Во сне я вижу небо.

Монолог.

Действующие лица:

Молодой человек.

Кабинет с зелеными шторами, с шерстяными шторами, чтоб не продувало с окон. В черном кресле, с длинной спинкой, сидит мужчина, но его не видно. Видно только спинку кресла и руку мужчины, которая мнет резинового ежика. Рука слишком маленькая для мужчины. Рядом на столе лежит в строгом, черном костюме молодой человек.

Мужчина. Может, вы все-таки сядете в кресло?

Молодой человек. Нет. Спасибо. Здесь не плохо.

Мужчина. У нас и кресло специальное есть.

Молодой человек. Нет. Я сплю без подушки на твердом диване.

Мужчина. Тогда подвиньтесь. Мой блокнот.

Молодой человек. Что?

Мужчина. Мой блокнот. Вы лежите на нем. Мне он нужен для записей. Киньте сюда.

Молодой человек кидает блокнот в кресло. Рука ловит блокнот, после продолжает мять ежика.

Молодой человек. Будете писать?

Мужчина. Работа такая.

Молодой человек. Хоть бы не говорили этого. Хоть бы притворились на часик, что вам и правда интересно меня выслушать.

Мужчина. Я вас слушаю. Что вас беспокоит?

Молодой человек приподнимается, садится на столе, свесив ноги вниз.

Молодой человек. Доктор! Во сне я вижу небо. (Пауза.) Каждую ночь, каждую ночь. Вот уже пару лет. Значит ли это, ну, как это сказать… значит ли, … что я скоро умру?

Мужчина. Молодой человек, я уролог. Я не психолог.

Молодой человек. Как? На кабинете написано, что психолог.

Мужчина. Кажется, вы перепутали кабинеты…. Но, все равно, продолжайте, я вас послушаю.

Молодой человек. И будете писать?

Мужчина. Я про всех пишу. Всегда. У меня здесь истории всех людей записаны.

Молодой человек. В одном маленьком блокноте?

Мужчина. Ну да. (Пауза.)

Молодой человек. У вас, кстати, я заметил… рука слишком маленькая.

Мужчина. Для уролога?

Молодой человек. Нет, просто, … для мужчины.

Мужчина. Ежика хотите помять? Это успокаивает, и разрабатывает руку.

Молодой человек. Для чего?

Мужчина. Так, просто, …для жизни. (Пауза.) А, что вы там, кстати, делаете? Ну, там, на небе?

Молодой человек. Ничего. Меня там и нет вовсе. Я просто его вижу. По - разному вижу. Оно всегда разное. Вы левша? Вы пишете левой рукой?

Долгое молчание.

Молодой человек. Вы еще здесь? Почему вы не отвечаете?

Мужчина. Я же сказал, я вас только выслушаю. Я слушаю. Ежика, хотите, помять?

Молодой человек. Да что вы меня лечите, вы вообще даже не психолог никакой. И я спокоен, не надо мне ежика.

Мужчина. Ну не надо, так не надо.

Молодой человек. В коем веке решился сюда прийти. Я на работе всех задрал этими снами. Что это значит, да что это значит? Ежика… кто мне теперь скажет, что это значит? Кое-как решился на психолога. Это же стыд? Стыдно ходить по психологам, всего скорей подумают, что я псих. И то кабинетом ошибся. Ежика… Вы так и будете молчать? То есть, это нормально, да? Так и должно быть? Ладно… Короче, я не знаю, че говорить. А че говорить-то? Я просто вижу небо и все. Вот и вся проблема. Хотя может, это и не проблема вовсе. И да, я знаю, заранее, вы сейчас скажете, что я себе все накрутил. Я знаю, мне все так говорят, особенно на работе: «Чувак, расслабься, ты просто накручиваешь себя». А я знаю, знаю, что это все не зря. Ничего я не накручиваю. Я просто это чувствую. Потому что, каждую ночь во сне я вижу небо! Каждую ночь!... Мне уйти в другой кабинет? Хотя я не пойду туда. Че позорится. На работе хоть скажу, что у уролога был. Хотя, нет, че тоже позорится, еще подумают, что че-то ненормально у меня. Я же ведь отгул даже взял...

В общем, это началось, … это, когда я переехал жить в темный двор, в темный подъезд. Там никогда нет света. Даже когда он там есть, экономные соседи выключают его, чтоб не мотать лампочку. И я их ненавижу. Ненавижу, за то что они такие тупые, и для них стоимость лампочки дороже, чем жизни людей, которых возможно убьют в этом темном дворе, подъезде, в арке… Вот. Теперь у нас так, теперь лампочки в цене. И теперь мне приходится жить с этим страхом, с которым я каждый раз возвращаюсь домой. Иду домой, приближаюсь к подъезду, и жду, что кто-то вот, вот как ебанет меня по башке кирпичом, или керамикой. И теперь каждый вечер, возвращаясь домой, по дороге я прокручиваю всю свою жизнь в голове. И самое противное было то, что это... То есть, ты вот столько живешь, да, столько лет, столько событий за жизнь, по сути, такой длинный путь. И весь этот путь ты можешь прокрутить за раз, за совсем короткий путь домой с работы. За пятнадцать минут… блин, дак это че? Это че такая жизнь что ли? Че даже прокрутить нечего?

И тогда я начал придумывать, то чего даже не было, потому что мне не хватало моей собственной жизни, потому что оставалось еще минуты три идти, а мне уже нечего было прокручивать. Вот тогда, я и стал придумывать, то, что со мной еще могло бы случится. Я даже видел всех своих детей, и знал их всех по именам, потому что меня же сейчас долбанут, и я не увижу всего этого на самом деле. Поэтому так иногда приятно хотя бы придумать это все в твои последние минуты жизни…

Но потом все равно наступает лучший момент, это когда я захожу домой, когда я уже все, зашел, закрылся изнутри на все замки. И первая мысль всегда: фу, блядь, Господи, пронесло. Так и обосраться можно. И обязательно перекрещусь. И все как отлегло везде, внутри, в животе. Такое облегчение. Еще один день прожит. Значит, завтра, я увижу новый день…

Я знаю, что я трус после этого. Но неужели ни у кого нет такого же чувства, такого же страха? Я не поверю, что у кого-то не было такого. Не было этого страха, что вас вот-вот кто-то сейчас долбанет, прибьет где-нибудь. А у меня он всегда, и именно тогда, когда я возвращаюсь домой. Да еще, если и накануне во сне я снова видел небо, то… то я даже на работе на корпоративны не остаюсь. Все обычно сидят там допоздна, собираются там всякие друзья, говорят там о всяком, за всяким там чаем, а я говорю, что топать домой надо уже. Поздно. А то всего скорей меня прибьют, а я не хочу быть прибитым.

И мне теперь страшно, страшно, что я всю жизнь так проживу с этим страхом. Всю жизнь так и буду возвращаться домой в страхе, обосравшись. И неужели так всю жизнь? Этот вечный страх, он никак не отпускает меня. И теперь я уже не самого страха боюсь, а то, что он меня держит, уже долго и не отпускает. А что если он никогда не отпустит? Что будет? Я же сойду с ума. Это же уже какая-то фобия. Вот чего я боюсь.

Мужчина. А какое оно, небо?

Молодой человек. Кто? Небо? Какое, … да разное бывает. Вчера небо голубое было, потом красное было, закат, фиолетовое еще, заход, наверное. А с чем это связано, я не знаю. Да ни с чем. Само по себе, как придет, так придет. Хотя, я понял ваш вопрос. Вы опять хотите свести все к тому, что я слишком суеверный, все накручиваю себе. А что в этом плохого? Да, я знаю, я суеверный. Но я просто верю. Что в этом плохого, верить? Я вот, например, считаю, что обязательно надо верить в гороскопы, в приметы всякие, знаки. А сны? Сны это вообще высший знак, какой только может быть. Да еще, если небо сниться, конечно же, это к смерти, а к чему же еще? Это естественно, других я не вижу объяснений. Тем более, темнеет теперь рано. С каждым разом возвращаться домой все темней и темнее, и всего скорей меня точно кто-нибудь долбанет. Это же очевидно. Все к этому и клонит….

Вот, например, вчера гороскоп сказал мне, будьте внимательней на дороге. Конечно, я был внимательней. И именно поэтому я не упал, не поскользнулся, никто не толкнул меня, не сбил. А все почему? Да потому что, меня предупредили быть внимательным. И я весь день это держал в голове, и именно поэтому ничего со мной не случилось на дороге. А что если б я не верил в гороскопы, то конечно, всего скорей я бы шел такой рассеянный по дороге, и обязательно бы упал, или хуже всего меня сбила машина. Вы этого хотите?

А увидеть паука дома! О, Боже, какое это счастье! Ну, скажите, ну ведь у всех так? Ведь у всех? Все же ловили паука? Все знают, что это. Как же я счастлив, когда нахожу паука. Только важно не убить его, а именно выбросить живого из окна, чтоб он там за окном умер, в полете, а иначе не будет вести хорошей…. Я недавно, вообще себя поймал на мысли, что все мои радостные дни связаны именно с прибитием паука. Нет, не потому что, что-то после случается хорошее. Всего скорей, ничего и не случается. А просто сам факт увидеть паука, и так сразу на душе хорошо, так радостно. Как – будто появляется новая надежда на что-то хорошее, что-то еще случится. Хотя мозгами понимаешь, что ничего не будет. Но та самая минута, когда паук попадает в поле зрения, это прям экстаз. Это как переродился заново. И снова жить хочешь, и планы строишь. Как второе дыхание открывается. И все это пролетает в голове в считанные секунды, пока ты видишь паука, до момента, как он полетел из окна. И ты думаешь, сколько радости может вызвать один паук. А сколько радости вам принесли тысячи, миллионы людей?

Но, а потом проходит время и так стыдно. Стыдно, что ты такой ничтожный. Такой мелочный, ты такой же, как этот паук. По сути, ты паук. Так подумать, все мои радости, цели, планы сводятся к поимки паука. У всех там послушаешь цели грандиозные, проекты, планы, а я? А я паука поймал, и радуюсь. Я сам, как паук, плетущий свою паутину. Для чего? Для кого? Зачем? Противно. За себя противно. Говно, какое же ты говно мелочное… но… это все мозги. Мозгами понимаешь. Но снова бежит паук, и я снова радуюсь, как ребенок, я снова перерождаюсь с каждым новым пауком. И ничего не можешь поделать, ты даже не знаешь, что дают тебе эти пауки, кроме надежды, но ты любишь этих пауков, как себя, и ненавидишь их так же, как себя…

А хотя я знаю из-за чего это. Я знаю, кто меня загнал в этот угол, как паука, и заставил ничего не видеть кроме своего угла и пауков. Все эти страхи. Конечно же, я знаю. Бабы! Дак, точно. А кто еще? Они мне просто шторы повесили. Ну, так знаете, повесили шторки на глаза. Запрещали на все смотреть. Это ведь еще в детстве. Этот вечный авторитет от старших. Мне даже диктовали с кем дружить. А ведь когда-то у меня был даже друг, Ванечка… Где он теперь? Что с ним? Мы с малых лет дружили, долго так, интересно, а потом, потом что-то случилось. У нас началась, началась какая-то странная дружба с Ванечкой. Нет, для нас-то все нормально было, а вот родителям… И потом резко так, в раз, мать сказала, как отрезала: «Все, шабаш! Все, не дружи с Ванечкой»… «Что? А с кем же мне дружить, хоть, если весь двор со мной не дружит?» «А ты дружи с Юлечкой, с соседкой нашей косорылой, а с Ванечкой, ни-ни…» И родители запретили мне дружить по странному с Ванечкой. А родителей ведь надо слушать, надо уважать старших, так ведь учили? И мы перестали дружить по странному с Ванечкой. И где он теперь? Что с ним? А что если б, если б я тогда отпустил себя, не послушал бы? Как бы теперь пошла моя жизнь? По другому может. Свободно. Но нет, есть стереотипы, правила, надо слушать старших, уважать…

Мужчина. У вас были женщины?

Молодой человек. Что? Вы это мне? Ну, дак конечно… были. Была. Я же ведь не совсем еще того…. Тоже, как скажете… У меня их две только было. Конечно же, первая это Юлечка. Не трудно догадаться. Хотя, это не были уж прям такие отношения. Нет, это все не то было. Всего скорей мне было ее просто жалко. Она была косая и страшная. Ну, и я тоже был у нее первый. И она такая радая была, когда у нас все это произошло первый раз. И помню, лежит она такая радостная, и просит еще, а мне противно с ней. Ну, сами понимаете… И тогда я ей соврал. Ну, а что я мог еще сделать? Я тогда сказал ей: «Я не могу. Не могу сразу же, два раза подряд». А она мне: «Почему? Я же могу». И тогда я ей начал объяснять, что у нас у мужчин все ни так происходит, как у них, у женщин. Я сказал ей, что мы восстанавливаемся дольше, чем они. Что наше восстановление после одного акта длится, … длиться пять дней…. И она сделалась такой грустной, так поникла сразу, мне тогда даже на секунду показалось, что ее глаза немножко выпрямились, но она поверила, так как до меня она не знала мужчин, и ей просто пришлось поверить. А куда ей деваться? И тогда она стала приходить ко мне через каждые пять дней ради одного раза. И послать-то я ее не мог, мне было ее жалко. Да и выросла она на моих глазах, как и я перед ней, с садика. И она была первой девочкой, которая мне показала, что у девочек под юбкой, хотя я и не просил ее. Нет, правда, я не помню, чтоб я даже заикался на эту тему перед ней. Это была полностью ее инициатива. Но именно с тех пор я открыл для себя, что не все там так идеально, как многие описывают. Да и ничего привлекательного я там не нашел. А она все показывала и показывала, да так резко, неожиданно. Порой пошлет мать за молоком, идешь себе такой, идешь, думаешь там о своем, и вроде ничего не предвещает беды, и тут хыдыщь. На тебе! Стоит! Это было так отвратительно. И в один день я даже закричал: «Господи, Юлька, прекрати, это так мерзко, и чем вы только там хвастаетесь?»

Наверно, поэтому потом появился Ванечка, а потом снова Юлечка, а потом была она, … моя жена, с которой мы так и не поженились. Была только помолвка, на которой я помню, она кричала гостям: «Пожалуйста, не бейте посуду, это дорогой сервиз, а то щас как выдам одноразовую».

Она была самая ценная, самая любимая. И она была тоже очень авторитетная, как моя мать, сильная личность. Между прочим, я люблю таких, как ни странно. Хотя, за что? Они же мне и повесили шторы. И она жила по строгому режиму. Она у нас в доме всем заправляла. Она даже, знаете, сама меня к себе всовывала и высовывала. Простите, за подробности. Я даже никаких усилий не прилагал. Как бревно был… А она потом за это-то меня и осрамила, рассказала всем, что я бревно. Что даже высунуть нормально сам не могу, что только застревать умею. А я ведь и не застревал ни разу. Я ведь просто лежал и ждал команды от нее, когда выйти можно. Это как в школе, знаете, дети от учителя ждут. Поднимешь руку, и ждешь команды. «Что, Петенька?» «А можно выйти?» «Выйди, Петенька, конечно выйди». Вот и я всегда лежал и ждал…. Да, она такая была. Она как по домострою жила, и чтоб жена обязательно главная в доме. А я так ее любил, так любил, самая ценная была в моей жизни. На какой-то период она и стала всей моей жизнью, а потом… я узнал…

Мужчина. Что?

Молодой человек. Нет, не просите меня, мне тяжело. Нет, это ужасно, это ужасная новость.

Мужчина. Ну что?

Молодой человек. Даже не уговаривайте меня. Не просите. Мне тяжело.

Мужчина. Да что же там?

Молодой человек. Вы, правда, хотите знать?

Мужчина. Ну да.

Молодой человек. Да эту сучку машина сбила. Так ей и надо суки такой. Проститутка гребаная. Политура обдолбанная. Выкидыш недоношенный. Ха! Представляю, как ее мозги строгого режима растеклись по асфальту. Хотел бы я на это посмотреть, так чисто, поржать, да заснять на телефон. Хоть бы что-то на память о ней осталось, о моей девочки бесценной, о жизни моей. (Пауза.) Мда... нехорошо она, конечно, со мной поступила, но ведь и ее бог прибрал. Все-таки, есть справедливость на земле, а? Есть ведь, ну, скажите, есть? Как говорится, каждому по заслугам. Бедная девочка. Какая судьба тяжелая. Как рано все-таки, но, от справедливости не уйдешь, что уж тут поделаешь. Правильно, ведь?

Мужчина. Да, я вижу, вам и правда тяжело. Но думаю, самое тяжелое для мужчины, это когда задевают его главное самолюбие... Тебя она задевала так?

Молодой человек. Нет, так не задевала. Да у меня и нет таких проблем… А вас? Вас задевали так?

Мужчина. Думаешь, если у меня маленькая рука, у меня есть какие-то проблемы?

Молодой человек. Нет, что вы, я даже так не подумал.

Мужчина. А спорим, подумал?

Молодой человек. Ладно, на секунду подумал, простите. (Пауза.)

Мужчина. Не задевали. У меня тоже нет таких проблем.

Молодой человек. У вас, кстати, шторы, как у меня в комнате. Шерстяные. Удобно, да? Можно не утеплять окна. Я думал, только у меня такие. Я ведь их на заказ просил, чтоб мне их связали из шерстяного клубка. Не люблю тканевые шторы. Всегда только вязаными пользуюсь. Удивительно. Оказывается, ни я один…

Хотя нет, без нее все равно плохо. Плохо и все. Сам не знаю, почему. Хотя, нет, я знаю, почему. Я, знаете, что заметил, когда без нее остался? Когда ты остаешься один, ты начинаешь мыть полы. Да. Вот это вообще наступает вата полная. Мыть везде. Протирать пыль. Мыть на дню по десять раз, даже когда чисто. И ни дай бог соринка, это катастрофа. Ты становишься таким брезгливым, таким скупердяем. Когда ты живешь один, ты внутри старее и старше самого себя лет на тридцать. Ты моешь и моешь, а когда влюблен, или кто-то живешь с тобой, да хоть месяц не моешь, никто из вас даже не заметит. Да хоть там даже пыль в сантиметр толщиной будет, никто и глазом не моргнет… Да че там. Ладно. Вспоминать еще. Нельзя же плохо вспоминать? Хотя вот, ни фига она не романтичная была. Блин, бесило это по страшному. Говорит: «Че приготовить?» А я ей: «Ну, чтоб поляна была накрыта, свечи там, ну и всякое благовоние». А она мне: «А я че, провинилась? Супу наварю кастрюлю, и будешь неделю жрать». «Поговори еще мне», говорю. «И чтоб сама там при параде была». А она мне снова: «Ну ладно че, голову помою. Ноги побрею. Хотя моя вина не столько уж моя, чтоб был повод ноги брить. Помытой головы будет достаточно». Сучка. И ведь реально шла, и только голову мыла, а ноги так и были колючие. Валенок.

Мужчина. Она все равно тебе нравилась. (Пауза.)

Молодой человек. Всего скорей, да. Ну, ладно, да. Она изучала пауков в институте.

Мужчина. Она образованная.

Молодой человек. Очень. Два образования даже.

Мужчина. Высшие.

Молодой человек. Безусловно! О шарагах и речи не могло быть.

Мужчина. Умная.

Молодой челочек. Очень умная.

Мужчина. Мозги. Мозги это хорошо. Библиотеки, небось, любила…

Молодой человек. О, засиживалась там дотемна, даже когда интернет домой провели, все равно жила в библиотеке.

Мужчина. На митинги, поди, ходила…

Молодой человек. Да без нее ни один митинг не обошелся. Да она, вообще, чем только не занималась. Такая активистка была.

Мужчина. Наверно, красноречивая была…

Молодой человек. Еще бы. Она один раз даже с трибуны речь произносила. Я такой гордый был, такой гордый. Стою и думаю, блин, моя, это моя девушка. Это там, на трибуне моя девушка. Слышите? Я всех толкал в толпе, и говорил, смотрите, вон, там, моя на трибуне, это моя…

Мужчина. А как тебе ее жопа?

Пауза. Молчит молодой человек.

Молодой человек. Ладно, хорошо, вы меня раскусили. Должен вам сказать, это единственное, что мне в ней нравилось. Все остальное меня бесило просто. Активистка, блин... я из-за этого, из-за ее этой активности, да образованности, таким тюфяком был на ее фоне, такой амебой, пауком. Да. Я был паук, а она… Дак вот почему я люблю пауков, вот вам и ответ. Потому что я их собрат. Я паук ихний, только переросток… А какого это для мужика быть амебой, а? Они даже не представляют себе это, когда нас принижают так. Им-то, конечно, проще, гораздо. Им что, им свои комплексы, страхи, амбиции можно отпустить, можно посомневаться, поплакаться в плече. А нам? А нам разве можно это себе позволить?... Ха! Да можно, еще как можно. Разрешаю! Кому мы, чем обязаны, а? Да я каждый вечер прихожу домой и вою, как сука последняя, и кто мне че скажет, а? Кто мне скажет, что я не мужик? Что я не мужественный? Да вы сначала покажите мне хоть одну женственную бабу, для которой бы я стал мужественным. Макароны, блин, жарят на сковородке, прежде чем сварить их сначала, а к нам какие-то претензии…

А хотя че жаловаться-то? Я ведь знаю. Я все знаю, из-за чего это. Всё это. Все мои страхи. Конечно же, я знаю. Это они мне шерстяные шторы повесили. Ну, так вот, знаете, на глаза шторки повесили. А ведь я, … я может. Я ведь, вообще-то, левша, я рыбка, я по всем знакам и гороскопам творческий человек. Ведь кем бы я мог стать, а? А она все убила, весь мой потенциал, все, все подавила. А потом умерла, и унесла все с собой. А ведь любил. За что? Да потому что! … Жалко, но нее ее жалко, а того времени, когда ее любил. Именно того периода жалко, а ее нет…

А потом ведь я еще долго ходил по улице, и искал, я искал ее лицо, хотя бы похожее, ну, и в это же самое время, параллельно я обнаружил себя за мытьем полов. Конечно же, вы сейчас, скажете, дак иди, найди кого-нибудь, заживи, и не будешь мыть полы. А вот нет! Нет и всё! А почему думают, что если идет себе такой одинокий, или одинокая, значит, все, несчастный? А может он просто мечтает, и эти мечты и есть теперь его новый партнер. Может ему так даже лучше, и от своих мечтаний он такой весь, такой весь целый… Мне кажется, эти люди, которые одни, они такие, … другие. Они как – будто наполненные внутри, они не пустые, а вот придет кто-то в их жизнь, и все разрушит. А я не хочу, чтоб разрушили, я не хочу, чтоб меня снова рушили. Вот оно что, вот какой ты, когда не один, ты пустой, когда с кем-то. Да, ты не один, и в этом плюс, да еще и полы не моешь, но ты пустой. Вот и выбирай… Но как же меня бесит сейчас каждая прилипшая соринка к пятке. Это доводит порой до раздражения…

И, да, я не нашел ее конечно же, тогда в толпе, когда искал похожей, а только стал полы мыть чаще, и… бояться темноты. Вот, еще одно качество, которое наживает человек, который остается один. Он моет полы, боится темноты, и… (кричит) И что кто-нибудь его на хрен грохнет в этой темноте. Кто-нибудь припечатает его когда-нибудь на хрен в этом подъезде. Керамикой как угандоншит по роже. Суки, я же оставил свет включенным, утром, перед работой. Какого хрена вы его выключили? Какого??? ….

А, знаете, после того, как я перестал ее искать в толпе, знаете, что я увидел? Нет, вы не поверите. Знаете, кого я увидел? Ну, спросите, спросите, кого. Вы представить себе не можете, но я увидел… людей. Нет, не то чтобы людей, нет. Я не про этого. Вы просто посмотрите на них, вы присмотритесь. Эти люди, все, они как узаконенные, они как будто начитались Дарью Донцову под кайфом, а после вышли на улицу, и че-то хотят. Вот кого я увидел. Но самое страшное еще было не это, а то, что я среди этих людей увидел себя. Я увидел себя в этих людях. Таких же зазомбированных своей работой, и живущих по графику. Тогда я понял, что вот оно, самое страшное, что может случиться. Это когда ты не на работу ходишь по графику, нет. А когда наступает тот момент, когда ты начинаешь жить по графику. В ночь, с ночи, выходной, зарядка, кофе, паук, полы, подъезд, темнота…. Ни работать, а жить по графику…

Когда ты не один, ты думаешь, ты не такой, как все. Мы только дома особенные, а на улице мы стадо. Эти ничтожные людишки в трамвае с их мелкими целями. О чем они говорят? Что это? Чему они радуются? Вы только послушайте эту тетку: «Вот наступает утро. Ты просыпаешься. Сначала накормишь кота, потом птичек за окном, а потом детей, и от этого такое счастье, что ты всех накормил. Так хорошо» Что??? Какого хрена? Чему она радуется? Дура. Да разве ты не должна была уже давно здохнуть от такой жизни? Накормила она всех, хорошо ей… Идиотка… Но ведь и ты, самое противное, что и ты с ними за одно, едешь и держишься за поручень. Ты такой же. Тогда это было самое поганое осознавать, что ты такой же, ничем не лучше. Ты осуждаешь, ненавидишь их, а сам, сам радуешься пауку и хуже всего, ты живешь по графику. А ведь и они также идут, едут и мысленно тебя ненавидят и думают также, что они другие. И каждый, каждый так про себя думает. Я в этом уверен, тут и не надо быть экстрасенсом, чтоб понять, что они думает. Все их мыслишки наружу. Все они внутри ходят великие гении. Все не такие как все. Одна тетка на сиденье в автобусе не такая как та, в трамвае на другом сиденье, на которую она смотрит из окна. Они едут и идут и у всех, у всех у них на лице превосходство написано, про самих себя. У всех. Все необычные. Все уникальные. Все непризнанные гении. Вы идете по улице и даже еще не знаете друг друга, но вы уже заранее ненавидите друг друга, и хотите долбануть друг другу, да побольней. Отчего все ходят со злыми лицами? Да от того, что один не признал другого. Только потом дошло до меня это, хоть что ты думай про себя, хоть как пусть у тебя зашкаливает самооценка, выйди на улицу, пройдись пешочком, тебя быстро сравняют...

Ну, ладно, это-то все понятно, это было легко увидеть, тогда, когда я стал много ходить пешком, когда я увидел, что я не один живу по графику. Даже как-то немножко отлегло. Но, знаете, кого я стал тогда действительно бояться на улице? Это дети. Да, я стал больше всего на свете бояться детей в толпе. Я ведь и на них тогда тоже смотрел, и знаете, что я понял. Я понял, что я ничего не понял. Я смотрю на них, и ничего не понимаю, ничего не вижу, я не понимаю, о чем они думают. И вообще, думают ли они? Я помню, как просто запилил взглядом одного мальчишку, и ничего, мрак, пустота. Вот взрослые не любят испытывать на себе взгляд, они начинают стесняться, отводить глаза, но дети… Они сами, как уставятся и пилят и пилят тебя взглядом, и ведь даже не моргнут. Этот взгляд, он как в фильме ужасов. Вот, поди, разбери, о чем они там думают, что в его сраной головке творится? Вот от этого-то и становится страшно, от незнания. Помню, как ехал в трамвае, и уставился один на меня, пузырь, а я на него. Ему года два было. И пилит и пилит меня, и не моргает, и я тоже держусь, а у самого уже слезы накатывают, и так хочется моргнуть, уже глаза покраснели, и я подумал «Господи, да моргни ты уже, пузырь мелкий, демон ты такой. Ну, пошевели хоть чуть-чуть извилиной своей, о чем ты там думаешь, сволочь ты маленькая?» Так и хотелось заорать на весь трамвай, а он нет, он только брови сморщил домиком, носом шмыгнул и дальше пилит меня. И ведь даже не моргнул. Вот поэтому-то я и боюсь детей. Боюсь так, что иногда мне кажется, что я умру именно от руки ребенка. Именно какой-нибудь маленький мальчик долбанет меня в подъезде, которому я возможно минуту назад добавлял на мороженку в магазине. Но когда я протягивал ему денежку, я ничего не почувствовал, потому что я не вижу, не вижу что в его головке творится, что он там себе замыслил. Детей вообще невозможно увидеть изнутри. Поэтому-то мне с недавних пор, и кажется, что именно ребенок меня шлепнет. Хорошо со взрослыми, иначе, их насквозь видно, кто тебя ненавидит, а кто долбануть хочет.

А хотя даже если, тебя и не хотят долбануть, даже если улыбаются тебе, то кто эти люди? Кто они в твоей жизни? Те, кто якобы тебя уважает. Да те же самые, кто тебя также может долбануть в подъезде. Тут главное, когда тебя уважают. Да только тогда, когда у тебя есть рост. Когда ты растешь так, растешь вверх, и что-то у тебя происходит в жизни. Тогда ты всем интересен, и у тебя есть все, и даже друзья. С тобой все общаются, улыбаются тебе, а некоторые даже кричат о своей великой любви. Но ты перестаешь быть интересен, когда перестаешь быть объектом сплетен, и когда у тебя уже больше ничего не происходит… И я всегда смотрю на этих людей, которые со мной разговаривают. Смотрю, и в этот момент, когда они говорят, мне так хочется остановить их и резко, неожиданно спросить. А если б я был ноль, если б я просто был парень с соседнего двора, который выносит мусор, вы бы со мной хоть здоровались? И стоит тебе только хоть раз споткнуться об бордюр, потерять равновесие, не удержаться, и упасть, запачкать коленку грязью, и так и идти домой грязным, пряча пакетом штанину…. Стоит хоть раз, и все…

А хотя, знаете, их тоже можно понять. Че тут обижаться? Да, ладно, че нормально все, замяли… Действительно, кому это будет потом удобно любить такого? Кому будет потом комфортно улыбаться тебе? Ведь тебе кричали о большой любви, пока это было кому-то удобно, пока ты своими успехами тешил чье-то тщеславие. Пока вообще знакомство с тобой, было удобно для чьего-то самолюбия. Но нет этого больше, нечем вас тешить больше, люди! Нету. Так вот. Пусто. И все, и как-то ты стал неудобен людям, как-то им стало дискомфортно срать с тобой рядом, да еще и с грязной коленкой. Грязь-то въелась, пока домой шел, ветер дул, и все засохло, запеклось. Не отстирать уже... так что, по сути, это те же самые люди, что и в толпе, которые тебя долбанут, но только попозже...

Ну, спросите, спросите меня. Что-то вы замолчали. Даже ежик ваш притих. Вы когда его давите, он такое сопение издает, прям как я, когда сплю. Спросите меня: как жизнь? А я отвечу вам: да нормально, живу, хожу на работу, покупаю воду в пакетах по пять рублей за литр, на день хватает, спросите…

Мужчина. Вы счастливый человек?

Молодой человек. Что? … я? Доктор, во сне я вижу небо, как вы думаете, я счастливый человек? Каждую ночь во сне я вижу небо. Счастливый ли я человек? Конечно же. Конечно, я счастливый человек. Только я вот, что думаю, счастья повсюду ровно столько же, сколько и смерти. Эти две подруги живут параллельно, только в разных углах. А так, да, конечно же, я самый счастливый человек. И небо, оно такое красивое, это небо. Вы бы видели. И я вовсе не умру, это же все глупо, это такая глупость, это мой бред. Я все это понимаю. И да, правда, это все мои накрутки. Ну, даже, если меня долбанут в подъезде, ну что может случиться? Ну, чуть-чуть шишка останется, ну потеряю немного крови, ну плюс еще украдут телефон…. А небо мне снится для того, чтобы хотя бы там, во сне, побыть счастливым человеком. И дышать, легко дышать. Я не умру, конечно же, нет. Поживем еще. Долго поживем. А это просто небольшой подарок судьбы, такие сны. Чтоб хотя бы там, временами, по ночам чувствовать себя счастливым человеком. А самое главное дышать, легко дышать. Вот, что это значит. Вокруг небо, много неба и света много, и так дышать хочется. Впервые так хочется дышать, вот в чем разница. Там мне хочется дышать, а здесь, здесь я не дышу так, как там. Там расправишь плечи и всей грудью дышишь. Глубоко и долго. А тут? Тут я даже не знаю, как делается глубокий вдох? Это как раньше на приеме у врача, когда мне слушали сердце, врачиха кричала на меня: «Да сделай же ты глубокий вдох, носом». А как его сделать, как? Ртом можно, а носом как? Я даже не знаю. Я понял, что я не умею даже. Я не умею дышать. Да и чем тут дышать-то? Конечно, нечем. Конечно, это так. Здесь тебе повесили шерстяные шторы, ты весь в приметах, правилах, которые тебе навязали, в которые ты сам себя загнал, сам загнал себя в этот график жизни, сам запутал в паутину… Но все равно хочется верить, что все будет хорошо. Хотя, знаешь, что глупо думать, что счастье будет длиться вечно, но так хочется верить. А там ничего этого нет. Там я дышу. Там ты уже ни во что не веришь. Потому что там и не надо верить во что-то. Там нужно просто дышать всей грудью. Полной грудью и смотреть на небо. А больше ничего и не надо…

Молодой человек снова ложиться на стол, который уже выглядит, как его твердый диван без подушки. Он лежит на столе, ворочается, после просыпается и резко вскакивает, осматривается, и что-то бубнит…

Молодой человек. Доктор, конечно же, я счастлив. Я снова видел небо. Доктор, слышите? Я дышал. Я видел небо, слышите, во сне я видел небо. Я снова его видел. Слышите… Спросите меня, спросите…

Тишина. Только в углу в темноте, где стоит кресло, видна маленькая бледная рука, которая мнет резинового ежика.

Конец.