This War Of Mine. Мы встретимся на небесах

Очередной брошенный хозяевами, которые, наверняка, сбежали за границу, дом. В этом районе немало таких – трехэтажных, с глубокими подвалами и лоджиями. И жили в них люди, не чета моим товарищам из местного бетонно-панельного гетто.

Наверное, сейчас сидят в по домам у родственников, слушают новости из блокированного Погореня.

Часть домов сожгли в первое время, когда народ почувствовал безнаказанность. Часть сгорела позже, по разным причинам. От минометных обстрелов, в результате боев повстанцев и военных, которые никак не могут выгрызть друг у друга решающего преимущества. Что-то растаскали на дрова и на материалы.

Однако этот дом был подозрительно целым. Я лежал в кустах, наблюдая за ним, и думал, не наведаться ли мне туда, не поискать ли чего-нибудь поесть, а, если Бог даст, может быть и покурить. Курить хотелось безумно, казалось, что сейчас уши в трубочку завернутся, да и в животе урчало так, что вся улица слышала.

Последний раз я толком ел в убежище Марко. Хороший он мужик, хоть и странный немного. Может быть, поэтому я оттуда и ушел? Черт его знает.

Из окна верхнего этажа вылетел окурок и, разбившись об асфальт россыпью искр, погас. Я стал медленно отползать назад. Нет, там мне делать нечего. Одно дело – тщательно спланированная операция, другое – пытаться с налета брать чужое укрытие. Такие темы совсем не для меня.

Если могут держать ночной караул, значит он там не один. Да и не бандит я. Солдат, а не бандит.

И только укрывшись от взглядов возможных наблюдателей за углом соседней развалины, не выдержавшей прямого попадания снаряда, я встал во весь рост и побежал.

Парк был практически целиком вырублен горожанами еще в первую зиму. Она была суровой, и людям было не до природы. А за парком был еще один микрорайон, построенный из типовых одноэтажных коттеджей.

Ему повезло – раз за разом его миновала как линия фронта, так и артобстрелы. Дома в большинстве своем были целыми и пустыми. Подвалов здесь не было, если что – укрыться негде, жить в них никто не станет.

А вот чтобы переночевать – идеально.

Я приметил себе один из домов на краю микрорайона, и медленно обошел его кругом, продолжая укрываться в пышно разросшихся за время войны кустах. Перед дверьми лежал мусор, наметенный ветром, окна запылились – по этим признаком можно было уверенно сказать, что здесь никто не жил.

Медленно подкравшись к двери, я толкнул ее и медленно вошел в помещение, с силой втянув в себя воздух. С виду было пусто. Запах представлял собой смесь лекарств и стариковского одеколона, именно так пахло дома у деда в деревне, куда меня вывозили родители на каникулы.

Наверное, такой дед тут и жил. Может быть с бабкой, может, и успел похоронить бабку до войны. Надеюсь, они успели уехать…

Я прикрыл за собой дверь, и повернул ручку. Язычок замка встал на место, заклинивая дверь. Теперь нужно было как следует обыскать дом.

Открыв старенький холодильник, я громко выругался, когда из него полилась мерзкая жижа, представлявшая собой смесь талой воды и стухших овощей. Резко захлопнув дверцу, я зарекся хоть раз открывать холодильники в других домах.

Выдохнул. Принялся обшаривать полки на кухне и достаточно быстро стал обладателем банки скверной свиной тушенки. Никаких тебе ГОСТов – по сравнению с тем, чем кормили в ополчении – дерьмо, но есть хотелось так, что я, не задумываясь, проглотил бы и ее.

Лук в ящике высох, картошка сгнила, и больше там ничего не было. Так – взял соли, перца, и лаврового листа. Пригодится. Во втором ящике была банка с перловой крупой. Я, затаив дыхание, потряс ее, чтобы проверить на предмет жуков.

Их не было.

Оставалось только победоносно улыбнуться. Значит, сегодня будет перловка с тушенкой. Нужно только придумать что-нибудь в качестве очага, да дровишек найти.

На то, чтобы соорудить из двух кастрюль и прута телевизионной антенны печку ушла пара минут. Оставалось найти дрова. Самым простым вариантом было оторвать ручки у двух кресел, стоявших в гостиной и наколоть из них щепок ножом. Я подошел к креслу, с силой рванул боковину вверх.

Деталь была чисто декоративной, и очень легко отделилась от кресла. А вот со второй все было малость сложнее – она отделяться никак не хотела.

- Так, сучка, что же тебя держит? – прошептал я, рванув боковину на себя чуть сильнее, и чуть не упав, после того как деталь отделилась от дивана.

А то, что оказалось под ручкой, заставило меня довольно хохотнуть. Сверток, душисто пахнущий табаком. Я развернул его, поднес к носу и вдохнул запах крепкого самосада.

Видимо, дед выращивал и курил. А потом бабка стала запрещать, вот он и спрятал остатки, чтоб в унитаз не спустила.

Да, что тут говорить, если сам в четырнадцать таскал табачок из заначки у деда?

Отогнав нахлынувшую ностальгию, я принялся откалывать щепки от оторванных деревяшек.

***

Тушенка с крупой варились в небольшой кастрюльке, распространяя вокруг себя одуряющий запах пищи. Я медленно краешек кусочка старой газеты и стал заворачивать самокрутку. Щелкнул зажигалку, поднес огонек, и медленно затянулся.

Я расположился в спальне, окна которой выходили на задний двор. Щепки медленно потрескивали в печурке, самокрутка испускала ядреный дым, и я постепенно почувствовал, что впервые с того времени, как ушел из убежища Марко, расслабился.

На улице раздался еле слышный звук шагов, будто кто-то шел по дороге мимо дома. На секунду появилась абсурдная мысль о том, что это дед решил вернуться домой, но я быстро отогнал ее, попытавшись мыслить рационально.

Я медленно отодвинул штору, и увидел в практически темноте силуэт. Человек шел по дороге.

Может, стоит его окликнуть, поговорить? Оружия у меня полно, если попытается напасть… Или лучше сидеть тихо, и делать вид, будто меня здесь вообще нет?

Не стоит мне ввязываться. Пусть идет своей дорогой. Полезет ко мне в дом – тогда буду решать, что делать.

Я снова затянулся, спрятав огонек папиросы в кулаке, медленно выпустил дым изо рта.

Из-за войны мне пришлось научиться получать удовольствие от самых малых радостей. Ну, что такое одна сигарета в мирное время? Даже если ты не можешь позволить себе купить пачку, забыл дома кошелек, то можешь просто попросить у прохожего.

Может быть, не с первого раза, но ведь дадут. Затянувшись еще раз, я затушил папиросу и аккуратно положил окурок на прикроватный столик – его можно будет еще покурить.

А сейчас табак есть только у самых везучих, настоящие сигареты – роскошь и достать их сложно. На поставки гуманитарки плотно сели ополченцы, а пытаться добыть что-то у них – себе дороже.

Особенно, если ты дезертир. Да и мысль о том, чтобы грабить своих бывших товарищей была мне противна. Другое дело – солдаты.

Только вот, от них еще и уйти нужно. Да и одно дело – когда ты нападаешь на блокпост военных, чтобы спасти товарищей, а совсем другое – ради наживы.

Хотя, конечно, если придется голодать, то я без всяких сомнений подкараулю одного-двух солдат. Желательно, отбившихся от группы.

Но пока что мыслей о голоде не было.

Я снял кастрюлю с огня, вытащил из кармана складной нож, выщелкнул из него ложку и принялся есть. Хорошо, что перловка. Был бы здешний дед поклонником пшенной каши на завтрак, я бы не поел.

Пшенка через три месяца становится горькой, и хоть вари ее, хоть не вари – есть невозможно.

Первая ложка пошла хорошо, вторая еще лучше. Я старался есть медленно, аккуратно разжевывая комочки, смакуя волокна мяса, которого было не так уж и много. Странная какая-то тушенка, мясо мягкое слишком, жира много, и лавровым листом несет слишком сильно.

Но, тем не менее, это была еда. Сейчас полгорода не может похвастаться даже таким. Завтра не смогу и я – на готовку ушла почти вся моя вода, а перловки осталось всего полбанки.

Значит, завтра придется снова идти на промысел, искать что-нибудь съестное. Чтобы пережить еще один день войны, которой не видно конца.

Зачем?

С улицы раздались крики и звуки ударов. Я резко вскочил, подхватил с пола автомат и выбежал в гостиную где, отодвинув пыльную штору, прильнул к мутному стеклу окна.

Трое парней в спортивных костюмах мутузили четвертого, слишком мелкого, чтобы быть взрослым. Судя по всему, того самого, что шел мимо моего окна.

А ведь я мог оказаться на его месте, если выбрал бы не тот дом…

Внутри все похолодело. А что, если они видели, как я входил сюда, и ждали, чтобы подложить на выходе?

А наткнулся на них этот. И сейчас его там забивают и, по-видимому, забьют насмерть.

Я перевел автомат в режим автоматической стрельбы и резким движением дернул затвор, досылая патрон. Выдохнул.

Может быть, парень и заслужил то, что его бьют. Это не мое дело. Я просто не хочу, чтобы это происходило на пороге дома, который я выбрал своим убежищем.

Кого я обманываю? Я просто не смог бы не вмешаться.

Резко толкнув дверь ногой, я сделал шаг вперед, оказавшись на крыльце, и высадил длинную очередь от бедра. На таком расстоянии можно было даже не целиться - выстрелить то же самое, что пальцем ткнуть.

Только вот эффект от автоматной стрельбы не тот же, что от тычка пальцем.

Ближний из парней даже не успел обернуться - очередь прошила тело навылет, пули отбросили его в сторону. Двое отреагировать успели, но это им не помогло: первый выловил сразу три пули в грудь, после того как глупым движением попытался схватиться за оружие. Второй отреагировал правильно - бросился в сторону, и пули попали ему в бок.

Свалившись на бордюрчик, которым была огорожена дорожка, он мелко засучил ногами, пуская кровавые пузыри изо рта. Я медленно втянул через ноздри удивительно свежий ночной воздух, совсем чуть-чуть испорченный запахами пороха и крови.

Парень, которого я спас, медленно поднял голову, и тут же уставился в автоматный ствол. Для профилактики глупых мыслей.

Однако, как выяснилось, ему это не понадобилось.

- Роман? - услышал я удивленный хрип. Все же досталось ему порядочно, до того, как я решился вмешаться.

Присмотрелся к лицу, мгновенно принявшему знакомые черты, и ухмыльнулся так широко, как был способен.

- Иван, - произнес я вместо приветствия. - Ты как, встать сможешь?

- Смогу, - и действительно, парень поднялся практически без труда.

Хромая на одну ногу, он подошел к умирающему, который лежал на бордюре, и с наслаждением впечатал мысок ботинка ему в живот. Тот ответил на удар неразборчивым бульканьем, изо рта потекла кровь.

Я отпустил рукоять и цевье автомата, позволив им повиснуть на ремне, и медленно пошел в сторону одного из трупов. Надо было обыскать их, пока имущество не оказалось залито кровью.

Иван пнул умирающего еще раз. Я никак не отреагировал на его поступок - сам понимал парня, тем более, что знал его всю жизнь. Он рос со мной в одном районе, всегда смотрел на парней из нашей банды как на героев, хоть и не были мы никакими героями.

Война началась, когда ему только исполнилось четырнадцать, естественно, что ни в ополчение, ни в армию его не призвали. Закаленный в драках стенка на стенку с такой же уличной шпаной, парень смог выжить в осажденном Погорене. Ничего удивительного.

- А ты разве не в ополчении? - удивленно спросил у меня Иван, доставая из кармана небольшой складышек. Со щелчком высвободилось лезвие, а еще через секунду для умирающего все было кончено - парень резким движением перерезал ему горло.

- Я был в ополчении, - кивнул ему я, судорожно придумывая, что соврать о своей истории. Если парень сможет доложить кому-нибудь о моем дезертирстве, мне конец. Расстреляют, или вздернут. - В общем, долгая история, чуть позже расскажу. Нужно валить отсюда как можно скорее, обшарь того, что ты добил и пойдем.

- Да, чего тут идти, район тихий. Только трупы оттащить подальше, и можно в твою берлогу вернуться, - неразборчиво пробурчал парень, наклоняясь над трупом, и принимаясь обшаривать его.

Пока что мне удалось перевести тему.

Я наклонился над тем, которого убил первым, и принялся копаться по карманам. Пачка сигарет была безнадежно испорчена кровью, я едва слышно выругался, понимая, что все, что у меня осталось - найденный дедовский табак. Зато в кармане брюк нашелся туго набитый крупными купюрами бумажник. Конечно, местная валюта теперь не особо ценилась, но и на нее можно было кое-что купить. А вот три сотни баксов - вообще настоящее сокровище, если найдешь с кем сторговаться.

Второй из убитых мной не курил - табака при нем не было. Зато был пистолет - старенькая, вытертая до блеска " Застава" с одним магазином патронов. И бумажника не было - видимо, не носил с собой деньги, прятал где-то.

Иван быстро управился со своим трупом, после чего мы оттащили их за дом - мало ли кто придет на выстрелы. Хоть парень и уверял меня, что этот район был тишайшим местом, в это не особо верилось. Правда и маскировка была так себе - три больших кровавых пятна перед домом и дорожки из крупных и мелких капель могли много сказать опытному взгляду.

Оставалось надеяться, что тучи, сгустившиеся над Погоренем, разродятся дождем, который смоет все следы. Но я, так или иначе, не собирался оставаться здесь надолго.

***

- Ты чего вообще сюда полез? - спросил я, отправляя в рот ложку остывшей каши. С Иваном пришлось поделиться, но и он в долгу не остался - выложил на стол пачку галет из армейского пайка, чему я был несказанно рад.

Еще бы - хлеба я не ел с того самого дня, как свалил из расположения.

- Да добыть чего-нибудь, - пожал тот плечами в ответ. - Я тебе говорю, район был спокойным, никого здесь никогда не было - из здешних домов укрытия от снарядов никакие, сам понимаешь. Ну, прошел мимо двух мест, где настоящие волки живут, расслабился, тут и попался... Конкуренты.

Он потер ладонью челюсть, по которой разливался громадный кровоподтек.

- А ты чего?

- Где живешь? - спросил я, проигнорировав его вопрос.

- Да здесь, в трех кварталах, в подвале многоэтажки. Нас там четверо, ты, кстати, всех знаешь, в одном районе жили, - Иван на секунду задумался, и добавил. - Слушай, а пошли со мной? Там бычье одно наглеет неподалеку, помог бы заземлить...

- Ну, если говоришь, что знакомые, почему бы и не пойти? – спросил я сам у себя, пожав плечами, и тут же дал ответ. – Пойду, почему нет.

- Тогда, выходить нужно сейчас, - покивал мне Иван. – Идти недалеко, но солнце скоро встанет. Сам знаешь, снайперы.

***

Сборы не заняли много времени. Покидав все, что успели найти, в рюкзак и, затушив костерок, мы отправились в город, который встретил нас молчанием.

Час перед рассветом, собачья вахта, когда караульным уже становится просто невмоготу, глаза закрываются сами собой, и тянет в кровать. Именно в это время и нужно нападать, если по уму.

Даже выстрелов слышно не было. И солдаты, и ополченцы мирно спали в своих постелях, или на постах, не стреляла артиллерия. Только снайперы тихо следили за улицами сквозь прицелы своих винтовок, в поисках новых целей.

В такие моменты можно было подумать, что никакой войны нет. Что вот-вот двери подъездов распахнутся, а на улицы выйдут дворники с метлами, по улицам поедут первые автобусы, а служащие постепенно потянутся к местам работы.

Только вот не будет такого. Максимум – народ пойдет к колонкам за водой. Или пара танков проедет, разрывая гусеницами многострадальный погореньский асфальт.

Встретиться с военными я не боялся – обычно их слышно задолго до того как видно. А мародеры, которые возвращаются с добычей, нас не тронут. Какое им дело до двух парней, которые идут своей дорогой? Им бы дотащить то, что нашли, по убежищам. Груженый мародер – мирный мародер. Главное – самому агрессию не спровоцировать.

Ветер принес звук одиночного выстрела, прервавший идиллию. То ли добили кого-то, то не повезло попасться снайперу в прицел.

- Помогите! – прервал мои размышления чей-то истошный крик, послышавшийся с противоположной стороны улицы.

Я посмотрел на Ивана. Тот медленно помотал головой, протестуя против того, чтобы идти смотреть, что там, но я наплевал на его протесты и решительно двинулся в сторону, откуда раздавался крик.

На перекрестке лежал человек. Рядом с ним на коленях стояла девушка, и изо всех сил трясла тело, то ли пытаясь привести мужчину в себя, то ли попросту не желая верить в его смерть.

Очки в черной оправе сбились на сторону, лицо было выпачкано грязью, будто кто-то пытался нанести на него камуфляж, сальные волосы завязаны в пучок. По асфальту расплывалось кровавое пятно.

- Мейрин, вставай! – закричала она и снова затрясла мужчину.

Раздался еще один выстрел, пуля ударилась об асфальт и, отрикошетив от него улетела куда-то в сторону. Я прикинул примерную траекторию, и обозначил для себя три возможные снайперские позиции: на чердаке высотки, видневшейся дальше по дороге, в одном из окон той же высотки, и у подножия памятника на площади, куда эта дорога вела.

Снайпер не видел их, и стрелял наугад. Это говорило в пользу того, что расположился он у подножия памятника, и стрелять ему мешали брошенные машины.

- Помогите! – снова завопила девушка. По щекам ее, смывая грязь, потекли слезы.

- Нам в другую сторону, Роман, - прошептал Иван, в оба глаза наблюдавший за ситуацией.

Но я уже принял решение. Резким движением я сбросил с плеча портфель, и перевел винтовку на огонь очередями.

- Ты отсюда его не достанешь, - проговорил Иван, сказав, по-моему, самую очевидную вещь на свете.

- Не достану, - кивнул я. – Я пойду туда, а ты мне поможешь.

Парень замотал головой, изо всех сил демонстрируя нежелание участвовать в моей задумке, однако я не собирался слушать никаких возражений.

- Я тебе жизнь спас, так что лучше помоги мне, - сказал я, и, не давая ничего возразить, указал на противоположную сторону проспекта. – Тебе нужно-то, добежать дотуда и залечь. И снайпера отвлечешь, и мне время дашь.

- А ты что делать будешь?

- Снайпер лежит у подножия памятника, придорожная канава для него в мертвой зоне. А ведет она как раз туда, куда надо.

- А, если с ним наводчик? Или он не у памятника? – заинтересованно посмотрел на меня Иван.

- Тогда, значит, отбегался я, - мне осталось только пожать плечами. – А что еще делать?

- Например, уйти?

- Я тебе дам, уйти! – прикрикнул я. - А если бы я тогда решил не вмешиваться, где бы ты сейчас был?

Ответом мне было молчание. Парень действительно задумался.

Я вывел его из раздумий резким хлопком по плечу, и указал на дорогу.

- По моему сигналу.

Снайпер прекратил стрелять, эхо последних выстрелов давным-давно затихло, только девушка за машинами продолжала плакать.

- Пошел! – изо всех сил закричал я, толкая Ивана вперед.

Парень сделал несколько шагов, раздался звук выстрела и тяжелая пуля, выбив из асфальта искру, ушла куда-то в сторону.

Резкий рывок, и я оказываюсь в канаве. Земля мягкая, по дну течет небольшой ручей, и я изо всех сил стараюсь не думать о том, с чем смешана его вода. Однако снайпер меня не заметил – пуля откалывает кусок от бетонного блока, за которым прятался мой напарник.

Кажется, когда-то здесь ходили с митингами, ставили заграждения и дрались с полицией. А потом началась настоящая война.

Я полз по канаве, пачкая и так не особо чистую куртку. Она была метров сто в длину, но на то, чтобы преодолеть ее ползком, да по влажной и мягкой земле, ушло гораздо больше времени, чем, если бы я шел.

Заканчивалась она небольшим, практически отвесным склоном. Я аккуратно привстал, попытавшись выглянуть за края – памятник высился прямо по правую руку от меня, и снайпер, по моим прикидкам, должен был быть как раз за ним.

Пришлось схватиться за край канавы.

Я изо всех сил вцепился пальцами в рыхлую землю, а секунду спустя, у меня в руке оказалось подгнившее человеческое ухо.

Канаву использовали как братскую могилу, свалив сюда трупы и засыпав сверху пару ковшей земли.

Наверное, четыре года назад, меня бы вырвало.

Наплевав на брезгливость, я выбрался из своего укрытия и перебежал до памятника. Снайпер действительно был здесь – лежал на постаменте, укрывшись масксетью, приник к прицелу.

Неужели его никто не прикрывает, неужели военные настолько беспечны? Или уверены в себе?

Хотя, скорее всего, он просто шел мимо, и увидел шедшую по улице пару.

Так или иначе, я навалился на него сверху и перерезал горло.

***

Когда я вернулся, сжимая в руке рюкзак убитого снайпера и с новой винтовкой за спиной, девушка продолжала трясти мужчину, который никак не хотел вставать.

Иван стоял чуть в стороне, будто не зная, что делать. Его внешний вид сильно растерянного человека напряг меня, заставив ускориться.

- Что с ним? – спросил я, указывая на мужчину, которого звали Мейрином.

- Я не знаю, - ответила девушка, помотав головой. – В него попали, но дырка закрыта и крови почти нет.

Лицо мужчины было бледным как смерть, он странно хрипел, с каждым вдохом хрип становился все сильнее. Рана на левой стороне груди не была закрыта – она образовала собой клапан. Воздух попадал в грудную полость во время вдоха, и не мог выйти во время выдоха.

Если оставить все как есть, он умрет.

Я вытащил нож, кое-как протер его от крови убитого снайпера, и несколько раз провел по лезвию огоньком зажигалки.

Я нащупал пальцами второе ребро на худощавой груди Мейрина, аккуратно отмерил середину грудины и приставил намеченному месту нож. Плавным движением уколол кромкой ножа, пока не почувствовал, что лезвие провалилось в полость.

Из новой раны с мерзким шипением стал выходить воздух, заставляя кровь пузыриться. Я вздохнул – Мейрин, продолжал дышать, хрипы прекратились, и умирать он, кажется, пока не собирался.

По крайней мере, не мгновенно.

Иван подхватил с асфальта кирпич и бросил его на заднее стекло одной из стоявших вокруг машин. Секунду спустя он вернулся ко мне с автомобильной аптечкой.

Странно, что никто не догадался поискать в брошенных машинах аптечки.

Наверное, считали их только еще одним пунктом, до которого могла докопаться дорожная полиция.

Я открыл картонную коробку, и высыпал ее содержимое на асфальт.

Пузырек со спиртовым раствором йода нашелся тут же, намазав кожу вокруг раны, я щедро залил обе раны из бутылочки с перекисью водорода, порадовавшись, что мужчина находится без сознания – сейчас орал бы, как оглашенный.

Надорвав зубами резиновую упаковку перевязочного пакета, я плотно приложил ее к ране, оставленной снайпером, и принялся бинтовать широкими витками. Второй пакет ушел уже на ту рану, которую оставил я.

Мейрин уже не был так бледен.

Но все равно, мне его не спасти. Тут работы бригаде хирургов не на одну ночь, а не одному человеку, который не то, что не врач – даже не медбрат.

Значит, нужно искать носилки.

Мы уложили его на здоровый бок, подложив под спину какую-то котомку, которую спутники тащили с собой.

Минут пятнадцать ушло на поиски материала для носилок, еще десять на то, чтобы эти носилки собрать.

Когда мы были готовы к транспортировке, Мейрин уже не дышал.

Ну да, слышал я что-то такое – укладываешь человека на здоровый бок, и на единственное рабочее легкое сверху столько всего давит: и сердце со средостением, и спавшееся легкое, и кровь изнутри подтекает.

Вот он и задохнулся.

Эмилия подняла на нас удивительно спокойные глаза.

- Это вы виноваты, - сказала она, указывая на нас пальцем. – Вы полезли оказывать ему помощь, не будучи уверены, что способны на это… Вам и сидеть… Статья...

И удивительно громко рассмеялась. На всю улицу, чистым, как горный ручеек, женским смехом. Сюр какой-то.

Я посмотрел на Ивана, настроение которого очень быстро испортилось.

- Не помню номер статьи, представляете? – продолжала веселиться девушка, то ли не в силах осознать, что ее друг умер, то ли просто не выдержав этого и лишившись рассудка. – А ведь кодексы-то наизусть учила, как отец просил!

Смех сорвался на крик.

Я сплюнул на землю и посмотрел на свои ладони. Под ногтями была смешана кровь Мейрина и оставшегося безымянным снайпера – его убийцы.

- Пойдем из этого дурдома, нахрен, - я просто махнул рукой.

На то, чтобы как-то помочь Эмилии у меня не осталось сил. Да и желания тоже уже не было. Достаточно того, что я не смог помочь мужику. И как же глупо!

Мы двинулись прочь, оставив девушку рыдать над трупом Мейрина. Периодически рыдания прерывались приступами безумного смеха, который еще долго звучал у меня в ушах.

***

Иван не соврал - парни в его убежище действительно были мне знакомы.

Там было двое парней одного с ним возраста, и всех из них я знал еще в старые времена, мы росли в одном районе и состояли в одной группировке.

А вот четвертому было десять. И то, что он здесь было для меня очень неприятной неожиданностью.

Его звали Марк, и он был младшим братом моего лучшего и, наверное, единственного за всю жизнь друга. Того самого, после расстрела которого я сбежал из ополчения, того самого, которого я мог, но не захотел спасти.

Была еще одна плохая новость.

Парней вчера пытались ограбить, и сейчас один из них отлеживался с огромной царапиной на голове и пулевой раной в левой руке.

Мы уселись все вместе за большим раскладным столом. На тарелках была принесенная мной пшенка, маринованные овощи, непонятно где добытые, и три рюмки с самогоном.

Предлагали налить и Марку, но тот отказался пить с нами, никак, впрочем, этот отказ не аргументировав. С другой стороны, десять лет пацану – какой ему алкоголь.

Раненого, впрочем, тоже не забыли, отнесли ему и еды и даже выпивки, однако он был все еще слаб, и очень быстро отрубился.

После того как мы выпили по первой рюмке мне стало гораздо лучше. Давно заметил, что уютно вот так посидеть в тесной компании, без кучи лишних людей. Обычно, когда за столом много народа, в конце концов, все делятся на группы по два-три человека и отвлекаются от общения между собой только чтобы вместе выпить после очередного тоста.

Хорошо сидели. Один из парней даже взял с дивана побитую, но более-менее целую гитару и стал наигрывать едва знакомую мелодию.

- Бычье, - качая головой, ругался Иван. – Лезут к нам и огребают, каждый раз. Взять бы два три ствола, пойти бы к ним, да в рог настучать.

Я усмехнулся. Точно так же говорили пацаны о конкурентах с соседнего района. А теперь и имена парней, и названия банд ничего не значили. Кто не сбежал и не мобилизовался, скорее всего, сбились в такие же банды.

Однако самогон здесь был крепкий и бил по голове, будто киянкой, и после второй рюмки, я свернул самокрутку, прикурил, и, сам того от себя не ожидая, сказал:

- Не, Иван, ты неправильно мыслишь. Вот у нас есть раненый, о нем и надо думать.

- И что ты предлагаешь? Раны ерундовые, отлежится пару дней, потом будет бегать лучше прежнего.

- Может и так. А, может, и не отлежится. На пуле и одежде куча всякого говна, и сейчас оно попало ему в раны. У него может столбняк начаться завтра, и он себе язык откусит, или просто задохнется. Что ты тогда делать будешь? Да и раны на голове – паршивая штука.

- А что надо делать? – Иван никак не мог взять в толк, к чему я веду.

Я если честно, сам еще не до конца понял это, но в моей пьяной голове постепенно складывался план дальнейших действий.

- Как, что? Антибиотики нужны. Сыворотка противостолбнячная нужна. Бинты нужны, жаропонижающие, если лихорадка начнется.

- А где все это взять? – посмотрел на меня мой товарищ.

- Ну, вот здесь есть несколько вариантов, - я наклонился к рюкзаку, лежавшему на полу у меня в ногах, и достал из него сложенную в несколько раз карту Погореня. – Смотри. Есть все еще работающая больница – там можно достать любые лекарства.

- Грабить? – недоумевающе, но без возражающих интонаций в голосе спросил Иван.

- Зачем сразу грабить. Можно поменяться, если есть что менять. Другие варианты – насколько я знаю, в течение двух-трех дней должны сбросить на город гуманитарку. Можно взять под контроль вот эту высотку, - я ткнул пальцем в карту. – И попытаться забрать груз. Но опять же, тут придется ждать, а черт его знает, что за это время может произойти.

- А еще есть варианты?

- Можно гопануть вот этот дом. Там сидят дезертиры из армии, и драться они будут до последнего патрона, потому что терять им нечего. Но это будет очень сложно, поверь.

- Что бы ты сам сделал? – заинтересованно посмотрел на меня Иван.

- Честно? Я бы попытался обменяться в больнице. Ограбить её будет сложно, едва ли не сложнее боя с дезертирами.

- А гуманитарка? - посмотрел на меня Иван.

Я медленно почесал ладонью успевшую отрасти щетину. В ополчении нас не заставляли бриться, там можно было носить бороду. Носили практически все, пытаясь таким образом самовыразиться.

- А до гуманитарки надо дожить. Кроме того надо дождаться пока груз сбросят, найти его и дотащить сюда, чтобы никто не отобрал. Так что, обменять что-нибудь на лекарства - самый здравый вариант. Если есть на что, конечно.

- Вообще, кое-что есть, - Иван обернулся и обратился к Марку. - Принеси общак, будь добр.

- Весь? - мальчишка отвлекся от разговора, и резким движением отбросил челку со лба. Это напомнило мне Леона, захотелось то ли встать и уйти, то от выпить ещё.

- Весь, - утвердительно кивнул Иван, наливая ещё самогона.

Я не отказался, и опрокинул в себя ещё рюмку. Марк убежал. Задумчиво смотря ему вслед, я спросил у Ивана:

- Общак?

- Да, общак. Удалось немного золота добыть. Ювелирки. Что-то одно рыжье, что-то с камнями, немного но на обмен хватит.

Мальчишка притащил выложил на стол и развернул небольшой полиэтиленовый пакет, золото поблескивало, отражая свет тусклой засиженнлй мухами лампочки под потолком, камни, в основным были полудрагоценными, но все равно имели свою цену.

- Короче, вот, - указал Иван на разложенное на столе великолепие.

- Где взяли? - спросил я, ковыряясь в куче рыжья мизинцем. Достал золотую зубную коронку, усмехнулся.

- Какая разница? - наши глаза встретились, и мне не осталось ничего кроме как признать его правоту. - Короче, наше дело - добраться до больнички, и дотащить туда это. Как пойдем?

- Вдвоём пойдём, - пожал я плечами. - Остальные пускай на доме остаются, те отморозки ещё вернутся же.

- А какой дорогой?

- Да мне-то почем знать? – посмотрел я на него. – Я бы пошел через трущобы. Там, всегда какие-то бомжи жили, и в большинстве своем они перемерли за четыре года от голода. По ним даже военные предпочитают не стрелять – смысла нет.

- Тогда ночью и выйдем? – Иван медленно покивал, соглашаясь. – Надо поспать тогда.

Я поднялся из-за стола. Мы уже успели съесть и выпить все, что на нем было. Не так уж и много, если вспоминать «поляны», которые мы накрывали на праздники в довоенное время. И слишком много, если вспомнить, что уже четыре года как идет война.

- Тогда ты ложись, я еще проветриться скажу, покурю, - я кивнул Ивану и, слегка пошатываясь, двинулся к выходу.

***

Вышли мы, едва стемнело – путь впереди был неблизкий, да и вообще следовало торопиться.

Сегодня никому из оставшихся на доме спать не придется, но даже учитывая это, я не мог не сомневаться в их боеспособности. Их троих парней – один ребенок, второй ранен, и только третий более или менее может называть себя бойцом.

Однако, другого выбора не было – нам просто необходимы были лекарства.

Трущобы Погореня представляли собой район практически в самом его центре. В любом старинном городе из-за полустихийной застройки рано или поздно появляются дома, которые не используются и никем не ремонтируются.

В таких домах появляются новые жители – наркоманы, бомжи, и прочие, кого жизнь выкинула на обочину. Иногда там хранят свой товар наркоторговцы, иногда обделывают дела бандиты.

Так получилось, что в трущобах было слишком много таких домов. Постепенно из-за нехорошего соседства жители стали съезжать отсюда, необитаемых развалюх становилось все больше и больше.

Иногда сюда врывались полицейские со своими рейдами, но как-то неохотно – в ловле бомжей не было особого толку, а бандиты и наркоторговцы предпочитали заранее откупаться от стражей закона. К тому же, они часто были вооружены, и перед тем как применить оружие особо не раздумывали.

Да, даже банда из моего района пару раз обделывала свои дела здесь. Я помню, как стоял в охране, сжимая в кармане куртки пистолет, в то время как наши старшие договаривались о цене с продажными военными. А потом мы с Леоном грузили в специально для такого дела пригнанный фургон автоматы в тяжелых зеленых деревянных ящиках.

Ночь была безлунная, снайперов можно было не опасаться. Зато, по иронии, опасаться нужно было других выживших – мало ли кто может ходить по улице в такое время. Мы двигались по улице, оглядываясь, но особо не таясь.

Трущобы были тихим местом. Здесь не было магазинов, водопровод и электричество практически нигде не работали. Мало кто выбрал это место в качестве убежища, разве что те самые бомжи, которые жили здесь и до Войны.

Бандиты, наркоторговцы и остальные разошлись по городу в поисках брошенной роскоши. Ее здесь было достаточно, могло хватить на всех, правда и ищущих со временем становилось все меньше и меньше – кто-то словил пулю от военных или ополченцев, а кто-то полег в разборке. Их и раньше-то никто не считал, а теперь кому какое дело?

Внезапно я услышал голоса, прерванные залпом хохота. Жестом я остановил Ивана и приказал ему как можно тише идти за мной.

Разумеется, никуда я лезть не собирался, но игнорировать никак не пытающихся скрывать свое присутствие людей было нельзя. Это первое правило – хочешь выжить, скрывай свое присутствие.

Именно поэтому я не понимаю людей, пытающихся одеться как можно более милитаризированно. Если ты не являешься членом ни одной из противоборствующих сторон, то одеваться в камуфляж попросту глупо. Убьют. Решат, что принадлежишь к противоположной стороне и убьют, хотя бы просто на всякий случай.

Другое дело, что на этой войне и гражданских никто не щадит.

Мы с Иваном пробрались через первый этаж полуразвалившегося от старости дома и вышли к окнам, через которые можно было увидеть двор.

Пятеро вооруженных людей, одетых в джинсу и кожу, тащили с собой женщину, уже успевшую перейти через черту пожилог возраста. На ее испещренном морщинами лице выделялись тусклые серые глаза. Больше всего она напоминала мне мою классную руководительницу, женщину, которая никого, кажется, не боялась, и была готова на все ради учеников.

Она же и агитировала меня бросить банду и начать учиться, начиная класса с четвертого. Я упрямо не слушался, а потом как-то не до того стало – погряз в пучине уличных разборок.

Старуха тихо плакала. Мужичны тащили ее с собой волоком, и что-то мне в их облике решительно не нравилось, хоть я и не мог понять, что именно. Одежда была грязной, как и у всех, волосы длинными и спутанными, а оружием сейчас вообще никого не удивишь.

- Какие-то они… - произнес шепотом Иван. – Странные.

- В смысле? – я заинтересованно посмотрел на своего товарища. До него тоже дошло, что что-то в облике бандитов не так.

- Ну, они будто не голодали… На людей посмотри – глаза запали, щеки висят, нос длинный становится и кожа бледная, серая почти. А эти румяные, понимаешь? Так не каждый до войны-то выглядел.

Я посмотрел на бандитов и, молча, согласился со своим товарищем. Впрочем, вопросов сильно меньше не стало: откуда в трущобах взялась банда, куда они тащат старуху, и стоит ли, в конце концов, вмешиваться?

- Роман, - тихо прошептал Иван. – Не надо вмешиваться, и они не увидят нас.

- Надо, - ответил я, сам не знаю, почему. Для меня вдруг стало неимоверно важно спасти никому во время войны не нужную старуху. – Давай, огонь по моей команде… Женщину только не задень.

Я щелкнул предохранителем на автомате, переводя его в автоматический режим. Иван был вооружен снайперской винтовкой, с которой я снял прицел – так с нее при желании тоже можно стрелять, как из обычного карабина, пользуясь стандартными прицельными приспособлениями.

Врагов было пятеро, и первым залпом нужно было положить хотя бы двоих – это практически уравняло бы наши с ними шансы.

- Огонь, - шепнул я, нажимая на спусковой крючок.

Автомат толкнулся в плечо, плюнув свинцом. Один из бандитов упал, схватившись за простреленное горло, еще один получил пулю в плечо и, громко матерясь, свалился куда-то за бетонное ограждение давным-давно заросшей сорняками клумбы.

Бандиты рассыпались по укрытиям и открыли по нам шквальный огонь из трех стволов. Секунду спустя к ним присоединился и четвертый, тот, что был ранен в руку.

Пулевые попадания выбивали из бетона и кирпича пыль, откалывали куски штукатурки. Я вжался в пространство под окном, молясь, чтобы в меня шальным рикошетом не попала пуля.

- Иван, валим! – заорал я, на секунду глянув на своего товарища и тут же замолчал, подавившись своими словами.

Во лбу у него было отчетливо видно входное отверствие пули, кровь стекала по лицу, образуя на пыльном кафельном полу лужу.

Твою мать!

Секундой спустя выстрелы снаружи прекратились. Я высунулся, было, собираясь открыть огонь по врагам, но в комнату залетел какой-то продолговатый предмет.

Это была знакомая мне по службе в ополчении ручная граната. Медленно прокатившись по полу, она остановилась метрах в пяти от меня, заставив кровь в моих жилах застыть от ужаса.

Схватить ее и выбросить наружу, я бы банально не успел, поэтому все, что мне оставалось – вскочить и броситься в окно, обхватив голову руками. За моей спиной раздался взрыв, горький толовый дым ударил мне в нос.

Когда я открыл глаза, то увидел пламегаситель автомата, практически уперевшийся мне в лоб. Один из бандитов смотрел на меня голубыми-голубыми глазами, остальные уже успели обступить меня по сторонам.

Выхода из ситуации не было.

- Привет, - сказал тот, что держал в руках оружие.

Секунду спустя, мысок его ботинка врезался мне в лицо, ломая хрящи носа. Я перекатился в сторону, пытаясь встать и сделать несколько шагов вслепую, но следующий удар ботинком, куда-то в область почки, опрокинул меня на землю, заставив громко икнуть, а дальше удары сыпались градом.

Бандиты били не чтобы напугать, не чтобы унизить, а чтобы убить.

Один из множества ударов пришелся мне куда-то в область шеи. Мир взорвался очередной вспышкой боли и погас.

***

Они ушли три часа назад, и уже должны были вернуться.

Марк слышал, что они решили идти через трущобы. В таких местах он, всю жизнь проживший в бетонном гетто, не был, но часто слышал рассказы о них. Сейчас он понимал, что большая часть тех рассказов были враньем и страшилками.

Сейчас ему казались страшными совсем другие вещи.

Они уже должны были вернуться. Марк никак не мог найти себе места.

Олек, парень, оставшийся на дежурстве периодически ходил из одной комнаты в другую, рассматривая улицу через щели, оставленные в баррикаде специально для этой цели. Его нервы тоже были на пределе – Марк видел это по тому, что Олек стал ходить из комнаты в комнату все чаще и чаще.

Раненный лежал в комнате, ему стало хуже. Теперь его лихорадило, и Марк периодически прикладывал к его лбу тряпку, смоченную холодной водой. Тряпицы практически сразу становились теплыми.

Вчера на их убежище напали. Самое смешное, что Марк знал нападавших, они были из одного района, и состояли в одной банде с его старшими – Леоном, Романом, Иваном, Олеком и прочими.

А теперь банда раскололась и парни готовы резать друг друга.

Нехорошее предчувстввие затопило Марка. Он проверил складышек в кармане – дерьмовое оружие, но лучше чем ничего, так или иначе.

Олек пронесся мимо него, пробежав в сторону дверей. Он держал оружие наизготовку.

- Марк, спрячься, - приказал он.

Снаружи раздался едва слышный стук, и мальчишка понял, что именно переполошило Олека.

- Кто? – спросил парень дрожжащим от волнения голосом.

- Мы, - ответили ему из-за двери. Голос был незнакомым, он не принадлежал ни Роману, ни Ивану.

- Пошли на хер отсюда! У меня в руках ружье, и … - и подавился собственными словами, получив несколько пуль в живот.

Остро запахло дерьмом и кровью, выпустив фонтан крови изо рта, Олек упал на колени, и медленно, пытаясь зажать раны на животе ладонями обех рук, завалился на пол.

Дверь распахнулась и заряд крупной дроби пронесся по длинному корридору, в котором, тем не менее никого не было.

Марк выхватил нож, нажав на кнопку. Пружина выщелкнула лезвие в боевое положение.

Первой мыслью мальчишки было упасть и закатиться под кровать. А потом он вспомнил, что из их подвала был потайной выход, специально для таких случаев. И Марк понимал, что вытащить раненного ему не хватит ни сил, ни времени.

Мальчишка медленно двинулся в сторону двери из комнаты и лоб в лоб столкнулся с одним из нападавших. Тот радостно закричал, увидев вместо врага десятилетнего паренька, сгреб его в охапку и прижал к стене, схватив за горло.

- Где остальные? – дико заорал он, брызжа изо рта с двумя неполными рядами желтых, давно не чищенных зубов, слюной.

Вместо ответа Марк махнул складышком, полоснув душителя по лицу. Тот, яростно взревев, отбросил его куда-то в сторону, ребенок перекатился по полу и рванул в сторону двери.

Снова раздался выстрел, пуля просвистела в считанных сантиметрах от головы Марка, толкнув его упругим потоком теплого воздуха.

Мысль и запасном выходе покинула его, страх полностью владел его душой. Марк бежал по улице, бежал долго, насколько хватило небольших в общем-то сил остощенного за четыре года войны мальчишки. Он остановился, только в четырех кварталах, обернулся и посмотрел назад.

Погони за ним не было.

Усевшись на асфальт он заплакал.

Он не знал ничего.

Он четыре года не видел призванного в армию брата. А теперь он потерял людей, которые эти четыре года были ему братьями. Он злился на Леона, что он не вернулся из армии, злился на Романа и Ивана, пропавших куда-то в ночи, злился на себя за то, что не может собраться.

Злоба превращала мальчишек вроде него в щенят, сбивавшихся в банды по всему миру. Марк ударил себя по лицу. Ударил еще раз, изо всех сил, пытаясь заставить себя собраться и думать.

***

Мне снилась мать.

Мне снился Погорень до войны.

Мы снился Леон.

Я не хотел просыпаться.

***

Боль пульсировала в моем теле, перетекала из одной клеточки в другую. Во рту было сухо, живот крутило от голода. Кажется, прошло уже много времени.

Я чувствовал, что умираю, но почему-то душа отказывалась покинуть тело и улететь туда, на высшие планы. Или просто пропасть.

Или ее вообще не было?

Интересно, куда бы я попал?

Я открыл глаза, и первым, что я увидел, было пятно запекшейся крови на бетонном полу. Короста покрывала мое лицо, и нос распух так, что я не мог толком открыть глаза.

С трудом подняв руку, я прикоснулся к носу, зашипев от боли и едва сдержав ругательство. Однако, меня оставили в живых, уже это говорило о многом.

Ну и зачем же я им?

Я попытался встать, однако смог только сесть, и то с большим трудом. Однако, я почувствовал, что все не так плохо, как мне казалось сначала. Переломов не было – только ушибы и большие синяки, которые остаются, если бить человеку пыром в живот.

Уж я-то в этом разбираюсь. Эта мысль заставила меня усмехнуться.

- Смотри-ка, крутой парень очнулся, - раздался голос со стороны. Я поднял взгляд, и увидел одного из бандитов – того самого, что бил меня в лицо. Как ни странно, в его голосе не было особой враждебности. – Как себя чувствуешь?

Мне хотелось послать его куда подальше, но я не стал. Зачем провоцировать человека, который легко может тебя убить? Особенно, когда нас разделяла решетка клетки.

- Хреново, - ответил я, помотав головой.

Посмотрел на соседнюю клетку – в ней лежала та самая старуха, из-за которой мы вписались в драку. Она смотрела на нас затравленным взглядом, в котором отчетливо читалась близость к потере рассудка.

- Почему не убили? – спросил я, снова посмотрев на бандита.

- А, зачем? Мясо испортится же. Даже старуха пока живет пусть, твоего дружка должно хватить на какое-то время. Неделю уже едим.

Мясо? Они едят людей?

Все встало на свои места – здоровые, румяные, крепкие. Теперь понятно, почему все так.

И, значит, я сижу здесь уже неделю, без еды и воды? Вот почему я чувствую себя так плохо.

- Оно тухнет быстро, мы все не успеваем съесть, - пожал плечами бандит, и подошел поближе к клетке. – Ты же хочешь вырваться, порвать нас всех, да? – он усмехнулся, и протолкнул сквозь окошечко в дверце клетки небольшую кастрюльку. – Тогда поешь, тебе силы нужны будут.

Я опустил взгляд на кастрюлю, в которой среди мелко нарезанных лука и картошки плавали волокна крепко разваренного мяса.

Привет, Иван.

Давно не виделись.

Ты прости, но мне и в правду нужны силы.

Ты мертв, а я все еще живой, я дышу и шевелюсь.

И живот крутит от голода, потому что, если бандит не соврал, то прошла уже, по меньшей мере, неделя.

И я…

Я схватился за кастрюлю и принялся, обжигаясь, глотать бульон. Он был сладковатым, имел едва заметный привкус, и напоминал чем-то куриный.

Бандит смотрел на меня, улыбаясь. Когда я отложил кастрюлю, он кивнул мне, и аккуратно, стараясь не расплескать остатков, подобрал ее с пола.

- Знаешь, я не вижу смысла убивать тебя, - он пожал плечами. – Мы же не звери. К тому же ты со своим дружком, убили двоих наших, а нам нужны люди, чтобы защищать себя.

- И чтобы охотиться? – я усмехнулся в ответ.

- Ага, и чтобы охотиться. Я бы хотел, чтобы ты присоединился к нам.

Я уже успел попробовать человечины. Так почему бы мне не присоединиться к этим людям, что мне терять?

В конце концов, о том, что каннибализм – табу, чаще всего рассуждают люди, которые никогда не находились в ситуации вроде нашей. И если выбор встает между мучительной смертью от голода или преступлением через общечеловеческие нормы, то...

О живых надо думать, мертвым уже все равно, хоть это и оправдывает охоту на людей.

Какая разница? Я уже преступил черту.

- Я подумаю, хорошо? – я откинулся спиной на решетку клетки и прикрыл глаза, показывая, что разговор закончен.

Тихие удаляющиеся шаги дали мне знать, что бандит ушел.

- Роман? – раздался минут через десять из-за моей спины удивленный детский голос. Я повернулся, и увидел потирающего спросонья глаза Марка.

В глаза бросилась пустая кастрюля у его ног. Мать твою.

- А ты что тут делаешь? – спросил я, не демонстрируя никаких эмоций.

- На наш дом напали и убили всех, а я смог сбежать… Пошел за вами, думал, может встречу вас, или догоню, а потом наткнулся на этих людей. Кто они?

Я выдохнул. Говорить мальчишке правду не хотелось.

- Это банда. Просто банда, как и все остальные.

- А, что теперь будет?

Может быть, если я присоединюсь к ним, то смогу хотя бы спасти Марка? В конце концов, он младший брат моего лучшего друга, того самого, которого я не смог спасти. У него нет родителей, и все равно больше некому за ним присмотреть.

- Все будет хорошо, Марк, - я протянул руку через решетки и коснулся плеча мальчишки. – Мы выберемся.

- Знаешь, когда я убежал, я… - ему будто было стыдно за проявленную слабость, и он не хотел об этом говорить. – Я вспоминал то, что было до Войны. Вспоминал тебя, Леона. Как мы вместе в футбол играли, как вы учили меня драться, защищать себя. Я очень скучал по тебе. Вот бы и Леон был с нами, а?

Я никак не мог избавиться от неприятного ощущения кома в горле.

Леон уже никогда не сможет быть с нами. Но нужно ли лишать Марка надежды, нужно ли говорить ему о том, что случилось с его братом?

С другой стороны, надежда может быть напрасной, она может испортить всю его жизнь, заставляя верить в то, что никогда не произойдет.

Потому что они смогут увидеться только на небесах.

Но собрался с мыслями и рассказал.

***

Через месяц по радио объявили о решении ООН ввести к нам в страну миротворцев. Еще две недели ушли на согласование всех вопросов, после чего войска подошли к границам Гразнавии.

Правительственные войска оказали сопротивление, но не смогли выстоять против хорошо вооруженных и обученных миротворцев. В итоге их генералы бежали за границу.

А потом пришел черед наших командиров. Они сбежали еще до первых столкновений с миротворцами, в результате чего ополченцы были разоружены практически без крови.

Кого-то сдали сразу и отправили в Гаагу, кому-то это только предстоит, но все они рано или поздно окажутся там.

Блокаду сняли, по пути навешав бандам, после чего в Погорень потянулись конвои с гуманитаркой.

Много что было в те дни.

Рассказывают о банде, отбившей у миссии ООН БТР и два грузовика. Миротворцы тогда не пытались никого преследовать – вычислили по передатчикам координаты, позвонили куда-то, и из-за горизонта по месту, куда спрятали машины, отстреляло несколько РСЗО.

Я присоединился к каннибалам, решив, что жить в любом случае лучше, чем умереть. Когда война закончилась, один из них устроился на завод слесарем, второй открыл автосервис, а третий пошел работать поваром в кафе.

Сомневаюсь, что они когда-нибудь захотят снова попробовать человечину, ведь с хорошим куском баранины ей все равно не сравниться.

А яму, куда мы сбрасывали объеденные трупы, приняли за еще одно преступление Гразнавийской Народной Армии.

Концовки:

Роман после войны вернулся в свой район. Ему пришлось потратить много времени и сил, чтобы оформить опекунство над младшим братом своего лучшего друга. Это дало ему силы, чтобы попытаться забыть о кошмарах войны и зажить нормальной жизнью.

Марку какое-то время пришлось пожить в детдоме с другими военными сиротами, однако, в конце концов, Роман забрал его оттуда. Мальчик был благодарен своему старшему товарищу, и хоть тот и не мог заменить ему отца, он стал ему настоящим братом.