Человек, нашедший Бога

Мне кажется, нет лучшего способа приобщить вас к здешней жизни, такой необыкновенной для вас, чем передать вам свои впечатления и беседы с мужчинами и женщинами, которых я встречаю здесь.

Я как-то говорил вам, что встречаю здесь больше святых, чем философов, и мне хочется рассказать вам о человеке, который производит на меня впечатление истинно святого. Да, здесь есть просто святые и великие святые, так же, как есть обыкновенные и великие грешники.

Однажды я шёл по вершине горы. Я говорю «шёл», хотя передвижение здесь не требует никаких усилий, но это почти то же самое.

На вершине горы я увидел человека, стоявшего в одиночестве. Он сосредоточенно вглядывался вдаль, но что он рассматривал, я не знаю. Он был совершенно погружён в себя или же в общение с кем-то, кого я не мог видеть.

Я остановился в ожидании. Наконец, глубоко вздохнув, ибо мы дышим здесь, он повернулся ко мне и сказал с доброй улыбкой:

— Не могу ли я тебе услужить, брат?

Я был смущён, чувствуя, что, может быть, помешал какому-то невидимому для меня общению.

— Если это не слишком смело с моей стороны, — сказал я, — я хотел бы спросить, о чём вы думали, стоя здесь и глядя в пространство?

Я чувствовал, что этого не следовало делать, но моё серьёзное желание научиться всему, доступному для меня, заслуживало прощения, и меня прощали.

У этого человека было прекрасное лицо без бороды и юношеский огонь в глазах. Одежда его говорила, что он очень мало думает о своей внешности.

Он посмотрел на меня молча и затем сказал:

— Я стремился приблизиться к Богу.

— А что есть Бог? — спросил я. — И где Бог?

Он улыбнулся. Я никогда не видел такой улыбки.

— Бог всюду, — ответил он. — Бог есть.

— Что же он такое? — настаивал я. И снова он повторил, но уже с другим ударением:

— Бог есть.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.

— Бог есть, Бог есть, — повторил он.

Не знаю, каким путём передалось мне значение его слов, может быть, путём симпатии, но в моём сознании внезапно вспыхнуло, что когда он говорил: «Бог есть», он хотел выразить полнейшее осуществление Бога, какое только возможно для духа; а когда он говорил: «Бог есть», он хотел этим выразить, что ничего и не существует, кроме Бога.

По всей вероятности, то, что я чувствовал, отразилось на моём лице, судя по следующим словам святого:

— Разве ты сам не знаешь, что Он есть и что всё, что существует, есть Он?

— Я начинаю чувствовать, что вы подразумеваете, — ответил я, — хотя сам я могу чувствовать лишь очень слабо.

Он улыбнулся и ничего не ответил, но во мне роились вопросы.

— Когда вы были на Земле, часто ли думали о Боге? — спросил я.

— Всегда. Я очень мало думал о чём-нибудь ином. Я искал Его всюду, но только по временам вспыхивало во мне осознание Его истинной сути. Иногда, когда я молился, а молился я много, во мне возникал внезапный вопрос: кому ты молишься? И тогда вырывался громкий ответ: «Богу! Я молюсь Богу!» Но хотя я молился Ему ежедневно в течение многих лет, только временами вспыхивало во мне истинное сознание Бога. Но настал час (я был тогда совсем один, в лесу), когда пришло великое откровение. Оно пришло не в виде определённых слов, но, скорее, как безмолвное и безобразное чудо, слишком великое для ограниченной мысли. Я упал на землю и, вероятно, потерял сознание, так как через некоторое время — как долго, я не знаю — я пробудился и, поднявшись с земли, стал смотреть вокруг. И тогда я постепенно вспомнил пережитое; оно оказалось слишком величественным, превыше моих сил, когда я его испытывал.

Выразить это великое, слишком великое для моей смертной природы, я сумел только в таких словах: «Всё сущее, — есть Бог». Это оказалось так просто, а между тем эта простота должна включать и меня самого, и всех существ — людей и животных; и даже деревья, и птицы, и реки должны быть частью Бога, если Бог есть всё.

С этой минуты жизнь обрела для меня новое значение. Я не мог видеть человеческого лица, чтобы не вспомнить откровения — не вспомнить, что это человеческое существо есть часть Бога. Когда моя собака смотрела на меня, я говорил ей: «Ты тоже часть Бога». Когда я стоял на берегу реки и слушал шум воды, я говорил себе: «Я слушаю голос Бога». Когда кто-нибудь из моих ближних сердился на меня, я спрашивал себя: «Чем мог я оскорбить Бога?» Когда кто-нибудь обращался ко мне с любовью, я говорил: «Теперь Бог любит меня». И от этого сознания у меня захватывало дух. Жизнь становилась невообразимо прекрасной.

Я был так погружён в Бога и так стремился найти Его, что мало думал о своих ближних и пренебрегал даже теми, которые были ближе всего ко мне; но с этого дня я начал сближаться с моими братьями. И я убедился, что чем больше я искал Бога в них, тем чаще Бог отвечал мне через них. И жизнь становилась всё более чудесной и прекрасной.

Иногда я пытался передать другим то, что чувствовал сам, но они не всегда понимали меня. И тогда я начал постигать, что Бог намеренно, по причине, известной Ему одному, скрывал Себя за покровами. Может быть, для того, чтобы радоваться, разрывая их? Если так, я решил помочь Ему, насколько хватит моих сил, и я стремился помочь другим людям познать Бога так, как я сам познал Его. В течение многих лет я учил людей. Вначале мне хотелось учить всех. Но вскоре я убедился, что это невозможно, и тогда избрал немногих, которые называли себя моими учениками. Я просил их не говорить, что они мои ученики, но убеждал их передавать другим то знание, которое я давал им. И таким образом, не я один, а многие постепенно приобщались к тому чуду, которое было мне открыто в тот день, когда я стоял в одиночестве, в лесу, и пробудился к сознанию, что Бог есть, Бог есть.

Сказав это, святой повернулся и оставил меня со всеми моими вопросами. Я хотел спросить его, когда и как он покинул Землю и какое дело делает здесь, но он ушёл.

Может быть, я увижу его снова когда-нибудь. Но увижу я его или не увижу, он дал мне нечто, что я, в свою очередь, отдаю вам, как он сам хотел отдавать своё знание миру.

Письмо 21