XXXVIII 10 страница. -- Что ж, ехать так ехать, -- сказал попугай, когда его тащили за хвост из клетки

-- " Что ж, ехать так ехать", -- сказал попугай, когда его тащили за хвост из клетки! -- смеясь, проговорила Нина и прибавила: -- А в каком платье, мама, быть попугаю?..

-- Надень новое, что на днях принесли. Оно к тебе идет...

-- Так я его и надену... -- ответила Нина и вышла из спальной.

На другой день Нина, отдавая горничной футляр с серьгами, проговорила:

-- Отвезите серьги, Дуняша, к ювелиру с этой записочкой... Только, прошу вас, никому об этом ни слова! -- прибавила, краснея, Нина.

-- Что вы, барышня... Ни душа не узнает...

-- Он вам за них даст деньги...

-- Продать их, значит?

-- Ну да... Ювелир наверное купит.

-- А за сколько прикажете отдать их?

-- Право, не знаю... Кажется, за них заплачено триста рублей.

-- Этих денег, барышня, он не даст.

-- Берите, что даст. Мне очень нужны деньги.

Дуняша догадывалась, на что нужны барышне деньги. Кучер вчера рассказал ей, где была Нина и как Антошка благодарил ее.

Ей было жаль, что барышня лишается этих серег ради какого-то пьяницы дяденьки, которого недаром же генерал не приказывает принимать в дом и который, наверное, пропьет деньги, и она заметила:

-- Жаль, барышня, продавать такие чудесные сережки... Не найдете ли вы что-нибудь другое?..

-- За другое меньше дадут, Дуняша... Да и мне нисколько не жаль... Поезжайте, пожалуйста, и поскорей вернитесь.

Через час Дуняша привезла двести рублей.

-- Больше не хотел давать, барышня... Да сперва и покупать не хотел.

-- Почему?

-- А справился в какой-то своей книжке, да и спрашивает: " Зачем, мол, дочь такого важного генерала продает свои вещи?.. Как бы, говорит, не вышло каких-нибудь неприятностей". Насилу я уговорила его, что никаких неприятностей ему не будет... Папенька, мол, знает об этом...

-- Благодарю вас, Дуняша, что уговорили... А теперь я вас попрошу отвезти эти деньги к моему бедному родственнику... Я сейчас напишу только письмо.

И, присев к столику, Нина написала дяде небольшое, необыкновенно ласковое и деликатное письмо, в котором просила принять от любящей племянницы деньги и переехать в лучшее помещение, сделать себе все необходимое и непременно теплое пальто. " А то вы опять простудитесь и заболеете, дорогой дядя", -- прибавила она и кончила просьбой непременно сообщить новый адрес, как только здоровье дяди позволит ему переехать на другую квартиру.

-- Передайте, Дуняша, этот конверт в руки моему дяде и кланяйтесь от меня...

-- Слушаю, барышня...

-- И об этом никому не говорите, Дуняша.

-- Будьте покойны, добрая барышня... То-то ваш дяденька обрадуется таким большим деньгам...

-- Да, для него это большие деньги теперь... А мое бальное платье триста рублей стоило. На что оно мне, Дуняша? А на эти деньги можно было бы избавить человека от нищеты! -- неожиданно прибавила Нина в каком-то раздумье.

-- Как на что, барышня? Вовсе даже необходимо по вашему положению! -- запротестовала Дуняша, совсем не разделяя, по-видимому, такого странного мнения барышни. -- Вам ежели и в тысячу рублей платье, так очень даже хорошо...

-- Вы думаете, что хорошо? -- улыбнулась Нина.

-- А то как же... Вы такого важного генерала дочь...

-- И в этом все мое право! -- как будто отвечала на какие-то свои мысли молодая девушка и прибавила: -- Поезжайте, Дуняша, и скорее возвращайтесь!

XXVIII

Эти двести рублей, присланные Ниной, теперь казались " графу", когда-то швырявшему тысячами, целым состоянием.

И он глядел на две толстые пачки бумажек, лежавших на его кривоногом столике, и словно бы не верил своим глазам, что такое богатство в полном его распоряжении. Он словно бы сомневался, что после долгих лет нищенства благодаря обещанным тридцати пяти рублям в месяц он может не шататься по вечерам на улицах, останавливая прохожих на разных диалектах и придумывая более или менее остроумные словечки, чтоб получить какую-нибудь монетку, и может не писать больше писем к разным родственникам и бывшим знакомым. Как ни привык он к этой жизни, с каким цинизмом нищеты ни эксплуатировал он близких, а все же эта жизнь была отвратительна.

А теперь вот еще эти деньги!

Ведь он может расстаться со своим нищенским тряпьем, внушавшим ему самому отвращение, и одеться прилично, не вызывая на улице подозрительных взглядов, может завести белье, переехать в более чистую и светлую комнату и зажить с Антошкой хорошо и уютно. У них будут кровати с хорошими тюфяками, крепкие сапоги... Они будут каждый день обедать... Антошка станет ходить в школу...

Это сознание неожиданного благополучия приводило " графа" в радостно-счастливое настроение, наполняя его сердце чувством горячей благодарности к виновнице такой резкой перемены в его жизни.

Ожидал ли он, что на склоне его жизни судьба смилуется над ним так великодушно и так таровато? Он проведет последние годы не нищим оборванцем и не один как перст, а с этим славным и добрым мальчиком, который заставил его вновь полюбить жизнь.

И " граф" проговорил, обращаясь к Антошке, который тоже очарованными глазами глядел на такое количество денег:

-- А ведь все это точно в сказке, Антошка!

-- В какой сказке, граф? -- переспросил Антошка, не понимая, что хочет сказать " граф".

-- Не называй ты меня графом, братец. Теперь уж я, слава богу, не граф, а опять Александр Иванович Опольев!

-- Слушаю, Александр Иваныч! -- проговорил сконфуженно Антошка и словно бы и сам понял, что теперь не следует называть Опольева нищенским прозвищем " графа".

-- Ты знаешь, что такое сказка?

-- Небылица, значит.

-- Ну так вот, в сказках обыкновенно случается так, что нищий вдруг оказывается принцем, а дурак -- умным...

-- Зачем же это?

-- А затем, мой мальчик, чтобы утешать нищих и дураков... В действительности же такие превращения бывают очень редки... А вот с нами это случилось... И если по правде говорить, то как же нелепо, как и в сказке... Следовало бы по-настоящему мне остаться таким же нищим, каким я был, и выходить на работу вот в этом самом пальтишке и... вдруг...

" Граф" вместо окончания фразы взял своей исхудавшей рукой одну из пачек и потряс ее в воздухе...

-- Не правда ли, Антошка, удивительно, что мы с тобою вдруг сделались принцами? -- прибавил " граф".

Но Антошка в качестве большого почитателя " графа" горячо протестовал и находил, что так следовало быть. Нельзя же, чтобы такой человек безвинно терпел... Еще если бы какой-нибудь простой, а то настоящий господин, у которого такие важные и богатые сродственники.

-- Положим, не безвинно, Антошка, помни это раз навсегда... Не в этом, впрочем, дело, а в том, что богатые и важные " сродственники", как ты выражаешься, совершенно спокойно оставили бы меня умереть нищим, считая -- и не без некоторого основания, -- что я пропавший человек, а такому человеку помочь не следует, а надо его скорей забыть... и шабаш. И так бы я и околел где-нибудь на улице от неизвестной причины, -- так, Антошка, в газетах пишут, когда умирают нищие, -- если б не эта добрая девушка... Она одна пожалела... Одна среди всех... Пожалела и поверила, что я тогда обратился к ее отцу за помощью не для того, чтобы пропить деньги, а для того, чтобы тебя одеть... Не будь такой девушки, и не были бы мы принцами, и ходил бы я опять по вечерам на работу... просить милостыню. Понял?..

-- Понял, Александр Иваныч...

-- А что из этого следует, сообразил?

-- Невдомек что-то, Александр Иваныч! -- добросовестно признался Антошка.

-- А то, что надо рассчитывать только на себя самого. Мне-то уж поздно, а ты, Антошка, не забывай этого.

-- Известно, сам трудись, ежели ты бедный! -- подтвердил и Антошка.

-- Да, удивительно, как эта девушка такая жалостливая у такого безжалостного отца и в такой среде! -- продолжал философствовать " граф", словно бы отвечая на занимавшие его мысли. -- Непостижимо! -- прибавил он.

-- Сердце, значит, доброе у барышни... Я так полагаю, Александр Иваныч.

-- Это ты верно полагаешь, но доброго сердца еще мало... Надо понимать... Вот, например, Анисья Ивановна понимает, каково бедному человеку, и при своем добром сердце нас с тобою и кормила и поила, когда я был болен... Из последних крох отдавала... Вот и докторша... Она тоже знает, как трудом достается кусок хлеба, и... пожалела, братец, нищего... лечила и ухаживала за мной, зная, что не получит ни гроша... И вино носила... Она и жалела и понимала, а племянница...

-- Да разве она не понимает, что ежели нет ни одежи, ни пиши, то хоть пропадай! Всякий, кажется, понять это может. Не трудная штука!

-- То-то, самая трудная эта штука и есть! -- категорически отрезал " граф".

-- Что-то чудно вы говорите, Александр Иваныч...

-- И я был не злой, когда богат был, а не понимал этой штуки и никогда прежде о ней не думал... Дашь под пьяную руку пять рублей и забыл... А где же об этой штуке думать барышне, для которой жизнь -- точно сплошной праздник?.. Сегодня в гости, завтра в гости, по балам да по театрам... Да и не знает она, что значит не обедать и как это есть люди, которые не обедают.

-- Ну?.. Обученная и не знает?.. -- усомнился Антошка.

-- Этому, Антошка, не везде учат... И меня этому не учили, и, наверное, племянницу не учили... Если бы учили, может и я не истратил бы глупо огромного состояния... Учили другому, что совсем не нужно. А вот она, племянница, и не училась этому, а как горячо приняла к сердцу нашу беду, Антошка... Не то что пожалела да кинула подачку -- нет! И сама приехала, и пенсию назначила, и деньги на обзаведение прислала... И не оставит она нас с тобой... Не такая... То-то и удивительно!

-- И простая какая, Александр Иваныч... Совсем непохоже, что дочь важного генерала...

-- Ддда... И, может, еще потерпит она за свою доброту...

-- От кого?

-- От отца, от матери...

-- За то, что помогла родному дяде? -- изумился Антошка.

-- Именно за это самое! -- усмехнулся " граф". -- Ты слышал, как ее горничная призналась, что барышня серьги свои продала, чтоб прислать мне эти деньги.

-- У нее, должно быть, много этих серег...

-- Много не много, а она, значит, сделала это по секрету... Если узнают родители -- ей будут неприятности... О милая, светлая душа! -- воскликнул " граф" в каком-то восторженном умилении.

-- Ругать будут, что ли? -- поинтересовался Антошка.

-- Будут говорить, что она поступает безрассудно, что помогает пропойце... Известно, что говорят люди о нищих... А ты, Антошка, -- с неожиданною торжественностью прибавил " граф", обращаясь к мальчику, -- никогда не забывай этой диковинной барышни и помни, что если мы с тобою заживем хорошо, то обязаны этим ей... Такие барышни очень редки среди тех, которых ты зовешь " важными графинями и княгинями". Не забудешь?

-- Никогда не забуду, Александр Иваныч! -- с чувством проговорил Антошка.

-- То-то... Ты у меня признательный мальчик... Это, братец, хорошая черта... Ну, а теперь зови Анисью Ивановну... Надо с ней рассчитаться...

Добрая женщина обрадовалась от всей души, узнавши, какую значительную сумму прислала племянница ее жильцу, и поздравила его.

-- На экипировку прислала и вообще на обзаведенье... Комната, говорит, темная и маленькая... Требует, чтоб я перебрался от вас, Анисья Ивановна! -- объяснял " граф".

-- Уж какая же это комната... В такой ли вам жить!..

-- И в трущобах жил, Анисья Ивановна, всего бывало... Но только я должен вам сказать, что мне очень грустно расстаться с вами, Анисья Ивановна... Я испытал на себе, какая вы добрая женщина... Знаю, кто содержал меня во время болезни, и, поверьте, никогда этого не забуду...

-- Ну, что вы, что вы, батюшка Александр Иваныч! -- говорила смущенная хозяйка. -- Отчего и не поделиться чем можешь... У всякого человека бывает нужда...

-- Да только не всякий делится... Ну, не будем об этом говорить... Сколько я вам должен?

-- Восемь рублей, Александр Иваныч, да за комнату пять, всего тринадцать рублей.

-- Только-то?.. Уж что-то слишком мало!

-- Да за что же я с вас буду брать лишнее?.. Вот и счет на восемь рублей, что во время болезни трачено... Чужого я не хочу... Я, слава богу, крещеная...

-- Видно, очень добрый поп вас крестил, Анисья Ивановна, -- усмехнулся Опольев. -- Вот извольте получить ваши тринадцать рублей...

-- Да вы счетец-то просмотрите.

-- Ваш счетец и просматривать не надо, -- сказал " граф", разрывая счет с небрежностью джентльмена, и прибавил: -- А как я поправлюсь и стану выходить, то позволю доставить себе удовольствие, Анисья Ивановна, поднести вам маленький подарочек в знак глубокой моей благодарности...

Анисья Ивановна, совсем тронутая и обещанием подарка и такою деликатною формою выражения, начала было протестовать, но Опольев остановил ее словами:

-- Надеюсь, вы не захотите обидеть меня отказом, Анисья Ивановна?

-- Помилуйте, Александр Иваныч... Я простая женщина, а вы...

-- А я... нищий барин, которого вы пожалели! -- перебил " граф". -- Ну и об этом не станем больше разговаривать, а перейдем к следующему вопросу. Надеюсь, вы не откажетесь стирать мне белье, когда я его заведу?

-- С большим удовольствием, Александр Иваныч!

-- Но дело в том, что я думаю поселиться на Васильевском Острове... там, знаете ли, и уединеннее, и воздух лучше... Особенно летом... И сады... и Петровский парк близко, -- говорил " граф", наметивший эту местность вовсе не потому, что там " воздух лучше", а главным образом по той причине, что эта часть города никогда не бывала целью его вечерних экскурсий и там не могли узнать в нем прежнего нищего. -- Так не далеко ли вам будет ходить за бельем?..

-- Совсем не далеко... И у меня есть на Острову один давалец...

-- Ну, значит, и отлично... И я всегда буду рад видеть вас и попотчевать вас чем могу.

-- А вы когда думаете перебираться. Александр Иваныч?

-- А вот как сил прибавится...

-- То-то вам надо поберечься. Долго ли опять простудиться.

-- И докторша запретила рано выходить... Ну да теперь у меня будет теплое пальто! -- проговорил " граф" с радостной, почти ребячьей улыбкой. -- Через недельку я и выйду.

XXIX

" Граф" быстро оправлялся от болезни, к радости Антошки, замечавшего, что Александр Иванович не такой уж худой, каким был после болезни. И ел он хорошо, и спал крепко, был в веселом настроении духа и ждал с нетерпением ясного дня, чтоб отправиться за покупками.

Докторша, совсем неожиданно навестившая Опольева под деликатно сочиненным предлогом, что была у больного в этом же доме, осмотрела его и нашла, что он совсем молодцом.

-- Только вам беречься нужно... Не простудиться опять...

-- Не простужусь... Теперь я буду тепло одет и мне не придется проводить время на улицах, рискуя новым воспалением легких...

-- Дела ваши, значит, поправились? -- осторожно спросила докторша.

-- Добрая фея явилась ко мне, как это ни странно в нынешние времена, когда никто не верит в фей, так они редки, эти добрые феи. И, однако, нашлась одна в лице моей племянницы... дочери известного Опольева... Вы, верно, слышали эту фамилию?.. Ну, разумеется.

И Опольев не отказал себе в удовольствии подробно рассказать докторше о своей племяннице и превознести до небес ее доброту и участие.

-- А отец меня давно приказал не пускать на порог. Заметьте это! -- прибавил он, усмехаясь. -- Нельзя же в самом деле принять нищего... в таком великолепном доме, как у него!..

-- Какая чудная девушка! И как я рада за вас! -- горячо воскликнула докторша.

-- Спасибо... Оттого-то я и позволил отнять у вас пять минут времени, что на себе испытал ваше участие и доброту. Я знал, что вы порадуетесь о том, что и в той среде, где только думают о себе, являются такие чистые души, как эта девушка... Только выдержит ли она?.. Не заклюют ли ее?

-- Однако вы скептик...

-- Жизнь не приучила к восторгам.

-- Но теперь вы, конечно, не так уже мрачно смотрите на тот круг, к которому принадлежали? -- спрашивала докторша, заинтересованная этим странным человеком.

-- Отчего же теперь?.. Оттого, что я не буду нищенствовать -- вы ведь знаете, конечно, мою бывшую профессию? Но ведь тысячи отверженцев, заслуживающих еще большего участия, чем ваш покорный слуга, по-прежнему не возбудят ни малейшего участия в тех людях, которые могли бы помочь им... Исключение не правило. Одна ласточка весны не делает...

" Граф" вспомнил все то, что он видел и чему научился во время своей скитальческой жизни, и, довольный, что может высказаться и излить свою душу перед человеком, который его поймет, продолжал, указывая на Антошку:

-- Если вот этот мальчик благодаря случаю, быть может, спасен от нищеты, тюрьмы и преступления, то разве мало гибнет таких же несчастных, обреченных на все это... О добрая госпожа докторша, я насмотрелся на этих жертв... Да и вы должны их знать... А они, эти господа, отделываются грошовой филантропией да приютами, и больше для удовлетворения тщеславия... Да... как вам ни покажется странным, а я, отставной штабс-ротмистр Опольев, терпеть не могу то самое общество, которое само меня погубило и первое же отшатнулось от меня... И если бы мне сказали, живи между ними опять, я не пойду... Черт с ними!.. Однако извините, госпожа докторша, я решительно делаюсь болтуном, пользуясь вашей снисходительностью, -- оборвал Опольев.

И хотя докторша и говорила, что у нее есть время и что ей очень приятно поговорить, но Опольев замолк.

Прощаясь, докторша снова повторила, что надо беречься.

-- И не одной простуды! -- значительно прибавила она.

-- А чего же еще?

-- Всяких излишеств. Например, пить вам, безусловно, нельзя...

-- Я с этим покончил! -- промолвил граф.

-- И отлично...

-- А мне можно выходить?

-- Только не сегодня, а когда будет лучше день... Прощайте... От души желаю вам всего хорошего...

-- Прощайте... Спасибо вам за все, за все...

-- Прощайте, Антоша.

Когда докторша ушла, Антошка проговорил:

-- Вот и жидовка, а какая хорошая!..

-- А ты думаешь, что жиды должны быть нехорошие?..

-- А то как же? Известно, жиды... Все их ругают.

-- Между всеми людьми есть, брат, и хорошие и дурные люди... А если жидов все ругают, то из этого еще ничего не следует. Люди часто бывают несправедливы и злы... Вот и меня все ругают, а разве я уж такой дурной?

-- Что вы, Александр Иваныч...

-- Ну вот, видишь ли. И знаешь еще что, Антошка? Ты всегда своим умом смекай, а не повторяй того, что говорят другие!

Дня через три погода выдалась хорошая. Стояло ясное морозное утро, и после чая " граф" с Антошкой отправились за покупками.

-- Вы нас не ждите к обеду, Анисья Ивановна. Мы сегодня с Антошкой кутить будем! -- весело проговорил " граф".

Они сели в сани и скоро доехали до Мариинской линии, где Опольев рассчитывал купить теплое пальто. Оно было тотчас же куплено, это давно желанное пальто на каком-то меху, с барашковым воротником. Оно имело вполне приличный вид и грело отлично. Выйдя из лавки в пальто и в барашковой шапке, " граф", несмотря на мороз, чувствовал приятную теплоту и испытывал счастливое состояние удовлетворенности. После пятнадцати лет у него наконец теплая одежда! Он радовался, как ребенок, и весело говорил Антошке:

-- Да, брат... Славная это штука меховое пальто...

-- Прекрасное у вас пальто, Александр Иваныч.

-- Ты находишь?

-- Очень даже нахожу.

-- И я нахожу, что недурное и греет отлично.

Вслед за тем были куплены и надеты новая пара платья, сапоги, теплые калоши и перчатки. Теперь " граф" был решительно неузнаваем и глядел совсем барином. И походка у него стала будто тверже и увереннее, и стан выпрямился... Антошка только глядел и восхищался.

-- И какой же вы важный теперь стали, Александр Иваныч! -- говорил Антошка.

Они зашли в парикмахерскую. " Граф" велел подстричь себе волосы и бороду и вышел оттуда значительно помолодевшим.

-- Ну, теперь пойдем завтракать, Антошка...

Они зашли в ресторан. Лакеи предупредительно спрашивали " графа", что он прикажет.

-- Видишь, Антошка, что значит платье, -- усмехнулся " граф", заказав завтрак, -- зайди я в прежнем платье, так, пожалуй, и не пустили бы, а теперь... юлят, подлецы...

" Граф" выпил рюмку водки, потом другую и хотел было выпить третью, как Антошка робко заметил:

-- Не вредно ли вам будет, Александр Иваныч?

" Граф" несколько смутился и сказал:

-- Ты прав, Антошка... Спасибо... И впредь останавливай меня... Лучше спросим полбутылки красного вина... Это будет полезно... И ты можешь выпить немного... Человек! Полбутылки бордо... Да подогрейте, пожалуйста! -- обратился " граф" к лакею.

Заиграл орган, и Антошка пришел окончательно в восхищение и от вкусного завтрака, и от полустакана вина, и от музыки, и от того, что его покровитель такой представительный в своем новом платье, такой веселый и довольный...

После завтрака они отправились снова в лавки и вернулись домой только в четвертом часу с огромной корзиной, полной всякого добра. А дома уже принесены были две железные кровати с мягкими матрацами.

-- Ну вот и мы! -- весело говорил " граф" встретившей их Анисье Ивановне.

-- С покупками, Александр Иваныч! И какой же вы, можно сказать, нарядный, Александр Иваныч! -- воскликнула хозяйка, когда разглядела при свете лампы костюм Опольева.

Теперь эта комнатка показалась Опольеву еще мрачнее и теснее.

-- А вот и вам позвольте поднести, Анисья Ивановна! -- проговорил " граф", подавая квартирной хозяйке штучку шерстяной материи.

-- Ах, что вы! Зачем такое дорогое! -- говорила, тронутая подарком, Анисья Ивановна, рассыпаясь в благодарностях.

-- Полноте, Анисья Ивановна... И шелковое купил бы, если б мог... Да вот бодливой корове бог рог не дает... Ну-с, обмундировались мы вполне с Антошкой... И платья и белья -- всего накупили... Не угодно ли взглянуть, хорошо ли белье... Вы толк в белье понимаете?

Открыли корзину, и Анисья Ивановна одобрила белье... Все было очень хорошо, и всего было довольно для обоих.

-- Что, много вы истратили денег-то? -- полюбопытствовала Анисья Ивановна...

-- Сто с чем-то... Еще на запас осталось... Кое-что еще надо купить... Там видно будет на новой квартире... Ну, а теперь самоварчик, да пожалуйте к нам чай пить, Анисья Ивановна.

На следующее утро в одной из дальних линий Васильевского Острова была приискана светлая, довольно приличная комната от жильцов, вдовы старухи чиновницы с дочерью и с сыном, технологом-студентом, и в тот же день, после горячего прощания с Анисьей Ивановной, прежние ее жильцы отправились на новую квартиру...

Когда они ехали по Васильевскому Острову, Антошка вдруг дернул " графа" за рукав, указывая на вереницу девочек, которые выходили попарно из подъезда.

-- Александр Иваныч! Анютка! -- радостно воскликнул Антошка. -- Как она попала сюда?.. Что это за девочки?

-- Они в приюте, куда и тебя хотела поместить княгиня.

-- А Анютку можно увидать?.. Можно к ней прийти?

-- Я думаю, можно... Мы навестим ее...

-- То-то... Каково-то живется Анютке?..

-- А вот расспросим... И снесем ей чего-нибудь...

-- Это хорошо... А то кормят поди не очень! -- заметил Антошка, питавший к приютам благодаря княгине сильную ненависть.

К вечеру жильцы устроились на новой квартире и рано легли спать. Эти мягкие матрацы, чистое белье, теплые новые одеяла, этот уют и теплота комнаты -- все это казалось прежним горемыкам чем-то необыкновенно хорошим и приятным, каким-то земным раем.

Оба они заснули с радостными мыслями о предстоящей им новой жизни.

XXX

Несколько месяцев пролетело для " графа" и Антошки совсем незаметно.

После многих лет " собачьего" существования, полного лишений, бродяжничества и всяких неожиданностей, им обоим было особенно приятно несколько монотонное однообразие регулярной жизни людей, более или менее обеспеченных, не заботящихся о завтрашнем дне.

И какое счастье испытывали оба эти горемыки, живя по-человечески, в теплой, светлой, опрятной комнате, одетые в приличный костюм, обутые, умытые, в чистом белье, не чувствующие себя какими-то отверженцами.

Теперь они никого не боялись.

Теперь им не для чего было выходить на работу, за добычей, не всегда верной и обеспечивающей обед, незачем было зябнуть на холоде или мокнуть на дожде в отрепьях, выслеживая сердобольных или подгулявших людей.

Все это казалось им давно прошедшим, хотя ни " граф", ни Антошка не забывали его и при случае вспоминали о нем.

Теперь благодаря счастливой случайности -- доброй девушке, встретившейся на их тернистом пути, -- они ежедневно, и даже в определенные часы, пили чай со свежими булками, не рассчитывая, хватит ли куска сахару на несколько стаканов, и обедали настоящим образом: не объедками и отбросами закусочных, а получали от квартирной хозяйки -- видимо, порядочной женщины -- два сытных блюда, приготовленных из свежей провизии.

И с каким удовольствием и " граф" и Антошка ели эти обеды!

Антошка считал себя счастливейшим человеком на свете и давно простил и " дяденьку" и " рыжую ведьму", после того как " граф" объяснил как-то ему, почему на свете существуют и " дяденьки" и " рыжие ведьмы". Настоящее было очень хорошо, но будущее представлялось еще светлее и лучезарнее и, конечно, нераздельным с " графом", преданность к которому благодарного мальчика не знала границ. Он нередко мечтал о том времени, как он обучится всему, чему нужно, и будет зарабатывать хорошие деньги. То-то они заживут тогда вдвоем, не нуждаясь более ни в чьей помощи!

И Антошка нередко открывал свои мечты " графу". И " граф", слушая болтовню мальчика, тихо улыбался и, казалось, тоже верил этим мечтам. Ему так хотелось им верить!

Те тридцать пять рублей, которые каждое первое число привозила дяде племянница, казались и " графу" и, разумеется, Антошке едва ли не большим состоянием, чем Ротшильду его миллионы, и бывший мот, спустивший в молодости целое состояние, теперь обнаруживал такое уменье справляться с бюджетом, был столь бережлив и аккуратен, что его талантам мог бы позавидовать любой министр финансов.

Получаемых денег хватало не только на все необходимое для обоих, но даже для некоторых предметов роскоши -- на рюмку, одну только рюмку водки перед обедом, на покупку дешевого табаку, вчерашней газеты и, по праздникам, лакомств для Антошки и Анютки, которую они навещали в приюте.

Кроме определенной ренты, у предусмотрительного " графа" был еще и запасный капитал в пятьдесят рублей, отложенных из денег, полученных на обзаведение, который предназначался на экстренные расходы и в то же время был подспорьем на черный день. Мало ли что могло случиться?

Подобная бережливость " графа" объяснялась главным образом его воздержанием от спиртных напитков. Сознание принятых им на себя обязанностей относительно горячо им любимого мальчика заставило его обратить серьезное внимание на предостережение докторов, и он решительно перестал пить и только позволял себе одну рюмку перед обедом.

О, как ему хотелось теперь жить, как хотелось поднять на ноги своего любимца, и как он внимательно стал теперь относиться к своему здоровью, чтоб быть полезным Антошке.

И как он был благодарен Нине, которая явилась доброй феей под конец его горемычной жизни!

Когда она навещала его, он был несказанно рад и словно бы гордился тем, что вера молодой девушки в него не только не поколебалась, но, напротив, крепла. Она могла окончательно убедиться, что он не пропавший человек и не пропивает ее денег. И Нина действительно привязалась к дяде, случалось, просиживала у него более часа, и мнения дяди находили более отклика в ее сердце, чем мнения ее отца.

Нина уезжала от дяди еще более душевно смятенная под впечатлением его озлобленных и страстных речей, в которых она скорее чувствовала, чем понимала, долю истины. И жизнь дома казалась ей еще более бессодержательною. Даже и усердная деятельность в обществе " Помогай ближнему! " не удовлетворяла ее, особенно после рассказов дяди о том, как обманывают благотворительных дам и какие люди в большинстве случаев пользуются их помощью.

А " граф", провожая свою гостью, горячо целовал ее и благодарил ее за то, что она навестила, и за деньги.

С тех пор как " граф" зажил в благополучии, он с особенною ретивостью предался педагогической деятельности, имея в Антошке весьма способного ученика. Ему непременно хотелось, чтобы Антошка поступил в какую-нибудь ремесленную школу и имел бы в будущем верный кусок хлеба. О выборе такой школы уж он советовался с студентом-технологом, сыном квартирной хозяйки, и решено было, что к осени Антошка поступит в школу при одном из заводов на Васильевском Острове. Нужно было только подготовить мальчика надлежащим образом.