Тот, кто не может обмануть себя, не может обмануть и никого другого; а тот, кто может обмануть даже себя, обязательно обманет всякого другого.

Тем, кто увлечен такими мыслями, даже если в мире появится Будда, это не поможет. Те, кто слепо увлечен, гоняются за определенными порождениями собственного ума; даже если они и встретят Будду, они не узнают его, потому что для того, чтобы узнать Будду, требуется невинный ум — неамбициозный. Вы можете узнать его лишь, если у вас есть нечто того же самого качества. Если же в вас нет никакой готовности, как вы сможете распознать предельную осознанность? Вы обойдете ее.

Тысячи будд уже случилось, и миллионы людей прошли мимо них, даже не оглянувшись. Они так увлечены, их глаза настолько заполняет собственная алчность, что они не способны видеть отчетливо. А будду можно увидеть лишь в том случае, если в ваших глазах нет пыли, если ваше зеркало чисто.

Ничего не считая важным, естественно, вы полны сухожильной силой, избавлены от желаний и зависимости и — вы хозяин дхармы.

Очень простыми словами он высказал вам великое приглашение. Вы — самое важное звено в сущем; никогда не помещайте ничего выше себя, ибо тогда оно станет вашей зависимостью, вашим гнездом. Навсегда уясните для себя, что величайшая вещь трепещет в вашем собственном сердце. Она должна быть разведана, исследована, пережита, — но этот «Кохинор» внутри вас.

В то мгновение, когда ваши глаза фиксируются на чем-то другом, вы уже низвели себя до чего-то второстепенного, — но вы первостепенны.

Случилось так, что я должен был присутствовать в суде, потому что я публично высказался, и чьи-то религиозные чувства оказались задетыми. Не представляю себе, как это чьи-то религиозные чувства могут быть задеты; должно быть, они очень слабы; должно быть, у них нет глубоких основ. А то, что я говорил, тот человек даже не понял.

Я пересказывал небольшой инцидент из жизни Махатмы Ганди. Обычно Махатма Ганди слушал индуистское писание, Рамаяну — историю Рамы; а Ачарья Виноба Бхаве, ученый специалист по санскриту, читал ее. Дошло до того места в истории, где Ситу, жену Рамы, похитил, увел насильно его враг. Не находя другого способа, Сита применила небольшую хитрость, чтобы оставить какие-то знаки на пути, так чтобы Рама смог узнать, куда враг увел ее; она стала выбрасывать свои украшения. Она была королевой — Рама был король, — поэтому у нее было много украшений огромной ценности, и она потихоньку выбрасывала их всю дорогу.

Рама нашел путь, но тут возникло затруднение. Его брат, Лакшмана, был с ним. Рама сказал: «Я не могу узнать эти драгоценности». Причина была очень проста, он объяснил ее: «Замечаешь драгоценности только тогда, когда на саму женщину не стоит смотреть. Сита так прекрасна, что, когда я вижу ее, я совершенно забываю смотреть на что-нибудь другое, поэтому я и не узнаю эти украшения. Лакшмана, может быть, ты узнаешь их; ты ведь всегда сопровождаешь Ситу».

Лакшмана сказал: «Тебе придется простить меня. Я могу узнать только те драгоценности, которые она обычно носила на ногах».

И вот этот инцидент: Махатма Ганди спросил Винобу Бхаве: «В чем дело? Почему это он не может узнать?..» И Виноба Бхаве дал такое объяснение: поскольку Лакшмана соблюдал безбрачие, он не мог видеть лица Ситы. Но так как жена старшего брата приравнивается к матери, то Лакшмана должен был каждый день, по утрам, касаться стоп Ситы, поэтому он мог узнать и те украшения, которые были надеты на ее стопах.

На Махатму Ганди это произвело очень сильное впечатление — такое сильное, что, хотя до этого случая Виноба Бхаве не имел титула «ачарья» («великий учитель»), Махатма Ганди присудил ему этот титул, подразумевая: «Ты — великий учитель, потому что я не смог бы додуматься до этого; а ты обладаешь очень глубоким прозрением».

Я выступал в Ахмедабаде, и я сказал: «Виноба Бхаве — сам подавленный человек, пытающийся соблюдать безбрачие, иначе я не вижу никакой проблемы. Почему вам нельзя смотреть на прекрасную женщину, если вы можете смотреть на прекрасный цветок, если можете смотреть на прекрасную луну? Красота — никакая не проблема; проблема в вашей подавленной сексуальности. Вы боитесь увидеть лицо, потому что знаете, что если увидите лицо, то будете увлечены».

И я сказал: «Виноба Бхаве ошибался, и Махатма Ганди ошибался, приняв объяснение. Это следует объяснить болезнью».

Махатма Ганди уже умер. Я сказал суду: «Я не сделал никакого собственного утверждения. Я просто сказал, что утверждение Винобы Бхаве выдает его собственную психику; оно ничего не говорит об этом инциденте. А если оно говорит что-нибудь об этом инциденте, тогда Лакшмана был тоже сексуально подавленным. Но я не говорю этого — это простой вывод из того, что сказал Виноба. Виноба жив, и — если суд согласен — его следует вызвать. Я готов обсудить этот вопрос».

Но суду и так было ясно: это же так просто — если вы не подавлены, то вам незачем так бояться смотреть на женщину, которая для вас почти мать. А человек, чьи религиозные чувства были задеты... Дело было прекращено, но тысячи людей толпились вокруг здания суда. Тот человек очень боялся выйти из здания суда, — потому что люди могли задать ему хорошую взбучку, — и он потребовал у судьи полицейской защиты.

Я сказал судье: «Это я нуждаюсь в полицейской защите, потому что задел чувства индуистов, — а люди вокруг здания суда все индуисты. Чего бояться этому человеку? Безусловно, он знает, что взялся за это дело только ради того, чтобы досадить мне, — и люди снаружи ждут минуты мести».

Но я все же сказал судье: «Дайте ему защиту». И я сказал тому человеку: «Запомните, никогда не позволяйте своим религиозным чувствам так легко расстраиваться».

Религиозный человек не может чувствовать обиду. Даже если что-то и сказано против его религии, он рассудит так: а вдруг это правильно? Если это правильно, он изменится; у него будет смелость, чтобы изменить себя. Если же это неправда, — то кого она волнует? И он проигнорирует это.

Почему же религиозных людей так легко задеть? По всей Индии против меня открывались дюжины дел в различных судах — по простой причине: ранены чьи-то религиозные чувства. Зачем же вам лелеять в себе религиозные чувства, которые так легко ранить? Нет, это не религия; это их безопасность, их утешения. А поскольку я высказал нечто такое, что отнимает утешение, безопасность... это задевает.

Это как будто я убрал защитную повязку, прикрывающую их рану. Не я создал рану, я просто заставил их осознать ее. Они должны благодарить меня, а не злиться, потому что, если рану открыть солнцу, воздуху, появится возможность исцелиться. Но невозможно даже само признание того, что они живут в воображаемой безопасности.

Я часто ездил в свой город, и вот я узнал, что мой старый школьный учитель, который очень любил меня, при смерти. Я поехал к нему, но его жена сказала: «Пожалуйста, не беспокойте его. Вы беспокоили его слишком сильно; всякий раз как вы приходите, он не может спать несколько ночей. А это самый критический момент: он уже при смерти».

Я сказал: «Тогда мне нельзя уйти. Дайте мне побеспокоить его в последний раз! Потому что у него все еще есть время, чтобы понять». Он всегда боялся, что я могу разрушить его безопасность. Он совершал поклонение индуистскому изваянию Ганеши, божеству-слону. Я уже говорил ему: «Ваша статуя Ганеша кажется больше похожей на карикатуру, чем на бога. Разве вам не видно, что это выглядит какой-то шуткой?» Тело человека, голова слона, и такое громадное брюхо, что Ганеша не может увидеть собственных ног, а венец этого — он едет верхом на мыши! Я сказал: «Какой-то практичный шутник, наверное, придумал это, а вы продолжаете ежедневно совершать поклонение...»

Он ответил: «Не расстраивай меня! Я старый человек, а когда ты говоришь такие вещи, они входят в мой ум, и тогда мое поклонение нерешительно — ведь я же вижу, что ты прав. Этот грузный человек не должен сидеть на мыши; он мог бы подыскать какое-нибудь другое средство передвижения. И такое громадное брюхо...»

Но пожизненная безопасность... потому что, как полагают индуисты, Ганеша — самый покровительствующий бог: во всех затруднениях он будет вашим спасителем. Так вот, когда я прорывался мимо его жены, я сказал: «Уйдите с дороги. Я должен повидать его».

И как только он увидел меня, он закрыл глаза. Он сказал: «Прости меня, не говори ничего. Дай мне умереть спокойно».

Я сказал: «С этой самой целью я и пришел. Если вы сможете отбросить весь ваш вздор, то сможете умереть спокойно!»

Он сказал: «Ты опять за свое! Все, чего я добился, это, по-твоему, вздор, и у меня нет никаких разумных доказательств этого. Но сейчас не время спорить; дай мне умереть с верой в то, во что я всегда верил. Ты приводил меня в смятение всю мою жизнь. Я люблю тебя, и я знаю, твой замысел правилен; но к несчастному старику тебе следует проявить немного сострадания».

Я сказал: «Вот за этим я и пришел. Мне даже пришлось оттолкнуть вашу жену с дороги. Время все еще есть. Если вы сможете резко, одним махом отбросить все свои верования и, ни во что не веруя, умирать тихо и спокойно, возможно, последние мгновения вашей жизни станут крещендо, высочайшим пиком сознания. Не упускайте эти мгновения».

И вы не поверите: он закрыл глаза, закрыл и свои уши тоже. Он не был готов слушать меня, ибо наступил час взывать к Божьей помощи — смерть стоит у одра.

Люди всю свою жизнь проживают в психологических тюрьмах. Подлинная религиозная революция — это резкое освобождение из своей тюремной камеры. Никто не загораживает путь. Вы сами — творец тюрьмы, и если вы достаточно смелы, то можете и вырваться оттуда.

Знать жизнь в ее небезопасности — значит знать жизнь в ее безмерной красоте, в ее подлинности. Знать жизнь в ее небезопасности, без всякого страха — значит превзойти смерть, ибо жизнь никогда не умирает.

Все, что умирает, это не жизнь; это только дом, в котором жила жизнь. Пламя жизни продолжается вечно. Из-за своих гарантий, утешений и верований вы остаетесь, незнакомы с величайшим сокровищем. Вы живете в страдании, вы умираете в страдании.