заметить, что марксисты и структуралисты, добившись успехов в обнаружении законов общества, тем не менее испытывают трудности в характеристике особенностей индивидуумов, всего, что связано с их намерениями, мотивами действий и, наконец, самими действиями.

Во второй половине XX в. интересующие нас проблемы стали обсуждаться в свете известного " лингвистического" поворота в философии, авторами которого явились логические позитивисты и сторонники аналитической философии позднего Витгенштейна. Состояние науки об обществе стали рассматривать с позиций уяснения связей между высказываниями. В 1942 г. Гемпель обратился с призывом к обществоведам перенять ту модель дедуктивного объяснения, что принята в науке о природе, где выводное знание получается в результате подведения под закон конкретных данных. То и другое фиксируется соответствующими высказываниями. Можно привести такой пример:

Общее высказывание: армия не может победить народ. Высказывание о факте: напав на СССР, фашистская армия столкнулась с сопротивлением советского народа. Вывод: фашистская армия потерпела поражение.

Однако часть сторонников философии позднего Витгенштейна в противовес логике Гемпеля утверждали, что существует много корректных форм использования языка, а значит, поиск одной-разъединственной схемы объяснения, пригодной как для науки о природе, так и для науки об обществе, несостоятелен. В последующих многочисленных дискуссиях, которые продолжаются и поныне, весы склоняются то в одну (науки об обществе строятся по тем же образцам, что и науки о природе), то в другую сторону (статус наук об обществе принципиально другой, чем статус наук о природе). Примирения двух указанных позиций так и не удалось добиться, между тем нельзя не видеть, что они в ходе истории не раз приводили к взаимообогащению наук о природе и наук об обществе. Так, в XX в. эмпирические и математические методы, прежде бывшие характерными лишь для наук о природе, были распространены и на сферу обществознания. С другой стороны, герменевтические методы, впервые освоенные в обществознании, все чаще используются в науках о природе.

Весьма решительно ведут исследование общества так называемые эмпирические социологи, использующие такие методы, как тестирование, интервьюирование, социальное экспериментирование. Оказалось, что не без успеха можно исследовать любые проявления личности, например, ее установки. Полученные данные обрабатывают математически и получают в итоге некоторые социологические картины изучаемых явлений. Перед нами программа исследования общества нео- и постпозитивистского толка: эксперименты, гипотеза, обработка данных. Есть возможность полученные данные описать математически, иногда довольно компактными формулами. Тем не менее того математического изящества, которое царит в физике, в социологии (равно как и в биологии!) нет. Никто не знает точно, почему социологические данные в своей математической оформленности существенно уступают в изяществе физическим формулам.

С другой стороны, после того как методы математики стали широко использовать в экономических науках, выяснилось ранее бывшее неизвестным сходство законов природы и общества. Возьмите понятие математического предела. В физике оно используется для понимания, что есть мгновенная скорость, а в экономике это же математическое понятие используется для описания феномена стоимости. В экономических науках широко используются дифференциальные уравнения.

Противники противопоставления законов общества и природы имеют еще один сильный аргумент. Они указывают, что аналогом своеволия личностей в природе является вероятностного типа поведение частиц. Там, где физик описывает поведение большого числа частиц, он вынужден использовать статистические закономерности. Поведение каждой отдельной частицы описывается вероятностным образом. Аналогичным образом поступает и социолог: поведение отдельной личности он описывает вероятностным образом, а поведение большого числа людей статистически. Таким образом, при всем их различии науки о природе, с одной стороны, и науки об обществе, другой стороны, имеют много сходного.

Что касается герменевтических методов, ориентирующихся не на объяснение, а на понимание, то их развитие усилиями М. Вебера, Т. Парсонса привело к становлению так называемой понимающей социологии. Казалось бы, этим получила окончательное утверждение позиция В. Дильтея, который любил подчеркивать, что " природа чужда нам… общество же — наш мир…". Но это впечатление обманчиво хотя бы уже потому, что науки о природе являются уделом людей: физики должны понимать друг друга в не меньшей степени, чем социологи. Любая наука есть форма деятельности людей, в которой феномен понимания занимает одно из центральных мест.

Итак, возможна ли наука об обществе и человеке? Да, возможна, причем в силу достаточно очевидного факта, а именно: человек изучает общество, упорядочивает свои знания, а это и есть путь науки. Так называемая свобода воли человека не является преградой для ученого, кроме всего прочего он изучает и эту свободу. Нет таких тайн общества или души человека, которые не могла бы изучить наука. Границы науки об обществе определяются не тем, что она бессильна в изучении каких-либо присущих обществу феноменов, а тем, что она, строго говоря, не является искусством и практикой. Науке нет равных там, где идеалом являются успехи познавательной деятельности, т. е. истина.

Трудно переоценить роль научной рациональности, характерной для нее совокупности норм и методов для развития общества. Именно наука обеспечивает проникновение человеческой мысли в понимание таких слоев реальности, которые недоступны обыденному сознанию. Нет такой сферы жизнедеятельности общества, в которой бы опора на научный анализ, прогноз, выработку стратегии и плана будущего развития не обеспечила бы успех дела. Ныне едва ли не все коренные проблемы устройства жизнедеятельности общества, анализа гуманных последствий предпринимаемых мер решаются на основе науки. Научная рациональность стала непреходящей ценностью всякого развитого общества.

Научная рациональность — это, как принято считать, высший тип рациональности. Рациональность часто понимают в более широком, чем просто наука, контексте. В таком случае рациональность понимается обычно как целесообразность, действие в соответствии с определенными правилами, нормами, ценностями. Поясним сказанное на примере плодотворной классификации действий людей, введенной в социологию М. Вебером.

М. Вебер выделял четыре типа социального действия: аффективное действие, традиционное действие, ценностно-рациональное и целерациональное действие. Главное в аффективном действии — это стремление к удовлетворению страсти, во власти которой находился индивид. Далеко не всегда аффективное действие осмысленно, продумано. Традиционное действие выступает как форма подражания образцам поведения, закрепленным в традиции и не подлежащим научной критике. Ценностно-рациональное действие ориентируется на веру в самодостаточность некоторых ценностей, на основе которых вырабатывается конкретная программа действий. Исходные ценности могут восприниматься некритически и, следовательно, иррационально; сама же программа действий имеет сквозную рациональную природу. Наконец, целерациональное действие характеризуется ясностью осознания действующим субъектом своей цели, достижение которой осуществляется опять же по четкой, рационально осмысленной программе. Таким образом, последовательность: аффективное действие — традиционное действие — ценностно-рациональное действие — целерациональное действие характеризуется нарастанием моментов рациональности. Самой рациональной моделью поведения оказывается целерациональное действие.

Многочисленные обсуждения веберовской классификации действий привели к представлению, что в наиболее эффективных социальных структурах действия всех четырех типов органически сплетаются друг с другом. Это означает, в частности, что применительно к обществу рациональное дополняется учетом иррационального. Нет необходимости противопоставлять рациональное и иррациональное, они взаимодополняемы и, следовательно, содержат в себе возможность взаимообогащения.