The and.

Max

2 ноября.

Кажется, прошел день. Я не знаю. Здесь время как будто остановилось, черное светило грозно висит над головой, совершенно не двигаясь. Все попытки найти дом со спасительным лифтом были тщетными. Все здания похожи между собой, не отличимые, совпадает каждая мелочь. Они потешались над нами. Они не хотят, чтобы мы ушли…
Мы пытались позвонить. Телефон Ники неожиданно сел, а мой странно работает. Когда мы дозвонились парню Нике, Дерену, в трубке слышался лишь шорох и страшный шепот. Мы повесили трубку. Больше мой телефон не работал. Камера также бесполезна. Здесь нет ни света, ни солнца…

Жар охватывает тело…

Первая запись.

Я не знаю, какой сегодня день, считать часы — бесполезное занятие в этом богом забытом месте. Здесь ничего не работает, дома полупусты, на улицах даже нет машин или обломков от них. Как будто здесь никогда не жили люди, а если и жили, давно покинули это место. Здесь ни еды, ни воды, свои шоколадные батончики мы съели без остатка. Но все равно чувство голода охватывало нас. Кажется, что это место проклято.

Мы попробуем уйти отсюда.

Вторая запись.

Город окружен лесом. Если это можно назвать лесом. Это множество обугленных, почерневших деревьев, испещренных какой-то странной буро-красной смолой. Не знаю сколько мы пробирались через этот лес. Не видно края, лишь эти черные палки из земли. Хватит ли нам сил вернуться обратно?

Третья запись.

Здесь нет выхода. Нам не выбраться отсюда. Все время мы возвращаемся к этому проклятому городу. Словно ходим кругами. Столько бесполезных попыток.

Кажется, Нику лихорадит. Она сказала, что попробовала смолу этих черных деревьев. Голод берет над нами вверх. Сначала живот скручивало в узел, а теперь словно тысяча иголок колола меня изнутри. Но я знаю, что Нике еще хуже. Губы обсохли от невыносимой жажды, горло горит как в огне. Мы долго не протянем…

Четвертая запись.

Не знаю, зачем пишу все это. Наверное, мне так спокойнее. Каким-то образом нашла нож. Мы… мы начали пить свою собственную кровь, чтобы не умереть. Я смогла пить, Нику вырвало. Ей становится все хуже. Лоб безумно горит. Я не знаю, как избавить ее от этой лихорадки.

Пятая запись.

Ника начинает бредить. Она почти не просыпается, во сне что-то бормочет. Я стараюсь ее успокоить, но горло почти пересохло, я даже не слышу собственного голоса. Теней стало больше. Они похожи на стервятников, поют замогильную тихую песню. У меня от нее мурашки по коже. В глазах начинает туманиться. Голод становится все сильнее, но я еще борюсь со смертью. Молю бога о дожде. Не черное светило на небе, а бога, в какого начала верить. Но он не слышал, я слишком далеко от него. Я начну молиться. На большее не хватает сил…

Шестая запись.

Я продолжаю вести тебя, мой друг. Берегу силы, чтобы поговорить с тобой. Мне плохо. Я стараюсь не плакать, не хочу лишаться капель хоть соленой, но воды. Ника… она…

Она умирает. Я еле прощупываю ее пульс, дыхание прерывистое, почти остановилось. Я прислушалась к ее шепоту. Эти жуткие слова… Она поет вместе с ними, говорит на этом страшном языке.

Ника… не покидай меня…

Господи, спаси нас.

Седьмая запись.

Она ушла. Ушла когда я спала, даже не попрощалась. Тени исчезли. Как она могла уйти с ними? Я бьюсь в судорогах, кажется, голод начал пожирать меня изнутри. Я не могу говорить. Отчаянно пью свою кровь, но это почти не помогает. Жар захватывает мое тело. Я жмусь к ледяному телу подруги. Я не покину ее. Я поклялась ей…

Восьмая запись.

Я безумно хочу есть. Пыталась притронуться к костям или гниющим кускам плоти, которые валяются повсюду. Кости рассыпались в прах, от мяса меня мутит, что я и близко не могу подойти.

Мне, кажется, она не ушла. Я слышу ее голос. Она просит… она не хочет гнить здесь. У меня нет сил закопать или сжечь ее, я не знаю что делать.

Я хотела заплакать, но не смогла…

Девятая запись.

Голод победил над разумом. Я… я исполнила волю Ники.

Жадно обглодала ее кости, проглотила сочное мясо, выпила живительную кровь…

Почему-то меня не стошнило.

Она не будет здесь гнить. Я поклялась. Осталась только голова. Ее остекленевшие голубые глаза устремлены в кровавое небо…

Десятая запись.

Тени вернулись, я слышала голоса, их шепот, их заклятья. Я слышала Нику. Она… поблагодарила меня. Сказала, что не винит. Сказала, что она с Дереном. Она просила идти к ней.

Я не пойду к теням. Я не умру.

Завтра я найду лифт.

Нику придется оставить.

Коридор тянется словно вечность. Я бегу к лифту надежды. Бегу без оглядки. Скоро меня догонят тени. Голова Ники катится следом. Она кричит, кричит не оставлять ее! Грозит, что я буду проклята пламенным небом, светилом.

Нет, я уйду, уйду отсюда! Уйду назло Нике, назло этой черной дыре, назло чертовому Богу! Будь они все прокляты! Я не буду гореть в этом пекле.

Тяжело дыша, я добираюсь до лифта. Остервенело нажимаю по кнопке. Черт, так медленно! Обернувшись, я увидела голову Ники. Она безобразно кривит рот, лязгает челюстью, по ее острым зубам течет кровь. Я дрожу от страха. Снова неистово жму на кнопку. Тишину прорезает бешеный вопль Ники. Тени приближаются. Миг. Остаются секунды.

Когда тени уже хотели меня схватить, открывается спасительный лифт. Влетаю туда, на ходу теряю дневник…

Я застываю от ужаса. В углу лифта от страха прижимаются две хрупкие фигуры. Ника и…

Я.

Не получается вскрикнуть. Дрожащей рукой тянусь ко рту. Рука нащупает ровную натянутую кожу. Мозг пронзает последний отчаянный вопль Ники.

«Ты уже не человек»

The and.