Глава XXXV. Объективная воля по фактам естественных наук: учение Дарвина

Изложение основной мысли Дарвина (1 - 6). - Критический разбор этого учения (7 - 17)

1. Дарвин так же, как и Шопенгауэр, признает " ошибочным" данное Ламарком объяснение приспособленности организмов*, но Дарвин выразился бы точнее, если бы назвал объяснение Ламарка только недостаточным, так как впоследствии сам же Дарвин дает место и этому объяснению в своей системе, признавая во многих местах своей книги, что усилия индивидуального животного организма приладиться к тем или другим условиям жизни оказывают влияние на изменение его органов и инстинктов и что это изменение, передаваясь наследственно, может повести к установлению той или другой особенности в организме**. Само собою разумеется, что с этим условием, на которое указал Ламарк, необходимо связано и другое, в особенности выставленное Жофруа Сент-Илером, который считал главною причиною видоизменения органических форм те самые жизненные условия, в которые поставлен организм.

______________________

* Дарвин Ч. О происхождении видов. Пер. С.А. Рачинского. Предисл. С. VI. (прим.).

** Там же. С. 111, 113, 175 и 387.

______________________

2. Нетрудно видеть, что обе эти мысли в сущности составляют одну. Организм усиливается примениться к условиям жизни, представляемым окружающею его средою. Если вследствие этих усилий организм изменяется, то, стало быть, он изменяется вследствие двух причин: условий жизненной среды и усилий животного примениться к ним. Здесь, как и всегда, мы видим, что причин явления не одна, а две или более, взаимодействие которых составляет полную его причину, т.е., другими словами, из двух или более условий возникает всегда одна причина. Если же к высказанным двум мыслям присоединить еще третью, истина которой также не подлежит сомнению, а именно, что самые условия жизни на земном шаре не оставались и не остаются неизменными, а постоянно изменялись и продолжают изменяться, то мы увидим, что и изменения в организмах не могли никогда остановиться, а должны были идти за геологическими и климатическими изменениями Земли. Приняв же в расчет, что вначале форма поверхности земного шара и климат его были гораздо однообразнее, чем теперь, мы поймем, какое важное влияние на постепенное увеличение разнообразия организмов должны были иметь геологические и климатические изменения на земном шаре, продолжающиеся и теперь. Чем разнообразнее становилась поверхность Земли и ее климат, тем разнообразнее должны были быть в организмах приспособления к условиям жизни на нашей планете.

3. Если остановиться на этой мысли, сложенной из трех главных наблюдений, не прибавляя к ней еще замечательного открытия Дарвина, то мы должны будем прийти к тому заключению, что организмы нашей планеты видоизменялись и разнообразились под влиянием двух постоянно действовавших и действующих сил: первое - стремления к жизни индивидуальной и потомственной, проявляемого организмами, которое и побуждало их приспособляться к условиям жизненной среды, и второе - силы, управляющей геологическими и климатическими изменениями нашей планеты. Средством же самых приспособлений животных является воля, которая при постоянном воздействии на органы для той или другой цели заставляет изменяться самые органы, и изменения эти, передаваясь наследственно, условливают постепенное приспособление животных организмов к постоянно меняющимся условиям жизни. Но можно ли объяснить тем же самым средством, а именно усилиями воли, приспособление растительных организмов? Конечно, нет, и этим самым обличалась уже неполнота этой мысли, или, лучше сказать, неполнота наблюдений, так блестяще пополненных Дарвином.

4. Без сомнения, мы не можем выразить здесь вполне и со всею отчетливостью мысль Дарвина. Всякий может познакомиться с нею в его необыкновенно интересном сочинении. Однако же для нас необходимо, хотя коротко, выставить здесь эту мысль, потому что она имеет значение и для психологии, как это предвидел сам Дарвин*. Всякому известны те улучшения, или, лучше сказать, те видоизменения, растительных и животных организмов, которых произвольно достигает человек, подбирая по своему усмотрению те индивиды для продолжения рода того или другого организма, в которых замечаются какие-нибудь особые свойства, или выгодные в хозяйстве, или вообще почему-либо полезные и приятные человеку. Эти видоизменения растительных и животных организмов посредством подбора родителей нигде, может быть, не достигли такого развития, как в Англии, чем, вероятно, следует объяснить, что это важное научное открытие, о котором мы говорим здесь, сделано английским ученым. Обратив внимание на эти произвольные изменения в растительных и преимущественно в животных организмах посредством произвольного подбора родителей, Дарвин задался следующим вопросом: не делает ли того же самого и природа, что делает человек? Не тем ли же самым средством, т.е. подбором родителей (племенников), достигает она необыкновенного разнообразия организмов и их поразительной приспособленности к условиям жизни? Ответом на эту мысль был ряд блестящих и поразительных подтверждений.

_______________________

* Там же. С. 368.

_______________________

5. Действительно, несомненные наблюдения и выводы показывают, что разнообразие и приспособленность организмов к условиям жизни в той или другой среде природы достигается тем же самым подбором родителей, каким достигает и человек приспособленности животных растительных организмов к его хозяйственным целям, только самый этот подбор выполняет природа иными средствами. Организмы, происходящие от одного и того же родителя или от одной и той же пары родителей, бывают обыкновенно не совершенно похожи между собою и на своих родителей. В них постоянно замечаются " легкие уклонения" от первообраза, представляемого родителями. Как ни легки эти уклонения, причины которых мы по большей части не знаем*, но тем не менее одни из этих уклонений полезны для жизни организма, другие безразличны, третьи, наконец, даже вредны. Естественно, что те из однородных организмов, которые обладают сравнительно с другими более полезною, хотя и легкою, особенностью в организме, имеют более вероятия, чем другие, выжить полный период своего существования и дать более многочисленное и более прочное потомство. Эти уклонения часто передаются наследственно, и так как организм пользуется ими в продолжение своей жизни, то, вероятно, он и усиливает их самым употреблением. В следующем поколении те из неделимых, у которых это " полезное уклонение" от первообразных форм родителя окажется еще сильнее, получают еще более вероятности выжить полный период своей жизни и дать более многочисленный приплод, обладающий в большей или меньшей степени теми же полезными уклонениями. Понятно само собою, что эти уклонения, до того легкие в отдельных случаях, что Дарвин весьма удачно называет их песчинками**, могут через множество поколений и в течение сотен и тысяч веков составить такую особенность в организме животного, которая сделает его, во-первых, почти совершенно непохожим на свой первообраз, форма которого, может быть, сохранилась для нас в пластах земного шара; во-вторых, совершенно непохожим на других потомков того же прародителя, в которых развилась не эта, а другая особенность, другая приспособленность к особенной сфере природы, где им случалось жить, и в-третьих, сделает организм дивно приспособленным к условиям его жизни. Таким образом объясняется как разнообразие организмов и шаткость их видов, так приспособленность всякого организма к условиям той жизненной сферы, среди которой он поставлен.

______________________

* Там же. С. 170, 174, 175.

** Там же. С. 369.

______________________

6. Такое видоизменение и приспособление организмов выражаются не только в органах, но и в инстинктах. Случайная особенность, так сказать, в душевном настроении животного, полезная для его существования индивидуального и потомственного, действовала точно так же, как и полезное уклонение в строении органов, ибо, по верному замечанию Мюллера, инстинкт так же необходим для индивидуального и потомственного существования животного организма, как и устройство его органов. Можно даже думать, как и полагает Лотце, что оба эти условия жизни и размножения организмов тесно связаны между собою и что инстинкт есть только пользование тем или другим устройством организма, к которому животное приводится общим, стремлением к жизни и размножению. Как бы то ни было, но Дарвин с поразительной ясностью доказывает, что инстинкты так же развиваются в животном, как и их органы, и теми же самыми средствами и что эти постепенные, легкие совершенствования в инстинктах накопляются потомственно в течение веков в те сложные инстинкты животных, которым мы по справедливости удивляемся.

7. Нам кажется только, что Дарвин напрасно называет открытый им естественный подбор родителей деятелем видоизменений в организме*. Гораздо логичнее было назвать этот подбор средством в отличие от истинного деятеля, на которого и указывает сам же Дарвин, а именно борьбы за существование. " Благодаря этой борьбе за существование, - говорит он, - всякое изменение, как бы оно ни было легко и от каких бы причин оно ни зависело, если оно сколько-нибудь выгодно для особи какого-либо вида, при его сложных соотношениях с другими органическими существами и с внешнею природою, - всякое такое изменение будет содействовать сохранению особи и большею частью передается ее потомству" **. Но, вдумавшись внимательнее, мы увидим, что не только подбор родителей есть средство, но и самая борьба за существование есть только процесс, в котором прилагается это средство, а все же еще не деятель. Ближе уже подходит к деятелю Дарвин, когда говорит, что " борьба за существование необходимо вытекает из быстрой прогрессии, в которой стремятся размножаться все органические существа" ***. Следовательно, истинным деятелем в это процессе является самое стремление органических существ к размножению. Но Дарвин относится к нему только с одной стороны. Он как бы забывает, что не только стремление к размножению; но и стремление к индивидуальному существованию является двигателем в борьбе за существование, т.е. двигателем того процесса, о котором говорит Дарвин и из которого выходит умножение разнообразных форм и их дивная приспособленность к условиям жизни. На этих двух могучих деятелей или, лучше сказать, на этого одного деятеля, стремление к бытию индивидуальному, общинному и потомственному, мы и указали в своем месте как на единственный прочный признак, отличающий органические тела от неорганических, которые не питаются, не растут и не размножаются. Кроме того, Дарвин указывает только на борьбу за жизнь индивидуальную, общинную и потомственную, но не указывает на двигателя в этой борьбе: на стремление к бытию в трех его формах, стремление, неощущаемое в растительных организмах и ощущаемое в организмах животных, а потому и служащее в них источником огромного множества психических и психофизических явлений.

______________________

* Там же. С. 5 и др.

** Там же. С. 50.

*** Там же. С. 51.

______________________

8. Однако же логический недосмотр, допущенный Дарвином, а именно тот, что он не отличил средства от самого процесса, а процесс от двигателя этого процесса, не остался без последствия и повел к ложным заключениям не столько самого Дарвина, сколько людей, без критики увлекшихся его новою идеею. Так, Дарвин в конце своей книги говорит: " Из вечной борьбы, из голода и смерти прямо следует самое высокое явление, которое мы можем себе представить, а именно - возникновение высших форм жизни" *. Мы же видим, что не из голода и смерти только выходит это явление - из них одних ничего не могло бы выйти, - а выходит оно из стремления к существованию в борьбе с голодом и смертью, т.е. в борьбе стремления к неограниченному бытию с ограниченностью пространства и времени. Самое же стремление к бытию и жизни ни из чего не выходит, а есть такой же последний непостижимый для нас факт, как и факт тяготения, который, по замечанию самого Дарвина, хотя и остается чудесным, но считается за вполне доказанную, истинную причину множества явлений**. Однако же нет сомнения, что если стремление существовать и жить есть одна из причин совершенствования организма, то смерть и голод есть другая причина, т. е. причина эта выражается проще в безграничности стремления и в ограниченности земного шара. Признав обе эти причины, мы принимаем, что действительно с помощью того средства, на которое указал Дарвин, т. е. подбора родителей, равно как и с помощью того, на которое указали Ламарк и Ж. Сент-Илер, объясняется вымирание не только уже одних животных, но и растительных видов и замена их новыми, уже более приспособленными к условиям жизни, которые опять же не остаются неизменными, но постоянно изменяются, словом, объясняется продолжение творческой деятельности, но, конечно, не начало ее, как признает сам Дарвин***.

______________________

* Там же. С. 387.

** Там же. С. 379. Укажем, между прочим, на противоречие в этом случае Дарвина с Миллем, который полагает, что ни один разумный человек не считает ныне факта тяготения чудесным (Педагогическая антропология. Ч. I. Гл. XXXVIII. П. 9 и 10).

*** Там же. С. 382.

______________________

9. Указав на нового деятеля в усовершенствовании приспособленности организмов, как растительных, так и животных, который действует уже помимо воли, Дарвин называет этого деятеля громадною силою. " Какой предел, - говорит он, - можно положить этой силе, действующей в течение долгих веков и строго исследующей весь склад каждого организма, его строение, его образ жизни, благоприятствующий всему хорошему, отбрасывающий все дурное? " * Дарвин совершенно справедливо замечает, что так как " естественный подбор действует исключительно накоплением легких, последовательных, выгодных уклонений, то он не может производить внезапно великих видоизменений" **. Но эти изменения громадны, если принять в расчет, что они совершаются сотни миллионов лет и, незаметные в своем постепенном ходе, поражают нас громадностью своих результатов. Также справедливо сравнивает Дарвин эти легкие уклонения с " песчинками", и, кажется, мы так же выразили бы его мысль, если бы сравнили эти легкие уклонения с теми почти микроскопическими результатами жизненной работы каждого кораллового полипа, из которых, однако ж, в течение тысячелетий возникают целые архипелаги роскошнейших островов. Однако же нетрудно сообразить, что без этих микроскопических работ, без этих " песчинок", отдельно взятых, не было бы и самих островов. Следовательно, вся суть в этих самых песчинках, которые, накопляясь одна к другой в течение многих и многих веков, выдвинули наконец новый остров на поверхность океана. Приложите эту самую мысль к открытию Дарвина, и вы легко убедитесь, что в великом процессе постепенного формирования организмов вся суть не в естественном подборе родителей, а в тех легких уклонениях, которыми пользуется природа в этом подборе и которые одни делают самый подбор возможным. Не будь самих этих уклонений, рождайся каждый новый организм совершенно подобным своему родителю, то естественный подбор, а вместе с тем и прогресс в органических формах и инстинктах были бы невозможны. Следовательно, повторяем, вся суть этого великого процесса природы не в естественном подборе родителей, а в тех легких уклонениях новых и новых рождений, которыми пользуется этот подбор и которые одни делают его возможным. Мы не ставим этого логического недосмотра в вину самому Дарвину, ибо он не делал философских выводов из своей гениальной мысли; но ставим ее в вину тем, которые пытались делать такие выводы. Они должны были заметить, что весь прогресс форм основывается на этих легких уклонениях, которые одни только и делают возможным самый подбор родителей.

______________________

* Там же. С. 370.

** Там же. С. 372.

______________________

10. Но от чего же зависят эти " легкие изменения" в организмах вновь рождающихся, которые одни и составляют всю сущность прогрессивного процесса, по крайней мере, всю сущность его с объективной стороны, потому что двигателем этого процесса со стороны субъективной является врожденное организмам стремление к существованию и размножению? Какая причина этих " песчинок-уклонений", из потомственного накопления которых объясняется все разнообразие и совершенство органических форм? На это Дарвин дает нам один ответ, что причина этих уклонений, на которых все-то и строится, есть случай *. Но тогда спрашивается: зачем же в окончательном выводе своем, где Дарвин перечисляет всех деятелей процесса приспособления органических форм и их разделения на бесчисленные виды, пропустил он главного двигателя этого процесса - пропустил случай? Не потому ли, что Дарвин ясно понимает, что слово " случай", как это он сам выразил, есть только особая, условная форма для выражения нашего неведения причины**. Но тогда не должен ли был сказать Дарвин, что главный двигатель этого великого процесса совершенствования нам неизвестен? Явление без причины есть вещь, чуждая в науке, которая вся строится на вере в причинность. Напрасно мы будем размельчать это беспричинное явление до степени " песчинок": этим мы можем только спрятать свое незнание разве от слишком неопытных глаз. Эти песчинки в течение миллионов лет становятся громадной силой, действующей постоянно, дающей всю возможность усовершенствования органических форм; а потому, в сущности, мы признаем беспричинным не какое-нибудь мелкое явление, которое можно и пропустить, но громадную силу, действующую постоянно и которой непосредственно мы не замечаем только по тому же психологическому закону, по которому, замечая движение секундной стрелки, замечая еще, хотя и с трудом, движение минутной, мы уже вовсе не замечаем непосредственно движения часовой. Сила же, вызывающая уклонения в рождении организмов, действует не часами и не днями, а сотнями тысяч лет: что же удивительного, что мы не можем сознать существования этой силы, или, лучше сказать, этого движения, иначе, как в его громадных результатах? Но разве эта неспособность наша сознавать непосредственно вековые постепенные изменения, как и наблюдать рост травы, уменьшает сколько-нибудь самую эту силу или ее значение? Наша жизнь перед жизнью природы также незаметная песчинка, а потому-то является незаметною песчинкою для нас всякий шаг природы вперед. Но в этих-то микроскопических шагах природы, продолжающихся постоянно миллионы лет, вся ее необъятная сила, перед которою цепенеет ум человеческий. Следовательно, Дарвин должен был указать на самые эти вечные уклонения природы от формы ее прежних созданий как на главного двигателя великого процесса усовершенствования органических форм, при котором подбор родителей является только главным, но не единственным средством. Этого-то пропуска в системе Дарвина и не заметили те поклонники его, которые думали найти в ней отгадку творящей силы. Мы же видим, что не только Дарвин не объяснил нам появления на Земле первых организмов, но даже не объяснил нам и той силы, которая одна делает возможным их разнообразие и усовершенствование, равно как не объяснил появления и того стремления к жизни, которое является другим главным двигателем всего этого великого процесса.

______________________

* Там же. С. 170, 174 - 177 и др.

** Там же. С. 175.

______________________

11. Для уяснения вышеприведенных соображений возьмем наудачу один из многочисленных примеров постепенного приспособления организма, приводимых Дарвином. На острове Мадере из 550 видов различных жуков 200 настолько бескрылы, что не могут летать, а из 29 местных мадерских видов не менее 23 представляют эту особенность. Дарвин объясняет этот замечательный факт тем, что бескрылость, или слабокрылие, или, наконец, случайная леность спасали жуков от погибели в море и, таким образом, жуки бескрылые или с малым развитием крыльев были поставлены в более благоприятные условия жизни на маленьком острове, чем жуки, обладающие сильными крыльями. Эта же причина повела к тому, что на Мадере стали преобладать виды жуков бескрылых. " Ибо в течение тысяч последовательных поколений всякий отдельный жук, летавший менее либо от малейшего недостатка в развитии крыльев, либо от прирожденной лени, должен был подвергаться в меньшей мере опасности быть занесенным в море, а, с другой стороны, жуки, наиболее расположенные к летанию, должны были всего чаще заноситься в море, следовательно, погибать" *.

______________________

* Там же. С. 113.

______________________

12. Разобрав это явление, мы увидим, что оно возникает не из одной причины, а из совокупного действия трех: 1) из орографических и климатических условий той местности, где порода развилась: небольшая величина острова, окружающий его со всех сторон океан и господствующие на нем ветры; 2) из стремления индивидов, составляющих породу, к жизни индивидуальной и потомственной, которая побуждала их занимать всякое свободное место, оставляемое гибелью других индивидов, что, конечно, условливается более всего потребностью пищи; и, наконец, 3) из тех малейших уклонений в устройстве органов или в инстинкте, без которых самый естественный подбор был бы невозможен. Причина этих уклонений нам неизвестна, и потому мы могли бы приписать ее случаю, если бы только не знали, что случай есть слово, лишенное всякого смысла в науке*. Следовательно, мы должны приписать эти уклонения неизвестной нам причине, действующей с такою постепенностью, что мы едва замечаем ее действие в отдельных случаях, но которая в продолжение многих и многих тысячелетии дает в результате громадные явления.

______________________

* Педагогическая антропология. Ч. I. Гл. XXXIX. П. 20 и 21.

______________________

13. Но известны ли нам действительно две первые причины? Стремление к существованию индивидуальному и потомственному есть тоже не более, как факт, который мы повсеместно наблюдаем и в себе и в других организмах, но действительной причины которого точно так же не знаем. Факт питания, роста и размножения есть именно тот факт, которым отличается органический мир от неорганического, а потому и вопрос о причинах этого факта сводится на вопрос о появлении первых организмов на земном шаре. Гегелевскую философию так смущал этот вопрос, что она отвергла существование такого времени, когда не было в природе организмов и человека, а потому отвергала и всю геологию. Естественные же науки показали эту односторонность философской теории, доказав до очевидности ясно, что земной шар находился когда-то в таком состоянии, которое исключает всякую возможность существования на нем не только организмов, но и каких бы то ни было органических зародышей. Какой организм или зародыш организма, словом, какая организованная ткань выдержит температуру расплавленного или даже газообразного железа? Так же неудачны, как и гегелевская теория, оказались попытки естествоиспытателей показать возможность самостоятельного зарождения организмов из неорганических элементов; эту невозможность вполне признал и Дарвин*. Следовательно, остается также приписать случаю появление организмов на нашей планете, т. е., другими словами, приписать случаю инициативу питания и развития, который одинаково действует в растениях и животных; приписать случаю, т.е., другими словами, неизвестной нам причине.

______________________

* Там же. С. 104. " Научные данные, - говорит Дарвин, - не позволяют нам верить более в зарождение живых существ из вещества неорганизованного".

______________________

14. То же самое относится и к первому из тех трех условий, из действия которых слагается разбираемое нами явление. Геология показала нам до очевидности ясно, что земной шар не только не всегда представлялся в том виде, в каком мы его теперь видим, но что и теперь он, как и в прежнее время, беспрестанно изменяет свои формы. Причин этих изменений много, но первая причина этого движения в изменении форм земного шара точно так же признается всеми неизвестною. Само собою видно, что влияние этого условия на разбираемое нами явление громадно. Все приспособление, выражающееся в разнообразии органов и инстинктов, относится, конечно, к условиям жизни на земном шаре: к ним-то организм и приспособляется, а эти условия сами беспрестанно изменяются. Скажем более, самая прочность уже установившихся видов растительных и животных организмов, прочность, конечно, относительная, зависит от условий жизни, предоставляемых земным шаром своим обитателям. Чем более отдельных сфер жизни вырабатывалось на земном шаре, тем более упрочивалось существование на нем разнообразных видов, уже одолевших в борьбе за существование. Животные, обитающие в воде, уже менее борются с животными, обитающими на суше или в воздухе, а растения, питающиеся преимущественно одними элементами, менее борются с растениями, питающимися другими элементами, ненужными для первых; животные, уединенные климатом в известном районе, менее могут бороться с животными других климатов, а животные какого-нибудь отдаленного острова почти совершенно уединены от борьбы с животными других частей земного шара. Вот почему земной шар, представлявший прежде более однообразия в своих климатах и в своих формах, способствовал развитию и более однообразной флоры и фауны, как это свидетельствует геология. Но чем более разнообразились формы земного шара и его климаты, тем более разнообразились и формы организмов, а вместе с тем установлялись в них и более постоянные виды. Постоянный вид делался постоянным не потому только, что одолевал другие виды в борьбе за существование, но именно потому, что находил себе особенную сферу жизни или особенный элемент для питания, который все более и более утишал борьбу за существование. Если виды близкие, как справедливо доказывает Дарвин, более борются за свое существование, чем виды далекие*, то это главным образом зависит от того, что виды далекие дальше друг от друга именно по условиям своего существования, чем виды близкие, а отсюда и происходило то, что с разнообразием и, так сказать, с обособлением этих условий на поверхности нашей планеты установлялось большее разнообразие и относительно большая прочность органических видов.

______________________

* Там же. С. 88.

______________________

15. Таким образом, естественные науки приводят нас к трем причинам, обусловливающим удивительную приспособленность организмов к разнообразным условиям жизни на земном шаре. Те же причины, которые Дарвин называет причинами, в сущности, не причины, а только средства совершения того процесса, двигателями которого являются для нас три неизвестные причины, а результатами - все поразительное разнообразие органических форм и их изумительная приспособленность к условиям жизни, среди которых они поставлены. Такими средствами великого процесса природы являются: 1) подбор родителей, объясняемый Дарвином, 2) влияние усилий животных организмов приладиться к условиям жизни на развитие органов и инстинктов или на уничтожение их от неупотребления, 3) половая борьба особей мужского пола*, 4) подбор, производимый особями женского пола**, 5) наследственность как тех уклонений в органах и инстинкте, причин которых мы не знаем, так и тех, которые происходят вследствие усилий животного приспособиться к условиям жизни.

______________________

* Там же. С. 71.

** Там же. С. 72.

______________________

16. Можно ли гадать о том, сливаются ли все три великих деятеля, указанных нами, в один, или каждый из них есть особая и особо действующая сила? Можно ли гадать о том, что сила, беспрестанно вызывающая уклонение в формах и инстинктах, в то же самое время вызывает постоянное изменение в формах земного шара и появление новых и новых организмов, оживляя их стремлением к индивидуальному и потомственному существованию? Можно ли гадать о том, что во всех трех сферах своей деятельности эта сила действует по одному плану? Конечно, можно. Но если мы поспешим начертить этот план, то рискуем опять возобновить туманы гегелевской философии, только что разогнанные положительною наукою. Если же наше внимание привлечено будет более самою силой, то мы создадим бессмысленную шопенгауэровскую волю. Если же наконец мы захотим этот план и эту силу облекать в создание нашего воображения, то, может быть, возобновим одну из отживших мифологий. Мы же считаем за лучшее воспользоваться драгоценными указаниями наук и, не увлекаясь никакими мечтами, остановимся там, где останавливаются факты, признавая полную психическую возможность фактов известных и в то же время необъяснимых, как тот великий факт, на основании которого астрономия предсказывает нам появление комет, но которого объяснить не в силах.

17. В следующей главе мы сделаем психологическое применение этих фактов, извлеченных из естествознания, но здесь мы позволим себе предупредить некоторые недоразумения, которые могли бы возникнуть при чтении оканчиваемой главы. Если нашим читателям покажется, что мы хотим уменьшить значение великой мысли Дарвина, то они очень ошибутся. Мы думаем, наоборот, что эта мысль, бывшая результатом и превосходным завершением множества предшествующих попыток, одна только придает смысл и жизнь той части естественных наук, которая известна под именем описательной ботаники и описательной зоологии. Одна только эта мысль способна извлечь эти бесчисленные и плохо связанные факты из того мертвенного состояния, в котором они до сих пор находятся и в котором они мало приносили пользы делу воспитания, несмотря на верное, повсюду проникшее желание внести их в эту область жизни. Мы, напротив, желали бы, насколько станет у нас сил, оказать услугу не Дарвину, конечно, который в ней не нуждается, но успеху его учения у нас, показав всю бессмысленность тех тупоумных криков против естествознания, которые так часто слышались у нас в последнее время, конечно, от людей, столько же невежественных в естествознании, сколько и достаточно наглых, чтобы с уверенностью говорить о вреде или пользе того, чего они вовсе не знают. Учение Дарвина, освобожденное от тех лихорадочных фантазий, которым оно подало повод в умах, неразвитых логически, есть, по нашему суждению, не только такое учение, которое придает живой смысл всему естествознанию и может сделать его самым могучим образовательным предметом для детства и юности, но и заключает в себе глубокий нравственный смысл. Оно фактически показывает нам, что мы живем посреди великого процесса творчества и вечного совершенствования, двигателем которого является неведомая, но чувствуемая нами причина, перед которой и самый гордый ум склонится с благоговением. Прискорбно видеть, что положительное тупоумие одних и лихорадочный бред других не позволяют идее Дарвина принести в области воспитания всей той практической пользы, которую она принести может.