Перевод С. Л. Невелевой и Я. В. Василькова

МАХАБХАРАТА

КНИГА ДЕСЯТАЯ

САУПТИКАПАРВА

Или

КНИГА ОБ ИЗБИЕНИИ СПЯЩИХ ВОИНОВ

Перевод С. Л. Невелевой и Я. В. Василькова

Глава 1

Санджая сказал:

В предзакатный час те герои, шедшие вместе, обратив свои лица к югу, приблизились к лагерю (Пандавов). Страх обуял их; спешно отпустили они коней на волю и осторожно углубились в глухие заросли. Исколотые (в сражении) острым оружием, сплошь покрытые ранами и шрамами, останови­лись они неподалеку от места расположения (вражеской) рати. Испуская тяжкие, жаркие вздохи, с мыслями о Пандавах, вслушивались они в грозные кличи победоносных Пандавов. Но вот, опасаясь преследования, вновь поспе­шили они в путь, обратившись лицами на восток. Спустя мухурту пути кони их притомились, жажда одолела (героев), иссякло терпение у мощнолуких воинов, гнев и неистовство охватили их, и, снедаемые отчаянием из-за гибе­ли царя, решили они остановиться на некоторое время.

Дхритараштра сказал:

Невозможно поверить в содеянное Бхимой, о Санджая: сын мой, что силою равен был десяти тысячам слонов, сражен! Неуязвимый для всех живущих, крепкий телом подобно ваджре, юный сын мой нал в битве с Пандавами, о Санджая! Было предрешено, о Гавальгани, что не смогут одо­леть его люди, но встретился сын мой в бою с Партхами и вот — сражен! Видно, железным стало сердце мое, о Санджая, раз при вести о гибели ста моих сыновей оно не разорвалось на тысячу частей. Что ж будет с нами, двумя престарелыми супругами, раз сыновья наши убиты?! Ведь я не снесу жизни во владениях Пандавеи. Являясь отцом царя, сам я ведь тоже царь, о Сан­джая, так как же я стану, превратившись в слугу, жить по указке Пандавеи! Повелевая всей землей и стоя на главе ее, как же теперь я буду существо­вать, о Санджая, навек превратившись в слугу! Разве смогу я слушать речи Бхимы, о Санджая, который один полностью истребил сто моих сыновей! Сбылись слова великого духом Видуры, те слова, которым не внял сын мой, б Санджая! Что же предприняли Критаварман, Крипа и Драуни, когда зло­дейски убит был сын мой Дурьодхана, о друг мой Санджая?

С а н д ж а я сказал:

Итак, о царь, уйдя не слишком далеко, твои (сподвижники) остановились, и взорам их открылся страшный лес, полный лиан и различных деревьев. И вот, передохнув мухурту, меж тем как их отборнейшие кони напились воды, в час солнечного заката вошли они в глубь того огромного леса, населенно­го сонмищами разных зверей, обильного разными птицами, поросшего раз­ными деревьями и лианами, кишевшего разными змеями, изобиловавшего разными водоемами, украшенного прудами, покрытого сотнями лотосовых озер, богатого синими лотосами. Вступив в тот грозный лес, огляделись они по сторонам и увидели баньян, укрытый тысячами ветвей. Приблизившись к баньяну, великоколесничные воины, лучшие из людей, осмотрели, о царь, луч­шего из лесных властелинов. Сошли они с колесниц, распрягли коней, совер­шили, как полагается, очищение водой и сотворили вечернюю молитву, о мо­гучий! И когда Творящий день достиг Асты, лучшей из гор, настала ночь, зиждительница всего мира. Словно бы засветилось повсюду прекрасное одеяние небес, украшенное россыпями звезд, созвездий, планет. Понемногу начинали сновать ночные твари, дневные же погружались в сон. Ужасен был крик существ, бродящих в ночи, хищники ликовали — наступала страшная ночь.

В грозную пасть ночи и угодили вместе Критаварман, Крипа и Драуни, обуянные горем от (случившихся) бед. Сидели они под сенью баньяна, пре­даваясь тоске по тому самому поводу — погибели, настигшей куру и Пандавов. И тут дремой сковало их члены, и, охваченные тяжкой усталостью, израненные всевозможными стрелами, улеглись они прямо на землю. Сон овладел Крипой и Бходжей, обоими великоколесничными воинами, достой­ными счастья, а горя не заслужившими; лежа на голой земле, заснули они, о великий царь, сломленные усталостью и отчаянием. Один лишь сын Дроны, о бхарата, оставаясь во власти гнева, неистовства, был не в силах заснуть и вздыхал, точно змей. Неспособный уснуть, сжигаемый безмерной яростью, оглядывав он, мощнорукий, тот грозный видом лес и, осматривая лесную ок­раину, населенную разнообразными тварями, заметил, что баньян кишит во­ронами. Тысячи ворон, растворившись в ночи, сладко спали, о Кауравья, беспомощные поодиночке. Меж тем как вороны мирно спали повсюду, он увидел появившуюся внезапно сову, страшную обличьем, огромную телом, медно-коричневую, с рыжими глазами, длиннющим клювом и когтями, громко ухающую, быструю, точно Супарна. И вот эта птица глухо вскрикнула и, словно бы распластавшись, кинулась на ветвь баньяна, о бхарата! Опустив­шись на ветвь Антакой для ворон, птица принялась истреблять их, спящих, во множестве. Лапами, как оружием, она отрывала крылья одним, отсекала головы другим, ломала ноги третьим. Вмиг перебила она, могучая, тех, что попались ей на глаза, так что останками их было усеяно все пространство вокруг баньяна, о владыка народов! Истребив ворон, сова преисполнилась ликования: сокрушительница врагов, она покарала недругов, как задумала.

Наблюдая то вероломное деяние, сотворенное совою в ночи, Драуни в одиночестве предался размышлениям, склоняясь к мысли совершить то же самое. «Этой птицей в побоище мне преподан урок. По моему разумению, пробил час истребления недругов. Ныне я оказался не в силах уничтожить решительных Пандавов, могучих воителей, вершащих теперь торжество; они достигли своей цели, а ведь в присутствии царя я обещал их уничтожить! Воину, когда он оказался в губительном для себя положении, подобно мотыль­ку, попавшему в огонь, воистину грозит погибель, нет сомнения! Тогда хитрос­тью можно добиться успеха и (учинить) великое истребление недругов. И тут пользе сомнительной большинство тех, что искушены в науке о пользе, предпочтут пользу несомненную. И как бы ни было то порицаемо, осуждае­мо, проклинаемо миром, так и следует поступать человеку, вершащему дхарму кшатрия. На каждом шагу несовершенные духом Пандавы прибегали ко всевозможным вероломным поступкам, что порицаются и проклинаются. По этому поводу известны два стиха, пропетые некогда теми, что размышляют о дхарме и, взыскуя справедливости во имя истины, истину эту провидят: " Войско врага надлежит сокрушать его недругу даже тогда, когда устало оно и раз­бито, или вкушает пищу, отступает или находится в своем лагере, будь это войско настигнуто сном среди ночи или главу потеряло убитым, даже если оружие у него разбито или расколото оно надвое"».

Вот так сын Дроны пламенный вознамерился умертвить в побоище спящих Пандавов вместе с панчалами. Укрепившись в жестоком своем наме­рении, поразмыслив минуту-другую, он разбудил спавших — дядю своего (Крипу) и Бходжу. Но те не нашлись, что ответить, и тогда, смутившись, он задумался на какое-то время, а затем, содрогаясь от плача, проговорил: «Царь Дурьодхана многосильный, единственный в своем могуществе, тот, ради ко­торого мы и ввязались в распрю с Пандавами, убит! Оказавшись в бою один против многих ничтожеств, воистину отважный предводитель одиннадцати ратей, был он сражен Бхимасеной. Низким Врикодарой совершено жестокое злодеяние, когда пнул он ногой его голову, над которой был совершен обряд помазания на царство! Кричали тогда панчалы, вопили и смеялись, ликуя, дули в сотни боевых раковин, били в барабаны. Громкий устрашающий рев вадитр, смешиваясь со звуками раковин, словно бы заполнил собою стороны света, разносимый ветром. Ржали кони, ревели слоны, слышались оглушитель­ные львиные кличи героев. Рождаясь в восточной стороне, раздавались взды­мающие (от ужаса) волоски на теле, звучные возгласы ликования, сопровож­даемые грохотом колесничных ободов. После того, как Пандавы учинили такое избиение соратников Дхритараштры, в великом побоище нас уцелело лишь трое. Те, что мощью были подобны тысячам слонов, искусно владея любым оружием, сокрушены сыновьями Панду, — я усматриваю в том пре­вратность Времени. Воистину, так теперь и должно произойти (как я на­думал) из-за того (их) деяния, таков (неминуемый) исход его, хотя соверши­лось (тогда) такое, что было (другим) совершить не под силу. И если не застлало вам разум ослеплением, скажите же, что может быть лучше для нас, когда (перед нами) стоит столь великая цель?!»

Такова в «Книге об избиений спящих воинов» великой «Махабхараты»первая глава.

Глава 2

Крипа сказал:

Все выслушал я, о могучий, ты имеешь причины так говорить. Услышь же теперь, о мощнорукий, что я скажу. Все люди подчинены двум воздей­ствиям — судьбы и собственных усилий, и нет ничего выше тех двух. Ус­пеха в делах невозможно достичь благодаря одной лишь судьбе, о достой­нейший, или же только одними своими усилиями: успех — в соединении их обоих. Все устремления, как низкие, так и высокие, подчиненные этим двум, всякий раз кажутся и связанными и не связанными с ними. Обрушивая дождь на гору, способствует ли урожаю Парджанья? Но если он орошает дождем возделанное поле, тогда не способствует ли он урожаю? И (человеческие) усилия, если судьба неблагоприятна, и судьба, если усилия не предпринима­ются, совершенно бесплодны, — разве тут есть выбор? Если же бог посы­лает дождь и поле возделано хорошо, то урожай будет богатым, — вот и удача для человека! Из тех двух судьба направленно действует по собственной воле, но мудрые, опираясь на свою искушенность, делают все же упор на человеческие усилия. Все цели, о муж-бык, достигаются людьми лишь благодаря (сочетанию) тех двух, выглядят ли (эти цели) требующими действия или бездействия. Человек, предпринимая усилия, достигает успеха благодаря (расположению) судьбы, и деятельный обретает тогда плоды своей деятельно­сти. Тогда как начинания людей мудрых, но лишенных (расположения) судьбы, выглядят в мире бесплодными, даже если они предпринимаются как должно.

Бездеятельные, те, что неразумны, осуждают действенные начинания людей, но мудрые не одобряют этого. Зачастую предпринятое действие выглядит на земле бесплодным, бездеятельность же оказывается действием с обиль­ными плодами зла. Если не предпринимающий усилий чего-то случайно и добивается, или же не добивается (цели) тот, кто действует, оба они лише­ны расположения судьбы. Мудрый способен выжить, бездеятельный же не может преуспеть в (достижении) счастья; в этом мире живущих мудрые предстают обычно устремленными к благу. Если мудрый и деятелен, но не пожинает плодов своих действий, никоим образом не подвергнется он оговору, ибо взыскует истины. Тот же, кто, не прилагая усилий, пользуется в этом мире плодами (положенными) за труды, подвергается осуждению, зачастую к нему испытывают вражду. Так вот, тот, кто, пренебрегая этим, действует вопреки (должному), обрекает себя на напасти, но не таков удел мудрых. Без человеческих усилий, а также без (благосклонности) судьбы, — без (сочетания) обоих этих истоков (любое) устремление будет бесплодным; тем более лишенное собственных усилий начинание человека не возымеет успеха. Тот, кто, совер­шив поклонение богам, устремляется к своим целям как должно, искушенный и наделенный умением, не подвергается бессмысленному урону. Ибо то устремление — надлежащее у того, кто почитает старших, советуется, что предпочесть, и следует доброму совету.

Всякий раз тому, кто приступает к действию, надлежит испросить (совета) у тех, что почитаются как старейшие: это в них главный корень его побуж­дения, в том, говорят, коренится успех. Тот, кто, вознамерившись действовать, выслушивает советы старших, вскоре обретает должный плод своих усилий. Человек безудержный и непочтительный, тот, что устремляется к своим це­лям, движимый страстью, гневом, страхом и алчностью, быстро лишается удачи. Та цель, к которой неосмотрительно, по безрассудству стремился Дурьодхана, алчный и недальновидный, не может осуществиться. Не считаясь с теми, чей разум устремлен к добру, держа совет с неправедными, затеял он распрю с превосходящими его по достоинствам Пандавами, хотя его и пытались ос­тановить. Крайне злобного нрава, издавна не способен был он к сострада­нию, мучился, когда рушился его замысел, ибо не следовал он советам дру­зей. Мы же послушались того нечестивца, оттого-то и пало на нас это ве­ликое страшное горе! Меня и теперь мучает эта беда, и, сколько ни думаю, не могу постичь разумом, в чем для меня теперь благо. А растерявшемуся че­ловеку должно спросить (совета) у мудрых друзей, и как ответят они на вопрос, так и следует поступить. Пойдем же все вместе к Дхритараштре и Гандхари, порасспросим, придя чуда, и многомудрого Видуру. Спросим о том, В чем для нас безусловное благо, и как скажут они, так и следует сделать, — вот в какой мысли я укрепился. Те люди, у которых не спорится дело от отсутствия предприимчивости, даже если они и прилагают усилия, наказаны судьбой, и нечего тут сомневаться!

Такова в книге «Об избиении спящих воинов» великой «Махабхараты»вторая глава.

Глава 3

Санджая сказал:

Выслушав благую речь Крипы, сообразную с дхармой и артхой, впал в тоску Ашваттхаман от (обрушившихся) бед, о великий царь! Сжигаемый отчаянием, словно пылающим огнем, вынашивая жестокий замысел, обратил он свою речь к обоим (своим соратникам): «Какой разум ни есть у человека, тот и хорош для него, и каждый доволен своим разумением. Ибо всякий считает себя наимудрейшим в мире, высокомерно возносит сам себя надо всеми, собственное разумение каждого покоится на благих речениях, иной же путь размышлений они порицают, а свой постоянно превозносят. Те, что мыслят сходно, объединенные тесной согласованностью побуждений, пребывают в довольстве друг другом и непрестанных глубоких размышлениях. Но какие бы ни были мысли в разное время у того же самого человека, столкнувшись с превратностью хода Времени, они начинают противоречить друг другу. Та или иная мысль рождается у думающих людей от невозможности (истинно­го) постижения, в особенности когда они наталкиваются на искаженное по­нимание.

Точно искусный лекарь, который, распознав соответствующим образом болезнь, составляет подходящее снадобье, чтоб успокоить (боль), о победонос­ный, так и люди размышляют над средствами достижения цели, исходя из собственного понимания (обстоятельств), но другие их порицают. В юнос­ти одни мысли смущают смертного, в зрелые годы — другие, в старости же его привлекают совсем иные размышления. А когда человек попадает в жестокую беду или же достигает такого вот успеха, мысли его, о Бходжа, меня­ются. У одного и того же человека в разное время возникают то одни, то другие мысли от перемены в понимании (происходящего), а ему это не по душе. Установив же, какой замысел, по его разумению, ему представляется верным, к тому он и тяготеет, тот и становится движущим в его начинаниях. Любой человек, о Бходжа, если решает, что именно есть для него благо, при­нимается действовать с воодушевлением даже тогда, когда эти действия изначально грозят ему смертью. Все люди, считая сообразным (происходяще­му) собственное его понимание, предпринимают различные усилия, считая, что именно в этом и есть благо. Вот что за мысль родилась у меня сегодня, выз­ванная бедой, — я возвещу вам ее, мою скорбь уносящую. Праджапати, сотворивший живущих, наделил их деятельностью, распределив ее в соответ­ствии с варнами, согласно единственному, главному для каждой из них ка­честву. Для брахмана (главное) — постоянное смирение, для кшатрия - высочайший воинский пыл, для вайшьи — умение, а для шудры — услуже­ние всем варнам. Не смиривший себя брахман неправеден, лишенный воин­ского пыла кшатрий — ничтожен, а неумелый вайшья порицается, как и шудра, отказывающийся от услужения.

Я рожден в достойном высокочтимом роду брахманов, но из-за нелепой судьбы вершу кшатрийскую дхарму. Если бы я, зная дхарму кшатрия, совер­шил величайшее деяние исходя из своей брахманской природы, я бы не счел это благом. Во время битвы у меня на глазах был убит отец мой, а при мне были тогда дивный лук и дивное оружие! Поэтому волей своею утвердив­шись в кшатрийской дхарме, я намерен теперь отправиться стезей царя (Дурьодханы) и отца моего многосветлого. Сейчас мирно заснут решительные панчалы, освободившись от снаряжения и доспехов, упоенные радостью (по­беды); нас же они мнят побежденными, уставшими от ратных трудов. А я нынче же совершу набег на их укрепленный лагерь, пока они спят в ночи на ложах в своем стане. Налетев на них в лагере, когда они забудутся мерт­вым сном, я уничтожу их подобно Магхавану, напавшему на данавов. Нынче же я уничтожу их всех во главе с Дхриштадьюмной подобно пылающему огню, охватившему лесной сушняк, а уничтожив панчалов, обрету наконец по­кой, о достойнейший! Я буду мчаться, уничтожая панчалов в бою, как сам Держащий в руке (лук) Пинаку — яростный Рудра, (уничтожающий) скот. В ярости уничтожив, изуродовав нынче всех панчалов, я обреку на страда­ния в битве и сыновей Пандавов. Нынче, когда я покрою землю телами панчалов, перебив их всех одного за другим, я исполню свой долг перед от­цом! Нынче я заставлю панчалов следовать тяжкой стезей Дурьодханы, Карны, Бхишмы, а также владыки синдху. Нынче же ночью, на самом ее исходе, я разобью голову царю панчалов Дхриштадьюмне, — так с силой (разбивают) голову скоту. Нынче же ночью заостренным мечом, о Гаутама, в битве я сокрушу спящих панчалов и сыновей Пандавов. Уничтожив в ночи рать пан­чалов, погруженную в сон, я буду счастлив нынче тем, что исполнил свой долг, о многомудрый!»

Такова в книге «Об избиении спящих воинов» великой «Махабхараты»третья глава.

Глава 4

Крипа сказал:

Самою судьбою, о неколебимый, порожден этот твой замысел: следует отомстить (Пандавам), и даже Тот, в чьей руке ваджра, не сможет тебя удержать. Мы оба вместе последуем за тобой на рассвете, но теперь ночь, поэтому освободись от доспехов и стяга и отдохни. Во всеоружии я последую за тобой, равно как и Сатвата Критаварман, когда ты, стоя на колес­нице, направишься в сторону недругов. Вместе с нами обоими завтра ты покараешь в бою врагов, о лучший из колесничных воинов, напав на панчалов с их приспешниками. Ты готов выступать (теперь же), но отдохни этой ночью. Ты давно, родной, бодрствуешь, так поспи, пока еще ночь. А отдохнув и приведя о порядок свои мысли, преодолев дремоту, ты встретишься в битве с противником, о даритель гордости, и истребишь его без сомнения. Тебя, о лучший из колесничных ратников, когда ты возьмешься за свое прекрасное оружие, никто из богов одолеть не сможет, даже сам сын Огня. Кто рискнет противостоять в бою, будь это сам Царь богов, сыну Дроны, выступившему в поход вместе с Крипой, в сопровождении Критавармана! Едва рас­светёт, мы, отдохнув, пробудимся и безжалостно уничтожим врагов. У тебя и у меня есть чудесное оружие, нет в том сомнения, и Сатвата (Критаварман) также - владетель великого лука, постоянно являющий свое искусство в сражениях.

Объединившись, родной, мы легко уничтожим в битве всех недругов, со­бравшихся вместе, и тем обретем великую радость. Но (сначала) ты отдох­ни спокойно, мирно поспи этой ночью. Мы — я и Критаварман — двое лучников, губителей недругов, вместе во всеоружии последуем за тобой, от­правляющимся в поход, когда ты, колесничный воин, стоя на колеснице, спешно тронешься в путь. Затем, достигнув их лагеря, ты возгласишь (в знак нача­ла) битвы свое имя и учинишь великое истребление противостоящим врагам А учинив им побоище на рассвете ясного дня, умиротворись, точно Шакра, погубивший великих асуров. Ты в силах одолеть в бою колеснич­ную рать панчалов, словно яростный Погубитель всех данавов — войско дайтьев. Тебе вместе со мной, охраняемому к тому же Критаварманом, не сможет противостоять, явившись воочию, сам могучий (Индра) Держащий в руке ваджру. Ни я, ни Критаварман, родной, ни за что не уйдем с поля бра­ни, не одолев Пандавов! А повергнув в битве низких панчалов вместе с Пандавами, мы все возвратимся назад или же, если нам суждено погибнуть в (бою), отправимся на небеса. На рассвете, о мощнорукий, мы, твои сорат­ники, (предстанем пред тобой) во всем снаряжении, о безупречный, — истинно говорю я тебе!

Когда дядя Драуни произнес, обращаясь к нему, эти благие слова, тот ответил, о царь, в гневе вращая глазами: «Разве может заснуть страдающий, тот, кто горит нетерпением, кто только и думает, что о своей цели, и вожделеет (от­мщения)! Смотри — сошлись сейчас у меня все эти четыре (свойства), а ведь и одно из четырех могло бы лишить меня сна до рассвета. А что такое отча­яние в этом мире! Как вспомню об убийстве отца, так сердце мое тотчас воспламенится, не зная покоя ни ночью, ни днем. Едва лишь (подумаю), как был убит злодеями мой отец прямо у тебя на глазах! Все это разрывает мне сер­дце. Разве может такой, как я, услышав крик панчалов: „Дрона убит! ", — прожить в этом мире хотя бы мгновение! Я не вынесу жизни, если не умертвлю в бою Дхриштадьюмну; ему и панчалам, его приспешникам, суждено быть убитыми за то, что погубили моего отца! У какого даже (самого) жестокого человека не запылало бы сердце, если бы он услышал, как я, рыдания царя (Дурьодханы) с перебитыми бедрами! У какого даже (самого) безжалостного человека не исторглись бы слезы из глаз, если бы он услыхал слова, подобные тем, что (произнес) царь с перебитыми бедрами! То, что он, мой сподвижник, повержен, а я остался в живых, умножает мое горе, — так водный поток (на­полняет) океан. Лишь на этом одном сосредоточены мои помыслы так от­куда мне ждать сна и покоя! Тех, что охраняемы Васудевой и Арджуной, я считаю неодолимейшими даже для самого Махендры, о дядюшка, и все же никак не в силах удержаться от того, что нам надлежит совершить! Не вижу в этом мире никого, кто бы мог отвратить меня от этой цели. Таково решитель­ное мое намерение, и это я почитаю для себя благом. Когда посланцы мне со­общили, что друзья мои повержены и победили Пандавы, сердце мое словно бы запылало. И лишь учинив теперь же истребление недругам, пока они спят (мир­ным) сном, я отдохну и засну, избавившись от (снедающей) меня лихорадки».

Такова в книге «Об избиении спящих воинов» великой «Махабхараты» четвертая глава.

Глава 5

Крипа сказал:

Скудоумный человек, не смиривший своих чувств, даже если он и желает услышать (совет), не способен уразуметь полностью, в чем для него состоят долг и польза, — вот мое мнение. Равно как и мудрый, если не приучает себя к смирению, все равно никак не может постичь, в чем смысл его долга и пользы. Мудрый же человек, смиривший свои чувства и к тому же гото­вый услышать (совет), способен познать все, что предписано, и не восстает против того, что принято. Непокорный, злодушный грешник вызывает к себе презрение; отринув благое предначертание, он совершает много злых дел. Если есть у него покровители, они добросердечно пытаются отвратить его от зло­деяния, и тот, кто способен остановиться, осенен Лакшми; оттого же, ко­торый отступить неспособен, Лакшми отворачивается. Друг может его (от­говорить), подобно тому, как всячески урезонивают того, кто утратил разум, но если он не в силах (этого сделать), тот погибает. Именно так мудрые, сколько хватает сил, вновь и вновь пытаются воспрепятствовать тому, кто умен и им дорог, если он намерен сотворить злодеяние. Поэтому, устремив к добру свои помыслы, обуздай себя и сделай, родной, как я говорю, чтобы впоследствии не страдать! Не почитается в мире согласным с дхармой убиение спящих, так же как тех, что сложили оружие, сошли с колесниц и отпустили на волю коней, тех, что говорят: «Я в твоей власти» — и обращаются к тебе за защитой, тех, что (в знак траура) распустили свои волосы, и тех, чьи кони убиты. Сей­час в ночи уснут спокойно, мертвым сном, как преты, о могучий, освободив­шиеся от доспехов панчалы, и тот бесчестный человек, который посмеет напасть на них, когда они в таком положении, непременно ввергнется в Нараку — глубокую, огромную и бездонную. Ты слывешь лучшим на свете среди зна­токов всяческого оружия, и нет на тебе в этом мире ни малейшего прегре­шения. Ты, солнцу подобный, когда солнце взойдет на заре, на виду у всего су­щего одолеешь в бою недругов. Не пристало тебе делать, что порицается, что ляжет пятном на тебя, красным на белом, — вот мое мнение.

Ашваттхаман сказал:

Все это так, как ты говоришь, дядюшка, но здесь я вынужден настоять на своем, ибо прежде они сотни раз преступали ту заповедь. У тебя на глазах, на виду у (царей) хранителей земли Дхриштадьюмной в бою был сражен мой отец в то время, как он отложил оружие. И Карна, лучший из колесничных воинов, на великую нашу беду, был убит Владетелем лука Гандивы (Арджуной), когда колесо его колесницы увязло (в расселине). И Бхишма тоже был убит, безоружный, Владетелем лука Гандивы, пустившим пред собой Шикхандина, в то время как сын Шантану сложил оружие. И Бхуришравас, великий лучник, под крики хранителей земли убит был в бою Ююдханой, в то время как он предавался посту. И Дурьодхана на глазах у хра­нителей земли был вопреки дхарме повержен палицей Бхимы, сойдясь с ним в бою. Окруженный один множеством великоколесничных воинов, тот муж-тигр вопреки дхарме был сражен Бхимасеной. С тех пор, когда я услышал, как рыдал царь с перебитыми бедрами, — о том мне рассказали свидетели, — сердце мое разрывается! Почему ты так же не порицаешь злодеев-панчалов, столь (часто) нарушавших дхарму, преступавших заповеди, попиравших все правила?! Этой же ночью я уничтожу панчалов, что погубили моего отца, пока они спят, и пусть потом буду рожден червем или молью. И я поспешу теперь же это исполнить; раз уж такое задумано, могу ли я спать спокойно, когда нетерпение снедает меня! В мире не родился еще такой человек и не будет такого, чтобы смог отвратить меня от задуманного — того, как их погубить!

Санджая сказал:

Сказав так, сын Дроны, пылающий (яростью), повелел, о великий царь, для себя одного запрягать коней, чтобы направиться в сторону недругов. Ему сказали великие духом Бходжа и (Крипа) Шарадвата: «Для чего же ты снарядил колесницу, какой замысел намерен исполнить? Разделяя твои ус­тремления, мы выступаем с тобой, о муж-бык, на радость нам то или на горе, — ты не можешь в нас усомниться!» Ашваттхаман же, разъяренный, помня о том, как отец был убит, открыл им обоим истину — что именно он вознамерился совершить: «Убив сотни тысяч воинов острыми стрелами, мой отец был сражен Дхриштадьюмной, в то время как он отложил оружие. И я (прибегну) к такому же злодеянию — сражу злодея, сына панчалийского царя (Дхриштадьюмну), когда он лишен доспехов. Не достигнет злодей-панчала тех миров, что завоевываются в бою оружием, если будет убит мною так, как убивают скот, — вот о чем мои помыслы! Поскорей надевайте доспехи и с мечами, натянув луки, следуйте за мной, стоя на лучших из колесниц, о губители недругов!» С этими словами, встав на колесницу, направился он в сторону недругов, а Крипа и Сатвата Критаварман, о царь, последовали за ним. Те трое, продвигаясь к (стану) врагов, блистали, точно разгоревшиеся (огни) — уносители жертвы во время яджни, когда возливают жертвенное масло. Они достигли лагеря, погруженного в сон, о могучий, но, приблизившись к входу, Драуни остановил свою прекрасную колесницу.

Такова в книге «Об избиении спящих воинов» великой «Махабхараты»пятая глава.

Глава 6

Дхритараштра сказал:

Увидев, что Драуни остановился у входа (в лагерь), как поступили тогда Бходжа и Крипа, — поведай мне, о Санджая!

Санджая сказал:

Позвав с собой Критавармана и великоколесничного воина Крипу, обуянный яростью Драуни приблизился ко входу в лагерь (Пандавов). Увидел он там существо, огромное телом, сиянием подобное солнцу и месяцу, — (при виде) его волоски на теле вздымались (от ужаса); стояло оно, загораживая собою вход. Облаченное в тигровую шкуру, было оно обильно покрыто кро­вью; черная шкура оленя покрывала его, а вместо брахманского шнура его обвивала змея. Множеством далеко простирающихся мощных рук взды­мал он разного рода оружие, а на них вместо браслетов были подвязаны огромные змеи; изо рта у него вырывались гирлянды пламени. Лик его с разверстым ртом был грозен, страшный своими клыками, отмеченный тыся­чами сверкающих глаз. Ни облик его, ни одеяние описать невозможно, но при виде его, несомненно, даже горы могли бы рассыпаться в прах. Изо рта его, из ноздрей и ушей, из тысяч глаз то и дело исторгались мощные языки пла­мени. И тут из лучей этого пламени изошли сотнями тысяч хришикеши, держащие боевые раковины, диски и палицы.

Увидев такое диво — существо, повергающее в ужас мир, Драуни при­нялся бестрепетно осыпать его ливнем чудесного оружия. Но то огромное существо поглотило пущенные Драуни стрелы, точно огонь Вадавамукха — валы океанских вод. Ашваттхаман же, увидав, что потоки его стрел не дос­тигли цели, метнул (в недруга) с колесницы копье, подобное пылающей ла­вине огня. Но, ударившись о то (существо), колесничное копье с пылающим наконечником раскололось, — как будто, столкнувшись с солнцем, огромный метеорит низринулся с небес в конце юги. Тогда (Драуни) спешно извлек из ножен, — словно отливающую блеском змею из норы, — дивный меч с золотой рукоятью, сияющий, как небеса. Когда искусный воин нанес удар тому существу своим прекрасным мечом, тот, едва коснувшись его, изогнулся, точ­но стебелек хлопчатника. Тут разъяренный Драуни пустил в него пылающую палицу, подобную Индрову знамени, но существо и ее поглотило. И тогда, исчерпав все оружие, (Драуни) огляделся по сторонам и увидел, что все про­странство вокруг, без малейшего промежутка, покрыто джанарданами. Узрев то чудо из чудес, лишившийся оружия сын Дроны произнес в от­чаянии, вспоминая слова Крипы: «Кто не слушается друзей, которые говорят во благо ему, даже если он этого не приемлет, тот страдает, оказавшись в беде, как я, пренебрегший (советами) вас обоих! Кто, преступая нерушимые запо­веди шастр, решается на убийство, тот, сворачивая с праведного пути, сту­пает на путь дурной. Против коровы, брахмана, царя или женщины, против друга, матери и наставника, против старого, малого, недвижимого и слепого, против спящего, перепуганного, поднимающегося с места, против безумного, хмельного и пребывающего в забытьи нельзя применять оружие, — имен­но этому прежде всегда учили мужей наставники. Поэтому я, свернув с из­вечной стези, предписанной шастрами, действуя так — вопреки (предназна­ченному) пути, оказался в жестокой беде! Такую беду жесточайшей считают мудрые: нагрянув, она способна отвратить, повергнув в ужас, от самого вели­кого замысла. И кто в этом мире способен совершить невозможное лишь с помощью силы! Известно же, что человеческие усилия никак не весомее, чем судьба. Если уж вершащему свое дело судьба не способствует, такой чело­век, свернув с праведного пути, попадает в беду. Мудрые говорят здесь о неведомой преграде, которая отвращает от какого бы то ни было действия, повергая в ужас. За строптивость мою настиг меня этот страх, а ведь сын Дроны никогда не поворачивал вспять в бою! А то величайшее существо — словно бы воздетый жезл судьбы, и как я ни обдумываю со всех сторон (происшедшее), не могу постичь этого. Конечно же это жестокий плод мое­го низкого замысла, что повернул меня против дхармы, предстал теперь этой преградой, и самою судьбой было назначено мне отступить в бою. Никогда, никаким путем невозможно избегнуть судьбы! И потому я обращаюсь теперь за покровительством к могучему Махадеве, он и подвигнет меня повергнуть этот грозный жезл судьбы. (Я) взываю к Капардину, Богу богов, Супругу Умы с гирляндой из черепов, к Рудре, Харе, Носящему в глазах Бхагу! Тот бог превзошел (всех) богов своим подвижничеством и геройством, потому и обращаюсь я за покровительством к Жителю гop, Держателю трезубца»..

Такова в книге «Об избиении спящих воинов» великой «Махабхараты»шестая глава.

Глава 7

Санджая сказал:

С этими мыслями сын Дроны, о владыка народов, покинул колесницу и замер смиренно в мысленном сосредоточении.

Драуни сказал:

Грозному Стхану, Шиве-Рудре, Шарве, Ишане, Ишваре, Жителю гор, богу — подателю даров, Бхаве, извечному Бхаване, Синешеему, нерож­денному, Шакре, Кратхе, разрушителю жертвоприношения Харе, Вишварупе, Вирупакше, Супругу Умы, имеющему множество проявлений, пребы­вающему в местах сожжения трупов, горделивому и могучему властителю мощных ганов, держателю палицы с черепом на конце, бритоголовому брахмачарину с косицею на затылке, Сокрушителю Трипуры, — вот кому принесу я себя в жертвенный дар, с мыслями, не к добру обдумываемыми, неисполнимыми, скудоумными! К воспетому, воспеваемому, к тому, кого должно воспевать гимнами, к неотвратимому, облаченному в шкуру, кроваво-алому, Синегорлому, неприкосновенному, не знающему преград, к Шукре, Всесозидателю, Брахману, брахмачарину, к вершителю обетов, постоянно подвижничающему, беспредельному, к тому, кто есть стезя для подвижничающих, к властителю ганов, предстающему во множестве обликов, к Треокому, ми­лому его свите, к лику которого устремляются взоры предводителей ганов, к возлюбленному сердца Гаури, отцу Кумары коричнево-красному, к Тому, чья вахана — отборный бык, к носящему тело как одеяние, безмерно гроз­ному, посвятившему себя украшению Умы, к высшему, высочайшему из выс­ших, превыше которого нет никого, носителю лучшего оружия со стрелами, к пребывающему в далеком южном краю богу в доспехах из золота, укра­шенному тиарой месяца, — в глубочайшем самососредоточении обращаюсь я к этому богу за покровительством! Да преодолею теперь я эту жестокую неодолимую напасть, принеся в жертву пречистому чистый жертвенный дар — все (мое) существо!

Как только стало известно, что он устремил свои помыслы к самоотре­чению, пред ним, великим духом, возник золотой алтарь. В том алтаре, о царь, воссияло тогда яркое солнце, заливая сияющими потоками небеса, поднебе­сье, основные и промежуточные стороны света. Появились тут (существа) с пылающими глазами на лицах, со множеством ног, рук и голов, слоноподоб­ные, похожие на горы, с огромными пастями, напоминающие собак, кабанов и верблюдов, коней, шакалов и крокодилов, с мордами медведей и кошек, схо­жие с тиграми и леопардами, с вороньими клювами, лягушачьими ртами, с клювами попугаев, с пастями могучих удавов, с гусиными клювами, отлива­ющие белизной, с клювами дятлов и голубых соек, о бхарата, с черепашьими ртами и пастями крокодилов, дельфинов, с огромными пастями макаров, мордами аллигаторов, с львиными мордами, клювами кроншнепов или же голубиными, с клювами горлиц и водоплавающих, с ушами-руками, тысяче­глазые шатодары, лишенные плоти, кукушкоголовые, с клювами ястребов, о царь-бхарата, и безголовые, наводящие ужас медвежьими мордами, с горящими глазами и языками, с огненными пастями, с бараньими мордами, о царь, иные же — козлоголовые, подобные морским раковинам, раковиноголовые, с ушами-раковинами, обвешанные гирляндами раковин, исторгающие вопли подобно реву боевых раковин, с косицами на затылке и пятью прядями, обритые наголо, поджарые, четырехзубые и четырехъязыкие, с ушами-пиками, увенчанные тиарами, с венцами на головах, о Индра царей, кудрявоволосые, с тюрбанами и диадемами, иные — с зачаровывающими лицами, в украшениях, с ожере­льями из белых и голубых лотосов, в убранстве из лилий, — было их сотни тысяч, наделенных величием духа.

В руках у них были шатагхни и диски, о бхарата, держали они нагото­ве булавы, арканы и бхушунди, вооружились они и палицами. С привязанными за спиной колчанами, полными всевозможных стрел, со стягами и флаж­ками, с боевыми колокольцами и топорами, исполненные ратного пыла, воз­девали они огромные арканы, держа дубинки, вооружившись брусами, с ме­чами в руках. Их тиары вздымались змеями, и браслетами на предплечьях у них были тоже могучие змеи, — столь удивительным было их снаряжение. Покрытые пылью, измазанные илом, все в белых венках и одеждах, с сини­ми и красноватыми телами и бритыми лицами, сияющие золотом, они, торже­ствуя, оглашали ряды своих сподвижников звуками боевых раковин и (ба­рабанов) бхери, мриданга, джхарджхара, анака и гомукха. Одни пели, другие плясали, повсюду снуя, двигаясь, многосильные, то плавно, а то скачками. Они носились, быстрые, неистовые, с развевающимися по ветру волосами, то и дело издавая вопли, будто могучие слоны во время истечения мады. Грозные, с копьями и пиками в руках, в разноцветных одеждах и ярких гирляндах, ума­щенные благовониями, они наводили ужас своим видом. С браслетами на предплечьях, сверкающими драгоценными камнями, с воздетыми руками, от­важных губителей недругов, нападающих на тех, кто им по силам и кто не по силам, сосущих кровь и жир, пожирающих плоть и внутренности, с вих­рами на головах, ушастых, тощих и с кринкоподобными животами, малорослых и высоченных, мощных, приводящих в трепет, ужасных, с черными отвисши­ми губами, с огромными «шарами» на черенке детородного органа, в разно­образных многоценных тиарах, бритых и с косицами, тех, что на земле мог­ли бы сотворить небо вместе с луной, планетами и созвездиями, тех, что спо­собны (полностью) истребить все сущее четырех видов, тех, что навек отри­нули страх, подчиняясь лишь излому бровей Хары, тех, что достигают цели, делая что им заблагорассудится, тех, что властвуют над владыками троемирия, тех, что исполнены радости постоянного благоденствия, тех, что владеют Словом и не ведают зависти, тех, что, обретя восьмеричную власть, не испытывают изумления, но чьим деяниям изумляется постоянно сам Бхагаван Хара, — этих своих (почитателей)-бхактов, постоянно ублаготворяемый их почтительными мыслями, речами и действиями, он охраняет, точно родных сыновей, мыслью, речью и действием. Иные из них, злобные, непрестанно сосущие кровь и жир недругов-брахманов, те, которые постоянно пьют сому, что состоит из двад­цати четырех частей, постижением Вед, соблюдением брахмачарьи, подвиж­ничеством и самообузданием ублаготворив Держателя трезубца, пришли к единению с Бхавой. Бхагаван Махешвара, властвующий над прошлым, на­стоящим и будущим, вместе с Парвати и теми, что ему преданы, повелева­ет сонмами бхутов.

На все лады оглашая окрестности громами кличей и взрывами хохота, воспевая хвалу Махадеве, изливая сияние, двинулись они, сверкающие, к Ашваттхаману с намерением укрепить могущество великого духом Драуни. Желая испытать его воинский пыл, обуреваемые жаждой увидеть (избиение) спящих, собрались отовсюду сонмища бхутов, — ужасные видом, держали они в ру­ках страшные грозные брусы из железа, пылающие головни, пики и копья. Одним видом своим они могли бы повергнуть в ужас все троемирие, но многосильный (Драуни) при виде их не испытал и смятения. И вот Драуни с луком в руках, подвязав защитный ремень и наперстки, сам приуготовил себя в качестве жертвенного дара. В том обряде, о бхарата, поленьями были луки, фильтрами —острые стрелы, а его собственным жертвенным подно­шением — он сам. Пламенный сын Дроны, обуянный великим гневом, (про­изнеся) заклинание, положенное при возлиянии сомы, приступил к принесе­нию себя в жертву. Восславив Рудру, чьи деяния грозны, неколебимого в грозных деяниях, он так сказал ему, великому духом, сложив у груди ладони: «Я, рожденный в роду Ангирасов, приношу себя в жертву огню, — прими же мое подношение, о Бхагаван! (Оказавшись) в беде, с (любовью)-бхакти к тебе, о Махадева, Атман вселенной, в глубочайшем самососредоточении я предаю себя в твои руки! Ибо в тебе все сущее и ты во всем сущем, на тебе зиждется единство важнейших гун. О могучий защитник всего сущего, прими меня, бог, предстающего пред тобою жертвенным подношением, раз бессилен я перед недругом!» С этими словами ступил Драуни на пылающий алтарь и с отрешенной душой, поднявшись, вошел в огонь, что оставляет черный след. Увидев, что он, воздев руки, застыл недвижимо, являя собой жертвенный дар, Бхагаван Ма­хадева произнес улыбаясь: «Преданностью истине, чистотой, стойкостью и самоотречением, подвижничеством и верностью обету, смирением и любовью, умом и речами, как должно, ублаготворил меня Кришна, неутомимый в под­вигах, и потому нет для меня другого, кто был бы мне так же сильно дорог, как Кришна. Желая выказать ему почтение и чтоб испытать тебя, тщатель­но оберегал я панчалов, прибегая к многочисленным уловкам. Оберегая панчалов, явил я ему свое расположение, но они настигнуты Временем, и не жить им теперь!» Сказав так великому лучнику, Бхагаван принял свой телесный облик и даровал ему прекрасный сверкающий меч. И когда явился ему Бхагаван, (герой) вновь воссиял (ратным) пылом и благодаря пламенности духа, сотворенной тем богом, обрел воинское величие. Невидимые бхуты и ракшасы сбежались к нему, когда он, — воочию сам Ишвара, — высту­пал по направлению к лагерю недругов.

Такова в «Книге об избиении спящих воинов» великой «Махабхараты»седьмая глава.

Глава 8

Дхритараштра сказал:

Когда великоколесничный сын Дроны направился к лагерю, не пытались ли повернуть вспять, обуянные страхом, Крипа и Бходжа? Не были ли они остановлены, замеченные жалкой охраной, не отступили ли, великоколесничные, полагая, что не одолеть (им недругов)? А может, разгромив тот лагерь и уничтожив сомаков и Пандавов, оба они удалились высочайшим путем, на который (ступил) в битве Дурьодхана. Или же, может, они, убитые панчалами, покоятся на земле, или ими обоими содеяно то деяние, — поведай, Санджая!

Санджая сказал:

Когда великий духом сын Дроны подошел к тому лагерю, Крипа и Критаварман остановились у ворот. Ашваттхаман же, видя, что те великоколесничные воины колеблются, медленно и торжественно произнес, о царь, такие слова: «У вас достало решимости извести всю кшатру, так стоит ли гово­рить об остатках воинства, тем более если оно погружено в сон! Я ворвусь в этот лагерь, мчась наподобие Времени, так что ни один человек не уйдет от меня живым!» С этими словами Драуни, отринув страх, миновал ворота и вступил в обширный лагерь Партхов. Проникнув туда, он, мощнорукий, осмотрелся и медленно двинулся к тому месту, где возлежал Дхриштадьюмна.

Те же (воины), завершив великий (ратный) труд, крайне утомленные битвой, спали спокойным сном в окружении воинства. И вот, приблизившись к месту, где находился Дхриштадьюмна, Драуни увидал пред собою, о бхарата, Панчалью спящим на широком ложе из белого полотнища, убранном бо­гатыми покрывалами, украшенном изысканными цветочными гирляндами, благоухающем ароматами душистых порошков и воскурений. О владыка земли, пинком он разбудил того великого духом (воина), возлежавшего на ложе и спавшего глубоким безмятежным сном! Безмерный душою, тот, еще не остыв после боя, очнулся от толчка ногой, приподнялся и узнал великоколесничного воина, сына Дроны. А многосильный Ашваттхаман, едва тот привстал на ложе, руками стянул его за волосы и придавил к земле. С силой притиснутый им, о бхарата, охваченный со сна внезапным ужасом, Панчалья не мог и шевельнуться. Наступив ногой ему на горло и на грудь, о царь, вознамерил­ся (Драуни) убить его, как (убивают) жертвенное животное, а тот содрогался и кричал. Вот (Панчалья), царапая ногтями Драуни, сдавленно произнес: «О сын наставника, не медли — убей меня, но только лишь оружием! Тогда благодаря тебе я попаду в благословенные миры, о лучший из людей!» Ус­лышав эти невнятно произнесенные слова, Драуни сказал: «Не существует миров для убийцы наставника, позорище рода! Поэтому ты, злоумный, не сто­ишь того, чтобы быть убитым оружием!» С этими словами он, точно лев на разъяренного слона, в ярости (набросился) на того героя, жестоко избивая его ногами во все жизненно важные точки тела

От предсмертных криков героя, о великий царь, проснулись женщины, что были в его покоях, и его стража. Увидев мощного (Драуни), являвшего не­человеческую дерзость, они приняли его за бхута, от ужаса не в силах вымол­вить ни слова. Отправив (героя) таким способом в обиталище Ямы, (Дра­уни), исполненный ратного пыла, взошел на прекрасную колесницу и двинулся прочь. Покидая то место, о царь, кличем огласил он окрестности и помчался, могучий, на колеснице по лагерю, исполненный решимости уничтожить недру­гов. Едва сын Дроны, великоколесничный воин, удалился, женщины вместе со всеми стражниками подняли крик. Увидев, о бхарата, что царь Дхриштадьюмна убит, принялись стенать кшатрии, исполненные отчаяния. Привлечен­ные их криками, быки-воины стали быстро прилаживать мечи, вопрошая: «Что это?!» А женщины, о царь, завидев Бхарадваджу, в трепете взывали сдав­ленными голосами: «Поспешите скорей! Ракшаса то или человек, мы не знаем; вот он стоит, поднявшись на колесницу, это он убил царя панчалов!» Тогда те первые среди воинов быстро окружили (Драуни), но он, едва они подошли, разметал их всех оружием Рудры. Убив и Дхриштадьюмну, и его сподвижников, увидел он невдалеке спящего на своем ложе Уттамауджаса. С силой наступив ему ногой на горло и на грудь, так что тот зашел­ся криком, он погубил и этого сокрушителя недругов. Тут подоспел Юдхаманью, думая, что (воин) убит ракшасом, и, подняв свою палицу, стремительно поразил Драуни в самое сердце. Но, бросившись на него, тот схватил и по­валил его на землю, а затем убил и его, дрожащего, как убивают (жертвен­ный) скот. После того как герой умертвил его, ринулся он на других великоколесничных воинов, о Индра царей, которые были погружены в сон, там и тут (настигая) их, трепещущих и дрожащих, подобно тому, кто поставлен убивать скот для жертвоприношения. Затем, искусный в сражении мечами, он выхватил свой меч и принялся рубить на части других (людей) поодиночке, прокладывая себе путь. Потом, заметив отряд воинов, он мгновенно истребил всех тех, что составляли его ядро, пока они все, усталые, спали, отложив оружие.

Лучшим из мечей разил он воинов, коней и слонов, по всему телу его стру­илась кровь, и был он подобен Антаке, сотворенному Временем. Трижды Драуни оросила кровь: из содрогающихся (тел), с воздетого меча и во вре­мя самого удара; словно бы нечеловеческим был облик его, окропленный кровью, когда он разил (врагов) сверкающим мечом, сея величайший ужас.

Пробудившиеся ото сна (воины), оглушенные шумом, взирали друг на друга, а завидев Драуни, пришли в смятение. Кшатрии, сокрушители недругов, при виде такого его облика зажмуривали глаза, принимая его за ракшаса. Устрашающий видом, он несся по лагерю подобно Времени и наконец увидал сыновей Драупади и сомаков, тех, что остались в живых. Встревожен­ные шумом, сыновья Драупади, великоколесничные воины, услыхав, что убит Дхриштадьюмна, взялись за луки и бесстрашно, о владыка народов, осыпали Бхарадваджу множеством стрел. Затем, пробудившись от шума, Шикхандин и прабхадраки обрушили стрелы на сына Дроны. Но Бхарадваджа, уви­дев, что те дождем изливают потоки стрел, издал мощный клич, вознамерив­шись уничтожить неодолимых (воинов). Затем, помня о том, как был убит отец его, в неистовой ярости он соскочил с колесницы и стремительно ринулся (на врага). Могучий (воин), схватил он огромный щит, украшенный тысячей лун, и дивный тяжелый меч, отделанный золотом, и, устремившись к сыновьям Драупади, помчался с мечом по полю брани. И вот этот муж-тигр поразил в бою Пративиндхью прямо в живот, и тот, о царь, пал замертво. Тогда пла­менный Сутасома, поразив копьем Драуни, вновь ринулся на сына Дроны с воздетым мечом, но тот бык-муж отсек Сутасоме руку вместе с мечом, а затем нанес ему удар в бок, и тот рухнул с пробитым сердцем.

Тут отважный Шатаника, сын Накулы, подняв обеими руками колесничное колесо, с силой бросил его (Ашваттхаману) в грудь. А тот дваждырожденный, едва Шатаника выпустил колесо, нанес ему такой удар, что тот в беспамятстве рухнул на землю, и тогда (Драуни) отсек ему голову. Вот Шрутакарман, схватив железный брус, ринулся на Драуни и мощно уда­рил его слева в лоб, но тот прекрасным мечом нанес Шрутакарману удар в лицо, так что он замертво пал на землю с изуродованным лицом. На шум к Ашваттхаману ринулся мощнолукий герой Шрутакирти и осыпал его ливнями стрел, но тот, щитом отразив ливни его стрел, отсек ему от тела свер­кающую серьгами голову. Тогда Погубитель Бхишмы вместе со всеми прабхадраками принялся отовсюду мощно разить героя разнообразными стре­лами и наконец вонзил ему прямо между бровей стрелу с каменным наконеч­ником. Но многосильный сын Дроны, охваченный яростью, настиг Шикхандина и мечом разрубил его надвое. Убив Шикхандина, губитель недругов, обуянный гневом, стремительно бросился тогда к прабхадракам и налетел на остатки воинства Вираты. И где ни встречал он, многосильный, сыновей, внуков, союзников Друпады, тут же учинял им жестокое избиение. Каких бы иных мужей ни настигал Драуни, искушенный в «путях меча», он всякий раз рубил их своим мечом.

Черная, с красными глазами и пастью, в красных гирляндах, разрисованная красной мазью, облаченная в красные одежды, с арканами в руках, вих­растая, явилась им воочию Ночь Смерти, с хохотом надвигаясь (на них), грозными арканами опутывая людей, коней и слонов, влача за собой опутанных арканами бесчисленных претов с лишенными волос головами. И в иные ночи, о достойный, те лучшие из воинов видели, как она увлекает за собой погруженных в сон и как Драуни постоянно несет погибель (воинам). Как только разгорелась битва меж ратями куру и Пандавов, с тех самых пар являлось им, как и Драуни, это видение. Прежде обреченных судьбою на смерть, исторгая грозные кличи, сокрушал теперь Драуни, приводящий в трепет все сущее. Вспоминая картину минувшего, те герои, настигнутые судьбой, ду­мали: «Вот оно — то самое!» От шума проснулись сотни тысяч лучников в лагере сыновей Панду, и тогда одному он отсек обе ноги, другому — бедро, иным раздробил бока, точно созданный Временем Антака. Вся земля, о могучий, была устлана тяжко страдающими, жестоко истерзанными, крича­щими (воинами), затоптанными слонами и конями; слышались восклицания: «Что это? Кто это? Что за шум? Что же такое делается?!» Так Драуни явился тогда для них Антакой.

Лучший из воинов, Драуни отправлял в обиталище Смерти перепуганных сторонников Пандавов, а также сринджаев, оставшихся без оружия и во­инского снаряжения. Трепеща пред его оружием, объятые ужасом, они вска­кивали, ослепшие ото сна, но там и тут падали вновь, лишившись сознания. Со скованными неподвижностью бедрами, утратившие в растерянности силы, дрожащие; они, громко вопя, давили друг друга. И тут Драуни, снова встав с луком в руках на грозно грохочущую колесницу, стрелами принялся отправ­лять других в обиталище Ямы. И вновь достойнейших из мужей, что насту­пали издалека, и других героев, которые шли против него, он предавал во власть Ночи Смерти. Так он носился (по лагерю), давя недругов своей колесни­цей, осыпая их ливнями всяческих стрел. Драуни мчался с ярко сверкавшим щитом, украшенным сотнями лун, и мечом цвета неба; опьяненный побоищем, он поверг в смятение лагерь, о Индра царей, — так слон (возмущает покой) огромного озера. Поднимались от этого шума, о царь, забывшиеся сном во­ины и, терзаемые ужасом, спросонья бежали кто куда. Иные рыдали беззвучно, (другие же) кричали что есть сил, не находя ни оружия своего, ни одежды. Некоторые, простоволосые, даже не узнавали друг друга; одни вскакива­ли в ужасе, другие брели наугад, кое-кто ронял испражнения, а кто-то исте­кал мочой.

Кони, слоны, о Индра царей, порвав привязь, налетали один на другого, производя великое смятение. Иные мужи в страхе льнули к земле, а кони и слоны давили их, падающих. В то время, как это происходило, доволь­ные ракшасы громко вопили от радости, о муж-бык, лучший из бхаратов! Сонмища бхутов, о царь, охваченные ликованием, подняли крик, так что мощ­ный шум заполнил собой все стороны света и небеса. Заслышав эти тре­вожные звуки, слоны и кони без наездников принялись носиться по лагерю, топча людей. Пыль, поднятая ногами бегущих, удвоила темноту ночи в лагере. Когда опустилась такая тьма, люди повсеместно впали в безумие, так что отцы не узнавали своих сыновей, а братья — братьев. Слоны, налетая на слонов, и кони без седоков — на коней, сбивали друг друга, калечили и топтали, о бхарата! Изувеченные, они на бегу сталкивались друг с другом и, обрушивая противника наземь, затаптывали и убивали его. Обезумевшие, еще во власти сна, окутанные тьмою, люди истребляли своих же, понуждаемые Временем. Стражники покидали ворота, а главы отрядов — тех, кто был у них под началом, и безрассудно устремлялись прочь, убегая что было сил.

Истребляемые, они и тогда не узнавали друг друга, восклицая: «Отец мой! Сын!» — судьбою лишенные разумения, о могучий! Разбегаясь в разные стороны, покидая своих родных, люди взывали друг к другу, (выкликая) свои родовые имена. Иные лежали на земле, издавая горестные возгласы, а сын Дроны, опьяненный боем, заметив, убивал их. Некоторые из кшатриев, истребляемых на каждом шагу, подавленные ужасом, в безумии устремлялись прочь из лагеря, но едва они, дрожащие, пытаясь уцелеть, выбирались наружу, у входа в лагерь их убивали Крипа и Критаварман. Они не упускали нико­го, хотя те были без оружия, доспехов и снаряжения, простоволосы, держали у груди просительно сложенные руки и, содрогаясь от ужаса, падали ниц. Ни один из выбравшихся за пределы лагеря не был отпущен теми двумя — Крипой и злоумным Хардикьей, о великий царь! Они же, стараясь доста­вить сыну Дроны еще большее удовольствие, с трех сторон наслали на ла­герь (огонь), Пожирателя жертв. Ашваттхаман, радость отца, носился с мечом в умелых руках по освещенному (пламенем) лагерю, о великий царь! Лучший из дваждырожденных, этим мечом он разлучал с жизнью героев — как тех, что ему противостояли, так и других, убегавших. Иных же воинов отважный сын Дроны в ярости рассекал надвое своим мечом, обрушивая их наземь, — точно (срезал) стебельки сезама.

Земля, о бык-бхарата, была устлана павшими — лучшими из воинов, (от­борными) конями и слонами, кричавшими в смертной муке. Когда пали за­мертво тысячи людей, возникли во множестве (безглавые) кабандхи, что вздымались и падали. (Драуни) отсекал (воинам) головы, руки в браслетах вместе с оружием, бедра, подобные слоновьим хоботам, кисти и стопы, о бха­рата! Одним, настигая их, Драуни рассекал спину, другим голову, разбивал бока, третьих обращал в бегство, некоторых разрубал пополам, иным отсекал уши, а кому-то, нанося удары по плечам, вбивал голову в тело. Пока он носился так, истребляя великое множество воинов, тьмою лежала грозная ночь, и вид ее был ужасен. Земля являла собой жуткое зрелище: кое в ком еще тепли­лась жизнь, но тысячи других, множество людей, коней и слонов были убиты. Изувеченные яростным сыном Дроны, они валились на землю, страш­ную из-за (тел) колесничных коней и слонов, кишевшую якшами и ракшасами.

Одни взывали к своим матерям, другие к отцам, третьи к братьям своим, иные же восклицали: «Такого не совершили в бою даже злобные сыновья Дхритараштры, что сделали с нами, погруженными в сон, эти жестокие ракшасы! Лишь потому что отсутствуют Партхи, они учинили нам это побои­ще. Ни богам, ни асурам, ни гандхарвам, ни якшам, ни ракшасам не под силу одолеть Каунтею, хранимого Джанарданой. Добродетельный, правдоречивый, смиренный, сострадающий всему сущему, Партха, Завоеватель богатств, не нападет на спящего, на пребывающего в забытьи, на сложив­шего оружие, на молящего о пощаде, спасающегося бегством или просто­волосого. Это зло содеяли жестокие ракшасы!» — так причитало, лежа (на земле), множество людей. Одни из них стонали, другие невнятно вскрикива­ли, и вдруг мгновенно громкий шум побоища утих. Когда земля окропилась кровью, о хранитель земли, страшная пыль сражения улеглась. (Драуни) в ярости погубил тысячи людей, сталкивавшихся меж собой, подавленных и от­чаявшихся, точно Пашупати — скот. Тех, что лежали, тесно прижавшись друг к другу, и других, спасавшихся бегством, пытающихся укрыться или противостать ему, — всех сразил Драуни. Истребляемые им и сжигаемые (огнем), Пожирателем жертв, воины сами отправляли один другого в обита­лище Ямы. К середине той ночи, о Индра царей, Драуни отослал великое воинство Пандавов в места обитания Ямы.

Та страшная ночь, гибельная для воинов, слонов и коней, была той самой, что взращивает радость существ, бродящих в ночи. Появились там ракшасы и разного рода пишачи, пожирающие человеческую плоть и пьющие кровь. Грозные желтокожие чудища с зубами, как горные пики, грязные, с косица­ми на головах, длиннобедрые, пятиногие, с огромными животами, отогнутыми назад пальцами, грубые, бесформенные, грозно вопящие, с коленями колоко­лом, наводящие ужас, низкорослые, с синими шеями, беспредельно жесто­кие, безжалостные, отталкивающие обличьем, — такими предстали там, сопро­вождаемые сыновьями и женами, разные виды ракшасов. Напившись кро­ви, иные из них целыми сонмищами, радостные, пускались в пляс, приговари­вая: «Вот это подарок! Вот это вкусное подношение!» Жадно поглощали они, кровопийцы, живущие мертвечиной, жир, мозг, кости, лимфу и кровь, пожира­ли плоть. Некоторые, опившись лимфы, бегали с раздувшимися животами — жуткие кровопийцы, разномастные пожиратели плоти. Десятками тысяч и более — миллионами прибывали туда страшные видом, огромные, жестокие ракшасы. Были на месте великого побоища вместе с теми, что насытились и ликовали, появившиеся во множестве бхуты, о владыка людей!

На исходе ночи вознамерился Драуни покинуть тот лагерь. Рука его, окропленного человеческой кровью, сжимала рукоять меча, и казалось, что они — одно целое, о могучий! Истребивший недругов без остатка, он блис­тал посреди людского побоища, как (огонь) Очищающий, что обращает в прах все сущее на исходе юги. Совершив во исполнение обета это деяние, о мо­гучий, сын Дроны, проделавший неодолимый (для другого) путь, избавился от лихорадки (сжигавшей его из-за смерти) отца. Ночью муж-бык вступил в лагерь, где люди были погружены в сон, и теперь, разгромив его, так же в полном безмолвии, он уходил оттуда. Выйдя за пределы лагеря и соединив­шись с обоими (своими соратниками), о владыка, отважный (Драуни) пове­дал им радостно обо всем, что содеял, вселяя в них радость. А те, желая сделать ему приятное, с громкими радостными возгласами, хлопая в ладоши, также сообщили ему добрую весть — о том, что истреблены тысячи панчалов и сринджаев. Вот такой, исполненной необычайного ужаса, была та ночь, (когда свершилось) избиение воинов-сомаков, забывшихся сном. Нет сомне­ния — превратности Времени не избежать: пали здесь те, что нам учинили побоище!

Дхритараштра сказал:

Отчего великоколесничный Драуни прежде не совершил подобного величайшего деяния, радея о победе моих сыновей? Отчего же великолучный сын Дроны совершил это деяние лишь после того, как была уничтожена кшатра? Ты должен мне рассказать об этом.

Санджая сказал:

Только из страха перед (Пандавами) не сделал он этого, о радость куру! Ибо в отсутствие Партхов и мудрого Кешавы, а также Сатьяки было совершено сыном Дроны это деяние, а присутствуй они, и сам Властелин марутов не смог бы уничтожить тех (воинов). И свершилось такое, мо­гучий царь, когда люди спали! Тогда же, учинив беспримерное побоище Пандавам, великоколесничные воины, соединившись друг с другом, воскли­цали: «Это судьба! Это судьба!» Обнял тогда их обоих довольный Драуни и в величайшей радости молвил такое веское слово: «Убиты все панчалы и все сыновья Драупади, сомаки и остатки матсьев, — все они уничтоже­ны мной! Теперь, когда мы достигли своей цели, не медля пойдем туда, где находится наш царь (Дурьодхана), и, если он еще жив, сообщим ему эту ра­достную весть».

Такова в книге «Об избиении спящих воинов» великой «Махабхараты»восьмая глава.

Глава 9

Санджая сказал:

Истребив без остатка всех панчалов и сыновей Драупади, все вместе от­правились они туда, где пал Дурьодхана. Явившись, застали они владыку людей, твоего сына, едва живым и, соскочив с колесниц, окружили его. Уви­дали они, что он без чувств (лежит) на земле с перебитыми бедрами, о Индра царей, и кровь бьет у него изо рта. Со всех сторон окружало его мно­жество диких зверей, грозных видом, (сновали) поблизости стаи шакалов, готовых сожрать его; с трудом отгонял он зверье, стремящееся его растер­зать, корчась на земле от непомерно жестоких страданий. Трое героев — Ашваттхаман, Крипа и Сатвата Критаварман, — тогда как остальные были убиты, — терзаемые горем, стояли вокруг него, великого духом, лежащего на земле, омытого собственной кровью. В окружении трех великоколесничных воинов, обагренных кровью, тяжко вздыхающих, царь воссиял, как алтарь с тремя огнями. Глядя на лежащего царя, не заслужившего такой доли, те трое зарыдали в невыносимой тоске. Отирая руками кровь с его лица, в горе оплакивали они павшего в битве царя.

Крипа сказал:

Нет тяжелее (удела, ниспосланного) судьбой: лежит поверженный, омыв­шись кровью, Дурьодхана, предводитель одиннадцати ратей. Пала наземь рядом с ним, блистающим золотом, его палица, любимейшая среди палиц, ук­рашенная позолотой. Ни в одной битве палица эта не покидала героя, и даже теперь она не оставляет славного (воина), когда он отправляется на небеса. Вот она, отделанная золотом, лежит, согласно дхарме, на ложе рядом с героем, точно любящая супруга. Тот сокрушитель недругов, что был главой по­священных на царство, теперь, поверженный, глотает пыль, — вот какова пре­вратность Времени! Ранее, поверженные им в бою, полегли на землю недру­ги, а теперь тот царь куру, сам поверженный недругами, лежит на земле. Тот, перед кем сотнями сонмов в страхе склонялись цари, теперь возлежит на ложе героя в окружении хищников! Властитель, которого прежде почитали цари за богатство его, ныне лежит поверженный, — вот какова превратность Времени!

Санджая сказал:

Затем, о лучший из бхаратов, Ашваттхаман, глядя на первого среди царей, возлежавшего (на смертном ложе), принялся горестно его оплакивать: «На­зывают тебя, о царь-тигр, первым среди всех лучников, подобным Владыке богатств, а в бою — учеником Санкаршаны. Как же грешный душой Бхимасена, о безупречный царь, углядел изъян у тебя, сильного и во всем удачливого?! Видно, Время могущественнее всего в этом мире, если мы видим тебя, о великий царь, поверженным в бою Бхимасеной! Как же тебя, знающего все дхармы, смог, изувечив, повергнуть низкий, ничтожный и грешный Врикодара?! Видно, Время не превзойти! Вызвав тебя на бой, в битве во имя дхар­мы, но вопреки дхарме (кшатрия), Бхимасена палицей мощным ударом раздробил твои бедра. Позор Юдхиштхире — он, низкий, спокойно смотрел, как тот вопреки дхарме придавил ногой голову поверженного в битве! Ста­нут теперь в боях воины порицать Врикодару, доколе будет существовать живое, раз ты изуродован и повержен. О царь, не говорил ли тебе всегда наделен­ный отвагою Рама, радость ядавов: «Нет равного Дурьодхане, если с ним его палица!» Варшнея, о царь, могучий бхарата, прилюдно славил тебя: „Кауравья — лучший ученик мой в битве на палицах! " Ступил ты на ту стезю, что величайшие святые мудрецы называют славной стезей кшатрия, который пал, не отвратившись от боя.

О Дурьодхана, муж-бык! Не о тебе я печалюсь, — я печалюсь о Гандхари, сыновья которой убиты, равно как и об отце твоем: нищими скорбно будут скитаться они по земле. Позор Кришне Варшнее и злоумному Арджуне, которые, кичась своим знанием дхармы, смотрели, как тебя убивают! И что же скажут все те лишенные стыда Пандавы (царям), владыкам людей: как ими был повержен Дурьодхана? Достойно тебя, о сын Гандхари, муж-бык, погибнуть в сражении, когда идешь на врага в согласии с дхармой. Пали сыновья Гандхари, погибли ее близкие, родичи; какая стезя уготована неодо­лимому (Дхритараштре), чьи глаза — его мудрость? Позор Критаварману, мне и великоколесничному Крипе, что не мы удаляемся на небеса, а тебя, царя, пропускаем вперед, что не следуем мы за тобой, дарующим, что ни по­желаешь, за защитником, радеющим о благе подданных! Позор нам, ничтож­нейшим из людей! Благодаря отваге твоей и Крипы, моей и отца моего дома подопечных наших, муж-тигр, были полны сокровищ. Благодаря твоей милости нами вместе с друзьями и родичами совершены многие из важнейших жер­твенных обрядов с обильными дарами. Окажемся ли мы в подобном собрании, вместе с которым ты удаляешься вслед за всеми царями?! Мы трое, о царь, оттого, что не следуем за тобой, уходящим высочайшим путем, обречены на мучения, лишенные (права разделить) с тобой (пребывание) на небесах, утратив благоденствие и лишь сохраняя память о твоих благодеяниях! Каким же должен быть тот поступок, благодаря которому мы смогли бы последовать за тобой?

Горестно будем скитаться мы по этой земле, о лучший из куру, и откуда (ждать) нам покоя, о царь, откуда (ждать) счастья, если нет тебя с нами! Когда, удалившись отсюда, встретишься ты, о великий царь, с (павшими ранее) великоколесничными воинами, окажи им почести за меня сообразно заслугам, начиная со старшего. Почтив наставника (Дрону), знамя всех лучников, со­благоволи возгласить, о владыка людей, что ныне повержен мной Дхришта­дьюмна, обними царя Бахлику, величайшего колесничного воина, Сайндхаву, Сомадатту и Бхуришраваса, обними за меня и других достойнейших из царей, прежде ушедших на небеса, и узнай, благополучны ли те». Произнеся это, Ашваттхаман взглянул на царя, (лежавшего) в забытьи с перебитыми бед­рами, и снова заговорил: «О Дурьодхана, если ты еще жив, услышь весть, радую­щую слух: осталось в живых только семеро среди Пандавов, а из сторонни­ков Дхритараштры — нас