Chapter Five The Stillness

(Безмолвие; stillness — неподвижность; тишина)

My first act before I went into the pantry was (прежде чем я добрался до кладовой, первое, что я сделал; act — дело, поступок) to fasten the door between the kitchen and the scullery (это запер дверь между кухней и судомойней; to fasten — связывать, скреплять; закрывать; scullery — помещение для мытья посуды; /уст./ буфетная). But the pantry was empty (но кладовая была пуста); every scrap of food had gone (не осталось ни грамма еды; scrap — кусочек; мизерное количество; to go /зд./ — пропадать, исчезать). Apparently, the Martian had taken it all on the previous day (по-видимому, марсианин накануне все забрал; previous — предыдущий). At that discovery I despaired for the first time (обнаружив это, я впервые впал в отчаяние). I took no food, or no drink either, on the eleventh or the twelfth day (я ничего не ел и не пил ни в одиннадцатый день, ни в двенадцатый).

At first my mouth and throat were parched (сначала у меня пересохло во рту и в горле), and my strength ebbed sensibly (мои силы таяли на глазах: «ощутимо убывали»). I sat about in the darkness of the scullery (я сидел в темной судомойне), in a state of despondent wretchedness (в состоянии крайнего отчаяния; despondent — унылый, подавленный; wretched — несчастный, жалкий). My mind ran on eating (я только и думал, что о еде; to run /up/on — вертеться вокруг чего-л., постоянно возвращаться к чему-л. /о мыслях/). I thought I had become deaf (мне казалось, что я оглох), for the noises of movement I had been accustomed to hear from the pit (потому что шум возни, который я привык слышать из ямы) had ceased absolutely (прекратился совершенно). I did not feel strong enough to crawl noiselessly to the peephole (я не чувствовал себя достаточно сильным = у меня не было даже сил, чтобы бесшумно подползти к смотровой щели), or I would have gone there (иначе я бы пополз туда).

fasten [fQ: sn], empty ['emptI], crawl [krO: l]

My first act before I went into the pantry was to fasten the door between the kitchen and the scullery. But the pantry was empty; every scrap of food had gone. Apparently, the Martian had taken it all on the previous day. At that discovery I despaired for the first time. I took no food, or no drink either, on the eleventh or the twelfth day.

At first my mouth and throat were parched, and my strength ebbed sensibly. I sat about in the darkness of the scullery, in a state of despondent wretchedness. My mind ran on eating. I thought I had become deaf, for the noises of movement I had been accustomed to hear from the pit had ceased absolutely. I did not feel strong enough to crawl noiselessly to the peephole, or I would have gone there.

On the twelfth day my throat was so painful (на двенадцатый день у меня так болело горло) that, taking the chance of alarming the Martians (что, рискуя растревожить марсиан), I attacked the creaking rain-water pump that stood by the sink (я набросился на скрипучий насос для дождевой воды, стоящий возле раковины), and got a couple of glassfuls of blackened and tainted rain water (и накачал два стакана потемневшей и грязной дождевой воды; to taint — окрашивать; портить). I was greatly refreshed by this, and emboldened by the fact (она меня здорово освежила, и меня приободрил тот факт) that no enquiring tentacle followed the noise of my pumping (что за шумом от насоса не последовало ни одно рыщущее щупальце; to enquire = to inquire — спрашивать, узнавать; исследовать, искать).

During these days, in a rambling, inconclusive way (на протяжении этих дней, беспорядочно и хаотично; to ramble — гулять, бродить /бесцельно/; говорить бессвязно, бредить; inconclusive — неокончательный; безрезультативный; незавершенный; to conclude — заканчивать, завершать; прийти к заключению, выводу), I thought much of the curate and of the manner of his death (я много думал о викарии и о том, как он умер: «о способе его смерти»).

On the thirteenth day I drank some more water (на тринадцатый день я выпил еще немного воды), and dozed and thought disjointedly of eating (задремал и бессвязно думал о еде) and of vague impossible plans of escape (и о туманных, невыполнимых планах спасения). Whenever I dozed I dreamt of horrible phantasms (всякий раз, когда я засыпал, мне снились жуткие призраки), of the death of the curate, or of sumptuous dinners (смерть викария или роскошные обеды); but, asleep or awake, I felt a keen pain (но спящий или бодрствующий, я чувствовал острую боль) that urged me to drink again and again (понуждавшую меня пить снова и снова). The light that came into the scullery was no longer grey, but red (свет, проникавший в судомойню, был уже не серым, а красным). To my disordered imagination it seemed the colour of blood (моему расстроенному воображению он казался цвета крови).

throat [Trqut], sumptuous ['sAmptjuqs], blood [blAd]

On the twelfth day my throat was so painful that, taking the chance of alarming the Martians, I attacked the creaking rain-water pump that stood by the sink, and got a couple of glassfuls of blackened and tainted rain water. I was greatly refreshed by this, and emboldened by the fact that no enquiring tentacle followed the noise of my pumping.

During these days, in a rambling, inconclusive way, I thought much of the curate and of the manner of his death.

On the thirteenth day I drank some more water, and dozed and thought disjointedly of eating and of vague impossible plans of escape. Whenever I dozed I dreamt of horrible phantasms, of the death of the curate, or of sumptuous dinners; but, asleep or awake, I felt a keen pain that urged me to drink again and again. The light that came into the scullery was no longer grey, but red. To my disordered imagination it seemed the colour of blood.

On the fourteenth day I went into the kitchen (на четырнадцатый день я выбрался в кухню), and I was surprised to find that the fronds of the red weed (и удивился, обнаружив, что побеги красной травы; frond — ветвь с листьями) had grown right across the hole in the wall (разрослись по всей щели в стене), turning the half-light of the place into a crimson-coloured obscurity (превратив полумрак в темноту с кроваво-красным /оттенком/).

It was early on the fifteenth day (было раннее /утро/ пятнадцатого дня) that I heard a curious, familiar sequence of sounds in the kitchen (когда я услышал любопытные, но знакомые звуки на кухне; sequence — ряд, последовательность), and, listening, identified it as the snuffing and scratching of a dog (и, прислушавшись, понял, что это было фырканье и царапанье собаки; to identify — узнавать, распознавать; to snuff — нюхать, обнюхивать). Going into the kitchen, I saw a dog’s nose (войдя в кухню, я увидел собачий нос) peering in through a break among the ruddy fronds (проглядывавший сквозь красные побеги; to peer — вглядываться; показываться, проглядывать; break — ломание, раскалывание; отверстие, дыра). This greatly surprised me (это здорово удивило меня). At the scent of me he barked shortly (учуяв меня, собака коротко тявкнула; scent — запах).

I thought if I could induce him to come into the place quietly (я подумал, что если получится тихонько заманить: «побудить зайти» ее в кухню) I should be able, perhaps, to kill and eat him (то, возможно, я смогу убить ее и съесть); and in any case, it would be advisable to kill him (в любом случае следовало ее убить; advisable — целесообразный, желательный; to advise — советовать), lest his actions attracted the attention of the Martians (чтобы ее поведение: «действия» не привлекло внимание марсиан; lest — чтобы не, как бы не).

I crept forward, saying “Good dog! ” very softly (я пополз вперед, очень ласково говоря: “хорошая собачка”); but he suddenly withdrew his head and disappeared (но она вдруг отдернула голову и исчезла; to withdraw — отдергивать /напр., руку/; отнимать).

break [breIk], ruddy ['rAdI], withdraw [wID'drO: ]

On the fourteenth day I went into the kitchen, and I was surprised to find that the fronds of the red weed had grown right across the hole in the wall, turning the half-light of the place into a crimson-coloured obscurity.

It was early on the fifteenth day that I heard a curious, familiar sequence of sounds in the kitchen, and, listening, identified it as the snuffing and scratching of a dog. Going into the kitchen, I saw a dog’s nose peering in through a break among the ruddy fronds. This greatly surprised me. At the scent of me he barked shortly.

I thought if I could induce him to come into the place quietly I should be able, perhaps, to kill and eat him; and in any case, it would be advisable to kill him, lest his actions attracted the attention of the Martians.

I crept forward, saying “Good dog! ” very softly; but he suddenly withdrew his head and disappeared.

I listened — I was not deaf (я прислушался — я не оглох) — but certainly the pit was still (но определенно, в яме было тихо). I heard a sound like the flutter of a bird’s wings (я услышал звуки, похожие на хлопанье птичьих крыльев), and a hoarse croaking, but that was all (и хриплое карканье, но это было все).

For a long while I lay close to the peephole (долгое время я лежал возле отверстия), but not daring to move aside the red plants that obscured it (не осмеливаясь раздвинуть красные растения, затемнявшие его). Once or twice I heard a faint pitter-patter like the feet of the dog (несколько раз я слышал легкие постукивания, похожие на звук шагов собаки) going hither and thither on the sand far below me (бегающей туда-сюда по песку где-то далеко внизу), and there were more birdlike sounds, but that was all (и еще слышались звуки, /производимые/ птицами, но больше ничего). At length, encouraged by the silence, I looked out (наконец, воодушевленный тишиной, я выглянул наружу).

Except in the corner, where a multitude of crows hopped and fought (если не считать стаи: «множества» ворон, прыгающих и дерущихся) over the skeletons of the dead the Martians had consumed (над останками: «скелетами» мертвецов, сожранных марсианами; to consume — потреблять; съедать, поглощать), there was not a living thing in the pit (в яме не было ни одного живого существа).

deaf [def], peephole ['pi: phqul], hither ['hIDq]

I listened — I was not deaf — but certainly the pit was still. I heard a sound like the flutter of a bird’s wings, and a hoarse croaking, but that was all.

For a long while I lay close to the peephole, but not daring to move aside the red plants that obscured it. Once or twice I heard a faint pitter-patter like the feet of the dog going hither and thither on the sand far below me, and there were more birdlike sounds, but that was all. At length, encouraged by the silence, I looked out.

Except in the corner, where a multitude of crows hopped and fought over the skeletons of the dead the Martians had consumed, there was not a living thing in the pit.

I stared about me, scarcely believing my eyes (я огляделся вокруг, с трудом веря своим глазам). All the machinery had gone (все механизмы исчезли). Save for the big mound of greyish-blue powder in one corner (кроме огромной кучи серовато-голубой пыли в одном углу), certain bars of aluminium in another, the black birds, and the skeletons of the killed (каких-то брусков алюминия в другом, черных птиц и скелетов убитых), the place was merely an empty circular pit in the sand (это место было просто пустой округлой ямой в песке).

Slowly I thrust myself out through the red weed (медленно я протиснулся наружу сквозь красную траву; to thrust — толкать, тыкать; протискиваться, лезть), and stood upon the mound of rubble (и встал на груду каменных обломков; rubble — бут, бутовый камень, булыжник). I could see in any direction save behind me, to the north (я мог смотреть в любом направлении, кроме как назад, на север; behind — сзади, позади), and neither Martians nor sign of Martians were to be seen (и ни марсиан, ни признаков их /присутствия/ не было видно; sign — знак). The pit dropped sheerly from my feet (яма начиналась прямо у моих ног; to drop — капать; падать; идти круто вниз), but a little way along the rubbish afforded a practicable slope (но немного дальше /груды/ земли образовывали удобный склон; rubbish — хлам, мусор; пустая порода /горн./; to afford — быть в состоянии позволить себе; предоставлять, давать; practicable — осуществимый, реальный; практичный, удобный) to the summit of the ruins (/идущий/ до вершины развалин). My chance of escape had come (мне выпал счастливый случай спастись: «мой шанс на спасение пришел»). I began to tremble (меня стало трясти: «я начал дрожать»).

I hesitated for some time (некоторое время я колебался), and then, in a gust of desperate resolution (но затем, в порыве отчаянной решимости), and with a heart that throbbed violently (и с сильно бьющимся сердцем), I scrambled to the top of the mound (я вскарабкался на вершину этого кургана; mound — насыпь; могильный холм, курган) in which I had been buried so long (под которым я так долго был погребен).

powder ['paudq], circular ['sq: kjulq], resolution [" rezq'lu: S(q)n]

I stared about me, scarcely believing my eyes. All the machinery had gone. Save for the big mound of greyish-blue powder in one corner, certain bars of aluminium in another, the black birds, and the skeletons of the killed, the place was merely an empty circular pit in the sand.

Slowly I thrust myself out through the red weed, and stood upon the mound of rubble. I could see in any direction save behind me, to the north, and neither Martians nor sign of Martians were to be seen. The pit dropped sheerly from my feet, but a little way along the rubbish afforded a practicable slope to the summit of the ruins. My chance of escape had come. I began to tremble.

I hesitated for some time, and then, in a gust of desperate resolution, and with a heart that throbbed violently, I scrambled to the top of the mound in which I had been buried so long.

I looked about again (я снова осмотрелся). To the northward, too, no Martian was visible (к северу также не видно было ни одного марсианина).

When I had last seen this part of Sheen in the daylight (когда я последний раз видел эту часть Шина при дневном свете) it had been a straggling street of comfortable white and red houses (она была = представляла собой улицу с беспорядочно разбросанными уютными белыми и красными домами; to straggle — быть разбросанным, тянуться беспорядочно), interspersed with abundant shady trees (перемежавшимися пышными тенистыми деревьями; to intersperse — разбрасывать, вкрапливать; abundant — обильный, изобилующий). Now I stood on a mound of smashed brickwork, clay, and gravel (теперь я стоял на холме из разбитой кирпичной кладки, глины и гравия), over which spread a multitude of red cactus-shaped plants, knee-high (на котором разрослось множество красных, по форме походивших на кактус, растений высотой до колен; to spread — распространяться), without a solitary terrestrial growth (без единого земного растения; growth — рост, развитие; растительность, поросль) to dispute their footing (которое /могло бы/ препятствовать их распространению; to dispute — спорить, дискутировать; противиться, препятствовать; footing — точка опоры; устойчивое, прочное положение). The trees near me were dead and brown (побуревшие деревья вокруг меня были мертвы), but further a network of red thread scaled the still living stems (но /немного/ дальше по все еще живым стволам ползли красные нити; network — сеть; совокупность; to scale — подниматься, взбираться /по лестнице и т. п./; scale — лестница).

daylight ['deIlaIt], comfortable ['kAmfqtqbl], abundant [q'bAndqnt]

I looked about again. To the northward, too, no Martian was visible.

When I had last seen this part of Sheen in the daylight it had been a straggling street of comfortable white and red houses, interspersed with abundant shady trees. Now I stood on a mound of smashed brickwork, clay, and gravel, over which spread a multitude of red cactus-shaped plants, knee-high, without a solitary terrestrial growth to dispute their footing. The trees near me were dead and brown, but further a network of red thread scaled the still living stems.

The neighbouring houses had all been wrecked (все соседние дома были разрушены), but none had been burned (но не сгорел ни один); their walls stood, sometimes to the second story (их стены стояли, местами /даже/ до второго этажа), with smashed windows and shattered doors (с разбитыми окнами и расколотыми дверьми). The red weed grew tumultuously in their roofless rooms (красная трава буйно разрослась в их комнатах без крыш). Below me was the great pit (подо мною была огромная яма), with the crows struggling for its refuse (в которой вороны дрались за отбросы). A number of other birds hopped about among the ruins (множество других птиц сновало: «прыгало» среди развалин). Far away I saw a gaunt cat slink crouchingly along a wall (вдалеке я увидел тощую кошку, крадущуюся вдоль стены; to crouch — припадать к земле), but traces of men there were none (но следы людей исчезли).

The day seemed, by contrast with my recent confinement, dazzlingly bright (день казался, после моего недавнего заключения, ослепительно ярким), the sky a glowing blue (а небо — пылающе-голубым). A gentle breeze kept the red weed that covered every scrap of unoccupied ground gently swaying (легкий ветерок качал: «заставлял качаться» красную траву, покрывавшую каждый клочок незанятой земли). And oh! the sweetness of the air (и, о, /Боже/, эта свежесть воздуха)!

second ['sek(q)nd], story ['stO: rI], breeze [bri: z]

The neighbouring houses had all been wrecked, but none had been burned; their walls stood, sometimes to the second story, with smashed windows and shattered doors. The red weed grew tumultuously in their roofless rooms. Below me was the great pit, with the crows struggling for its refuse. A number of other birds hopped about among the ruins. Far away I saw a gaunt cat slink crouchingly along a wall, but traces of men there were none.

The day seemed, by contrast with my recent confinement, dazzlingly bright, the sky a glowing blue. A gentle breeze kept the red weed that covered every scrap of unoccupied ground gently swaying. And oh! the sweetness of the air!