![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава 4. Ставя чемоданы в спальне, Антониос почувствовал нарастающее напряжение – так было всегда, когда он возвращался домой
Ставя чемоданы в спальне, Антониос почувствовал нарастающее напряжение – так было всегда, когда он возвращался домой. Груз ответственности ложился на плечи: приходилось думать о нуждах родных, решать их проблемы, вести семейный бизнес. За спиной слышались шаги Линдсей, следующей за ним с осторожной грацией, которая всегда выделяла ее из толпы. – Почему бы тебе не отдохнуть? – предложил мужчина, повернувшись к своей гостье. Она стояла в дверях, во все глаза глядя на мужа, светлые волосы окружали ее лицо серебристым ореолом, а во взгляде явно читалась тревога. – Сегодня на ужин придут гости, – продолжал Антониос, – и мне нужно сделать кое-какие дела. Но, полагаю, ты теперь не станешь возражать, если я буду много работать? Вот так – чем меньше они будут рядом, тем лучше. И все же, когда Линдсей кивнула, он ощутил укол отчаяния. Молча пройдя мимо жены, он вышел в открытую дверь. Пройдя к офисам, расположенным особняком от дома, в разросшемся от многочисленных пристроек белоснежном здании, Антониос бросил взгляд на оливковые рощи, простиравшиеся до самого горизонта – бесконечные ряды статных деревьев простирали к небу изогнутые ветви, начинающие зацветать. Вид ухоженных посадок успокаивал и завораживал. Он помедлил немного на пороге – вот сейчас, стоит ему войти в эту дверь, и на него обрушится град дел. Десять лет назад отец открыл ему тайну, сказав, какой огромный долг числится за предприятием, и ему даже удалось свести баланс к нулю – но это отняло все силы, душевные и физические. Поприветствовав секретаршу, Алисию, Антониос взял у нее пачку писем и прошел в офис, в первый раз в жизни радуясь возможности погрузиться в документы и отвечать на электронные письма: что угодно, лишь бы не думать о Линдсей. Но совсем не думать о ней не получалось. В Нью-Йорке ему показалось, что он понял ее целиком. Она рассказывала ему о своем исследовании, и он с удовольствием наблюдал, какой оживленной девушка становилась, говоря о простых числах, и последней теореме Ферма, и о геделевском доказательстве существования Бога. Не то чтобы он все понимал, но ему нравилось видеть страсть в ее глазах, интерес к своему делу. Линдсей рассказала ему и о смерти отца – это случилось всего несколько недель назад. Она плакала, а он утешал ее, обнимал, нежно вытирал слезы с лица. Антониос вспомнил и об их первой близости – как ее зрачки расширились, когда он вошел в нее, и она произнесла с чувством: – Это как самое совершенное уравнение! Он тогда рассмеялся и не мог остановиться до тех пор, пока оба не поднялись к вершинам блаженства… С Линдсей он чувствовал себя счастливее, чем когда-либо раньше. Антониосу вспомнилась и пустота, охватившая его после разговора с Линдсей по телефону, когда она безжизненным голосом сказала, что их брак был ошибкой. – Добро пожаловать домой, – раздался голос брата. Антониос поднял глаза от ноутбука и увидел Леонидаса, прислонившегося к косяку двери. Он был на год и два месяца младше его, на полдюйма выше и немного тоньше. Его неоднократно принимали за брата-близнеца хозяина поместья. Будучи детьми, они были близки, вместе участвуя в разных шалостях, но теперь, когда старший занял пост генерального директора, пропасть между братьями увеличилась, и через нее невозможно было перекинуть мост, потому что Антониос поклялся отцу, что ничего никому не расскажет. Слова умирающего отчетливо звучали в его мозгу: «Никто не должен знать, Антониос. Никто, кроме тебя. Я этого не перенесу». – Спасибо, – ответил Антониос, кивая брату. Он попытался улыбнуться, но воспоминания о Линдсей были слишком свежи. – Как съездил? – спросил младший, приподняв бровь. – Отлично, – лаконично отозвался он. – Но времени было в обрез, так что заехать в Нью-Йорк для встречи с новыми клиентами не вышло. – Я могу это сделать, – предложил Леонидас, но брат пожал плечами. – На следующей неделе поеду в Нью-Йорк вместе с Линдсей и загляну. Брат кивнул, выражение его лица стало непроницаемым. – Так вы что, оба возвращаетесь в Америку через неделю? Так скоро? – Линдсей ждет ее работа. – Я думал, она может закончить ее здесь. Антониос пожал плечами, не найдя что сказать – как же отвратительно было врать, сначала про отца, а теперь про жену. Как мог он обвинять Линдсей в том, что она солгала ему, когда сам он ничуть не лучше? – Ей еще нужно решить вопрос с домом, – рассеянно ответил он. – Ты же и сам понимаешь, как это бывает. Леонидас не имел представления о подобных вещах – закоренелый холостяк, он обладал квартирой в Афинах и, будучи свободным человеком, мог жить либо в ней, либо в отдельной вилле на территории имения. Его работа требовала частых путешествий: отец назначил его главой департамента по сделкам в Европе, и Лео часто отсутствовал, навещая клиентов в самых разных ее уголках. Он работал только с новыми клиентами. – Так когда она вернется? – спросил Лео, и Антониос заставил себя снова неопределенно пожать плечами. – Мы еще не решили насчет точного числа, – ответил он. – Послушай, разве у тебя нет работы? Я только что видел электронное письмо от группы ресторанов «Лион», у них вопрос по поводу поставок. – Я все решу, – бросил брат и вышел из офиса. Антониос откинулся на спинку кресла и провел руками по волосам. Оказывается, врать – очень тяжело. Что же будет, когда настанет пора сознаться? Скорчив недовольную гримасу, Антониос вернулся к работе – слишком много времени он потратил сегодня на мысли о жене.
Линдсей проснулась от настойчивого стука в дверь. Ей удалось проспать два часа, но, нарушив привычный режим дня, она чувствовала себя дезориентированной, в голове шумело. С трудом соображая, что происходит, она выбралась из кровати и потянулась к пеньюару, висевшему на двери ванной. Было так тепло, что она спала в одном нижнем белье. На пороге стояла горничная, лицо которой было смутно знакомо Линдсей, за ней маячил мужчина с чемоданами. – Что… – начала Линдсей, все еще не в силах оправиться ото сна. – Кириос Маракайос велел принести вашу одежду сюда, – объяснила горничная на неуверенном английском, зная, что жена хозяина почти не говорит по-гречески. – Он попросил меня помочь вам разобрать их. – О… Спасибо! Отойдя, Линдсей впустила гостей. Мужчина, поставив чемоданы, вышел, а девушка принялась разбирать и вешать в гардеробную одежду, которую Линдсей надевала всего пару раз, живя в Греции. Ощущая легкий дискомфорт от того, что ее обслуживают, Линдсей предложила помощь, но горничная настояла на том, что справится сама. Тогда она вышла в гостиную, бросив по пути взгляд на бассейн, сверкающий за стеклянными раздвижными дверьми. Ужин будет всего через несколько часов, так что нужно подготовиться. Заварив чай, Линдсей вышла к бассейну, присела на шезлонг и, грея ладони о чашку, закрыла глаза и сконцентрировалась на дыхании. Представила себе затейливо украшенную столовую, в которой семья Маракайос обычно собиралась для официальных приемов – море лиц, глядящих на нее, – заставляя себя дышать ровно и глубоко. Этому научил ее врач – представлять себе сложную ситуацию, с которой необходимо справиться. И она уже достаточно хорошо натренировалась в этом – по крайней мере, ей удавалось сохранять спокойствие. Однако в реальности все обстояло иначе – перед большой аудиторией, под любопытными взглядами и градом вопросов Линдсей пасовала. – Что ты делаешь? – Голос мужа вырвал ее из раздумий. Линдсей открыла глаза и увидела Антониоса, стоящего у ворот, за которыми начиналась подъездная аллея. Он, хмурясь, смотрел на нее. – Ты что, медитируешь? – Нет, просто… дышу. – Линдсей покраснела и отпила глоток чая. – Стараюсь расслабиться. Про себя она закончила: «И пока не очень получается». Лицо Антониоса исказила гримаса – он невзначай бросил взгляд на бассейн, в котором под лучами солнца сверкала вода, белоснежную виллу – все выглядело таким роскошным, и Линдсей внутренне подобралась, ожидая какой-нибудь ехидной реплики о том, что, должно быть, ей невероятно трудно расслабляться в таком райском местечке. Но, к ее удивлению, Антониос лишь прошел мимо нее и произнес, по-прежнему не улыбаясь: – Пора одеваться, нам нужно быть в главном доме через час. Горничная уже ушла, и Линдсей долго стояла в прекрасно отделанной душевой кабинке – точно надеясь оттянуть тот неизбежный момент, когда придется встретиться с родными мужа. По его словам, вечеринка была неофициальной – это значит, необходим тщательный макияж и какое-нибудь симпатичное платье. Через час она, стоя перед зеркалом в ванной, посмотрела на себя и провела ледяными ладонями по подолу льняного платья лавандового цвета, купленного ей Антониосом в Нью-Йорке. Как она тогда радовалась новой одежде, любила ее примерять и показывать мужу, забавляясь над многозначительными взглядами, которые он на нее бросал. Линдсей обессиленно прислонилась лбом к зеркалу. Им с Антониосом было так хорошо вместе! Послышался резкий стук в дверь. – Ты готова? – позвал Антониос. – Нам пора идти. – Да, хорошо. Она окинула себя еще раз критическим взглядом. Сердце начинало бешено колотиться, в груди ощущалась боль, и еще возникло странное чувство головокружения – уже ей знакомое, – предшествующее панической атаке. Она про себя произнесла: «Дыши, Линдсей. Ты сможешь это сделать. Тебе придется». Сжав край раковины, она сконцентрировалась на дыхании – только бы пульс перестал частить! – Линдсей! – В голосе мужа послышались нетерпеливые нотки. После нескольких секунд отчаянных попыток обрести контроль над своим страхом она выпрямилась и открыла дверь. – Я готова, – сказала она, выходя. Голова кружилась достаточно сильно, так что пришлось сконцентрироваться на походке – словно она была пьяна. Однако Антониос что-то заметил – Линдсей чувствовала на себе его взгляд. Она не ответила ему, лишь подняла подбородок и расправила плечи, повторяя про себя: «Дыши». – Ты чудесно выглядишь, – наконец произнес он. – Помню это платье. – Спасибо, – с трудом выговорила Линдсей. – Пойдем? Выйдя из виллы, она слегка споткнулась на гравии, и Антониос, шедший позади нее, взял ее под руку, но тут же воскликнул: – Да ты замерзла! Линдсей знала, что панические атаки всегда вызывают такой эффект – оттого, что кровяное давление падает, – но объяснять ему это не собиралась и лишь ответила: – Ничего подобного. Муж посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, не отпуская ее руки. Его ладонь была теплой и твердой, ощущение уверенности и силы исходило от него, и Линдсей с трудом удержалась от желания прижаться к нему. Она выпрямилась. – Я возьму для тебя что-нибудь накинуть, – произнес Антониос. – Ночи здесь прохладные. – Хорошо, – машинально ответила она, зная, что дело не в одежде. Он вернулся через пару минут с палантином подходящего лавандового цвета и накинул шаль ей на плечи. – Спасибо, – тихо произнесла Линдсей, и они пошли дальше. Четверть мили, отделявшая их маленькую виллу от главной, показалась ей дорогой через Сахару. Наконец они остановились перед тяжелыми двустворчатыми дверьми, ведущими в огромный мраморный холл с широкой винтовой лестницей. Антониос поприветствовал швейцара, открывшего им дверь, а затем нескольких других слуг, сновавших по фойе с подносами канапе и бокалами шампанского – типичная неофициальная вечеринка, что тут скажешь. Линдсей тоже ухитрилась пробормотать несколько приветствий и пару раз улыбнуться. Но вот они вошли в гостиную, где ожидали родные Антониоса: его брат, Леонидас, стоял у окна, Парфенопа сидела на диване – Линдсей поймала ее взгляд и увидела, как она сощурилась и сжала губы. У другого окна стояли сестры Ксанте и Ава, о чем-то болтая. Одна из них что-то прошептала другой. Грудь Линдсей точно сдавило обручем – казалось, у нее сердечный приступ. Остановившись, она ухватилась рукой за дверной проем, чтобы не упасть. Антониос прошел в комнату, чтобы поздороваться со всеми. – Линдсей, – послышался голос Дафны. Поднявшись с кресла, она поспешила к невестке с распростертыми объятиями. Линдсей обняла женщину – как же та похудела с момента их последней встречи! – Дафна, – пробормотала она, целуя свекровь в щеку. Дафна отошла на шаг и оглядела Линдсей. – Как же здорово вновь тебя видеть, моя дорогая. – Она пожала ее руки. – Надеюсь, и ты рада возвращению. – Конечно да, – ответила она вполне искренне. – Пойдем, присядь со мной. – Она повела невестку к дивану в углу комнаты. Линдсей невольно почувствовала благодарность к матери Антониоса – она спасла ее от назойливых вопросов, хотя присутствующие продолжали бросать на гостью любопытные взгляды. Но все же самое страшное – грандиозный вход на глазах у всех – было позади. Именно такие появления перед толпой напоминали Линдсей об ужасных вечеринках матери с ее друзьями. Дафна принялась непринужденно болтать, задавая собеседнице вопросы об ее исследовании. Обычно стоило Линдсей заговорить о всяких заумных вещах наподобие теории чисел, и взгляды собеседников стекленели, но мама Антониоса, казалось, проявляла искренний интерес. А разговоры о числах всегда успокаивали Линдсей, давали ей возможность расслабиться. Но тут Линдсей поймала взгляд Антониоса, в котором ей почудилось негодование, – и перестала что-либо соображать. – Твоя работа так интересна, моя дорогая, – заговорила Дафна, и Линдсей осознала, что замолчала, может быть даже оборвав фразу на середине. – У тебя такой живой ум, такая тяга к познанию. Искреннее восхищение в голосе пожилой дамы так тронуло Линдсей, что она едва не расплакалась, и попыталась улыбнуться. И тут вновь подступила паника, заболела грудь, и Линдсей прижала к ней руку в попытке облегчить боль. Дафна обеспокоенно положила руку на ее плечо. – Линдсей, все хорошо? – О, отлично. Эти слова она повторяла, точно рефрен, всем и каждому. Опустив руку, дона улыбнулась. – Простите. Я немного устала в дороге. Как ваши дела? Антониос рассказал мне… – Тогда ты знаешь, что мои дела не очень. Но я прожила неплохую жизнь. Я сожалею лишь о нескольких вещах. Что ж, подумала Линдсей, это хотя бы честно. Большинство людей отчаянно заявляют в такие моменты, что им не о чем сожалеть. А она сама? Сожалела ли она о своем браке? О том, что полюбила Антониоса, хотя их любовь и не продлилась больше недели? О том, что покинула его? – Пройдем в столовую? – раздался голос мужа. Линдсей, погруженная в свои мысли, не заметила, как он подошел к ним. Она невольно залюбовалась им – в темном костюме и белоснежной рубашке с темно-синим галстуком Антониос был потрясающе красив. Улыбка его была безупречной – вот только глаза оставались непроницаемыми. Какой счастливой она была с ним – хоть и недолго. Встав, Линдсей оперлась на руку мужа, предложенную ей, втайне благодарная ему за поддержку. Она чувствовала, что он напряжен – под ее пальцами мышцы его казались налитыми свинцом. Наконец все сели за стол, и подали первое блюдо. Тут же начались вопросы, первой стрелу выпустила Парфенопа. – Ну, Линдсей, как была поездка в Америку? – Хорошо. Правда, там холодно. Линдсей промокнула губы салфеткой и глубоко вздохнула. – Тебя долго не было, – зазвенел колокольчиком нежный голос Ксанте, не вяжущийся с ее сощуренными глазами и сжатыми в полоску губами. Они явно что-то заподозрили, подумала Линдсей. Может, Антониос и не рассказывал ничего родным, но они могли догадаться. – Да, мне нужно было закончить исследование. Усилием воли она заставила себя положить салфетку на колени и взять вилку. Пальцы ее побелели от напряжения. – Я думала, ты можешь его делать где угодно, – вступила в разговор двадцатишестилетняя Ава. Они были с Линдсей ровесницами, но девушка враждебно смотрела на нее через стол, точно золовка была пришельцем с другой планеты. – Я могу, – отозвалась Линдсей, слыша свой голос как бы со стороны и ощущая боль в груди. – Но нужно было закончить кое-какие дела в Нью-Йорке. – А, так, значит, ты все сделала? Больше туда не поедешь? – снова спросила Парфенопа, бросив на Антониоса сочувственный взгляд. Линдсей сглотнула – еще и еще раз, не зная, что ответить. Лгать не хотелось, но правда неизбежно вызвала бы больше вопросов и неодобрения. Взгляды всех присутствующих были сконцентрированы на ней – от этого начинала кружиться голова. – Линдсей еще не все дела закончила в Нью-Йорке, – вступил в разговор Антониос, голос его был ровным и лишенным всяких эмоций. – Но она знает, что ее дом – здесь. Тут Парфенопа с одобрением кивнула: она, в отличие от Линдсей, была примерной женой и ни за что бы не оставила мужа на целых полгода. Усилием воли стряхнув с себя оцепенение, Линдсей потянулась за своим бокалом с вином, но бокал выскользнул из ее ледяных влажных пальцев и упал на плитку пола, разлетевшись на миллион осколков и забрызгав все вокруг красным вином – белоснежную скатерть и ее платье. Воцарилось звенящее молчание, и кто-то из лакеев метнулся, чтобы убрать беспорядок. Линдсей в ужасе обозрела место катастрофы и почувствовала, как все плывет перед глазами, – она так и чувствовала на себе взгляды окружающих, и неловкость ситуации вкупе с осознанием собственной никчемности начала давить на нее знакомым приступом страха. – Прошу прощения, – выдавила наконец она. – Не о чем беспокоиться, моя дорогая, – отозвалась Дафна. – Это могло произойти с любым. Но произошло именно с ней, подумалось Линдсей. Сжав руки на коленях, она вонзила ногти в ладони, надеясь, что боль отвлечет ее от надвигающейся панической атаки. Но все было бесполезно – головокружение усиливалось, дыхание учащалось, боль в груди нарастала. Живя в Греции, она перепробовала уйму приемов для борьбы с подобными приступами: техники дыхания, перебирание в уме простых чисел, алкоголь. Ничего не помогало, и боль не утихала. Перед глазами заплясали разноцветные круги. – Прошу меня извинить, – пробормотала она, неуклюже поднявшись из-за стола. Она видела, что Антониос нахмурился, но ей было уже все равно. Если она сейчас не выйдет, случится беда – и он будет чувствовать себя еще более неловко. С трудом Линдсей добралась до ванной и согнулась над раковиной, прижавшись щекой к холодному фарфору. Голова кружилась, в груди по-прежнему болело. Прошло несколько долгих минут, и наконец дурнота стала отступать. Линдсей умылась и попыталась привести в порядок платье. Но огромное красное пятно спереди невозможно было отстирать. Нельзя возвращаться в столовую в таком ужасном виде. Она обессиленно опустилась на пол, прижав колени к груди. Однако тут же раздался настойчивый стук в дверь. – Линдсей, ты там? Она прижалась лицом к коленям. – Уходи, Антониос. – Открой дверь. Линдсей едва не рассмеялась: ее муж добивался своего несмотря ни на кого и ни на что. Сейчас же ее лишь одолевала усталость. – Прошу, уходи. – Ты там в порядке? На сей раз она все же усмехнулась: – Нет. Антониос подергал дверь и навалился на нее плечом. Та отворилась, и Линдсей устало подумала, что его, наверное, ничто не остановит. Увидев жену, сидящую на полу, мужчина выругался и присел на корточки, заглядывая ей в лицо. – Боже… что с тобой, Линдсей. Ты больна? – Нет, Антониос. – Она выпрямилась, чувствуя, как ноют мышцы от недавно перенесенной панической атаки. – Тогда что? Внезапно Линдсей надоело уворачиваться от него – она так устала от его непонимания, от собственных попыток объясниться и скрыть правду. Он хочет знать – прекрасно, он узнает все. – У меня был приступ панической атаки, – бросила она, умываясь еще раз – нужно было хоть чем-то себя занять. – Панической атаки? Муж смотрел на нее с изумлением. – Да, именно так. У меня социофобия. Всякие необычные ситуации, необходимость быть в центре внимания вызывают панику. Антониос не мог отвести от нее глаз. – И ты… у тебя это было, когда мы были вместе? – Да. – Но ты никогда… – Не говорила? Я пыталась, Антониос. Пыталась объяснить, но ты не хотел слушать. – Я бы послушал тебя, если бы ты рассказала все, как есть! Линдсей устало посмотрела на него. – Ты уверен? Он бросил на нее пристальный взгляд. – Пойду скажу своим, что нам нужно уйти, – наконец вымолвил он. – Ты подождешь меня пару минут? Линдсей прерывисто вздохнула: – Да.
Антониос направился к столовой, чувствуя, как в нем закипает ярость – вот только на кого, было непонятно. Что-то в глубине души подсказывало, что винить, кроме себя, некого, но к такому повороту событий он пока не был готов. Шесть вопросительных взглядов устремились на него, когда он вошел в комнату, – мать, брат, три сестры и муж Парфенопы, – все они видели, как Линдсей, покачиваясь, точно пьяная, вышла из столовой. За столом воцарилось зловещее молчание. – Линдсей плохо себя чувствует, – объяснил Антониос, стараясь, чтобы лицо его не выдало подлинных чувств. – Я отвезу ее к нам на виллу. Дафна приподнялась со своего места, на лице ее было написано искреннее беспокойство. – Я могу чем-нибудь помочь, Антониос? – Ей нужно отдохнуть, – сказал он и вышел. Линдсей по-прежнему стояла в ванной, ухватившись руками за раковину. Волосы упали ей на лицо, полностью закрыв его. – Вызовем машину, – произнес Антониос. Она покачала головой: – Я же не инвалид. Я могу дойти. – Все равно. Она ужасно выглядела – бледная, вся в испарине, спутанные волосы падали на глаза. Взяв жену под руку, Антониос повел ее к выходу, где их ждала машина с одним из лакеев за рулем. Открыв дверь, он усадил Линдсей, она не сопротивлялась. Затем он сел в машину сам, и они в молчании поехали к себе.
|