ГЛАВА 10. Рашед метался по пещере под пакгаузом в волнении, весьма смахивающем на панику

Рашед метался по пещере под пакгаузом в волнении, весьма смахивающем на панику. Он примчался домой, к Тише и Крысенышу, если, конечно, Крысеныш после бегства из таверны тоже направился домой, — чтобы немедленно переместить их в более безопасное место. Охотница хорошо разглядела его лицо, а ведь в этом городе многие знают его как владельца пакгауза. И вот, пожалуйста, не только Крысеныша нет дома, но и Тиша пропала.

Ушла искать их обоих, или же сама решила перевести Крысеныша в безопасное место? То и другое вполне было в характере Тиши, но сейчас Рашед ни в чем не мог быть уверен. Он направился было к выходу из пещеры, чтобы выбраться наружу и отправиться на поиски Тиши, но остановился, поняв, что времени у него на это нет. После долгого ночного существования любой вампир ощущал всем своим существом перемещение по небу невидимого для него солнца. Те, кто не сумел выработать такое чутье, давным-давно обратились в пепел в безжалостном свете дня. Рашед знал, что солнце вот-вот покажется над горизонтом, а потому он отошел от выхода и снова принялся беспокойно вышагивать в темноте. Где же Тиша?

Как бережно и осторожно Рашед обустроил их маленький замкнутый мирок, место, где они могли не просто существовать — процветать, благоразумно кормиться и не опасаться, что их обнаружат. Да, это был самый настоящий дом, но благодаря тому, что здесь Тиша. В свое время он надеялся даже, что когда-нибудь она избавится от своего призрачного мужа, который цепляется за нее и в своем посмертном существовании. Что если она отправилась искать Крысеныша и ее сжег дневной свет? Тогда лучше бы Крысенышу сгореть вместе с ней, потому что иначе Рашед будет медленно и методично рвать его в клочья и грязный ублюдок сойдет с ума от голода, но так и не дождется спасительной второй смерти.

Будь проклята эта охотница! Чтоб и ей мучиться вечно! Ах, каким же он был дураком!

Кровь текла из раны в плече Рашеда, и он с трудом мог двигать левой рукой. Ключица, похоже, сломана. Неглубокая рана на груди тоже сочилась кровью. Жгло и болело так, словно раны облили освященным елеем, и к тому же они никак не затягивались. Рашед вспомнил, в каком ужасе Крысеныш вернулся после боя с охотницей на дороге в Миишку. Чтобы исцелить эти раны, ему нужно напиться крови и как можно скорее.

Ведь сказал же он Крысенышу: «Никакого шума»! Неужели так трудно было понять? В считанные секунды он потерял преимущество в поединке с охотницей, а Крысеныш и вовсе ухитрился поднять на ноги весь дом. Теперь охотница точно знает, что в городе есть по меньшей мере два вампира. Положение такое, что хуже себе и представить нельзя.

И что, во имя всех демонов преисподней, произошло с ним, Рашедом, во время самого поединка? Сабля охотницы зачарована, а может, и выкована с помощью чар. Это очевидно. Откуда у нее такое оружие? Но ведь даже и клинок, пропитанный особыми чарами, выкованный именно для боя с живым мертвецом, не мог дать этой девчонке преимущество в поединке с Рашедом — слишком он силен и опытен.

Это не гордыня и не самонадеянность — это сухая констатация факта. По всему Рашед должен был бы если не убить ее первым же ударом, то оглушить, сбить с ног и за считанные секунды выбраться с телом в окно. А охотница даже не проявила ни малейших признаков усталости — напротив, с каждым его выпадом ее сила и проворство только возрастали.

И еще. Она укусила Рашеда, укусила так, словно и сама была вампиром.

Он же чуял жар ее тела, слышал стук ее сердца, обонял теплый запах живой крови в ее венах. Эта женщина не вампир и вообще не Дитя Ночи. В чем же дело? И к тому же она видела его лицо. Стоит ей порасспрашивать в городе — и она без труда опознает в Рашеде владельца пакгауза.

— Мы должны уехать отсюда, — вслух пробормотал он.

— Рашед! — позвала из дальнего конца пещеры Тиша.

При звуке ее голоса Рашед испытал громадное облегчение, но лишь на секунду. Потом он обернулся и увидел, как Тиша бредет к нему, шатаясь, в темноте пещеры и на лице у нее написан тот же страх, который обуял Рашеда, когда он, спасаясь, выпрыгнул в окно таверны. Рашед бросился к ней, вгляделся, и его охватил гнев.

Тиша волокла за ворот рубахи потерявшего сознание Крысеныша. Вид у нее был совершенно измученный. Она никогда не обладала физической силой, присущей большинству Детей Ночи. Быть может, это была расплата за виртуозное умение овладевать умами и навевать грезы. Даже Рашед порой ощущал, как на него нисходит спокойствие от звука ее напевной речи.

— Кто-то облил Крысеныша чесночной водой, — сказала Тиша. — Я нашла его у моря. Он полз по песку, пытаясь стереть с себя эту дрянь. Мне пришлось убить уличного разносчика, чтобы без промедления накормить его. Спешка не позволяла охотиться по всем правилам, а Крысенышу нужно было очень много крови. Тело я покуда закопала в песок. Мы успели войти в дом до рассвета, но Крысенышу очень худо.

Вместо ответа Рашед сгреб Крысеныша за грудки, рывком поднял на ноги и прислонил к земляной стене пещеры. Кожа маленького оборвыша почернела и обуглилась, а кое-где и растрескалась. Так ему и надо, безрассудному паршивцу!

— Из-за тебя мы все застряли здесь! — прошипел Рашед. — Охотница может запросто прийти днем, сжечь этот дом и нас вместе с ним!

Веки Крысеныша распухли, и глаза превратились в щелочки, но в них горела неподдельная ненависть.

— Экая жалость! — прохрипел он.

— Я же говорил тебе: никакого шума! Из-за тебя мне пришлось отступить, не закончив дела!

Это была только часть правды, но знать все Тише и Крысенышу было необязательно.

— А кто же это порезал тебе плечико? — Крысеныш открыл глаза в притворном изумлении. — Ай-яй-яй, мой дорогой капитан, неужели эта девка сделала вам бо-бо?

Рашед отшвырнул его и занес для удара сжатый кулак. Тиша схватила его за руку. Одного ее прикосновения было довольно, чтобы Рашед остановился.

— Это нам не поможет, — сказала она. Не встречая никакого сопротивления, Тиша вынудила Рашеда опустить руку. — Нужно настроить все ловушки и укрыться как можно глубже.

Она, конечно же, была совершенно права. До ночи им все равно отсюда не уйти. Он повел себя как последний дурак, да еще на глазах у Тиши. Видно, промахи Крысеныша не на шутку расшатали его нервы. Рашед взял себя в руки.

— Да, конечно, — сказал он. — Помоги Крысенышу. Я подготовлю ловушки, а затем присоединюсь к вам.

Тиша ласково провела тонкими пальчиками по его щеке, точно радуясь тому, что он снова стал собой.

— Дай-ка я осмотрю твое плечо.

— Да ну, пустяки все это. Спускайтесь поглубже.

Быть может, все они еще и доживут до ночи.

* * *

Лисил и Магьер ожидали в общей зале прибытия констебля Эллинвуда. С восходом солнца Лисил окликнул уличного мальчишку и заплатил ему, чтобы тот сбегал в кордегардию и сообщил констеблю об убийстве Бетры. Первым его непроизвольным побуждением было навести порядок в общей зале, но Магьер остановила его.

— Все это — доказательства того, что на нас напали, — пояснила она.

Так что все оставили, как было ночью, за двумя исключениями: Калеб унес тело Бетры в кухню и до сих пор так и не вышел оттуда. И еще — с места происшествия исчез кинжал с тонким лезвием, принадлежавший Крысенышу.

Лисил даже не вспомнил об этом кинжале, пока не зашел за стойку, чтобы забрать арбалет, и не обнаружил, что там же валяется еще и кинжал. Улучив момент, когда Магьер отвернулась, он втихомолку подобрал кинжал.

Крысеныш, видимо, использовал его, чтобы поддеть засов на окне общей залы. Лезвие было широкое и необычайно тонкое — такой кинжал без труда можно просунуть в щель между ставнями или между дверью и косяком, а ширина лезвия позволяла как следует надавить на железный крючок или запор. Обследовав кинжал, полуэльф отметил, что оружие тщательно вычищено и заточено, а также что кинжал пускай самую малость, но отличается от обычного. В глаза это отличие не бросалось, кто-нибудь другой его бы попросту не заметил, но Лисил в свое время слишком часто забирался без спроса в чужие окна.

Возле самого острия прямое лезвие чуть зазубрилось по краям. От долгого использования металл истерся, а от частой заточки на острие с двух сторон образовались едва заметные впадинки. Кем бы там ни был Крысеныш, его явно нельзя было причислить к обыкновенным ворам. Однако же ясно было одно: нищий мальчишка любил и умел проникать в чужие дома. Такой вот кинжал был излюбленным оружием домушников, зачастую его делали на заказ, и уж конечно, о нем немало заботились. И все же Крысеныш явно забрался в трактир не для того, чтобы что-нибудь украсть, да и в наемные убийцы он не годился: хитер, увертлив, умеет двигаться бесшумно, но вот мастерства ему не хватает.

Лисил очень сомневался, что Эллинвуд способен прийти к таким выводам, если только его не ткнуть носом и не объяснить все досконально. Да и сам полуэльф не был еще до конца уверен, насколько его размышления объясняют необычайные происшествия минувшей ночи. Если это будет необходимо, Лисил покажет кинжал, а пока... Он сунул оружие под рубашку. Магьер, может быть, и осудит его действия, но уж это он, если возникнет надобность, как-нибудь уладит. Полуэльф вышел из-за стойки и окинул взглядом поломанные столы и стулья, глубокие царапины на стойке и засохшие лужи крови.

Магьер, конечно, была совершенно права: ничего здесь нельзя трогать, чтобы Эллинвуд поверил их рассказу. Однако Лисила угнетало вынужденное безделье. Взгляд его неизменно притягивал залитый кровью пол. Отчего он с самого начала не перезарядил арбалет? Отчего не бросился на Крысеныша сразу, как только Бетра окатила паршивца чесночной водой? Снова и снова Лисил мысленно проигрывал эту сцену, анализировал каждый свой шаг, который мог бы быть совершенно иным. Уроки, которые много лет назад вбивали ему в голову отец и мать, сценарии, которые он так старался забыть, сейчас вставали в его сознании, выплывая из самых потаенных уголков памяти. Он наделал столько ошибок, и вот теперь Калеб — вдовец, а у маленькой Розы нет больше бабушки.

Рана на груди Мальца почти что зажила — еще одна загадка из тех, которыми была полна их новая жизнь. У Лисила просто не было сил думать еще и об этом. Рана на лице Магьер выглядела так, словно ее нанесли не несколько часов назад, а несколько недель. Всякий раз, когда Магьер или Малец сражались с этими странными существами, раны их заживали с немыслимой быстротой. Или же они всегда быстро излечивались от ран? Лисил вдруг осознал, что за годы, проведенные вместе, он ни разу еще не видел раненым ни Мальца, ни Магьер, а потому ни в чем нельзя быть уверенным. Обо всем этом Лисил уж точно не хотел говорить, но вот что именно они расскажут констеблю?

— Магьер...

— Что?

— Прошлой ночью... — неловко начал он. — Твои зубы... Ты знаешь, что, собственно, произошло?

Магьер подошла к нему вплотную. Она так и не подобрала волос, и они в буйном беспорядке рассыпались по плечам. Скудный свет, струившийся в окна, светил ей в спину, и всегдашние искорки в ее черных волосах играли не просто рыжим — кроваво-алым. От этого сравнения Лисилу стало нехорошо. Лицо Магьер было сосредоточенным и серьезным, словно она искала — а может быть, даже и ждала — причины, повода, требования хоть что-нибудь ему рассказать.

— Не знаю, — тихо ответила она. — Честное слово.

И зажмурилась, медленно покачав головой. Лисил заметил, что ее челюсти шевельнулись — быть может, она изнутри проверяла языком, не появились ли у нее снова клыки. Голос ее упал до шепота, хотя они были одни в зале и никто не мог их подслушать.

— Я была так зла... Никогда еще в жизни так не злилась. И ни о чем не могла думать, кроме одного, — убить, убить его. Я его так ненавидела, что...

Стук у входной двери прервал Магьер. Она раздраженно нахмурилась и коротко вздохнула.

— Это, должно быть, Эллинвуд. Поскорей бы уже покончить со всем этим!

Лисил быстро взглянул на Магьер, кивнул и пошел открывать дверь. К его изумлению, на пороге таверны стоял не констебль Эллинвуд, а Бренден.

— Тебе-то что здесь понадобилось? — резко осведомилась Магьер.

— Я сказал ему, что он может к нам заходить, — вмешался Лисил, который начисто забыл об этом приглашении.

— Я слышал, что случилось, — печально ответил кузнец, — и пришел вам помочь.

Лисил в жизни не видел настолько рыжего человека. Со своей огненной шевелюрой и не менее огненной бородой Бренден, мявшийся в дверном проеме, смахивал на бога огня. Его черный кожаный жилет был на удивление чист для человека, который весь день работал с железом и лошадьми. Магьер молча смотрела на кузнеца с таким видом, словно давая понять, что ей наплевать, уйдет он или останется.

— От Эллинвуда проку мало, — продолжал Бренден все так же печально. — Если вы расскажете ему, что случилось на самом деле, он задвинет это дело в самый дальний угол и не вспомнит о нем, если только его не теребить. И уж конечно, пальцем не шевельнет, чтобы что-нибудь сделать.

— Превосходно, — бросила Магьер, отворачиваясь. — Хочешь — оставайся, хочешь — уходи. Мы, между прочим, и так не ожидаем от констебля никакой помощи. Прошлой ночью была убита Бетра, и закон требует, чтобы мы сообщили об этом властям.

Лисил во время этого разговора помалкивал, лелея смутную надежду, что Бренден и Магьер сумеют наконец поговорить друг с другом по-человечески. До сих пор кузнец был одним из очень немногих горожан, которые осмеливались говорить о вещах, имеющих отношение к бою с Крысенышем на дороге в Миишку или к событиям прошедшей ночи. Приход кузнеца в таверну не принес тех плодов, на которые втайне рассчитывал Лисил, но, по крайней мере, Магьер не велела ему с порога убираться восвояси. Полуэльф отступил на шаг и знаком предложил кузнецу войти.

— Сделаю-ка я нам чаю, — сказал он.

— Как там Калеб? — осторожно спросил Бренден, поглядывая на кровавые пятна на полу.

— Не знаю. Мы не видели его с тех самых пор, как...

Лисилу вдруг показалось, что в таверне стало необычайно холодно, и он поспешно принялся разводить огонь и кипятить чай. Все это можно было бы сделать и в кухне, но он не хотел оставлять Магьер. И потом, в кухне был Калеб с телом Бетры, а у Лисила сейчас не хватило бы духу взглянуть на убитую.

Каким-то образом им удалось завязать общий разговор. Бренден явно не решался расспрашивать слишком настойчиво о событиях вчерашней ночи — опасался, как видно, снова оказаться в немилости у хозяйки. Магьер старательно избегала подробных ответов даже и на два-три заданных вопроса: все равно, когда придет Эллинвуд, многое придется повторять сызнова. Когда у Брендена истощился запас вопросов, а у Магьер число уклончивых ответов, в зале воцарилась тягостная тишина, которую нарушил еще один стук в дверь.

— А вот это уж наверняка Эллинвуд, — с отвращением проговорила Магьер. — Лисил, открой ему дверь, пожалуйста.

На сей раз и в самом деле пришел констебль Эллинвуд. Вместо приветствия он сделал вид, что закашлялся, и по виду его было ясно, что ему отчаянно не хочется исполнять свои прямые обязанности. Его внушительные телеса, затянутые в зеленый бархат, почти целиком заполнили дверной проем, и он сильно смахивал на изумрудного великана, размякшего за долгие годы праздности.

— Я слыхал, у вас тут приключились неприятности, — заметил он таким тоном, что было ясно: хоть ему и покомандовать охота, да лучше бы сбежать куда глаза глядят. Судя по темным кругам под глазами, спал он в эту ночь отвратительно, а его дряблые жирные щеки обвисли больше обычного.

— Что ж, можно и так сказать, — холодно согласился Лисил, и отошел от двери, даже жестом не пригласив констебля зайти в таверну. — Бетра мертва. Какой-то безумец распорол ей горло ногтями.

Эллинвуд, шедший за ним, поежился от грубой прямоты этого сообщения. Затем он увидел на полу у дальнего конца стойки большое темное пятно.

— А где тело?

— Калеб унес Бетру в кухню, — ответил Лисил. — У меня духу не хватило ему возражать.

— Что ж ты их не спросишь, что произошло, — вмешался Бренден, скрестив на груди руки, — прежде чем начнешь искать улики того, о чем понятия не имеешь?

— А этот что здесь делает? — сварливо осведомился Эллинвуд.

— Я его пригласил, — почти не солгал Лисил.

До этой минуты Магьер молча стояла у очага, наблюдая и слушая. Теперь же она повернулась к мужчинам спиной.

Лисила охватила жалость, к которой примешивалась изрядная доля тревоги. У него осталось еще множество вопросов к Магьер, однако все это может подождать до лучших времен. И так слишком многое уже свалилось на нее за такое короткое время. Они трое, например. И как бы сильно Лисилу ни хотелось получить ответы на свои вопросы, еще сильнее он не желал давить на Магьер.

— Начинай, Лисил, — сказала она тихо. — Просто расскажи ему все, что видел.

Лисил начал рассказывать, стараясь излагать события как можно более четко. По большей части его рассказ походил на историю об агрессивном грабителе, которого застали на месте грабежа, — если не считать, например, что нищий мальчишка запросто выдернул из своего лба арбалетный болт. Странно, но Эллинвуд, услышав об этом, не выразил ни малейшего изумления, лишь лениво изогнул бровь и промолчал. Лисил перешел к тому, как из кухни выскочила Бетра.

— Она окатила мерзавца водой из ведра, и он задымился.

— Задымился? — переспросил Эллинвуд, тяжело переступив с ноги на ногу. — Это как?

— Кожа у него почернела и начала дымиться.

— Чесночная вода, — вставил Бренден. — Для вампиров это яд.

Констебль его точно и не услышал.

Подозрения Лисила, поначалу смутные, с каждой минутой крепли. Сам он до сих пор не мог смириться с мыслью, что они имеют дело с вампирами, и не говорил о них открыто, однако же детали его рассказа говорили сами за себя. Эллинвуд же, судя по всему, нисколько не был потрясен, более того — он ни подтвердил, ни опровергнул высказывание Брендена. Лисил предпочел пока оставить свои выводы при себе.

— Что случилось дальше? — спросил Эллинвуд.

— Этот тип бросился на Бетру, ударил ее, разорвал ей ногтями горло, сломал шею, — ровным голосом перечислил полуэльф. — Затем он удрал через дверь черного хода.

Констебль задал еще несколько уточняющих вопросов, в высшей степени незначительных. Вид у него был небрежный, почти скучающий, и он все время медлил перед тем, как задать очередной вопрос. Слушая его, Лисил мысленно отметил, что Эллинвуд даже не спросил о том, с какой целью, по их мнению, ночной пришелец забрался в дом. Ни разу не прозвучали слова «грабеж» или «кража». С одной стороны, конечно, это явно не был обычный грабеж со взломом, с другой — Эллинвуд даже и не пытался рассмотреть такую возможность. Когда Лисил описывал «взломщика», он заметил, что констебль едва заметно поежился, но тут же снова впал в равнодушно-сонное состояние.

Именно тогда Лисил решил, что не станет заводить речь про кинжал. Эллинвуд явно не рвался расследовать происшедшее. Он играл роль, исполняя на словах свои обязанности, и при этом что-то скрывал. Что именно — Лисил покуда не знал, но кинжал Крысеныша явно принесет больше пользы, если останется у него, а не будет унесен и предан забвению Эллинвудом.

Констебль повернулся к Магьер.

— И пока все это происходило, на тебя напали наверху? — спросил он.

— Да, — с усилием ответила Магьер. Повернулась и, прямо глядя на Эллинвуда, продолжала: — Он был очень высокий, с незаурядной внешностью: черные, коротко остриженные волосы и светло-голубые, почти прозрачные глаза. Одет он был как аристократ — темно-синий камзол, плащ, ботфорты. И при нем был меч. Он сражался как опытный, хорошо обученный солдат.

Магьер говорила, стараясь как можно подробнее припомнить внешность и манеру держаться своего противника: его лицо, высокомерный вид, то, как он двигался, как говорил. Скучающее выражение исчезло с лица констебля. Он побледнел — скорее даже побелел, точно брюхо дохлой рыбины. Бренден, напротив, все сильнее хмурился, напряженно сузив глаза, точно в мыслях рисовал по описанию Магьер портрет и этот портрет, похоже, был ему знаком.

Лисил только сейчас обнаружил, что Магьер тоже заметила перемену в поведении констебля. Эллинвуд откровенно нервничал, и она насторожилась, от рассказа перешла к вопросам.

— Сколько человек в городе отвечают этому описанию? — спросила она. — И как только мне раньше не пришло в голову — ты ведь тут всех знаешь, верно? Этот человек был одет слишком изысканно для обычного любителя легкой поживы.

— Ему принадлежит самый большой в Миишке пакгауз, — негромко отозвался Бренден. — Я не знаю, как его зовут, но я видел...

— Заткнись! — крикнул вдруг Эллинвуд, и крик его сорвался на визг. — Держи при себе свои дурацкие выводы! В этом городе сотни черноволосых мужчин, а сколько их каждый день прибывает на кораблях?

— Так уж и сотни? — насмешливо уточнил Лисил.

Эллинвуд словно и не слышал его, сверля гневным взглядом кузнеца.

— Я не стану выдвигать обвинения против уважаемого торговца, только для того чтобы доставить вам удовольствие!

— Да ты трус, — сказал Бренден, и в голосе его было больше горечи, чем гнева. — Я даже поверить не могу, что ты такой трус!

— А ну заткнитесь оба! — рявкнула Магьер, становясь между ними. Лисил никогда прежде не видел ее такой взбешенной. Эллинвуд отступил на шаг, насупился, старательно изображая праведный гнев, но Магьер не обратила на это ровным счетом никакого внимания.

— Я обратилась к тебе вовсе не потому, что жду от тебя помощи, — сказала она констеблю. — Я просто-напросто исполнила долг законопослушного гражданина. Если не желаешь быть замешанным в это дело, можешь возвращаться в кордегардию, или отправиться завтракать, или что ты там еще делаешь по утрам. — Она развернулась к Брендену. — А твоего мнения, кузнец, и вовсе никто не спрашивал.

Эллинвуд даже не попытался продолжить расследование: осмотреть залу, тело Бетры, подняться на верхний этаж. Лисил начал уже всерьез подозревать, что констеблю не нужно ничего расследовать. Этот омерзительный тип явно знал о происшедшем гораздо больше, чем все они, вместе взятые. Очень соблазнительно было выбить из него правду, но такой ход только прибавил бы им неприятностей. По крайней мере сейчас.

Констебль напыжился, пытаясь овладеть ситуацией:

— Я отправлю своих людей прочесать город, задерживая всех, кто подходит под данное тобой описание. Если что-то выяснится, тебе об этом сообщат.

— Да-да, конечно, — Магьер выразительно кивнула в сторону двери.

Констебль ушел, и все трое долго молчали, глядя друг на друга.

— Я сильно сомневаюсь, что нам что-нибудь сообщат, — наконец сказал Лисил. — Или же по крайней мере мы не будем первыми, кто об этом узнает.

Бренден лишь что-то проворчал в знак согласия.

Вокруг них валялись сломанные столы, и Лисил, глянув на них, вспомнил, что еще предстоит сменить дверь и окно в спальне Магьер. Пожалуй, на время она переберется в его спальню, а он будет спать в общей зале.

— Ничего еще не кончилось. Мы должны сами выследить их и убить, — сказал Бренден, обращаясь к Магьер. — Ты ведь это знаешь, верно?

Силы небесные, он что, спятил?! Впервые за все время Лисила охватило нешуточное раздражение.

— Оставь ее в покое! — рявкнул он на Брендена. — Ей сегодня и так досталось!

— Да, я знаю, — прошептала Магьер, словно и не заметив вспышку Лисила. — Знаю.

* * *

Крысеныш верил в глубине души, что вампиры в дневное время впадают в спячку, словно диковинные растения или цветы. Само собой, он никогда не делился этой фантазией с Рашедом или Тишей.

Едва всходило солнце, он погружался в сон без сновидений. Так было всегда... но не сегодня.

Лежа в своем гробу, в земле со своей родины, глубоко в туннеле под пакгаузом, Крысеныш силился заснуть... и не мог. Боль жгла его плоть, изъязвленную чесночной водой, но еще мучительнее обжигали обидные слова Рашеда.

Да научится ли когда-нибудь этот высокомерный выкормыш пустыни нести ответственность за свои ошибки?! Вряд ли, думал Крысеныш, вряд ли. Что ни делал Рашед, какие бы решения ни принимал, двигало им только одно — чувство всепоглощающей любви к Тише. И что самое смешное — или самое грустное — Рашед не осознавал, какая сила им движет. В их маленькой семье он играл роль отца и защитника. И все же он никогда не признался бы, что подвержен такой слабости, как любовь. Не признался бы даже самому себе. Вернее, так — прежде всего самому себе.

Даже если бы речь шла о любви к собственному брату, Парко.

Крысеныш мысленно вернулся в то время, когда они покинули замок Кориша. Благодаря предусмотрительности Рашеда, путешествие проходило со всеми возможными удобствами. Рашед погрузил в большой фургон их гробы и тщательно прикрыл каждый просмоленным холстом. Он также взломал замок на двери личных апартаментов Кориша и вынес оттуда много денег. Сколько именно — Крысеныш не спрашивал, ибо составлять планы, продумывать каждую мелочь, беспокоиться о настоящем и будущем — все это он оставлял Рашеду. С одной стороны, Крысеныш ненавидел Рашеда, с другой — во всем от него зависел.

Как-то ночью на повороте лесной дороги они услыхали доносящийся из чащи рык. Миг спустя три изголодавшихся волка выскочили на дорогу и набросились на лошадей.

Еще два волка появились позади фургона, и Парко инстинктивно оттолкнул одного ногой. Все новые хищники появлялись из чащи, и Крысеныш лишь теперь осознал, как их много. Не то чтобы он боялся волков, однако голодный зверь становится страшным противником, а уж когда их много...

Лошади отчаянно ржали. Крысеныш ударил ногой еще одного волка и оглянулся в поисках подходящего оружия. И вдруг волки замерли.

Тиша натянула вожжи, изо всех своих слабых сил не давая обезумевшим лошадям обратиться в бегство. Рашед стоял на облучке, закрыв глаза. Губы его шевелились, но Крысеныш, хотя и сидел близко, не мог различить ни звука.

Рычание стихло, и волки попятились, отступили. Иные даже поскуливали, точно побитые псы. Один за другим хищники снова растворились в чаще.

— Что ты сделал? — спросил Крысеныш.

Рашед пожал плечами:

— Это мой дар. Я редко использую его.

— Ты умеешь управлять волками?

— А также песчаными львами и прочими хищниками.

Крысеныш этого не умел. Он прекрасно знал, что каждый из Детей Ночи обладает какими-нибудь необычными способностями, но почему же Рашеду достались самые полезные? Неприятно было настолько зависеть от Рашеда, и все же Крысеныш вынужден был доверять вожаку, который всегда точно знал, что делать.

Решающему испытанию его двойственные чувства к Рашеду подверглись в дороге, примерно на полпути к Миишке.

До того как Парко и Рашед начали свое бессмертное существование, они были близки, как никто из братьев. Крысеныш узнал это из обрывков воспоминаний, которым изредка позволял себе предаваться Рашед. Парко был мягкосердечным, слабым созданием, нуждавшимся в опеке и защите старшего брата. И опять-таки, хотя сам Рашед и не сознавал полностью своих побудительных мотивов, Крысеныш давно уже догадался, что потребность опекать и защищать была частью натуры этого сурового воина. Тем не менее когда оба брата стали Детьми Ночи, Парко совершенно преобразился. Он стал настоящим дикарем, чем дальше, тем все более неуправляемым.

После того как они покинули замок Гестев, Парко все чаще выходил из повиновения. Рашед всякий раз тщательно планировал отрезок пути, который им предстояло одолеть за ночь, часто сверялся с картами, которые предусмотрительно взял с собой. Обычно они незадолго до рассвета приезжали в какой-нибудь город или деревню, где была гостиница. Рашед щедро платил за комнаты в полуподвале, если они там были, а поскольку он понимал, что выгрузить из фургона гробы, не привлекая внимания, попросту невозможно, он настоял, чтобы все они держали в своих вещах мешочки с землей. Весь день до заката они спали, положив рядом с собой эти мешочки, а затем снова трогались в путь. Всякий раз Рашед рассказывал хозяину очередной гостиницы, что им пришлось ехать всю ночь, а потому они нуждаются в отдыхе и их не следует беспокоить. Для большей убедительности появлялась Тиша, бледная, хрупкая и изможденная на вид. Парко и Крысеныш изображали слуг. Хотя Крысеныш никогда не признался бы в этом, ему нравилось чувствовать себя в безопасности, нравилось то, как обдуманно Рашед составлял их маршрут... как ловко обходился со смертными.

И все же в дикости и непокорстве Парко тоже была своя притягательная сила. Парко приводили в ярость требования Рашеда спать под крышей и кормиться лишь в случае крайней необходимости. Он нарушал эти правила при каждом удобном случае.

Как-то день застиг их в пути, и им пришлось спать в заброшенной церкви. Парко, никем не замеченный, выскользнул из фургона. Как только его отсутствие было обнаружено, Рашед тотчас остановил фургон. Выйдя наружу, он стал поодаль и медленно поворачивался, горящим взглядом обшаривая темноту. И наконец замер, устремив взгляд вперед.

Обычно лишь хозяин, такой как Кориш, мог вот так отыскать сотворенного им вампира. Однако Рашед — быть может, потому, что в прежней жизни был братом Парко, — тоже мог учуять и легко обнаружить его местопребывание. Очевидно, Парко далеко обогнал их. Было решено, что они остановятся в первой же попавшейся по пути деревне и там поищут его.

Когда они прибыли, в деревне творилось нечто невообразимое. У распахнутой двери местной гостиницы толпился народ, и пара вооруженных стражников отгоняла чрезмерно любопытных. Судя по тому, о чем извещали громкие и сердитые голоса, хозяина гостиницы и его жену нашли в постелях мертвыми. Рашед увидал, как молоденький стражник выбежал из гостиницы, упал на колени у сточной канавы и его стошнило.

При таких обстоятельствах в деревне вряд ли отнеслись бы приветливо к чужакам, а потому Рашед даже не стал останавливать фургон. Едва деревня скрылась из виду, он изо всей силы принялся нахлестывать лошадей. Близился рассвет.

Хотя дорожная часовня, которую они обнаружили у проселка, выглядела совершенно ветхой и заброшенной, Рашеду явно не по душе пришлось, что они вынуждены остановиться здесь. Он приходил в ярость от мысли, что Тише придется спать в таком ненадежном месте. Когда наконец появился Парко — это было уже почти перед самым восходом, — его лицо и руки были обильно вымазаны кровью, и он не хихикал и не ухмылялся, как обычно.

Рашед был в бешенстве и накричал на брата, не особо выбирая выражений. Парко молча забился в угол, цепко сжимая свой мешочек с землей, и только сверлил Рашеда немигающим взглядом. Крысеныш подозревал, что Парко вытворил все это попросту из чувства протеста, оттого что ему надоело сдерживать свои естественные порывы. А еще Крысеныш представлял, как это, наверное, здорово: наплевать на все правила и запреты, охотиться, убивать и наслаждаться охотой и убийством, как это сделал Парко. Парко все еще сверлил злобным взглядом брата, когда Крысеныш наконец закрыл глаза и попытался заснуть.

Тиша, когда дело касалось брата Рашеда, неизменно помалкивала, и все же Крысеныш чуял, что в их маленьком отряде растет скрытое напряжение. Порой ему казалось, что Парко слишком уж дикий, зато Рашед и Тиша уж верно были чересчур «домашние». Три ночи спустя после убийства в гостинице Рашед около полуночи остановил фургон около небольшой деревушки, чтобы они могли поохотиться. Тиша не спешила выходить из фургона, сидела, глядя на струйки дыма из деревенских труб, поднимавшиеся над лесом. Вид у нее был задумчивый и грустный.

— Рашед, далеко еще до моря? — спросила она. — Я так устала. Когда же у нас наконец будет дом?

Рашед стоял около фургона и застегивал пояс с мечом. Когда Тиша заговорила, он поспешно забрался назад в фургон и сел рядом с ней.

— У нас впереди еще долгий путь, но ведь есть же карты, которые я прихватил в замке. Утром, перед тем как мы уляжемся спать, я покажу тебе, где мы сейчас находимся и где море. — В голосе его сквозили обеспокоенность и нежность.

И вдруг Парко разъяренно взвыл.

— Море! Дом! — завопил он. Взгляд его черных глаз обратился к Тише. — Ты! — Белесая кожа обтянула его лицо, нечесаные космы торчали во все стороны. — Нет дома! Не надо дома! Охотиться!

Лицо Рашеда дрогнуло от боли. И это не ускользнуло от Парко, который развернулся и опрометью бросился в лес.

Рашед поглядел на Крысеныша:

— Догони его, хорошо? Присмотри, чтобы он опять чего-нибудь не натворил.

Он так редко просил Крысеныша, что тот, молча кивнув, последовал за Парко. На самом деле он даже рад был уйти и оставить Тишу и Рашеда наедине с им одним важными мечтами.

Подражая Рашеду, он попытался вначале отыскать Парко мысленно — однако так ничего и не ощутил. Тогда Крысеныш перешел к более обыденным способам. Парко был в таком бешенстве, что оставлял за собой хорошо заметный след. Очень скоро Крысеныш обнаружил его в чахлой рощице, которая примыкала к дальнему концу деревни. Он присел на корточки рядом с Парко.

— Ты что-нибудь видишь? — спросил он.

— Кровь, — ответил Парко.

Несмотря на поздний час, возле ветхой конюшни расселась стайка мальчишек-подростков. Они громко смеялись и передавали по кругу глиняный кувшин. Мальчишки, как видно, добыли где-то пива или вина и теперь вовсю наслаждались своей «взрослостью». Вид этой шумной компании пробудил в Крысеныше воспоминания о «жизни», которую он давным-давно оставил позади. Он и сам когда-то в юности был горазд на такие проделки.

— Нет, Парко, — сказал он вслух. — Их слишком много, и кто-то наверняка сумеет убежать и поднять тревогу. Давай поищем добычу в другом месте.

Парко обернулся к нему.

— Ты не Рашед, — произнес он на удивление здраво. — Мы убиваем. Мы охотимся. Мы не боимся, что поднимут тревогу. — Он снова перевел взгляд на захмелевших подростков. — Ты не должен быть как Рашед. Будь как я.

С этими словами он выскочил из рощи. Опешив, Крысеныш смотрел, как Парко быстро и бесшумно крадется вдоль стены конюшни. Колеблясь, Крысеныш все же последовал за ним, и они вместе выглянули из-за угла.

Мальчишки были теперь так близко — в самом деле рукой подать. Крысеныш слышал каждое слово их бессвязной беседы. В основном они жаловались на строгость своих отцов, буйно хохотали и шумно отхлебывали из кувшина. Ему даже удалось учуять, что в кувшине у них именно вино.

Быстрее молнии Парко исчез за углом, и Крысеныш услышал, как мальчишеский хохот стих, а затем сменился пронзительными криками.

Голодный, возбужденный Крысеныш выступил из-за угла и увидел, что трое мальчишек лежат на земле со сломанными шеями, а Парко жадно пьет из горла светловолосого мальчишки, который был еще жив и в ужасе размахивал руками.

Низенький пухлый мальчик с темными волосами смотрел на это и пронзительно визжал. Почему он не убегает? Крысеныш вдруг ощутил себя свободным. Он был не как Рашед. Он был как Парко, а потому он схватил визжащего мальчишку и вонзил клыки в его шею, стиснул горло зубами так, что мальчишка задохнулся и наконец смолк. Страх и кровь жертвы перетекали в Крысеныша, и он ощутил себя таким упоительно живым.

Иные крики донеслись с улицы — это были уже голоса взрослых. Крысеныш выпил свою жертву досуха и отбросил труп, который с глухим стуком шмякнулся на землю. Он знал, что должен бежать отсюда. Это говорил ему здравый смысл, но все же он не двинулся с места.

Парко между тем прикончил светловолосого и расхохотался.

Вместо того чтобы бросить труп, он принялся приплясывать, сжимая в объятиях мертвеца. Весь облитый кровью, с широко раскрытыми черными глазами, он выглядел сейчас совершенным безумцем, но Крысенышу на это было наплевать. Он тоже захохотал.

Из-за угла выбежали двое мужчин с вилами и остолбенели, увидев страшное зрелище; затем один из них направил вилы на Крысеныша. Вид у него был при этом отнюдь не воинственный, скорее испуганный. Крысеныш без труда увернулся от острых зубьев и ногтями располосовал крестьянину горло.

С наслаждением смотрел он, как лицо смертного исказили ужас и осознание наступающей смерти, как он выронил вилы и схватился за разорванное горло. Что-то хрустнуло за спиной, и Крысеныш, обернувшись, увидел, как Парко швырнул на землю труп второго крестьянина.

Парко, похоже, нынче был настроен ломать шеи.

Крысенышу вновь захотелось расхохотаться. Они свободны, непобедимы и свободны! И с чего это они всегда так боялись, что смертные их обнаружат?

И тут он заметил какое-то движение: в шаге от него стоял Рашед, потрясенный, не верящий собственным глазам Рашед. От изумления у него даже приоткрылся рот.

Упоение свободой и безнаказанностью тотчас исчезло. На земле вокруг них лежали трупы пятерых мальчиков и двоих взрослых. Остальные крестьяне, должно быть, спрятались, страшась подойти поближе.

— Что... что вы натворили? — выговорил Рашед, с трудом подбирая слова.

Вместо ответа Парко зашипел на него, точно дикий кот. Рашед в два прыжка оказался перед ним и со всей силы ударил его кулаком.

Крысеныш никогда прежде не видел, чтобы Рашед бил брата. Он вообще не думал, что Рашед способен на такое. Удар пришелся по челюсти Парко, и тот, обмякнув, рухнул на землю. Он попытался встать, и тогда Рашед снова ударил его, ударил так сильно, что его брат отлетел на несколько шагов и пробил спиной загородку конюшни. Парко шлепнулся в солому и грязь и затих.

Рашед ухватил за ногу безвольно обмякшее тело брата и выволок его на дорогу. Рывком он вздернул потерявшего сознание Парко на плечо и ожег убийственным взглядом Крысеныша.

— Идем, — только и сказал он.

Крысеныш повиновался без единого слова. Он испугался не на шутку, и не Рашеда даже, а того, что сейчас произойдет. Когда они дошли до фургона, Рашед швырнул Парко на землю. Затем он забрался в фургон, отвязал гроб Парко от остальных и вытолкнул на дорогу. Гроб со стуком ударился о твердую землю. Парко наконец шевельнулся.

Крысеныш взглянул на Тишу, которой порой удавалось унять взбешенного Рашеда, но она молча стояла по другую сторону фургона и наблюдала, даже не пытаясь вмешаться в происходящее.

Рашед бросил в брата мешочек с землей.

— Больше я не желаю иметь с тобой дела. Дальше ты с нами не поедешь. Следуй Дикой Тропой, если уж тебе этого так хочется. Быть может, толпа, которая сейчас собирается в деревне, будет охотиться за тобой, но не за нами.

Он поднялся на облучок и взял поводья.

— Тиша, садись в фургон, — бросил он. Затем повернулся к Крысенышу. — У тебя есть выбор. Знаю, нынешняя нелепая выходка не твоя идея, однако же ты поддался влиянию Парко. Либо ты поедешь с нами, либо останешься с ним. Выбирай.

Парко, все еще валявшийся на земле, зашипел, и Крысеныш уставился на Рашеда.

Он не очень-то хорошо умел принимать решения, а это вдобавок было еще и самым трудным в его жизни. Мысль остаться с Парко и пойти по Дикой Тропе, убивать и пить кровь, не соблюдая никаких правил, — эта мысль была чрезвычайно притягательна. Трудно было сопротивляться желанию окончательно отринуть мир смертных и превратиться в самого настоящего хищника.

Однако же Рашед умел оберегать их от опасностей и всегда знал, что делать, а Тиша могла создать для них самый настоящий дом. От всего этого Крысеныш еще не был готов отказаться. Он боялся остаться с Парко. От этой мысли ему стало стыдно. Крысеныш в последний раз глянул на Парко, который извивался и шипел на земле, молча залез в фургон и уселся рядом с Тишей.

Когда фургон тронулся с места, Крысеныш не заметил, что Рашед оглянулся — всего один раз, но оглянулся. Только он один и видел, как гаснут, удаляясь в темноту, горящие глаза Парко. И еще две ночи после этого Рашед молчал — не произнес ни слова.

Лежа сейчас в гробу под пакгаузом, Крысеныш гадал, правильный ли он тогда сделал выбор. Он изо всех сил старался ни о чем не думать, ничего больше не вспоминать. После долгих усилий он наконец-то сумел заснуть.