Седьмая лекция

Дорнах, 2 августа 1924 г.

Сегодня я бы хотел кое-что дополнить к тому, что было сказано в последний четверг в ответ на вопрос господина Бурля. Я рассказывал о том, как для пи­тания каждого человека необходимы четыре вещи: соли, затем то, что называют углеводами, то, что пре­имущественным образом содержится в картофеле, но особенно в зерновых, хлебных злаках наших полей, а также в бобовых. Затем, сказал я, человек нуждается кроме того в жирах; ему также необходим белок. Я также показал вам разницу между формами питания у человека в случае употребления белка, например, и соли. Соль человек вбирает в свое тело вплоть до головы включительно, причем так, что эта соль так и остается солью, ее изменения состоят, в сущности, только в том, что она растворяется. Но она сохраняет свои силы соли как таковой, проникая вплоть до че­ловеческой головы включительно. И напротив, белок, то есть то, что мы имеем в обычном курином яйце, но что мы также имеем и в растении, этот белок распада­ется, уничтожается в человеческом теле сразу, еще в желудке и в кишечнике, он не остается белком. В этом случае человек тратит силу на то, чтобы уничтожить этот белок, и следствием этого является то, что он, уничтожив белок, снова получает силу, позволяющую ему произвести белок вновь: и таким образом он дела­ет для себя свой собственный белок. Он не сделал бы его для себя, не уничтожив сначала чужой белок.

Представьте себе, господа, как обстоит дело с бел­ком. Представьте себе, что вы — человек в высшей сте­пени понятливый, вы настолько умелый человек, что, доверяя своему мастерству, вы решаетесь сделать часы; но вы никогда не видели ничего, кроме того, как часы выглядят снаружи. В этом случае вам не удастся сразу сделать часы. Но если вы рискнете полностью разобрать эти часы, разложить их на составные части и отмечать при этом, как вся эта штука устроена, то вы, разбирая часы, научитесь тому, как их следует собрать заново. То же самое человеческий организм, тело, проделывает с белком. Оно должно получить белок, вобрать его в себя и совершенно разложить его. Белок состоит из углеро­да, азота, кислорода, водорода и серы, это важнейшие составные части белка. Белок оказывается полностью распавшимся, так что человек имеет в себе уже не белок, но — если процесс происходит в кишечнике — углерод, азот, кислород, водород и серу. Видите ли, теперь чело­век разложил белок, подобно человеку, разобравшему часы. Вы скажете: но ведь если человек разобрал часы только один раз, то он при этом приобретает достаточ­ный опыт, чтобы делать часы и в дальнейшем; подобно этому человеку было бы достаточно только один раз на­есться белка, чтобы потом можно было создавать белок снова и снова. Но это все же не так; ведь человек имеет память именно как цельный человек, а тело как тако­вое не обладает такой памятью, которая позволяла бы приобретать такого рода опыт; тело растрачивает эти возможности в процессе построения. Следовательно, мы должны все снова и снова поедать новый белок для того, чтобы мы могли произвести белок.

Дело обстоит так, что человек выполняет нечто крайне сложное, когда он сам производит для себя свой белок. А именно: он сначала разлагает тот белок, который он съел; благодаря этому он во всем своем те­ле получает углерод. Вы знаете, что кислород мы также втягиваем в себя из воздуха. Он соединяется с углеро­дом, который мы в себе имеем. Этот углерод мы имеем благодаря белку и другим продуктам питания. Угле­род мы прежде всего выдыхаем в форме углекислоты, углекислого газа. Но часть его мы удерживаем. Теперь мы имеем в нашем теле углерод вместе с кислородом; таким образом мы не удерживаем тот кислород, кото­рый мы приняли вместе с пищей в составе белка, но мы соединяем с углеродом тот кислород, который мы вдохнули. Следовательно, мы строим внутри нашего организма наш белок не так, как это представляют себе материалисты; то есть якобы если мы часто едим кури­ные яйца, то это содержание распределяется потом во всем теле и после того, как мы съели куриное яйцо, оно распространилось по всему телу. Это неправильно. Са­ма организация нашего тела предохраняет нас от того, чтобы, наевшись куриных яиц, мы все стали бестолко­выми курами. Не правда ли, ведь мы не становимся все бестолковыми курами, поскольку мы уже в кишечнике уничтожаем этот белок. Вместо кислорода, содержаще­гося в нем, мы забираем кислород из воздуха. Пока он там еще есть. Видите ли, с кислородом мы вдыхаем и азот, поскольку в воздухе всегда есть азот. И мы также не используем тот азот, который содержался в съеден­ном нами курином яйце, но опять-таки только тот азот, который мы вдохнули из воздуха. И тот водород, кото­рый мы съели вместе с куриным яйцом, мы тоже совсем не используем; мы делаем наш собственный белок толь­ко из того водорода, который проникает в нас через нос и даже через уши, через органы чувств. А серу мы постоянно получаем из воздуха. Итак, и водород, и серу мы тоже получаем из воздуха. Вообще, от того белка, который мы едим, мы удерживаем только углерод. Все остальное, необходимое для использования, мы берем из того, что получаем из воздуха.

Итак, вы видите, как обстоит дело с белками. И весьма похожим образом это происходит и с жирами. Наш собственный белок мы вырабатываем сами; из чужого белка мы используем только углерод. Наш собственный жир мы тоже вырабатываем самостоя­тельно. Однако для этого жира мы используем — хотя, в сущности, совсем немного — часть того азота, который мы принимаем при питании. Следовательно, дело обстоит так, что и белок, и жир мы производим самостоятельно. Только тот, что мы получаем из карто­феля, бобовых и зерновых, распространяется по телу, причем то, что мы получаем из картофеля и зерновых, переходит не во все тело, но, можно сказать, доходит лишь до нижней части головы. То, что мы получаем с солями, поступает во всю голову, и из этого мы затем образуем, что необходимо для наших костей.

Видите ли, господа, поскольку это так, нам на­до заботиться о том, чтобы мы вносили в наше тело именно здоровый растительный белок! Здоровый рас­тительный белок — это то, откуда наше тело получает очень многое. Если мы вводим в наше тело куриный белок, то наше тело может стать весьма ленивым, вя­лым, гниловатым телом; оно тогда легко поддается разрушению, поскольку этот белок легко разрушить. Растительный белок, то есть тот белок, который мы по­лучаем вместе с фруктами, плодами — у растений он находится по преимуществу в них, как я это говорил вам позавчера, — этот растительный белок представ­ляет для нас особую ценность. Поэтому для человека, который хочет поддерживать свое здоровье, действи­тельно необходимо, чтобы он в своем рационе имел фрукты, плоды в вареном или сыром виде. Он должен получать фрукты. Если какой-то человек откажется есть фрукты, плоды, то это означает, что он, собствен­но, постепенно переходит к крайне вялому внутренне­му перевариванию своего тела.

Видите ли, тут речь идет также и о том, что мы должны правильным образом подкармливать само рас­тение! Если мы хотим правильным образом подпиты­вать растение, то необходимо задуматься над тем, что растение представляет собой нечто живое. Растение — не минеральное образование, оно представляет собой нечто живое. Если мы получаем растение, то мы получаем его из семени, внесенного в почву. Растение не может успешно развиваться, если оно получает почву, которая сама хотя бы немного не оживлена. Но как оживить ее? Можно сделать почву живой, если ее правильным, нормальным образом удобрять. Следовательно, нор­мальное удобрение является тем, что доставляет нам действительно нормальный растительный белок.

И при этом вы опять-таки должны задуматься над следующим. Видите ли, за долгое-долгое время люди осознали: нормальное удобрение — это то, кото­рое мы получаем в стойлах, в коровьих хлевах и так далее; нормальное удобрение — это то, что вырабаты­вается в пределах самого хозяйства. Но в новое время, когда все стало материалистическим, люди сказали: эти вещи можно делать так; посмотреть, какие вещест­ва содержатся в удобрении, а затем брать эти вещества из минерального царства, получая минеральные удоб­рения. Видите ли, господа, применение минеральных удобрений означает, что мы вносим в почву только со­ли: таким образом только корни становятся сильнее. При этом мы получаем из растения только то, что идет в кости человека. При этом мы не извлекаем из расте­ния настоящего белка. Поэтому растения, все наши зерновые страдают с некоторых пор недостатком бел­ка! И этот недостаток будет все больше и больше, если люди не перейдут вновь к нормальному удобрению.

Видите ли, уже состоялось собрание землевладель­цев. И там землевладельцы сказали — хотя они, естест­венно, не знали, по какой причине это происходит, — они сказали: да, плоды становятся все хуже и хуже! И это правда. Тот, кто уже стар, тот знает, что когда он был еще молодым парнем, все, в сущности, было лучше, все, что произрастает на полях. Ни в коем случае не следует думать, что удобрение можно просто составить из веществ, из которых состоит коровий навоз, но надо уяснить себе следующее: коровий навоз происходит не из лаборатории химика, нет, он происходит из гораздо, гораздо более научной лаборатории, которая нахо­дится внутри коровы — поистине, это гораздо более научная лаборатория, — и именно благодаря своему происхождению коровий навоз представляет собой то, что усиливает не только корни в растении, но сильно действует и по направлению вверх вплоть до плодов включительно, и тем самым содействует образованию в растении нормального, ординарного белка, благода­ря которому человек становится очень сильным.

Если бы стали всегда удобрять, используя только минеральные удобрения, как это полюбили делать в новое время, или удобрять азотом, произведенным из воздуха, то, господа, уже ваши дети, а в еще большей степени дети ваших детей имели бы совсем бледные лица. Вы не смогли бы больше отличить цвет их лиц от цвета белых рук. Живой румянец, здоровый цвет лица зависит от того, насколько правильно удобряют­ся пашни.

Итак, вы видите: говоря о питании, надо обращать внимание на то, каким образом получают продоволь­ственные продукты. Это чрезвычайно важно. Вы уже видели на различных примерах, что у человеческого тела есть свойство страстно желать того, что ему нуж­но. Возьмем, например, следующие обстоятельства: у заключенных, осужденных на многолетнее лишение свободы — а они обычно получают питание, недоста­точно богатое жирами, — возникает столь неукроти­мая жажда к жирам, что если где-нибудь от лампы, вне­сенной охранником в камеру, остаются на полу капли, то они тут же нагибаются и слизывают этот жир по той причине, что тело исключительно сильно ощущает су­щественную нехватку какого-либо пищевого продукта, необходимого ему. Это свойство не проявляется, если человек постоянно, день ото дня может нормально есть. Но если на протяжении недель чего-то не хватает в ра­ционе, тогда тело проявляет к этому чрезвычайную жадность. Именно это надо добавить к рациону.

Я уже говорил вам, что с такими удобрениями связано еще многое другое. Видите ли, наши предки в Европе в XII—XIII веках или еще раньше кое в чем отличались от нас. Обычно на это не обращают внима­ния! Среди всего, чем они отличались от нас, было и то, что они вообще не ели картофеля. Картофель был введен только позднее. Но питание картофелем оказа­ло сильное влияние на людей. Видите ли, если человек ест зерновые, то его легкие и сердце становятся особен­но сильными. Это усиливает легкие и сердце. У челове­ка в этом случае здоровая грудная клетка, это идет ему на пользу. Он не так зациклен на мышлении; большее значение имеет, например, дыхание; он также проявля­ет выносливость при дыхании. Но я хотел бы сразу же сказать: вы не должны представлять себе, что дыхание сильно у того, кто всегда распахивает окно и кричит при этом: «Ах! Какой свежий воздух!» — и так далее: нет, силу в дыхании проявляет тот, кто настолько креп­ко организован, что может выносить любой воздух. Во­обще, очевидно, что закален не тот, кто не может ниче­го перенести, а тот, кто может перенести нечто.

В наше время много разговоров о закаливании. Только подумайте, как закаливают детей. Теперь, — особенно у богатых родителей, но и другие им тоже подражают — теперь детей даже одевают соответст­венно; в то время, как мы в нашей юности, в детст­ве надевали нормальные чулки и были полностью покрыты, в крайнем случае ходили босиком, то те­перь дело обстоит так, что одежда в лучшем случае доходит до колен или чуть-чуть дальше. Если бы люди знали, что при этом возникает большая опас­ность для позднейшего воспаления слепой кишки, то есть аппендицита, то они бы одумались! Однако мода действует столь тиранически, что об этом даже не размышляют. Сейчас детей одевают так, что оде­жонка едва доходит до колен или чуть-чуть ниже, но прийдет время, и она будет доходить только до живота; будет еще и такая мода. Итак, мода действует на людей чрезвычайно сильно.

Однако причины всего этого остаются незаме­ченными среди людей. Здесь дело в том, что человек всей своей организацией ориентирован на то, чтобы быть в состоянии внутренне активно перерабатывать все то, что он принимает в себя в качестве продуктов питания. Я полагаю, что особенно важно здесь знать следующее: человек становится сильнее в том случае, если он нормальным образом перерабатывает те ве­щи, которые он принимает в себя. Он не станет более закаленным оттого, что в детстве с ним проделывают то, о чем я рассказал вам. Такая закалка детей приво­дит к тому, что если — обратите как-нибудь внимание на это — им приходится идти по жаре, то они истека­ют потом, они не могут идти дальше. Но ведь закален не тот, кто не может ничего вынести; закален тот, кто может перенести что угодно. Так что люди раньше за­каливались меньше, зато они имели здоровые легкие, здоровое сердце и так далее.

Теперь об употреблении в пищу картофеля. Кар­тофель в меньшей степени обеспечивает сердце и лег­кие, картофель поднимается в голову — во всяком слу­чае, как я сказал вам, только в нижнюю часть головы, не в верхнюю ее часть — он входит в нижнюю часть головы, в результате чего человек начинает мыслить слишком критически. Посмотрите, почему в более отдаленное время было меньше газетчиков? Да и кни­гопечатания тогда еще не было. Вы только подумай­те, сколько по всему миру приходится размышлять только для того, чтобы выпустить газету! Да, таким многомыслием — хотя оно совсем и не нужно, его уж чересчур много — таким многомыслием мы обязаны картофельному рациону! Ведь человек, который ест картофель, постоянно испытывает побуждение мыс­лить. Он не способен ни на что иное, кроме размыш­лений. Из-за этого его легкие и сердце становятся слабыми; туберкулез, туберкулез легких стал особенно широко распространяться только тогда, когда начали питаться картофелем! И люди наиболее ослаблены в тех местностях, где почти ничего, кроме картофеля, не культивируют, где люди живут одним картофелем.

Именно духовная наука — и я часто говорил вам об этом — предназначена к тому, чтобы изучать эти материальные вещи. Материалистическая наука ни­чего о питании не знает, она не знает, что является здоровым для человека. Это отличительное свойство материализма, он всегда только думает, думает, ду­мает, но ничего не знает! Дело в том, что если хотят правильным образом поставить себя в жизни, необхо­димо знание. Все это, как вы видите, я хотел сказать вам в связи с вопросом о питании.

Теперь, если кто-нибудь из вас имеет такое же­лание, можно было бы задать вопрос о чем-то более конкретном.

Вопрос: Господин доктор, вы говорили в прошлый раз об обызвествлении артерий, артериосклерозе. Это­му известкованию артерий должно способствовать, как принято говорить, чрезмерное употребление мяса и яиц. Я знаю одного человека, который в пятьдесят лет получил артериосклероз и до семидесяти лет был малоподвижным; теперь этому человеку около восьми­десяти пяти, восьмидесяти шести лет, и он гораздо подвижнее, чем в возрасте пятидесяти, шестидесяти лет. Или артериосклероз отступил? Возможно ли это, и что было причиной этого? Наряду с этим надо отметить, что этот человек никогда не курил табак, употреблял мало спиртного и жил достаточно солид­но. Только в свои юные годы он употреблял довольно много мяса, в семьдесят лет он еще мог работать, но немного; однако в настоящее время на восемьдесят пя­том, восемьдесят шестом году он еще ведет активный образ жизни, он еще живет.

Доктор Штайнер: Значит, вы говорите, что этот человек, имевший, возможно, в пятьдесят лет артерио­склероз, бывший малоподвижным, с низкой трудоспо­собностью — я не знаю, было ли у него снижение памя­ти, это вы не отметили — в этом состоянии он оставал­ся до семидесяти лет; затем этот человек снова стал бод­рым и живет по сей день. Однако в настоящее время напоминает ли что-нибудь у него об артериосклерозе? Или же все обстоит так, что он бодр и подвижен?

Автор вопроса: В настоящее время он полностью бодр и подвижнее, чем в период с пятидесяти до семи­десяти лет: это мой отец.

Доктор Штайнер: Тут речь пойдет о том, что снача­ла надо точно установить, как протекал артериоскле­роз. Ибо, видите ли, дело тут такое: большей частью при наступлении артериосклероза у человека происхо­дит отложение извести во всех его артериях. Если у че­ловека произошло обызвествление всех его артерий, то он теряет способность управлять телом исходя из души и из духа; тело становится малоподвижным. Теперь де­ло обстоит так: допустим, что у кого-то артериосклероз проявился не во всем теле; например, артериосклероз пощадил головной мозг; тогда имеет место следующее. Видите ли, я кое-что знаю о состоянии вашего здо­ровья. Может быть, допустимо по состоянию вашего здоровья — вашего отца я не знаю — судить и о вашем отце. Вы, например, страдаете или страдали немного сенным насморком (разновидность аллергического на­сморка — примеч. перев.), — надеюсь, что это пройдет. Это свидетельствует о том, что вы носите в себе нечто, возникающее в теле только в том случае, если оно пред­расположено к такому склерозу, к такому артериоскле­розу, который не распространяется на голову; он пора­жает то, что находится вне головы. Ни один человек, с самого начала предрасположенный к артериосклерозу, поражающему все тело, не заболеет сенным насмор­ком. Ибо сенной насморк является прямой противо­положностью артериосклероза. Вы страдаете сенным насморком. Это свидетельствует о том, что ваш сенной насморк — конечно, нехорошо иметь сенной насморк, но если его лечить, то станет лучше, но в данном случае речь идет о предрасположенности, — итак, ваш сенной насморк является, в сущности, предохранительным клапаном против склероза, против артериосклероза.

Почти каждый человек имеет незначительные симптомы артериосклероза. Нельзя стать стариком, не получив артериосклероза. Если артериосклероз рас­пространяется на все тело, то тут сам человек не может помочь себе; в этом случае все тело становится мало­подвижным. Но если артериосклероз не затрагивает все остальное тело и сосредоточивается в голове, тогда наступает то, что бывает, когда человек по-настоящему становится старым: тогда эфирное тело, о котором я вам говорил вчера, становится все сильнее и сильнее. Тогда это эфирное тело уже больше не нуждается в головном мозге так сильно. Этот последний может стать дряхлым и косным, малоподвижным. Однако это эфирное тело может все же начать преодолевать тот локальный артериосклероз, который раньше делал человека старым и малоподвижным, так что человек мо­жет преодолеть артериосклероз; артериосклероз тогда не проявляется сильно. Ваш отец, например, мог и не иметь сенного насморка, это не является совершенно необходимым, но он мог иметь предрасположенность к нему. И это предрасположение, как видите, могло пой­ти ему на пользу. Можно даже сказать — хотя это, воз­можно не совсем понравится кому-то — можно сказать: это мог быть человек, имеющий предрасположенность к аллергическому сенному насморку. И его состояние позволяло ему высказаться так: слава Богу, что у ме­ня было такое предрасположение: аллергический на­сморк у меня так и не проявился, но я всегда тем самым имел предрасположение к размягчению моих сосудов. Не будучи реализовано внешне, оно, тем не менее, за­щитило их от артериосклероза, от обызвествления. И если у данного человека был сын, он мог иметь именно это предрасположение, которое у его отца оставалось в скрытом виде, внутри; у сына оно могло проявится внешне, вызвав у сына внешнее заболевание.

Это вообще является тайной наследственности; что у потомков оказывается больным то, что было здо­ровым у предков. Болезни подразделяют: говорят об артериосклерозе, туберкулезе легких, циррозе печени, расстройстве желудка и так далее. Все это нетрудно переписать в книгу одно за другим, можно написать, что представляет собой болезнь; но толку от этого не очень много по той причине, что у каждого человека артериосклероз, например, протекает несколько ина­че. Не найдется даже двух людей, у которых был бы один и тот же артериосклероз; каждый человек имеет артериосклероз, отличающийся от других. Вот как, господа. Вы видите, что тут нет никакого чуда.

Были некогда два профессора, преподавателя, оба они работали в Берлинском университете. Одному из них было семьдесят лет, другому — девяносто два; тот, которому было семьдесят лет, был очень знамени­тым человеком. Он написал много книг, однако он был человеком, который со всей своей философией был со­вершенно предан материализму, он имел только такие мысли, которые были сугубо материалистическими. А такие мысли содействуют развитию артериосклероза. Он и получил артериосклероз. Когда ему было семьде­сят лет, ему ничего не оставалось, как уйти на пенсию. А тот, которому было девяносто лет, его коллега, не был материалистом, он почти всю свою жизнь оставался ре­бенком и еще преподавал с очень большой жизненной энергией. Он говорил: я не понимаю моего коллегу, ведь он еще такой молоденький мальчик! Сам я еще не собираюсь на пенсию, я чувствую себя страшно молодым. Другой же был отправлен в отставку; этот «маль­чик» уже не мог больше преподавать. Естественно, тот, кому было девяносто два года, тоже имел склероз; он имел обызвествленные, склеротические артерии, но он мог еще что-то предпринимать даже с такими арте­риями благодаря подвижности своей души. Другой не имел такой возможности.

Теперь еще кое-что к вопросу господина Бурля о репе.

Господин Бурль сказал: Человеческое тело благода­ря своему собственному инстинкту требует то, что ему нужно. Дети часто держат репу в своих руках. Детей и взрослых могут заставить есть ту пищу, которая им не подходит. Я считаю, что этого делать нельзя, если у кого-то какая-то пища вызывает отвращение. Я знал одного мальчика, который не мог есть картофеля.

Господа, подумайте вот о чем. Если бы у животных не было инстинкта в отношении того, что им хорошо, а что плохо, они бы все давно погибли; ведь животные на пастбищах встречаются с ядовитыми растениями. Если бы они не знали точно, что им нельзя поедать ядовитых растений, то они бы ели их. Но они всегда проходят ми­мо ядовитых растений. Тут играет роль и нечто иное. Животное заботливо выбирает для себя то, что ему под­ходит. Приходилось ли вам когда-нибудь откармливать и фаршировать гуся? Вы полагаете, что гусь сам стал таким? Только люди могут заставить гуся есть так много. Конечно, со свиньей дело обстоит иначе; но как вы ду­маете, что за тощих свиней имели бы мы, если бы их не заставляли есть так много! И все же со свиньями дело об­стоит несколько иначе. Они кое-что уже получают по на­следству, поскольку еще предки диких свиней были при­учены ко всему, от чего становятся жирными; их ведь и в прежние времена выкармливали. Но наиболее древние свиньи — их действительно должны были принуждать к обжорству! Ни одно животное никогда само не возьмет то, что ему не подходит. Но что делает материализм, гос­пода? Он больше не верит в такой инстинкт.

Видите ли, у меня был друг, друг юности, и когда мы были вместе, мы относились к еде очень терпимо и благоразумно; когда мы были молоды, мы очень часто ели вместе и мы воздерживались от того, что едят, чтобы, как говорится, дать себе встряску. Жизнь сложилась так, что мы расстались друг с другом, и уже годы спустя я приехал в город, где он находился, и был приглашен к обеду, где находился и он. И вот я вижу: около его тарелки стоят весы. Я сказал ему: зачем тебе эти весы, что ты делаешь с ними? Я, конечно, знал, но хотел услышать, что он скажет. Он ответил так: мне только что подали мясо, и я отвешу себе столько, сколь­ко мне положено по норме, потом займусь салатом. Он взвешивал на весах все то, что было в тарелке, действуя при этом в соответствии с научными рекомендациями. Но что же он тем самым делал? Он отучил себя от ка­кого-либо инстинкта и в конце концов вообще не знал, что же он должен есть! Как уже говорилось, когда-то в одной книге было написано, что человеку необходимо сто двадцать или сто пятьдесят грамм белка, — сего­дня же речь идет только о пятидесяти граммах; все это он храбро отвешивал себе. Но это было неправильно!

Естественно, господа, если у человека сахарная болезнь, диабет, тогда дело другое — это само собой разумеется, ибо сахарная болезнь, диабет, является показателем того, что человек, в сущности, утратил пищевой инстинкт.

К этому также имеет отношение и следующее: ес­ли ребенок имеет предрасположенность к глистной инвазии, то он старается предпринять все возможное: вы были бы удивлены тем, как такой ребенок разыски­вает поле с репой и затем — вы могли бы это обнару­жить — он поедает эту репу. И даже если поле далеко, ребенок бежит туда и ищет там репу, поскольку ребенку, предрасположенному к глистной инвазии, хочется есть репу. Наиболее полезное, что можно тут предпри­нять, господа — это обратить внимание на то, когда ре­бенок начинает что-либо охотно есть или ест без охоты в период, когда он отнят от груди, когда он больше не вскармливается материнским молоком. Когда ребенок переходит к внешнему питанию, то, наблюдая за ним, можно на примере этого ребенка научиться, что надо давать человеку. Если же ребенка сначала принуждают есть то, что, как полагают, ему положено есть, инстинкт будет разрушен. Следовательно, надо ориентироваться на то, на что направлен инстинкт ребенка. Естествен­но, надо ограничивать то, что может превратиться в дурную привычку, именно ограничивать, но и наблю­дать при этом, что приходится ограничивать.

Возьмем, например, ребенка, у которого вы заме­чаете, что хотя вы, по вашему мнению, его прекрасно кормите, он, тем не менее, впервые подойдя к столу, делает ни что иное, как влезает на стул, наклоняется или лезет через стол и тащит кусок сахара! Видите ли, именно такие вещи надо понимать правильным обра­зом, поскольку у ребенка, который влезает на стул, чтобы стащить кусок сахара, явно что-то не в порядке с печенью. Сам факт, что ребенок стащил сахар, указыва­ет на то, что у него не все в порядке с печенью. Только тот ребенок, у которого печень не в порядке — что в этом случае даже может быть излечено с помощью саха­ра, —только тот ребенок таскает сахар; другие не инте­ресуются сахаром, они не обращают на него внимания. Естественно, нельзя доводить это дело до появления дурной привычки, но надо отнестись к этому с понима­нием. Причем, в этом случае можно понять две вещи.

Видите ли, если ребенок постоянно и упорно толь­ко и думает о том, что когда папа и мама не видят, я могу взять сахар, то позднее ребенок будет таскать и другие вещи. Если же ребенок доволен, если ему дают то, что ему нужно, то он никогда не станет вором. Так что это имеет большое значение также и в моральном смысле: обращают ли внимание на такие вещи или нет. Это очень важно, господа. И на поставленный вами вопрос надо ответить так: надо обращать осо­бенное внимание на то, что ребенок хочет и от чего он отвращается, и не следует принуждать его к тому, чего он не хочет. Если, например, выйдет так, что — как это имеет место у многих детей — он не захочет есть мясо, то дело в том, что этот ребенок из-за мяса по­лучает кишечное отравление, и он хочет избегнуть его. Тут дело в инстинкте. Ребенок, который сидит за столом, где все другие едят мясо, а он отказывается от мяса, имеет предрасположение к кишечному отравле­нию из-за мяса. Все это надо принять к сведению.

Отсюда вы видите, что наука вообще-то должна стать гораздо тоньше. Наука должна стать гораздо тоньше; сегодня она слишком груба! Следовало бы двигать науку не только с помощью весов и прочего лабораторного оборудования.

Питание, которым вы в данный момент интере­суетесь главным образом, — это нечто такое, в отно­шении чего необходимо по настоящему понять, как оно связано с духом. Когда люди спрашивают об этом, хотят что-либо узнать, я часто привожу два следующих примера. Представьте, господа, журналиста, которому приходится так много думать — по большей части без особой необходимости, — но все же приходится так много думать, что человек просто не в состоянии иметь так много мыслей, да еще логичных. Поэтому вы обна­руживаете, что журналист или вообще человек, профес­сионально пишущий, любит кофе, причем совершенно инстинктивно. Он сидит в кафе, пьет одну чашку кофе за другой и грызет свою ручку, чтобы пришло что-ни­будь, достойное для написания. Обгладывание ручки ему не помогает, но вот кофе помогает ему, чтобы мыс­ли приходили одна за другой, ибо он ведь должен мыс­лить связно, увязывать одну мысль с другой.

Но, видите ли, если одно связано с другим, если одно вытекает из другого, то это прямо-таки вредно для дипломатов. Ведь если дипломат логичен, то его находят скучным; а они обязаны быть настоящими со­беседниками. В обществе не любят этого: во-первых, во-вторых, в-третьих — «раз во-первых и во-вторых не состоялось явно, то в-третьих и четвертых не будет и подавно» — в обществе не любят, если кто-нибудь логичен! Так, для журналиста непозволительно в ста­тье по финансовым вопросам обсуждать посторонние вещи. Но для дипломата можно говорить о танцеваль­ном баре и прочем сразу же после разговора о состоя­нии госбюджета страны X, а затем о малышках фрау H.H. (игра слов, намекающая на прическу — примеч. перев.), а после можно перескочить и говорить об урожайности в колониях, а потом — где содержит­ся самая лучшая лошадь, и так далее. Тут надо пере­скакивать с одной мысли на другую. И в этом случае, если желают проявить общительность такого рода, инстинктивно пьют много чая! Чай расстраивает мыс­ли; возникает скачка мыслей. А кофе нанизывает одну мысль на другую. Если с одной мысли надо перескаки­вать на другую, то тут следует пить чай! Видите ли, на дипломатических чайных приемах — уже и говорят так: «дипломатический чай» — пьют именно чай. А журналист сидит в кафе и пьет одну чашку кофе за другой. Вот тут вы видите, какое влияние на мышле­ние в целом оказывают продукты, как пищевые, так и служащие для удовольствия! И не только с этим так обстоит дело; это, так сказать, наиболее показатель­но — чай и кофе. Но именно по ним видно, что все эти вещи заслуживают пристального внимания. Это очень важно, господа.

Наша лекция состоится в ближайшую среду, опять в девять часов.