Глава 31 Харакири

Яркие лучи утреннего солнца заливали спокойную гладь океана, когда подводная лодка Таямы поднялась на поверхность. Волков, Конобеев и Масютин с четырьмя водолазными костюмами для пленного экипажа взобрались на мостик субмарины. Люк открылся, и друзья увидали белую чалму огромных размеров. Короткая толстая фигура с видимым трудом поднялась на мостик – человек средних лет с характерным японским лицом, одетый в белый морской костюм. То, что все приняли за чалму, оказалось неумело сделанной повязкой, сквозь ткань просачивалась кровь.

– Однако Таяма! – вскрикнул Конобеев. – Паразит проклятый!

Волкову пришлось тронуть Конобеева за руку, чтобы привести в себя.

– Макар Иванович, не теряйте головы! – внушительно сказал Волков.

Но Конобеев ничего не слышал. Старик положил на площадку пару принесенных водолазных костюмов и, не спуская с Таямы глаз, начал протягивать к нему страшные огромные ручищи с узловатыми, поросшими волосами пальцами. А Таяма, бледный, с опухшим, болезненным лицом, стоял неподвижно и смотрел куда-то в пространство. И только когда рука Конобеева придвинулась совсем близко, Таяма, не изменяя неподвижности тела, сделал правой рукой молниеносное, короткое движение: средним и большим пальцем он сжал руку Конобеева у кисти. Макар Иванович – лесной великан, таежный зверь, который умел молча и спокойно переносить удары медвежьей лапы, срывающей кожу вместе с мясом, – вдруг завопил так, что его услышали на берегу.

Таяма, как будто ужалив, принял руку и вновь стоял неподвижно. Рука Конобеева упала вниз, как плеть. Старик уже не кричал, но смотрел на врага с безграничным удивлением. Масютин и Волков невольно улыбались. Они поняли, что произошло. Таяма применил один из приемов джиу-джитсу, доказав лишний раз, что ловкость, тренировка и умение побеждают грубую силу.

– Я требую, – сказал Таяма по-русски, воспользовавшись паузой, – чтобы меня, как пленного, оградили от оскорблений.

Волков внушительно посмотрел на Конобеева, а тот, растирая левой рукой правую, глухо проворчал:

– Однако ладно уж! Семь бед – один ответ!

– Следующий! – крикнул Волков в отверстие люка. На площадку поднялся новый пленник. На этот раз не только Конобеев, но и Волков вскрикнул от удивления. Перед ними с застывшей улыбкой каменного изваяния стоял Цзи Цзы. Он был в своем обычном корейском костюме. Правую руку держал на перевязи.

– Однако ты как сюда попал? – спросил его Конобеев. – Изменил нам? На сторону Таямы передался? Не твои ли это с водопроводом проделки были? Ну, подожди, ужотко повесим тебя на одном суку с Таямой!

– Эй, эй! – крикнул кто-то снизу в люк и произнес несколько слов на японском языке.

Волков нагнулся, посмотрел вниз и увидал, что человек в рабочем костюме поднимает на руках безжизненное тело матроса. Волков и Масютин извлекли это тело на площадку подводной лодки. Молодой японец-матрос был еще жив. Но на его груди сквозь разорванную рубашку виднелась рана, нанесенная холодным оружием. Нечего было и думать о том, чтобы такого тяжело раненного отправлять в Гидрополис. Волков вызвал с берега шлюпку, на которой раненого осторожно доставили на берег и поместили в больницу.

Последним поднялся на мостик молодой японец в рабочем замасленном костюме, с черными как смоль, короткими волосами и энергичным лицом. Он протянул руку Волкову и, приветливо улыбаясь, сказал на ломаном русском языке:

– Здравствуйте, товарищ!

Волков пожал ему руку и начал расспрашивать, но японец уже истощил свой запас русских слов и только беспомощно разводил руками. Затем он закрыл крышку люка, надел водолазный костюм и отправился вместе с Волковым и Масютиным в Гидрополис.

Таяму и Цзи Цзы конвоировали Ванюшка и Конобеев.

* * *

За большим круглым столом в библиотеке-читальне Гидрополиса собрались подводные совхозники, чтобы допросить пленных.

Первым – через переводчика – давал показания механик. По его словам, никто из экипажа подводной лодки не мог понять, почему она вдруг начала отклоняться от своего пути.

– Я, признаться, и теперь не понимаю, что случилось и какая невидимая сила притянула подводную лодку, как магнитом, к вашему подводному жилищу, – откровенно сознался механик.

Гузик самодовольно улыбнулся. Его авторское самолюбие было удовлетворено.

– В ваших словах вы сами даете ответ на вопрос, – сказал он японцу-механику и охотно рассказал ему об электромагните.

– Что же было дальше? – спросил Ванюшка, с нетерпением ожидавший конца объяснений Гузика.

– Мы не знали причины, но мы видели, – продолжал механик, – что лодка идет не туда, куда мы направляем ее, и мы поступали так, как если бы она попала в стремительный поток. Ничего не помогало. Мы не могли выбраться из этого заколдованного места и в конце концов…

– Влипли! – не утерпел Ванюшка.

– Влипли, – перевел переводчик.

– Влипли, – улыбаясь, кивнул головой механик. – И вот тут-то, – продолжал он рассказ, – в подводной лодке разыгрались страсти. Когда были получены телеграммы Топоркова, Таяма, взывая к нашему патриотизму, заявил, что он предпочитает взорвать лодку и погибнуть вместе с нею и нами, чем сдаться. «Надеюсь, – сказал он, обращаясь к нам, – что вы вполне согласны со мной!» Но тут его ждало разочарование. Я знал, что не из одного патриотизма и национальной гордости Таяма решается на такое героическое средство. Уничтожить подводную лодку ему было необходимо, чтобы не скомпрометировать многих лиц. Частенько гостями нашей подводной лодки были люди в штатском, но… с весьма военной выправкой. Капиталистические круги Японии с большой тревогой и неудовольствием смотрят на быстрый рост колонизации советского Дальнего Востока и на начавшуюся усиленную эксплуатацию естественных богатств. Немудрено, что Таяма, много лет промышлявший у ваших берегов, старался всеми силами уничтожить подводный совхоз. Чтобы получать нужные сведения и причинять мелкий вред, он подкупил одного из ваших служащих…

– Цзи Цзы? – спросил Волков.

Механик утвердительно кивнул головой и продолжал:

– С какою осторожностью и тщательностью Таяма подбирал штат своих служащих! И все же он проглядел опасность; в самой подводной лодке оказались: один коммунист – это я – и один сочувствующий – раненый матрос, который в решительную минуту перешел на мою сторону, на нашу сторону, на нашу сторону!

Ванюшка тряхнул головой и промолвил:

– Здорово, фут возьми!

– Когда Таяма приказал взорвать подводную лодку, – продолжал механик, – я заявил, что отказываюсь исполнить его приказания и не допущу, не позволю взорвать ее. Услышав мои слова, Таяма взбесился: «Вы не позволите? – тихо переспросил он меня. – Что это, бунт?» – «Да, это бунт», – ответил я. Таяма заскрипел зубами, посмотрел на остальных и, очевидно, решил сразу выяснить положение. «Ты со мною, Цзи Цзы?» – спросил он корейца. Цзи Цзы утвердительно кивнул головой. «А ты?» – обратился он к матросу. Матрос посмотрел на меня, на Таяму и не колеблясь ответил: «Я не оставлю товарища!» – и указал на меня. Тогда, выхватив неожиданно нож, Таяма, как тигр, бросился на матроса и нанес ему рану в грудь. Матрос упал. В ту же минуту сильным ударом мне удалось выбить из руки Таямы нож и отбросить его далеко; затем я бросился к машине, схватил Спрятанный за нею револьвер и выстрелил в Таяму, ранив его в голову; следующим выстрелом я ранил в руку Цзи Цзы.

– Скажите, – перебил механика Ванюшка, – а почему вы не взорвали подводное жилище миной, а протаранили его?

Японец пожал плечами.

– Я думаю, – отвечал он, – что Таяма не хотел употреблять слишком… военных способов войны. Если только он захочет отвечать, от него вы можете получить ответ на ваш вопрос.

Волков спросил механика, как его зовут, и затем сказал:

– Товарищ Хокусаи! Наш допрос – неофициальный. Виновных мы предадим законному суду. Но уже теперь можно сказать, что даже среди обвиняемых вы не окажетесь. – Волков поднялся и крепко пожал руку механика. – А теперь, – продолжал Волков, – пройдите в столовую, хорошенько отдохните и позавтракайте.

Раненый матрос, которого допрашивали в больнице, подтвердил все показания механика. Цзи Цзы также довольно верно описал весь ход событий в подводной лодке. Но, когда его спросили, как он попал к Таяме и что там делал, кореец заявил с напускным спокойствием:

– Я – человек свободный. У кого хочу, у того и служу. А кому служу, тому и ответ даю.

– Ну вот подожди, ты не то запоешь, когда тебе придется давать ответ перед судом, – сказал Ванюшка.

Остался недопрошенным только Таяма. Его показания должны были открыть много интересного. С тех пор как привели его в подводное жилище, он уселся в угол прямо на полу и, низко опустив голову, сидел неподвижно, как японская статуя.

Волков сказал Ванюшке, чтобы он сходил к Таяме и привел его на допрос. Ванюшка, взяв конвойных, отправился исполнять это поручение. Широко открыв дверь комнаты, он громко крикнул:

– Гражданин Таяма! На Допрос!

Таяма продолжал сидеть неподвижно. Ванюшка еще громче повторил свой приказ. Таяма немного приподнял голову, посмотрел на Ванюшку, неожиданно громко произнес несколько японских слов нараспев. Вдруг Ванюшка заметил в правой руке Таямы довольно большой блестящий нож с широким лезвием. Как Таяма умудрился спрятать его? Ванюшка бросился к Таяме, желая обезоружить его, но было уже поздно. Таяма быстро и хладнокровно занес нож с левой стороны внизу живота, вонзил по рукоять и быстрым движением разрезал живот слева направо с такой ловкостью, как будто харакири было для него самым обычным делом. Поток крови залил пол. Таяма с некоторым недоумением смотрел на кровь несколько мгновений, потом медленно упал лицом вперед…

Впоследствии, когда Ванюшка, поинтересовавшись, спросил у китайца-конвоира, который знал японский язык и присутствовал при харакири, что сказал Таяма перед смертью, китаец ответил:

– Таяма сказал: «Когда из четырех японцев двое оказываются коммунистами и когда измена проникает в собственный дом, не надо больше жить».