Архитектура эмоциональных расстройств 3 страница

Удивительной категорией трансперсональных сексуальных переживаний, является полное отождествление с различными животными формами. Будь то млекопитающие, низшие позвоночные или беспозвоночные (насекомые, моллюски и медузы), все эпизоды включают соответствующий образ тела, эмоциональные и другие эмпирические реакции, характерные особенности поведения. Ощущения отличаются высокой подлинностью; они всегда специфичны, уникальны для данного вида и обычно превосходят все, на что может быть способна фантазия неинформированного человека. Подобно опыту коллективного и расового бессознательного, этот опыт часто дает большое количество точной информации, резко превышающее образовательный уровень вовлеченных в него людей.

Новые прозрения, приобретенные в таких переживаниях, могут затрагивать не только психологию животного, динамику его инстинктов, особенности брачного поведения, но и детали сексуальной анатомии, физиологии, иногда даже химии. Обычно происходит отождествление с какой-то одной формой жизни, но иногда в одном составном переживании объединяется несколько форм. Результатом этого может быть картина, как бы представляющая архетип любовного акта в природе, выражающая и иллюстрирующая потрясающую мощь и красоту сексуального соединения. Опыт подобного рода может стать частью океанического секса, переживания божественного слияния типа Шива-Шакти (то и другое будет описано ниже) или контекста открытия второй чакры, когда сексуальная энергия проявляется как господствующая сила во вселенной. В некоторых случаях ЛСД вызывает сексуальные ощущения при отождествлении с растениями, например сознательное переживание, связанное с опылением.

Еще одна важная трансперсональная форма сексуального опыта - божественное соединение. Есть два варианта этого в высшей степени интересного явления. В первом человек испытывает сексуальное общение с божеством, но сохраняет при этом свою индивидуальность. Можно упомянуть экстатические восторги св. Терезы Авильской как пример безмедикаментозного переживания подобного рода. Сходные духовные состояния встречаются также в практике приверженцев бхакти-йоги. Второй вариант подразумевает сексуальное переживание при полном отождествлении с божественным существом. Это может происходить в более или менее абстрактной форме как космическое единение мужского и женского принципов -наподобие божественной игры Инь и Ян в даосской традиции. В числе более изощренных архетипических проявлений нужно упомянуть мистический брак, (иерогамию), алхимические misterium coniunctionis (мистерии слияния) или отождествление с богом или богиней, в сексуальном единении с соответствующим супругом (Шива и Шакти, Аполлон и Афродита или тибетские тантрические божества и их шакти).

Три другие трансперсональные формы сексуальности настолько выделяются из всего прочего, что требуют отдельного рассмотрения: это сатанинская, океаническая и тантрическая. Сатанинская сексуальность психологически соотносится с рождением и особенно с БПМ-III. Образы и переживания сатанинских оргии очень часто проявляются на финальных стадиях развертывания перинатальной памяти. Для них характерна своеобразная смесь смерти, секса, агрессии, скатологии и религиозных чувств. Важный вариант этой темы заключается в том, что люди видят или даже ощущают себя участниками сложного ритуала Черной мессы. Стихия смерти задана самим местом проведения этих церемоний - это кладбища с разверстыми могилами и гробами. Ритуалы включают в себя дефлорацию девственниц, принесение в жертву животных или младенцев, совокупления в могилах и гробах или в неостывших еще внутренностях жертвенных животных. Еще один частый мотив - дьявольский пир, в меню которого входят экскременты, менструальная кровь и разрезанные зародыши. Тем не менее, там царит атмосфера не разнузданной оргии, а странного религиозного ритуала жуткой силы, атмосфера служения Богу Тьмы. Многие пациенты ЛСД-терапии независимо друг от друга сообщали, что феноменология этого переживания включает в себя те же элементы, что и на финальных стадиях рождения; наверное, в этом соответствии заложен особый смысл. Общие черты для сатанинских оргий и для кульминации биологического рождения - садомазохизм, сильное сексуальное возбуждение неестественной природы, присутствие омерзительных биологических отходов, атмосфера смерти и мрачного ужаса, но в то же время ощущение близости божественного.

Другой вариант той же темы - картина Шабаша ведьм, или Вальпургиевой ночи, и связанные с ней переживания. Этот архетип, доступный в измененных состояниях сознания, имеет исторические прецеденты в европейском средневековье, когда на своих сборищах ведьмы пользовались секретом психоактивных зелий и мазей.

Среди растений, употреблявшихся для этих снадобий, следует выделить - белладону (Atropa belladonna), белену (Нуоscyamus niger), дурман (Datura stramonium) и мандрагору (Мап-dragora officinarum), иногда добавлялись животные ингредиенты, такие как кожа жаб и саламандр[43]. Приняв зелье или смазав кожу и вагину мазью, ведьмы воспроизводили опыт участия в шабаше.

Это явление надежно подтверждено историческими документами, но все равно удивительно, насколько схожи с ним переживания, встречающиеся спонтанно на некоторых стадиях психоделического процесса или в ходе немедикаментозной эмпирической психотерапии. Общая атмосфера шабаша ведьм - это дикое возбуждение и подъем обычно запретных инстинктивных влечений. Сексуальный элемент представлен в садомазохистской, кровосмесительной и скатологической формах. Глава шабаша - дьявол в образе огромного черного козла по имени Мастер Леонард. Он ведет болезненный ритуал дефлорации девственниц своим гигантским чешуйчатым пенисом, совокупляется без разбора со всеми присутствующими женщинами, принимает почтительные поцелуи в анус и побуждает участников к диким кровосмесительным оргиям.

Матери и сыновья, отцы и дочери, братья и сестры вовлекаются в ходе этого странного и зловещего ритуала в необузданное сексуальное взаимодействие.

Скатологический элемент присутствует в форме странного дьявольского пира, включающего такие биологические вещества, как менструальная кровь, сперма, экскременты и разрезанные зародыши, приправленные специями. Характерным аспектом шабаша является богохульство, осмеяние и извращение христианского символизма. Маленькие дети играют с уродливыми жабами в лужах святой воды, жаб одевают в лоскуты пурпурной материи, изображающие кардинальское облачение, и кормят святым причастием. Шутовское причастие для шабаша приготовлено из теста, которое месят на ягодицах голой девушки.

Важной частью церемонии становятся принятие у новичков отречения от Христа и всех христианских символов. Этот элемент представляет, наверное, особый интерес, поскольку в перинатальном развертывании отождествление с Христом и его страданиями составляет следующую архетипическую ступень в процессе смерти-возрождения, когда испытывающий освобождается от кошмарной атмосферы сатанинских оргий или Вальпургиевой ночи и сам становится связующим звеном на переходе к чистому духовному раскрытию. Отречение от христианства, таким образом, обрекает участников шабаша на вечное повторение их ужасных действий, задерживает архетипическое развертывание и мешает им достичь духовного освобождения.

Звучание музыкальных инструментов, сделанных из костей, шкур и волчьих хвостов, дополняет причудливую атмосферу этих ни с чем не сравнимых ритуалов. Как и в сатанинских оргиях, описанных выше, смесь дикого возбуждения, извращенного секса, агрессии, скатологии и духовного элемента в форме богохульственного извращения традиционного религиозного символизма выдает глубокую связь этого эмпирического паттерна с третьей перинатальной матрицей. В отличие от адских элементов БПМ-II, это не опыт жертвы, преследуемой злыми силами, а прежде всего искушение высвободить в экстатической оргии все запретные внутренние импульсы. Опасность здесь скорее в возможности самому стать злом, чем оставаться беспомощной жертвой зла.

Интересно, что многие из процедур, применявшихся инквизицией и к действительным сатанистам и ведьмам, и к тысячам ни в чем не повинных жертв, имеют странное сходство с ритуалами ведьмовского шабаша. Дьявольски изощренные пытки и другие садистские процедуры, массовые аутодафе, бесконечные допросы о сексуальных аспектах шабаша и сатанинских оргий или о сексуальной анатомии и физиологии дьявола, осмотр гениталий подозреваемых ведьм в поисках знаков совокупления с богом тьмы (signa diaboli) - все это проделывалось с религиозным пылом, а не в духе извращенности немыслимого масштаба. Проблески интуиции в психоделическом процессе показывают, как мало различий в состояниях сознания инквизиторов и сатанистов; их поведение мотивируется одними и теми же глубинными силами подсознания, связанными с БПМ-III. Преимущество Святого Ордена инквизиции было только в том, что его практику поддерживали законы и государственная власть.

Элементы этих архетипических паттернов в более мягких формах можно найти в разнообразных отклонениях и нарушениях сексуальной жизни и, до некоторой степени, даже в сексуальной активности, которая по теперешним критериям может считаться " нормальной". Все сексуальные феномены, которые мы до сих пор обсуждали, имеют общий базис в сексуальном опыте, полученном во время борьбы на грани жизни и смерти с материнским организмом. У тех, чей опыт связан с элементами БПМ-IV и БПМ-I, развивается совсем иное отношение к сексуальности. Оно основано на памяти внутриутробного и постнатального состояния, когда либидозные чувства переживаются в синергическом и дополняющем взаимодействии с другим организмом. Такие формы сексуальности обладают явно выраженным качеством божественного или духовного; наиболее важные примеры из этой категории - океанический секс и тантрический подход к сексуальности.

Океанический секс - это концепция сексуальности, подход к ней и переживание ее, диаметрально противоположные тому что вытекает из динамики третьей перинатальной матрицы. Я ввожу новый термин, потому что не смог найти в литературе ни подходящего названия для этой формы сексуальности, ни даже ее описания. Ее развитие относится к переживанию космического единства и, на более поверхностном уровне, к экстатическому симбиотическому единству ребенка и материнского организма в течение беременности и в период вскармливания (опыт хорошей матки и хорошей груди). В этой форме будут спонтанно проявляться новое понимание и новая стратегия сексуальности после опыта полного противостояния БПМ-IV и БПМ-I. Однажды пережитые, они будут проявляться неявно и в повседневной жизни - если не как реальный опыт, то как философская концепция или идеал.

В океаническом сексе основная модель сексуального взаимодействия с другим организмом - это не освобождающий сброс и облегчение после периода напряженных усилий и борьбы, а легкий и взаимопитающий поток и обмен энергией, напоминающий танец Целью взаимодействия становится потеря собственных границ, слияние с партнером и растворение в состоянии блаженного единства. Генитальное соединение и оргазмическая разрядка, пусть даже мощно переживаемые, считаются здесь второстепенными в сравнении с предельной целью -достижением трансцендентного слияния мужского и женского принципов. Хотя на восходящей дуге оргазма можно при этой форме сексуальности достичь божественного или архетипического измерений, сам оргазм не считается единственной или конечной целью. Некоторые из тех, кому довелось ее испытать, на вопрос, какую функцию выполняет в ней генитальный оргазм, отвечали, что он служит для " удаления биологического шума из духовной системы". Если два сексуально заряженных партнера попытаются слиться, то после некоторого периода взаимодействия они начнут испытывать локализованное генитальное напряжение. Это напряжение снимается в генитальном оргазме- и тогда возможен более полный, растворяющий опыт объединения.

Характерной чертой такого подхода к сексу является желание партнеров оставаться в близком физическом контакте и любовном негенитальном взаимодействии долгое время после оргазма. Интенсивные формы океанического переживания всегда содержат мощный духовный компонент; сексуальный союз воспринимается как таинство отчетливо божественного качества. Партнер может восприниматься как представитель всех существ его пола в архетипическом образе. Сексуальное взаимодействие двух людей становится проявлением союза мужского и женского начал на космическом уровне в духе полярности китайских Инь и Ян. В то же самое время партнеры могут пребывать в мифологических измерениях, переживая себя и друг друга как божественных персонажей или воспроизводя различные филогенетические матрицы. Во втором случае соитие испытывается как очень сложное, многоуровневое и многомерное событие, в котором сексуальность предстает как потрясающая природная сила космического масштаба. Партнеры, занимаясь любовью, могут также осознавать, что движение их тел отражает рисунок и ритм, танцев ухаживания и брачного поведения других видов и форм жизни по всей шкале эволюции.

Последняя особая трансперсональная форма сексуальности это тантрический секс. Главное в нем - опыт трансценденции и просветления, а гениталии и сексуальная энергия используются просто как подходящие средства. Вряд ли нужно вообще рассматривать эту форму взаимодействия как сексуальную, так как это духовная техника йоги, а не активность, направленная на удовлетворение биологических потребностей. Генитальное соединение используется для активации сил либидо, но не ведет к оргазмическому разряду и эякуляции; по сути дела, биологическое удовлетворение через сексуальный оргазм считалось бы здесь неудачей.

Последователи Вама марга (Vama marga), или тантрического " пути левой руки", принимают участие в тщательно разработанных ритуалах, называемых " Панча-макара" (Pancha makkara). Это название обозначает пять важнейших компонентов этого обряда, все они начинаются с буквы " М": madya (вино), mamsa (мясо), matsya (рыба), mudra (выпеченный хлеб) и maithuna (сексуальное соединение). Ритуальное соединение происходит коллективно в особом месте и в точно выбранное гуру особое время. В церемонии большое значение придается эстетике, используется очищение, ритуальное купание, свежие цветы, красивые костюмы, тонкие благовония и духи, музыка, пение и специально приготовленные пища и вино. Аюрведические снадобья, в которых сочетаются мощные сексуально возбуждающие и психоделические средства, составляют важную часть ритуала (Mookerjee, 1982).

В то время как практика " пути правой руки", Дакшина марга (Dakshina marga), остается на уровне символов и метафор, " путь левой руки" в проведении ритуала конкретен и буквален. Его основной принцип заключается в том, что духовное освобождение может быть достигнуто не в отказе от желаний и страстей, а в преобразовании тех самых элементов, которые обычно ведут нас к грехопадению. На кульминационной стадии ритуала партнеры принимают специальные сексуальные йогические позы, тантра-асаны. Они вместе дышат и созерцают в полном генитальном единении и концентрированном усилии, чтобы продлить и использовать для своего опыта самое последнее мгновение перед оргазмическим разрешением.

Эта активность пробуждает и поднимает дремлющую в нижней, сакральной части позвоночника духовную энергию, названную в тантрической литературе Кундалини - Змеиной Силой. В своей активной форме, называемой Шакти, эта энергия течет вверх по позвоночнику через каналы тонкого тела, называемые Ида (Ida) и Пингала (Pingala), и вызывает раскрытие и активизацию семи центров психической энергии, чакр. При этом тантрические партнеры испытывают космическое единство мужского и женского принципов, переживают живую связь с трансцендентным божественным источником (Здесь описана тантрическая практика в индуизме, которую не следует путать с буддийской. - Прим. ред.).

В отличие от океанического секса, где локализованное сексуальное напряжение разряжается до момента слияния мужского и женского начал, здесь генитальное соединение и напряжение используется как средство, а сексуальная энергия трансформируется в духовный опыт. Во многих случаях принимавшие ЛСД совершенно спонтанно обнаруживали тантрический подход к сексу во время психоделических сессий и продолжали практиковать его в повседневной жизни, обычно в сочетании с океаническим сексом или даже с общепринятыми формами сексуальности. Трансперсональный сексуальный опыт и глубокие изменения в сексуальной жизни могут также иметь место в контексте различных эмпирических методов без применения психостимуляторов.

Корни насилия: биографические, перинатальные и трансперсональные источники агрессии

В свете ежедневных клинических наблюдений за ходом психоделической терапии и других форм эмпирического самоисследования, я все более убеждался, что объяснения, предложенные аналитически ориентированной психиатрией магистрального направления для большинства эмоциональных расстройств, поверхностны, неполны и неубедительны. Это особенно поражает в случаях крайних форм насилия и саморазрушительной психической деятельности. Становится очевидным, что из психодинамического материала, каким бы травматическим он не был, нельзя получить адекватного объяснения таких серьезных и радикальных психопатологических явлений, как самоувечье, кровавое самоубийство, садомазохизм, зверское умерщвление или беспорядочные импульсивные убийства, наблюдаемые в случаях буйной одержимости. История эмоциональной депривации в детстве, болезненный рост зубов или даже телесные оскорбления со стороны родителей и их заместителей в качестве адекватного психологического мотива леденящих кровь случаев криминальной психопатологии, конечно, никого не убедят.

Последствия этих действий есть вопрос жизни и смерти, следовательно, силы, скрытые в их основе, должны быть такого же масштаба. Объяснения, базирующиеся только на анализе биографического материала, представляются еще более абсурдными и неадекватными, когда их применяют к крайним проявлениям социальной психопатологии - к безумию массового уничтожения и геноцида, апокалиптическим ужасам концентрационных лагерей, коллективной поддержке целыми нациями грандиозных и мегаманиакальных планов автократических тиранов, жертвоприношению миллионов во имя наивных утопических видений или бесцельным жертвам войн и кровавых революций. Трудно принимать всерьез психологические теории, которые пытаются соотнести массовую патологию такой глубины с историей родительских шлепков или подобными эмоциональными или телесными травмами. Инстинктивистские рассуждения таких исследователей, как Роберт Одри (Ardrey, 1961; 1966), Десмонд Моррис (Morris, 1967) и Конрад Лоренц (Lorenz, 1963), предположивших, что деструктивное поведение запрограммировано филогенетически, мало чему помогают, поскольку природа и размах человеческой агрессивности не имеют параллелей в мире животных.

Рассмотрим некоторые наиболее важные наблюдения, полученные в глубинной эмпирической работе с применением и без применения психоделиков, имеющие, судя по всему, непосредственную связь с проблемой человеческой агрессии. Этот клинический материал согласуется в основном с работами Эрика Фромма (Fromm, 1973) и ясно показывает необходимость отличать оборонительную, доброкачественную агрессивность, которая служит выживанию индивида и вида, от злобной разрушительности и садистской жестокости. Последнее, видимо, специфично для человека и имеет тенденцию возрастать, а не уменьшаться с развитием цивилизации. Именно эта злостная форма агрессии - не имеющая каких-либо существенных биологических или экономических причин, неадаптивная и непрограммируемая филогенетически - составляет реальную проблему человечества. С появлением мощной современной технологии в последние десятилетия злостная агрессия представляет серьезную угрозу уже не только существованию человеческого вида, но и сохранению жизни на планете. Поэтому, согласно Фромму, важно отличать агрессивность инстинктивной природы от других форм деструктивности, коренящихся в структуре личности; последние можно описать как " неинстинктивные страсти, укорененные в характере".

Клинические наблюдения из психотерапии с применением ЛСД и других эмпирических техник добавили несколько новых измерений к этому интуитивному пониманию. По ним видно, что паттерны злостной агрессии понятны в терминах динамики бессознательного, если к модели человеческого сознания добавить перинатальный и трансперсональный уровни. У этого открытия есть несколько далекоидущих теоретических и практических следствий. Злостная агрессия уже представляется не фатальной сущностью органики центральной нервной системы и ее жестких инстинктивных программ, а проявлением гибких и изменчивых функциональных матриц, т.е. " программного обеспечения" мозга.

Далее, с открытием расширенной модели сознания злостная агрессия попадает в контекст процесса смерти-возрождения и таким образом связывается с жаждой трансценденции и мистическими поисками. Воспринятый внутренне и проработанный в безопасных, организованных и социально санкционированных условиях, опыт злостной агрессии и самодеструктивности может стать важным инструментом в процессе духовного преображения. С этой точки зрения многое в бессмысленном насилии, как в индивидуальном, так и в коллективном бессознательном оказывается результатом недопонимания и извращения духовных побуждений. Во многих случаях в ходе терапии с применением надлежащей техники эта энергия может быть перенаправлена к духовным целям. Здесь полезно более подробно рассмотреть источники злостной агрессии и ее клинические и социальные проявления.

Судя по всему, агрессивность по большей части относится к травматическому материалу из детства и другим биографическим факторам, что в основном согласуется с психоаналитической концепцией. Это обычно связано с повторным проживанием воспоминаний, касающихся помех в удовлетворении желания безопасности у ребенка, с вытекающей отсюда фрустрацией. Конфликты вокруг достижения удовольствия в различных либидных зонах, эмоциональная депривация и отвержение со стороны родителей или лиц, их замещающих, грубое телесное надругательство - вот самые типичные примеры таких ситуаций. Задействованность оральной и анальной зон, по-видимому, особенно значима с этой точки зрения. Если психотерапевтический процесс использует технику, несколько ограниченную по способности проникать в бессознательное (например беседы лицом к лицу или фрейдовские свободные ассоциации), всякая агрессия покажется связанной с биографическим материалом, пациент, так же как и терапевт, никогда не достигнет более глубокого понимания этих явлений. А вот при помощи психоделиков и некоторых видов мощной эмпирической техники уже на ранних стадиях терапии начинает проявляться совершенно другая картина.

Сначала индивид может испытывать агрессивность в связи с различными биографическими событиями детства, но интенсивность разрушительных импульсов, связанных с этими событиями, кажется избыточной и не соответствующей по значимости природе и смыслу самих ситуаций. В некоторых случаях различные психологические по виду травмы получают свою эмоциональную силу от физических травм, с которыми они соотносятся тематически. Но даже и этот механизм сам по себе не дает полного и удовлетворительного объяснения. По мере углубления процесса эмпирического самоисследования становится очевидным, что секрет огромной мощности вовлеченных эмоций и ощущений таится на перинатальном уровне и в тематических связях между биографическим материалом и специфическими чертами родовой травмы, что и является истинным источником этих агрессивных импульсов.

Так, в оральной агрессии с убийственными побуждениями и ожесточенным стремлением кусать, которую ребенок обычно переживает в связи с некоторыми неудовлетворительными аспектами кормления, неожиданно всплывает еще и его гнев в отчаянной борьбе за жизнь и дыхание в тисках родового канала. Эмоции и ощущения, первоначально приписываемые травме обрезания и связанным с ней страхом кастрации, осознаются теперь как вызванные пугающим отделением от матери в момент перерезания пуповины при родах. Сочетание яростных агрессивных импульсов, анальных спазмов и страх перед биологическими отходами, которое казалось связанным с суровостью в приучении к туалету, заново интерпретируется как реакция, вызванная борьбой на грани жизни и смерти в финальных стадиях рождения. Подобно этому, ассоциируемый с удушьем гнев, который на биографическом уровне казался метафорой соматической реакции на принуждающую, сдерживающую и " душащую" опеку доминирующей матери, в опыте связывается с буквально ограничивающим и сжимающим материнским организмом во время биологического рождения.

Как только выясняется, что лишь малая часть убийственных агрессивных импульсов относится к травматическим ситуациям из детства, а глубинные корни закладываются родовой травмой, становятся понятными их размах, интенсивность и злокачественная природа. Угроза жизни организма в процессе рождения, тягчайший физический и эмоциональный стресс, мучительная боль, страх удушья характеризуют ситуацию рождения как вероятный источник агрессивности. Понятно, что реактивация бессознательной записи события, в котором жизнь подвергалась угрозе со стороны другого биологического организма, может вылиться в агрессивные импульсы, создающие опасность для жизни самого индивида и окружающих.

Явления, кажущиеся темными и загадочными до тех пор, пока мы пытаемся рассматривать их только как биографически детерминированные, - самоувечье, кровавый суицид, садистское убийство или геноцид, - несомненно станут более понятными, если осознать, что их эмпирическим источником должен быть процесс сопоставимого масштаба и значимости. В том факте, что все фрейдовские эрогенные зоны глубоко задействованы в процессе рождения, виден естественный переход к более поздним травмам на различных стадиях развития либидо. Тяжелые и болезненные переживания, затрагивающие оральную, анальную, уретральную и фаллическую области и соответственные функции, травматичны не только сами по себе, но и из-за близкой тематической связи со специфическими перинатальными элементами. За счет этой связи возникают эмпирические каналы, через которые различные аспекты перинатальной динамики могут при некоторых условиях влиять на сознательные процессы. Детские переживания, следовательно, не являются первичными источниками злостной агрессии. Они только добавляются к уже существующему бездонному запасу перинатальной агрессивности -ослабляя защиту, которая в норме предотвращает ее прорыв в сознание, и специфически окрашивая ее индивидуальные проявления.

Связь между злостной агрессией и перинатальной динамикой находит важное подтверждение в некоторых достаточно общих наблюдениях из психоделической терапии. Если фармакологический эффект ЛСД ослабевает к тому времени, когда субъект попадает под динамическое влияние БПМ-III, и переживание поэтому не достигает точки разрешения в переходе к БПМ-IV, то чаще всего развивается очень характерная клиническая картина. Речь идет о крайнем физическом и эмоциональном напряжении общего характера с ощущениями огромного давления в различных частях тела, а также о локализованном дискомфорте в некоторых эрогенных зонах. Специфический паттерн этого состояния сильно видоизменяется в каждом отдельном случае в смысле относительной включенности различных анатомических зон и физиологических функций.

Это состояние сочетается с переполняющим выплеском агрессивных импульсов в сознание; часто требуется предельное усилие, чтобы сохранить самоконтроль и удержаться от насильственных действий. В этих случаях люди описывают самих себя как " бомбу с часовым механизмом", готовую взорваться в любую минуту. Деструктивная энергия направлена как внутрь, так и вовне; стихийные саморазрушительные импульсы и агрессия, направленная против других лиц и объектов, в этих условиях могут существовать вместе или чередоваться в довольно быстрой последовательности. Если этим вулканическим силам будет позволено проявить себя и прорвать защитные барьеры индивида, самоубийство и убийство станут одинаково возможными исходами. Хотя всегда присутствуют и разрушительные и саморазрушительные тенденции, в разных случаях будет отчетливо доминировать то или другое стремление.

Эти наблюдения отмечают четкую психогенную связь между насилием, убийством, саморазрушительным поведением и кровавым самоубийством, с одной стороны, и динамикой третьей перинатальной матрицы, с другой. Они также весьма значимы для понимания тех ситуаций, когда индивид совершает беспорядочные убийства и потом прямо или косвенно совершает самоубийство. Феномен амока, культурно-ограниченный синдром, встречающийся в Малайзии, - крайний тому пример. Даже беглый анализ жизни убийц - таких, как Бостон Стрэнглер, техасский бандит Уайт или Чарлз Мэнсон - обнаруживает, что их мечты и фантазии так же, как их повседневная жизнь, изобилуют темами, прямо связанными с БПМ-III.

Одним из самых типичных проявлений БПМ-III является агрессия, направленная и вовне и на себя самого. Это отражено на символическом автопортрете психиатрического пациента, выполненном сразу после мощного перинатального ЛСД-сеанса. Стилизованная хищная птица сжимает в когтях беспомощную мышь. Другая когтистая лапа преобразилась в пушку, направленную в голову самого хищника. Старый автомобиль вверху отражает игру слов (портрет себя = автопортрет), а также связь этого типа агрессивности с безрассудной ездой и аварийностью.

Социокультурный пример поведения, психологически отражающего динамику БПМ-III, - это воин камикадзе: он причиняет колоссальные разрушения и сеет смерть, а затем умирает сам. В то же время его действие рассматривается в более широком духовном контексте как жертва во имя высшего смысла и императора, который персонифицирует божество. В мягких формах активация третьей перинатальной матрицы ведет к состоянию раздражительности и гнева, выливается в тенденцию провоцировать конфликты, притягивать агрессию других и ситуации самонаказания.