Так все начиналось

Вена! Сколько же воспоминаний связывает его с этим городом, который в довоенные годы был убежищем для ссыльных русских революционеров! Многие из них нашли в буквальном смысле вторую родину у сторонников австрийского социал-демократического движения, так как почти из всех федеральных земель Германии, являющейся в глазах революционеров образцовой европейской страной для социалистической партии, их выдворили из-за подрывной деятельности.

Хотя австрийцы «плыли в фарватере своих немецких товарищей», как заметили Парвус и его тогдашний соратник Троцкий, они все равно оказывали гостеприимный прием русским диссидентам царского режима и предоставляли им все необходимое для конспиративной работы: финансовую поддержку, фальшивые паспорта и достаточное количество кафе для длительных дискуссий. Встречи политэмигрантов на конспиративных венских квартирах, выпуск революционных листовок и воззваний, которые по загадочным каналам пересекали русскую границу, переписка с революционными ячейками в Одессе и Киеве — все это заполняло горы документов охранки и обеспечивало материальное благополучие полчищ тайных агентов.

Вена пробудила в Парвусе приятные воспоминания, хотя ни он, ни Троцкий никогда не воспринимали всерьез здешнюю партийную сцену, напротив, у них было впечатление, что ее мировоззрение — это всего лишь «облупившийся лак», в то время как на самом деле они закулисно в сговоре с дворянством.

Здесь был старый Виктор Адлер, всегда готовый оказать помощь, он неустанно заботился о виде на жительство для российских товарищей, которые из-за «революционных интриг» были изгнаны из Германии; затем маскарад, с помощью которого он и его партийные друзья помогли Троцкому и другим политическим эмигрантам посредством грима, парика и бритвы приобрести другую внешность, потом фальшивые паспорта с чешскими именами, которые он им вручал, когда те собирались ехать в Россию в связи с революцией 1905 года. Немаловажную роль сыграла и его помощь в организации типографии для их партийной газеты «Правда» и в контрабанде запрещенной из-за пацифистской пропаганды газеты через Галицию в Россию. Парвус с удовольствием вспоминает об этом забавном времени.

Одним словом, казалось, Адлеру нравилось поддерживать своих русских товарищей словом и делом. А разве это была не игра с революционным огнем, конечной целью которой стала насильственная смена власти, стоящая жизни многим миллионам людей. Конспиративная деятельность была не чем иным, как веселыми мальчишескими проделками.

Парвус вспоминает, что именно из-за этих преимуществ Ленин тоже ценил жизнь здесь и в Галиции, где он и обосновался. В конце концов, вряд ли он смог бы найти где-то еще такую политическую и финансовую поддержку для своих революционных произведений, кроме того, он оценивал и географическое положение, «близость к русской границе, если мне вдруг срочно захочется в Россию». И только одно заветное желание, которое Ленин вынашивал подобно Парвусу, совершить «настоящую» революцию в России (после провалившейся в 1905 году), казалось Ленину несбыточной мечтой. По этому поводу он обычно вздыхал: «Лучше всего для нас было бы, если бы кайзер Франц Иосиф объявил России войну, но маловероятно, что он окажет нам такую любезность!»

Когда же старый кайзер все-таки сделал это, через неделю после кайзера Вильгельма, для Ленина это вылилось лишь во временные неприятности: как русский подданный он был выселен на территорию Австрии и попал в тюрьму недалеко от Кракова.

И снова рядом оказался Виктор Адлер, который охотно пришел на помощь. Обратив внимание двух русских товарищей Якова Ганецкого (он же Фюрстенберг) и Давида Рязанова (он же Гольдендах) — имена, которые следует запомнить, — на заключенного. Адлер ходатайствовал за него перед премьер-министром графом Карлом Штюрком, и тот освободил Ленина. Разве можно было помешать деятельности этого не только безобидного, но и полезного русского, объявившего себя «врагом царя»? Ирония этой истории состоит в том, что именно сын Виктора Адлера спустя два года должен был убить «поджигателя войны» Штюрка. Ирония, потому что каждый сторонник «воюющей стороны» приблизил русских товарищей отца Фрица Адлера — в первую очередь Ленина — к заветной цели революции в России.

Но что же осталось от русских эмигрантов в Вене? Парвус разочарован, потому что не ожидал, что его единомышленники с началом войны будут высланы как русские подданные, что, впрочем, вполне логично. Все это сборище живет сейчас в Швейцарии. Здесь остался один Давид Рязанов. Ему, по-видимому, удалось, несмотря на русское происхождение, получить разрешение и остаться в Вене уже после начала войны. Он скрывал у себя Ленина после его освобождения из-под ареста, когда тот ехал через Вену в Швейцарию, и сейчас предложил Парвусу убежище в собственной квартире.

Давид Борисович Рязанов — член Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), прослыл просвещенным марксистом, имеющим много своих собственных трудов. Как интернационалист, он считает себя противником войны и обороны России, подобно большинству своих русских товарищей по разуму, которые, вроде Троцкого, скрывались в Париже, а затем в Нью-Йорке, или Лёнина, жившего в Швейцарии. Вот почему Парвусу тоже не удалось убедить его в своей позиции рассматривать войну как средство в достижении цели, довести до крайности существующие социальные противоречия и приблизить жаждущих власти русских социалистов к их мечте о революции и окончательном захвате власти. Рязанов, как прямой участник, выбывает из этого великого плана, потому что в этой роли он должен был бы по меньшей мере проникнуться интересами Германии, которую другие товарищи заклеймили как «империалистическую воюющую державу».

Поскольку Рязанов пользуется уважением и симпатией австрийских социал-демократов, он все же сможет быть полезным Парвусу в качестве информатора о господствующих политических настроениях в партийных и правительственных кругах внутри страны и в разбросанных за ее пределами эмигрантских колониях. Его также можно было бы использовать для написания статей в партийной прессе и агитационных воззваний для разжигания революционных настроений. Или же, при необходимости, для посредничества со здешними чиновниками: ведь к контактам Рязанова был причислен глава Государственной полиции Иоганн Шобер, под руководством которого была раскрыта шпионская деятельность полковника Генерального штаба Альфреда Редла в пользу русского командования сухопутными войсками.

Для Парвуса Рязанов поднимет свои связи, даже если он думает о деле иначе. В его революционной душе нет места сомнениям и угрызениям совести, которые могли бы препятствовать действовать против его убеждений. Все-таки Рязанова и Парвуса объединяют совместная учеба в школе в Одессе и годы публицистической агитации в Германии. Тогда Парвус назначил его редактором партийной газеты «Нойе Цайт», взял его под свое крыло и заставил писать на себя. Среди первых платежных документов, которые Парвус выписывает в Вене в начале 1915 года в рамках своего революционного плана, финансируемого правительством Германской империи, обнаружена квитанция на пять тысяч марок ^[2] предоплаты на имя Давида Рязанова.

С помощью Рязанова Парвус сходится с членом партии умеренного (меньшевистского) крыла и руководящей фигурой Еврейского союза, Рафаилом Абрамовым (ичем). Этот союз является мощнейшей политической силой радикально Настроенной еврейской восточноевропейской интеллигенции. Он демонстрирует связь еврейской интеллигенции с рабочим классом и соединяет таким образом две поставленные цели — «освобождение пролетариата» и «освобождение евреев». Абрамов, однако, выказывает свое несогласие с идеей того, что руководящая роль в запланированных Парвусом революционных событиях в России должна исходить из Германии. Но он все же готов вернуться в Россию вместе с Лениным — вождем радикального (большевистского) крыла РСДРП, когда наступит подходящий момент.

Целых десять лет назад, в 1904 году, партия разделилась на две группы. Тогда при голосовании умеренные остались в меньшинстве (отсюда они стали называться меньшевиками), а большинство радикалов (большевики) объединились вокруг Ленина. Он считал, и тут мнения разделились, что любое средство насилия и террора, служащее политическим целям, морально оправдано, даже вооруженные разбои и нападения на банки с целью приобретения денег для партийной кассы.

Перед отъездом из Вены в Берлин Парвус разыскивает посла Германии в Вене Генриха фон Чирского и Бегендорффа. Уже в Бухаресте (в Софии ему это не удалось) он пытался вовлечь в свои планы официальных представителей своего будущего партнера, правительства Германской империи, в качестве контактного лица на месте.

При возможности Парвус как бы между делом рассказывает, что он только что в Вене разговаривал с одним ведущим итальянским публицистом, убежденным, что Италия не будет вступать в войну. Это было бы на деле утешительно, насколько это соответствует действительности. Ведь Италия находится в двойственном положении, разрываемая двумя различными союзами, один из которых — тайный. Пока ее правительство не решило, вступит ли страна в войну и если да, то на чьей стороне, для стран Центральной Европы, а вместе с ними и для Парвуса еще есть надежда: всякое укрепление немецкого фланга против России может быть ему только на пользу.

Когда Парвус обдумывает этот и другие разговоры и впечатления, полученные в Вене, поезд уже приближает его к границе Германской империи. Вдруг Парвус осознает, что после своего похожего на бегство отъезда из Баварии пять лет назад он впервые снова ступает на немецкую землю. И будет принят на высоком правительственном уровне именно в Берлине, откуда его в свое время изгнали прусским приказом о высылке. Но, как его уверяли перед отъездом из Константинополя, этот приказ должен быть отменен до его прибытия в Берлин.

Парвус напряженно ожидает своего возвращения, испытывая при этом и удовольствие, и гордость. Он вступает в новый жизненный этап, открывшийся для него благодаря планам с Германией, откуда его прошлое кажется совсем другим, очень далеким миром. Что у него осталось общего с тем человеком, каким он появился здесь почти двадцать лет назад? Поезд пересекает все новые и новые ландшафты, пробуждая в нем воспоминания о прежней жизни, которая заносила его почти во все уголки Германской империи. Сцена за сценой картинки той жизни проносятся перед его глазами.

Если сосчитать, то прошло уже почти 24 года с тех пор, когда он впервые ступил на немецкую землю. Как и в этот раз, тогда в 1891 году его сюда привел не случай, а определенная цель продиктовала этот путь. Путь, который должен был вести его в течение полутора десятилетий — с перерывом в один год, проведенный в России, — через вершины и пропасти авантюрной жизни.