ХРОНИКА. 2 ноября 2006 года правительственная комиссия приняла решение о создании ОАО «Объединенная авиастроительная корпорация» (уставный капитал – 96,72 млрд руб.

2 ноября 2006 года правительственная комиссия приняла решение о создании ОАО «Объединенная авиастроительная корпорация» (уставный капитал – 96, 72 млрд руб., доля государства – 90, 1 %). Президентом утвержден глава РСК

«МиГ» Алексей Федоров.

30 января 2007 года ОАК довела долю в ОАО «Корпорации „Иркут“» до 38, 22 %.

5 февраля корпорация внесена в перечень стратегических предприятий.

22 марта подписано 4 соглашения с EADS, предусматривающие выполнение ОАК 5 % работ по проектированию и производству самолетов A350 и создание СП по конвертации пассажирских самолетов Airbus в грузовые.

9 апреля утвержден план ОАК по производству гражданских самолетов в 2008–2012 годах (всего 431 самолет семейств Ил-96, Ту-204/214, SSJ-100, Ту-334 и Ан-148).

23 апреля Алексей Федоров заявил, что ОАК до 2015 года инвестирует $1 млрд в модернизацию серийных заводов.

1 июня Алексей Федоров сообщил, что компания планирует IPO в 2009–2010 годах. Также он рассказал, что ОАК планирует до конца года довести свою долю в нижегородском авиазаводе «Сокол» с 38 % до 100 %.

9 июня подписано соглашение о долгосрочном сотрудничестве с корпорацией Boeing. 19 июня ОАК, ОАО «Компания „Сухой“», ее «дочка» ЗАО «Гражданские самолеты Сухого» (ГСС), итальянские Finmeccanica и Alenia Aeronatica подписали генсоглашение о стратегическом партнерстве, предусматривающее продажу итальянцам 25 % плюс одной акции ГСС.

14 августа комиссия ОАК одобрила результаты первого этапа работы по созданию пассажирского самолета МС-21, который заменит Ту-154 (ввод на рынок в 2015 году).

21 августа ОАК и «Авиация Украины» подписали меморандум о взаимопонимании, предусматривающий разработку нового широкофюзеляжного пассажирского самолета.

22 августа ОАК подписала соглашение о технологической кооперации с американской алюминиевой компанией Alcoa.

22 августа EADS заявил о намерении стать акционером ОАК, если ему предложат выгодные условия обмена его пакета завода «Иркут».

26 августа по итогам авиасалона МАКС-2007 ОАК подписала контракты на $1, 5 млрд. 17–18 сентября на переговорах в Узбекистане разработан план присоединения Ташкенского авиаобъединения им. Чкалова к ОАК.

Встреча в Ъ-мансарде

Коммерсантъ № 68 (3644) от 23.04.2007

27. Данил Хачатуров: я не представляю, как я могу выйти к коллективу и сказать: «Мы проданы!»

Глава «Росгосстраха» Данил Хачатуров – единственный страховщик, попавший в сотню богатейших людей России в рейтинге Forbes. Он не любит обсуждать свое состояние и стоимость «Росгосстраха», а страхование называет низкорентабельным бизнесом, которым занимается исключительно из интереса. Разделить с ним интерес к страхованию скоро смогут 100 тыс. сотрудников «Росгосстраха», которым будет предложен выкуп 15 % акций компании. О подробностях своеобразного «народного IPO» «Росгосстраха» и об инвестициях в другие виды бизнеса Данил Хачатуров рассказал в интервью Ъ.

– Вы заявили о намерении в 2008 году предложить до 15 % акций «Росгосстраха» сотрудникам компании. Какова конечная цель этого проекта?

– Я хочу сделать из сотрудников соратников. С тем чтобы люди работали на конечный результат. По сути, у нас нет ничего ценнее сотрудников. Как и в любом бизнесе, в страховании конечный результат зависит от людей. Если они не будут заинтересованы, например, в качестве обслуживания клиентов, результата не будет – я же не смогу бегать за 100 тыс. работников «Росгосстраха» с просьбой правильно относиться к клиентам.

Если человек работает за зарплату, он приходит в кассу в конце месяца получать деньги вне зависимости от чего-либо. Я же считаю, что важно сделать так, чтобы люди переживали за компанию. Принципиально важно, чтобы компания в целом побеждала по итогам ближайших лет, а не отдельно взятый региональный директор либо область.

– Чья это была идея – продать сотрудникам акции?

– Вот сейчас стараюсь кого-нибудь припомнить и не могу. Идея моя, получается.

– А вы акции будете покупать?

– Обязательно.

– Будут ли какие-то ограничения по количеству акций на одного сотрудника и кто будет проводить их оценку?

– Могу сказать, что в день объявления в Москве о намерении продать сотрудникам акции я улетел в Екатеринбург. Там, на местах, уже лежала наша корпоративная газета с этой новостью, и, естественно, меня все спрашивали только об этом. То есть сомнений в том, что покупать эти акции надо, у сотрудников «Росгосстраха» нет. Единственный вопрос был таким же, как и у вас, – какими будут ограничения на покупку.

Я могу сказать сегодня: главным критерием будет эффективность сотрудника для компании. Например, у нас есть четыре категории агентов. Четвертая – самая высокая. Это люди с наибольшей производительностью труда, которые full time работают на «Росгосстрах». У агентов второй и третьей категорий будут наверняка какие-то ограничения, но о конкретике пока рано говорить. Есть и другие, работающие part time, в том числе учителя, почтальоны и т. д., – они подрабатывают страхованием. Как правило, эти люди в меньшей степени заинтересованы в конечном результате.

Мы сначала соберем заявки, потом посмотрим: может, мы в целом сможем удовлетворить весь спрос на акции, и тогда не понадобится вводить какие-либо ограничения. Если, условно говоря, придут люди, скажут, что собрали со всего дома или всего района деньги, тогда мы подумаем.

– Из чьего пакета, государственного или частного, акции будут предложены сотрудникам «Росгосстраха»?

– Мы сейчас ведем переговоры с государством, и, похоже, оно склоняется к решению, что уставный капитал будет наполняться пропорционально. Это значит, что акции запланированной допэмиссии будут размещены среди нынешних акционеров «Росгосстраха». В этом случае работникам будут предложены акции из пакета консорциума частных инвесторов – 15 % от «75 минус четыре акции». Поэтому эти два момента – участие государства в «Росгосстрахе» и продажа сотрудникам акций – никак не связаны. Увеличение капитала – это необходимая норма для растущей компании, чтобы жить и развиваться. А сделать из сотрудника соратника – это совсем другая задача.

– Кто будет оценивать стоимость акций?

– Инвестиционный банк. Я думаю, что к концу года мы постараемся определить условия тендера по выбору такого банка.

– Предпочтения кому будут отдаваться, западным инвестбанкам или отечественным?

– Кто будет оценивать, не имеет значения.

– Сколько сейчас, по-вашему, стоит «Росгосстрах»?

– Точной цифры нет. На оценку может повлиять все, что угодно. Прежде всего структура портфеля. Допустим, у нас 17, 8 млрд из 47, 4 млрд руб. сборов в 2006 году – ОСАГО. Все журналисты пишут, что ОСАГО сверхприбыльно для страховщиков. Но это полная чушь. Посчитайте все реальные затраты на сеть, урегулирование убытков и обслуживание. Выйдет, что по этому портфелю рентабельность не более 3–5 %. Однако если тариф будет увеличен, это самым непосредственным образом повлияет на оценку компании. Сейчас вы спросите меня, надо ли поднимать тарифы. Я считаю, что да.

– Насколько?

– «Росгосстрах» занимается ОСАГО по всей России. Картина убыточности в регионах сильно отличается от столичной, где существующего тарифа более чем достаточно. Я могу, конечно, сказать, что мне не нужно повышение тарифов ОСАГО. Но только тогда мы уйдем с рынка ОСАГО Дальнего Востока, уйдем с северо-запада и уж точно уйдем с Кавказа. Нам как страховой компании все равно. Мы свою рентабельность все равно найдем. Но государству важно поднять тарифы на ОСАГО, потому что суть закона заключается в том, что все граждане РФ должны быть защищены от ущерба на дорогах. Чем гражданин на Кавказе или на Дальнем Востоке и северо-западе хуже москвича?! Ничем. Значит, надо выравнять тарифы. Убыточность по Архангельской области у всех страховщиков 140–150 % от сборов! Чем это закончится? Просто люди, которые в Архангельске живут и в Пскове, Вологде и т. д., не будут защищены на дорогах. Тариф не надо огульно поднимать, надо смотреть убыточность по конкретному региону и в зависимости от ее показателя делать выводы.

Я вам больше скажу: ОСАГО – это бомба с тлеющим фитилем. Почему сегодня почти все страховые компании продаются? Боятся, что у них эта бомба взорвется. Им важно передать это взрывоопасное ядро. Потому что потом, знаете, как в детской игре: кто на стул не успел сесть – все! Выбыл! У большинства нет достаточного размера собственного капитала, который вам позволяет работать «вдлинную», и нет соответствующих резервов. На Западе страховщики по 100–200 лет существуют. У нас не было столько лет, чтобы накопить эти самые резервы.

– Согласно отчетности «Росгосстраха», при сборах по 2006 году 47, 7 млрд руб. компания получила чистый убыток 77, 339 млн руб. В то время как ваш ближайший конкурент «РЕСО-Гарантия» со сборами 22, 5 млрд руб. показывает прибыль по МСФО $67 млн. В чем секрет?

– Я не могу ответить на этот вопрос. Любой аналитик инвестбанка знает не больше журналиста – для объективной оценки компании надо быть внутри компании, особенно в страховании. Если с банковскими аналитиками все более или менее просто: банковские нормативы жестче, и, соответственно, аналитик про банки сможет сказать процентов пятьдесят правды, то со страхованием без погружения в компанию никто ни в чем не разберется.

У «РЕСО-Гарантии» более прибыльный портфель по ОСАГО потому, что они занимаются этим в двух самых сладких регионах – в Москве и Санкт-Петербурге. Тут самые высокие тарифы. Но страхование – это длинный бизнес, и оценивать результаты какой-то конкретной компании в моменте абсолютно некорректно. Необходимо смотреть динамику за последние несколько лет. Ключевую роль в вопросе прибыльности имеет стратегия акционеров оцениваемой компании: если компания готовится к продаже, прибыль в балансе, как правило, растет. Если акционеры нацелены на дальнейшее развитие компании, то, что зарабатывается, сразу вкладывается именно в развитие.

– Рентабельность страхового бизнеса ниже банковского?

– На порядок.

– Почему вы тогда им занимаетесь? Вы же бывший банкир.

– Ну почитайте же инвестиционную статистику! Любую. Там написано, что мировые страховые компании не имеют рентабельности вообще. Ее нет! Страховые компании зарабатывают не на страховании, а на инвестиционной деятельности. Средняя мировая статистика – минус 3 % от сборов, минус 4 % со 100 % сборов. У нас, например, проект по страхованию жизни имеет точку окупаемости 18 лет. Это оптимистичный сценарий. Теперь спросите меня, зачем я этим занимаюсь. Мне через 18 лет будет 55 лет! Я это делаю потому, что мне интересно. Вот я сейчас учусь ездить на мотоцикле. Зачем? Мне интересно научиться это делать, а не потому, что мне надо на нем добраться до работы. Так и со страхованием. Могу сказать: несмотря на то что страхованием я занимаюсь пять лет, я только пару лет назад начал более глубоко понимать, что это такое. Еще пять лет назад я был убежден, что у страхования в России огромные перспективы. И мы обязательно станем конкурентоспособными в Европе. «Росгосстрах» – такая махина, мне было интересно и тогда, и сейчас.

– Какова структура собственности «Росгосстраха»?

– Консорциум инвесторов владеет пакетом 75 % минус четыре акции, остальное – госпакет.

– Какова ваша доля в этом консорциуме инвесторов и кто эти инвесторы?

– Не скажу.

– На рынке вас называют основным собственником «Росгосстраха». Moody’s при оценке Русь-банка, который по отчетности на 14 % принадлежит «Росгосстраху», и банк, и страховщика посчитал подконтрольными вам.

– Русь-банк – это инвестиция «Росгосстраха». Такая же, как и любая другая.

– Насколько активное участие вы принимаете в управлении банком?

– Нулевое. То есть я недавно стал председателем совета директоров Русь-банка. Но у них своя программа. Свой бизнес. Мы просто инвесторы, много куда вкладываем.

– Расскажите о своих проектах по недвижимости – «Росгосстрах-недвижимости», «Легион-девелопменте». Может, причина убыточности «Росгосстраха» еще и в том, что вы реализуете бизнес-модель, которую используют владельцы «РЕСО-Гарантии» братья Саркисовы: страховщик дотирует проекты по недвижимости?

– Нет, ни о какой дотации речи быть не может. Есть такая штука, называется страховые резервы. Они все должны находиться в компании либо быть инвестированы, в том числе в недвижимость.

– Все-таки про недвижимость...

– «Росгосстрах-недвижимость» не наш проект.

– Как это?

– Мы одни из инвесторов этого проекта. Точно так же, как и с Русь-банком. Это проект самостоятельный, который самостоятельно финансируется. Для нас это просто вложение денег в проект, определенной доли. Через какой-то период времени мы хотим выйти на прибыль. Это относится ко всем нашим инвестиционным проектам. Мы можем входить в ПИФы, которые вкладываются в недвижимость. Такое размещение резервов соответствует закону. Можем вкладываться в готовое здание. Государство решает, где имеют право находиться наши деньги, а не мы. Есть 15 % – в недвижимость, больше вкладывать не имеем права.

– Кто является вашими партнерами в «Росгосстрах-недвижимости»? И про «Легион-девелопмент» вы не рассказали.

– Про партнеров не скажу. Не имею права. К «Легиону» компания «Росгосстрах» не имеет никакого отношения.

– В мае русский «Форбс» оценивал ваше состояние в $1, 3 млрд, закрепив за вами 51-е место среди богатейших людей РФ. Вы согласны с этой оценкой?

– Я не знаю, как они считали, но меня это всегда веселит. Это неправда.

– В какую сторону неправда?

– Озвученные цифры я не комментирую. Я не знаю, как они вышли на эти данные. Это мне неинтересно.

– Но «Росгосстрах» продавать-то не планируете? Покупатели им интересуются?

– Каждый день, каждый день кто-нибудь обращается. О цене мы не говорили ни разу, так как не планируем продавать компанию. Для чего мне, к примеру, знать мнение немцев о том, сколько мы сегодня стоим, если я сегодня не намерен им продавать ничего. Кроме того, покупатели понимают, что мы ориентированы не на продажу, а наоборот. В идеале это мы должны туда прийти и их купить. Я считаю, российский страховой рынок может проигрывать только Китаю, Индии и Америке. Как нас может купить страховщик из европейской страны, которая потенциально все равно будет меньше собирать по страхованию, чем мы? Я с коллективом «Росгосстраха», а это 100 тыс. человек, на протяжении пяти лет регулярно встречаюсь. И я не представляю, как я могу выйти к ним и сказать: «Мы проданы»! Я пока не знаю, что должно случиться, чтобы я это сказал.