Куда» читать Евангелие

Любой математик вам скажет, что если условия задачи или вопрос сформулирован неверно, то правильного ответа не найти.

Вот и я, хоть и не математик, с большим удивлением то и дело встречаю в церковной среде дискуссии об обрядах и практике совершения Таинств, но не радуюсь возникшему удивлению. Оно, удивление, есть мать философии. Правда, жаль, не всегда.

Удивляться пополам с грустью приходится оттого, что вопросы поднимаются периферийные, а спорят о них, как о Символе веры. И главное, дело обставляют таким образом, что «или - или», дескать «наш ли еси или от супостат наших?».

Вот, например, захотелось людям жарко заспорить по вопросу «куда читать Евангелие?» - «к людям» или «на Восток». Братья и сестры, отцы и матери, владыки и духовники, да ведь вопрос неверно поставлен. При такой постановке правильный ответ невозможен в принципе! Вопрос ведь должен звучать как-то иначе. Например: «Зачем читать Евангелие? Можно ли его просто читать, не объясняя? Должны ли люди в храме слышать и понимать прочитанное? Может ли священник, готовясь к службе, отдать большую часть сил приготовлению проповеди в ущерб канонам?» Ракурсов у проблемы много и вопросы можно ставить больно и по существу. Ну, так давайте ставить эти вопросы. Ведь все остальное, все, что не по существу, это ведь технические частности, меняющиеся от местных обычаев, от ситуации, от размеров храма и возраста священника включительно.

Вот стоит в огромном храме на будничной ранней службе у Престола иерей. (Видел подобное сам, и не раз, потому не фантазирую, но рисую с натуры). Богомольцев не густо. Иконостас массивен. Предположим, батюшка стар или схож с Моисеем не столько силой веры, сколько невнятностью произношения, «гугнивостью», по-славянски. И читает он рядовое зачало в положенное время на Престоле, спиной к людям. И проповедь, допустим, после чтения не скажет. Так кому эта практика нужна и что в ней священного и неприкосновенного? Ведь если смысл чтения Слова лишь в том, чтобы оно было прочитано священником в «нужную сторону», а не в уши людям, так он тогда его про себя или шепотом читать может.

Неужели стоит оканчивать Академию, чтобы понять простейшую мысль: «куда» б вы Евангелие ни читали, оно должно читаться так, чтобы люди его слышали и поняли. А кроме того, зачало дневное или воскресное должно быть объяснено. Во-первых, потому, что отцы сказали: «Писание есть не то, что лишь читается, но то, что понимается». Во-вторых, потому, что как не пережеванная пища усваивается несравнимо хуже пережеванной, так и словесная еда требует уяснения, толкования, размышления и запоминания. Об этом бы поговорить. Не напитаем людей словесной пищей мы, так напитают их другие, «перелазящие инуде», а мы останемся с горьким сетованием на времена и нравы.

Вот на Афоне диакон в иных монастырях чуть ли не до порога притвора доходит, чтобы читать Евангелие лицом к алтарю на Литургии. В других местах как Апостол, так и Евангелие читаются дьяконами перед центральной иконой посереди храма. А где-то в алтаре лицом на Восток. А где-то в дверях алтаря лицом к людям. А на Пасху я был свидетелем и участником службы, в которой Евангелие на десятках языков читали целых полчаса и среди храма, и на балконах, и на солее. Так стоит ли об этом спорить? Ведь важнее всего то, где бы и как бы не читалось Евангелие, самым главным остается вопрос, заданный эфиопскому евнуху апостолом Филиппом: «разумеешь ли, что читаешь?» (Деян. 8: 30) Ответ евнуха есть ответ миллионов людей в подобной ситуации: «как могу разуметь, если кто не наставит меня?»

Вот мы увещаем людей читать толкования святых отцов, и правильно делаем. Многие читают в домах дневные отрывки Священных текстов, а некоторые делают это и перед службой. И тоже правильно делают, ибо есть немало мест, где, не зная наперед, что читается, на службе ни слова не разберешь. Народ, не посвященный в тонкости обряда и литургические хитросплетения, выслушает Слово и жадно впитает поучение, лишь бы оно произносилось искренно и словами веры, которые «солью осолены». Остальное, право, недостойно быть предметом спора, тем более жаркого.

Когда Слово звучит, мы стоим на Суде Слова. И все в нашем богослужении, по части чтения Писаний, должно быть подчинено единой главной цели: ясному слышанию и четкому пониманию Божиих слов. Этому должны служить и акустика храма, и четкая, правильная речь в устах служителей, и проповеднические труды тех, кто на это поставлен. Словом, все.

Так отчего же споры? Оттого, что мы враждебны ко всему, к чему не привыкли. Это не всегда осторожность и не всегда признак ума. Такое бывает и от самовлюбленности, и от ограниченности. Златоуста вот народ перерывал от восторга аплодисментами во время проповеди. Да и произносил он их с кафедры, каковых в нашей практике нет уже давно. Боюсь, худо бы пришлось и ему, и его пастве, попадись они нам «на зубок». Уж больно непривычно ведут себя. Не от еретиков ли научились?

Обряды могут быть многоразличны. Для того, чтоб это понять, можно историю литургики подробно изучать, а можно и по миру поездить. Можно и не изучать, и не ездить, а только сесть, да подумать крепко, да помолиться. Многие ложные страхи исчезнут оттуда, «идеже не бе страх». Но только надо подумать да помолиться! Если же думать некогда, а «молимся мы, дескать, и так часто», тогда возникает соблазн «канонизации» местной и привычной практики с угрозой объявить еретиками всех, чья практика отлична от нашей. Это очень похоже на квасной католицизм, который долгими столетиями считал, что только его обряды и только его практика единственно спасительны и возможны. Позиция очень близорукая и губительная для своих адептов. Католицизму пришлось больно расплатиться за свои попытки уложить весь христианский мир в прокрустово ложе собственных представлений о жизни.

Но, что нам католики. Ну их, не правда ли? Поговорим лучше о нашем, о старообрядчестве.

Старообрядцы новшеств не любили. Тень антихриста грезилась им выглядывающей из-за спины любого непривычного явления. И во многом они были интуитивно правы. Перемены накатывались девятым валом, и как тут было сидеть спокойно. Государство гайки закручивает, паспорта, эти мертвые бумаги с мертвыми буквами, раздает, бороды насильно бреет. В храмах стали петь многоголосно, как в опере у еретиков. Иконное письмо изменили на «фряжское». Обряд порушили и в перстосложении, и пении «Аллилуйя», и в хождении вокруг храма на крестный ход. Надо понять и прочувствовать драматизм той эпохи и непосредственную реакцию боголюбивых душ на поток заимствованных новшеств. Все было бы хорошо, если бы не одно «но». Старообрядцы главное от второстепенного не отличали! Вождь раскола - протопоп Аввакум, к примеру, отличался, наряду с мученическим терпением и ревностью о старине, невежеством в области главных сторон церковного учения. Считал, что Святые Дары освящаются на Проскомидии (!), то есть вовсе не понимал Литургии. А о Святой Троице говорил и писал такое, что его и еретиком-то назвать трудно, а можно назвать разве что невеждой. Получается, что ревность была о мелочах, а в главном были пробелы и провалы.

Я говорю об этом для того, чтоб мы сегодня не давали никому повода говорить об исторической «карме» нашего народа. Дескать, мы вечно о мелочах спорим, в трех соснах блуждаем и после посещения Кунсткамеры говорим «слона-то я и не заметил». Враг послушает нас и смеясь скажет, что у русских это в крови - друг друга грызть по вопросам второго эшелона. Я говорю это для того, чтобы мы, начиная споры о благочестии, различали в предмете спора то, что относится к существу веры, от того, что относится к явлениям временным, условным, исторически сложившимся и не имеющим достоинства догмата. Эти условные явления имеют право меняться и горе, если консервируют на веки вечные.

Там, где благочестивый предок кричал, что царь ненастоящий, что антихрист воцарился, что благодать от мира забрана, мы его слова повторять сегодня не имеем права. Неужели даром мы учимся и мучимся, даром вглядываемся в опыт веков, чтобы потом ломать копья о вопросы второстепенные и молча проходить мимо вопросов принципиально важных?!

Нам нужна проповедь, нужна катехизация, нужна миссия. Нужен некий период собирания народной души вокруг Литургии и воскрешения, возрождения незаслуженно забытых сокровищ литургической практики Церкви. Все остальное, по суду отеческого слова, должно рассматриваться, как область вопросов второстепенных, где нам дозволено и благословлено разнообразие.

Вот об этом я думаю, слыша жаркие споры братьев и сестер, отцов и владык. Но, ставши в храме на место верующего простолюдина, я бы так сказал отцам и владыкам: «Вы, возлюбленные, читайте Евангелие в какую хотите сторону, только так, чтобы я его расслышал и понял. А потом, не сочтите за труд, объясните мне, грешному, живые слова Живого Бога, а я, напитавшись Духом, всю жизнь за вас благодарить и молить Бога буду».