Ларс Сунд Один счастливый остров

Бруге Вилену (1939–2006) и, разумеется, Гудрун, как всегда

Смерть утверждает все, изображенное повествователем.

Уолтер Бенджамин

Вначале экран компьютера был пуст, а пальцы автора покоились на клавиатуре.

Автор кусал губу. Взгляд метался, словно муха, от переполненных стеллажей к цветным афишам в рамках на стенах кабинета и креслу-качалке у окна. Автор встал и отправился на кухню выпить воды, а затем снова сел за компьютер.

Воистину, непростое это дело — с помощью инструментов, которые дает нам язык, из ничего создать воображаемый мир!

После долгих раздумий и сомнений автор наконец набрал первое слово: «небо». Спустя еще некоторое время он написал следующее слово, и слово было «море».

Итак, небо и вода были созданы, но еще не отделены друг от друга. Автор решил и эту проблему, начертив вдалеке непрерывную линию горизонта, ибо не знал ничего более прекрасного, чем открытый морской горизонт.

Воодушевление автора нарастало.

На небе он разместил солнце, дабы осветить свой новый мир, и горстку кучевых облаков — главным образом, для украшения. Потом автор запустил над морем легкий зюйд-зюйд-вест, наделив его силой в два балла по шкале, разработанной в 1805 году капитаном первого ранга Фрэнсисом Бофортом на борту судна в ожидании приказа покинуть гавань Плимута. Под дуновением бриза на мелких волнах заплясали солнечные блики.

Автору требовался кусок тверди, чтобы укоренить повествование, и потому он вписал в море шхеру. Этот кусок тверди был лишь узкой полоской гранита, формой напоминающей опрокинутый, идущий на дно корабль; северо-западная сторона округленными ледником ступенями поднималась из воды, южная стеной опускалась в море. Автор населил шхеру растениями и животными. У линии воды он украсил скалу каймой морских лишайников и водорослей, на возвышениях раскинул пустоши, поросшие можжевельником, облепихой, водяникой и вереском, там же выросли луговик, овсяница, длиннолистная вероника и льнянка. В трещинах и расщелинах скалы, где кукушкин лен удерживал влагу, поселились пушица, росянка и мытник. Затем автор посадил на скалы серебристую чайку, чайку сизую и гагарку да еще колонию полярных крачек: он любил их элегантный полет и характерный крик: «Кри-и-е, кри-и-е, кри-и-е!» Автор расписал веселыми жилками яйца, лежащие в пуховых гнездах и уже готовые выпустить на волю птенцов. Перевозчик, травник и камнешарка дополнили птичью фауну шхеры.

На вершину скалы автор водрузил карликовую сосну — узловатую, злобно-кривую. Эту ущербную разновидность Pinus sylverstris он выбрал потому, что именно карликовая сосна нередко становилась символом архипелага и его жителей, в суровых природных условиях борющихся за сохранение своей самобытности и родного языка. Карликовая сосна прекрасно вписывается в наш рассказ.

Автор задумал дать этой земле имя, раз дело заладилось. Земля получила имя Скугсшер — Лесная шхера. Ему представилось, что жители архипелага сами могли бы со сдержанным нордическим юмором так окрестить небольшой скалистый остров, на котором растет одна лишь карликовая сосна, обдуваемая всеми ветрами.

И увидел автор все, что он создал, и подумал: что ж, сойдет.

И взялся за сотворение первого человека.

Но если сотворение неба и воды, а также шхеры, снабженной необходимыми растениями и птицами, да еще карликовой сосной на самом верху, дело сравнительно простое, то создать человека значительно сложнее, в чем автор вскоре убедился. Когда несчастный Адам после долгих мучений наконец явился миру, он представлял собой довольно жалкое зрелище.

Он лежал на животе в прибрежных волнах у южной крутой оконечности островка. Море лениво и мягко покачивало его. Морская зыбь бережно подняла человека к скале, лоб коснулся камня. Волна отнесла тело назад и вновь толкнула к скале. Первый человек беспрекословно повиновался морской игре. Одна рука его была откинута в сторону, словно в попытке нащупать сушу.

Пятна света, преломляемые призмами волн, скользили по дну вдоль его тела. Пучок зеленых водорослей покачивался в паре сантиметров от глаз. Несколько чаек держали вахту на камнях и выступах скалы, охраняя человека, словно застывший караул в белых парадных формах с серыми мантиями.

I