![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Одиночество. Тётка беспокоилась. Выдерживая характер, она редко заговаривала с Васьком, зато часто жаловалась Тане:
Тётка беспокоилась. Выдерживая характер, она редко заговаривала с Васьком, зато часто жаловалась Тане: – И что это Павел Васильевич не едет? А тут мальчишка чудить начал. И мне грубостей наговорил, и сам как побитый ходит… То ли возраст у него ломается, то ли обижает его кто, только и с лица и с изнанки совсем не тот парень стал. А приедет отец – с меня спрашивать будет. – Обязательно спросит, – качала головой Таня. – Да что же, я за ним плохо смотрю, что ли? Таня набралась храбрости: – Плохо не плохо, да всё сердитесь на него, а он на ласке вырос. – «На ласке вырос»! То-то и смотрит волком на всех… «Плохо не плохо»! Ишь, яйца курицу учат! – сердилась тётка. Но, учитывая про себя Танины слова и вглядываясь в потемневшее, осунувшееся лицо племянника, она решила изменить свою тактику и пойти на мировую. * * * Васёк бродил по городу, не зная, куда себя деть. Ему казалось, что все, взрослые и дети, смотрят на него и удивляются, почему он не в школе. Вот-вот кто-нибудь спросит. Васёк прятал под мышку сумку и старался держаться отдалённых улиц. Он чувствовал себя пропащим, конченым человеком и с горечью думал об отце: «Знал бы он всё – не сидел бы там…» Положение, в которое попал Васёк, казалось ему безвыходным. Единственно, что могло бы оправдать его, – это полное признание Мазина. «А Мазин сам меня боится, – думал Васёк. – Он не знает, что я скорей умру, чем выдам его». Народу на улице было мало: первая смена рабочих ещё не кончила работу, все ребята сидели в школах, одни домашние хозяйки, громко переговариваясь между собой, расходились с рынка. По дороге рядом с санями, нагружёнными кирпичом, лениво потряхивая вожжами, шагали возчики в серых фартуках поверх тёплых стёганок. Лошади, упираясь на передние ноги, вытягивали задние и, тяжело дыша, останавливались. Над боками у них поднимался тёплый пар. Возчики забегали вперёд, кричали, хлестали лошадей вожжами. Дорога была немощёная, талый снег густо смешивался с грязью, полозья попадали в глубокие колеи или, поскрипывая, ползли по голой земле. Одни сани застряли, очевидно, давно. Лошадь была вся в пене и не двигалась с места. Она вздрагивала под ударами и бессильно вскидывала морду с падающей на глаза чёлкой. На санях, покрытых брезентом, высилась целая гора аккуратно сложенных кирпичей. – Ишь, наложили! Чтобы скорей свезти да отделаться. Бессовестные этакие! – сказала, проходя мимо, старушка. Васёк остановился и с жалостью смотрел на выбившееся из сил животное. – Дяденька, помоги ей, подтолкни сзади! – крикнул он возчику. – Сама потянет, – откликнулся возчик, прикуривая у товарищей папироску. Васёк подошёл ближе. – Тогда не бейте! – попросил он. Возчик затянулся дымом, сплюнул в сторону и взмахнул вожжами: – Н-но! Отдохнула! Н-но, дьявол тебя возьми! Лошадь напрягла мускулы. Под мокрой шкурой у неё пробежала дрожь. Она дёрнулась и остановилась. Возчик забежал вперёд и с размаху ударил её по морде. – Брось! – подскочил к нему Васёк и, подняв сумку, загородил от ударов морду лошади. – Не смеешь так бить! Я милицию позову! – Пошёл, пошёл отсюда, а то и тебе попадёт! – пригрозил возчик. – Не мешайся тут! – Не уйду! По глазам бьёте! – загораживая собой лошадь, кричал Васёк. – Защитник нашёлся! Тебя самого представить в милицию надо! – Ты кто такой есть? Почему не в своё дело лезешь? – подошёл к Ваську рослый парень, товарищ возчика. – Я в своё дело лезу! – сказал Васёк, закидывая вверх голову. Шапка его съехала на затылок, глаза посинели от злобы. – Я пионер! Председатель совета отряда!.. Наша лошадь, государственная! Бить не дам! – Ого! Ишь ты, председатель!.. Слыхал, Вань? – подмигнул своему товарищу возчик. По обеим сторонам улицы останавливался народ, сбегались мальчишки. Подходили мужчины. Возчики сбавили тон: – Ну что ж, Вань, может, отложить кирпичу маленько? – А где ты его отложишь? – Да вот около дома. А тогда заедем, возьмём, – предложил товарищ возчика. – А какое вы имели право такой груз класть на одни сани? – строго спросил подошедший гражданин, вынимая из портфеля бумагу и самопишущую ручку. – Вот мы сейчас на вас акт составим. Лошади эти мне известны, возчиков я запишу. Там, где надо, вас научат, как такой груз накладывать да ещё по глазам лошадь хлестать. Он написал несколько строчек: – Кто подтвердит, граждане? Охотников подписать нашлось много. Васёк тоже протянул руку. Он хотел подписать: «Трубачёв, председатель совета отряда», но вдруг раздумал и тихо отошёл в сторону. Ему показалось, что с тех пор, как он ушёл из школы, прошло очень много времени, что за это время в школе уже решилась его судьба и что он теперь уже, наверно, не председатель совета отряда, а просто школьник, осрамивший свой класс грубым и недостойным поведением. А Мазин? Что же Мазин? Как же он молчал?.. Как он допустил это? Ведь Мазин поступил с ним ещё хуже, чем Одинцов. Зачем же тогда, вечером, он пришёл к нему как товарищ, как друг? Разве он не пионер? Разве не дорожит своей честью? Васёк почему-то вспомнил, как в прошлом году он с отцом ездил в Москву. Они долго стояли на Красной площади и смотрели на Кремль. Васёк стоял с красным галстуком на шее, как стоит на посту часовой. Он боялся пошевелиться. Мысленно он давал себе клятву свершить какой-нибудь небывалый подвиг во славу Родины. И не один! Васёк видел себя на воде и на суше бесстрашным моряком и раненым командиром, он побеждал и умирал в жестокой схватке с врагом. Он стоял без шапки, с затуманенными глазами, и, когда отец тронул его за рукав, он молча пошёл за ним, унося в душе своё торжественное обещание. И сейчас, вспомнив об этом, он выпрямился, стряхнул прилипший колбу чуб… Нет, он, Васёк Трубачёв, ещё покажет себя, он не опустит голову перед этой первой бедой в его жизни! И товарища он себе найдёт! И оба они будут сражаться за Родину и вместе победят или вместе умрут на поле битвы. И тогда все ребята узнают, что такое настоящая дружба! Васёк не заметил, как миновал несколько улиц и очутился у своего дома. Тётка увидела, что глаза у Васька блестят, и подумала про себя: «Прежний задор появился. Уж не знаю, что хуже, что лучше». За обедом она торжественно сказала: – Геройская картина идёт. Сходим с тобой под вечер? Но Васёк вдруг поскучнел и тихо сказал: – Спасибо, тётя, только у меня голова болит. «Не хватало ещё, чтоб меня в кино видели!» – с испугом подумал он. – Ну, голова твоя пройдёт, – успокаивала тётка. – Не пройдёт! – Как так – не пройдёт? – А так, не пройдёт – и всё! – упрямо сказал Васёк и, не глядя на тётку, снял с вешалки отцовский пиджак и, бросившись на кровать, укрылся им с головой. – Ну, коли так, завтра пойдём, – добродушно сказала тётка. Васёк не ответил. Он и сам не знал, что будет с ним сегодня… завтра… И только отцовский пиджак со знакомым запахом паровозной гари и табака успокаивал его сердце. * * * Васёк не пошёл в школу и на другой день. Митя приходил в класс, о чём-то говорил с учителем. Ребята волновались: – Митя, а как же сбор? Ведь сегодня сбор, а Трубачёва нет. Сбор был назначен на шесть часов вечера. После уроков Сергей Николаевич вызвал в учительскую Одинцова и Булгакова. – Вот что, ребята! – сказал он, перебирая на столе какие-то бумаги. – Сегодня, часиков в пять, зайдёте за Трубачёвым… – Я не пойду, – быстро сказал Саша. – Зайдёте за Трубачёвым, – как бы не расслышав Сашиных слов, продолжал Сергей Николаевич, – и скажете ему, что сегодня сбор… и что я тоже к нему зайду перед сбором. Понятно? – Понятно, – пробормотал Одинцов. Саша молчал. – Да прихватите с собой Лиду Зорину. И никаких лишних объяснений… Одинцов, полагаюсь на тебя, – быстро сказал учитель, когда Саша вышел. – Есть никаких объяснений! – ответил Одинцов. Он не понимал, зачем понадобилось Сергею Николаевичу послать их к Трубачёву. Его взволновало и то, что учитель сам придёт к Трубачёву. Выйдя из учительской, он догнал Сашу. Лицо Саши выражало протест и упрямство. – Так я и пошёл! Лучше и не просил бы. – А он и не просил, – оглядываясь на учительскую, ответил Одинцов. – Он приказал. – Мне это приказать никто не может. – Тише! Ты что? Он же учитель, он же хочет как лучше сделать… Саша смолк. Одинцов пошёл договариваться с Зориной. – И никаких объяснений там. Понятно, Зорина? Полагаюсь на тебя. Лида Зорина кивнула головой. Она тоже была озадачена поручением учителя. – Он, верно, хочет, чтобы вы все помирились? – шёпотом спросила она. – Не знаю. Я не ссорился. Одним словом, пообедай и приходи в школу. За Сашей я сам зайду, и вместе пойдём!
|