Жизнь отца 21 страница

23 апреля. Утром

Вчера мы подали меморандум вместе с оригиналами подписей деятелей культуры Э. Виграбу, руководителю отдела Балтийских стран, для вручения министру иностранных дел. Он отнёсся к нам приветливо, но сказал: «Нам, малым народам, неудобно забегать вперёд больших». Далее он отметил, что меморандум подан слишком поздно и что трудно будет его рассмотреть и включить в повестку дня Балтийской конференции. Так или иначе, достигнуто многое, само коллективное выступление оставляет большое впечатление, взволнованы пространство и умы, и те люди, которые подписали меморандум, чувствуют себя как бы кармически связанными с Пактом защиты культуры. Подписи столь впечатляющи, что игнорировать обсуждение этого предложения невозможно, допустимо лишь отложить или затягивать. В беседах с общественными деятелями часто выражалась мысль: что скажут великие державы? Мы же, наоборот, подчёркивали, что нам не следует бояться показывать пример культурного сотрудничества даже великим культурным народам. Где же наше просвещённое самосознание? Великие державы столько грешили и грешат в вопросах морали, неужто у них учиться? Многие из них стоят на пороге перемен.

Мы решили, что Гаральд сегодня вечером поедет в Таллин за подписями группы инициаторов под французским меморандумом, и как только он вернётся, член нашего Общества Блюменталь немедленно направится с меморандумом в Каунас, где его следует вручить Лазорайтису, как председателю президиума будущей Балтийской конференции. Но вчера пришла нежданная весть. Оказалось, что Таска нас грубейшим образом обманул. Он хоть и обещал Гаральду позаботиться о составлении эстонского меморандума и о сборе подписей, но совершенно ничего не делал, просто-напросто уехал из Таллина и только что написал Гаральду, что ему некогда этим заниматься, пусть обращаются к какому-то Тамму. Его поступок хуже того, что могли бы сделать наши враги; таков ответ на несколько наших писем, после поездки Гаральда, после всех обещаний, – написать письмо, когда уже крайний срок подошёл, когда почти слишком поздно что-то организовать. Ничего другого не остаётся, как сегодня вечером нашим ехать в Таллин (поедут Гаральд и Клизовский) и спешно организовать на месте то, что ещё возможно. Мы решили перевести меморандум и договор на эстонский язык здесь же в Риге, и над этим сегодня трудятся два человека. Такие нежданные осложнения возникают всегда и, как правило, в последний момент. В своих предложениях мы упоминали, что такого рода заявления поданы и в Литве и в Эстонии. Только чрезвычайный энтузиазм может что-то одолеть. Но как же нам свой огонь передать чужому народу? Конференция состоится 29 апреля, и меморандум на французском языке для Балтийской конференции необходимо передать самое позднее в понедельник, потому и наши друзья туда торопятся.

Вечером в Обществе состоялась постановка детской пьесы Драудзинь с пацифистическим содержанием. Спектакль местами был вполне хорош, только у нас нет ни выбора актёров, ни помещения. Вместе с другими детьми пьесу смотрела и моя дочь. У моего друга дома ныне столько забот и напряжения.

Вечером

Мы потеряли много времени, пока нашли переводчиков на эстонский язык. Всё, пожалуй, подготовлено, обсуждено, обдумано. Пожелали мы на дорогу величайшего огня. С тревогой сердца провожаем уезжающих, ибо от этого многое зависит, ведь наше сотрудничество в масштабе балтийских народов должно выявляться по возможности как можно шире, если мы желаем достичь успеха.

26 апреля. Понедельник

В субботу пришла телеграмма из Таллина: «Благополучно!» Это слово выражало многое. И ночью явились домой и оба наших друга. Их достижения были нежданными, можно сказать – поразительными. Таска их принял, чувствуя себя несколько неловко, не предложил даже присесть. Однако услужил тем, что позвонил Вл. Пятсу, вице-министру просвещения и, хотя он в этот день был весьма занят, уговорил его принять гостей из Латвии. Пятс – приятный, культурный, простой, но энергичный человек. Когда ознакомился с французским текстом, то ещё несколько медлил, но когда увидел эстонский текст, сразу решил подписать французский меморандум, пригласил и директора Эстонского музея, и ещё директора какого-то иного музея. Так наши друзья нежданно получили три весьма внушительные подписи. Пятс обещал и 27 апреля, когда состоится заседание Художественного совета, которое он будет вести, собрать подписи под меморандумом, который будет вручён Эстонскому правительству. Так всё происходило великолепно. Единственная печаль, что подадут так поздно. Но и тут судьба пришла нам на помощь. Вчера газеты оповестили, что конференция отложена. Я это предвидел ещё два дня назад, когда узнал, что министр иностранных дел Эстонии приболел.

23 апреля мы подписали французский меморандум, 24-го – подписали в Эстонии, 25-го – в Литве. И сегодня текст следует вручить в Министерство иностранных дел Литвы.

Если и были неудачи и препятствия, то они умножали энергию – и приходила ещё большая удача. Так тёмные силы своими натисками нам только служили.

Иногда всё же были тяжкие минуты. С усилием приходилось отгонять гнетущий настрой. Это так же, как идущему по воде может повредить малейшее сомнение. Но мы быстро всё преодолевали.

Я написал весьма пространное письмо в Индию, где подробно описал все наши переживания.

30 апреля

Блюменталь с великим восторгом рассказывал о Литовском обществе и его членах. Только что состоялось там общее собрание. В саду у дома Глямжи посадили дуб Единения. В этом доме отведена комната для Общества. Решено в контакте с правлением Рижского общества обсудить вопрос о будущей конференции нашего движения. В связи с этим мы решили на Троицу поехать в Каунас. Тарабильда живёт очень убого: с женой и тремя детьми в одной комнате. Жена – чрезвычайно энергичная и одарённая художница. Французский меморандум вручат непосредственно министру иностранных дел, который принял 20 апреля.

5 мая. Среда, вечером

Истинную радость другим способны дать единственно Владыки Сердца. Ибо Огненное Сердце шлёт свою величайшую красоту. Сегодня я получил письмо от Шибаева, где сообщается, что нашему Обществу высланы 34 картины из Индии! И среди них любимейшие Е.И.! В списке я увидел и «Madonna Laboris». Это Дар, который только Сердце способно принести. Такое великое наследие, такая ответственность – какое это будет невыразимое переживание!

12 мая. Среда, вечером

Вчера состоялся официальный вечер памяти Доктора. Открыл Валковский, мастерски вдохновил и приподнял. Скучным, однако, был доклад проф. Юревича. Чудно прозвучала в исполнении Эмилии Виестур моя «Красота Духа». Мадревич хочет вступить в наше Общество, его жена читает книги Учения. И Дзиркале нам симпатизирует. Зал был полон гостей, много было и деятелей культуры. Это был наш первый парад. Осенью развернётся широкое поле для культурной деятельности.

Сегодня вечером в старшей группе мы решили до середины июня объединить всех в три группы, вести будут Клизовский, Валковский и Драудзинь. Старшая группа, понятно, останется по-прежнему, будет собираться и во время летнего перерыва. Осенью группы придётся кардинально перестроить.

22 мая

На праздники мы были в Каунасе в гостях у наших друзей. Из правления были: Валковский, Гаральд, Клизовский, я; Блюменталь нас отвёз на своей машине. Выехали мы в субботу, 15 мая, рано утром и вернулись 17 мая вечером. Поездка была чудесной. Подробно об этом я написал в письме своим Руководителям. С великой сердечностью и радостью принимали нас литовцы. Я был изумлён, ближе познакомившись с теми людьми, с которыми уже давно переписываюсь. Хрупкая, маленького роста, но огненная – Монтвидене. Она себя чувствует нездоровой, думает, что у неё туберкулёз, но энергично себя преодолевает. Можно было заметить, что у неё чистое чувствование, что она понимает Учение и старается применять его в жизни. Великая трагедия её жизни в том, что её муж, известный в Каунасе коммерсант, оставил её и живёт с другой. Она была лучшим колоратурным сопрано в Опере, но из-за горя потеряла голос. Теперь играет и аккомпанирует на рояле. Много выступает бесплатно в благотворительных концертах. Мы её просили беречь здоровье, сосредоточить свою жизнь главным образом на Обществе. И великая её роль ещё впереди. Гаральд привёз ей свои лекарства, обследовал её. Однако признаков туберкулёза не мог обнаружить, хотя она жаловалась на периодические сильные боли в груди, горле, голове. К другим врачам она не ходила. Теперь она доверяет Гаральду, и эта вера и лекарства Гаральда излечат её. Как нам показалось, благодаря своей гармоничной природе она когда-то вырастет в истинного руководителя. Серафинене же, хотя и обладает знанием и опытом, не так уравновешенна и ещё не во всём способна освободиться от старого «эго». Это можно чувствовать и по её письмам. Также опасно влияние Серафинене на сознания членов Общества в том смысле, что она слишком высоко ставит значение современной астрологической науки и рекомендует всем членам Общества заниматься ею. Ведь не может больше быть настоящей астрологии без астрохимии. Но Серафинене имеет большие заслуги в создании Каунасского общества. Недаром её почитают как мать для Общества и многих его членов. В Каунас прибыли члены Общества из провинции. Обещала приехать и Серафинене, но странным образом не явилась. Может быть, так было нужно, мы в этом узрели руку судьбы. Ибо мы хотели и пытались упрочить в сознании членов Общества иерархическое уважение к Монтвидене. Разумеется, все её уважали, но она была как бы в подчинении Серафинене, которая переписывалась с Е.И. (Монтвидене всё же получала письма от Н.К.) Было бы приятно, если бы Монтвидене получала прямые указания из Индии. В Каунасском обществе царит демократический дух, все решения принимаются совместно, но появляются нередко вопросы, которые должны решаться старшим по духу. Таким авторитетом, нам виделось, могла бы стать Монтвидене. Эта мысль возникла и в связи с тем, что мы привезли с собой четыре Портрета Учителя. Как же разделить их так, чтобы было тактично, и те, кто сам у нас просил, но не получил, не обиделись? В конце концов мы решили сами их разделить, а именно – в квартире у Монтвидене. Портреты Учителя уже были в Каунасском обществе у Серафинене и Тарабильды. Они в любом случае предназначались Монтвидене и Глямже, который тоже огненный человек. Согласно совету Монтвидене, мы решили дать Портреты г-жам Ливас и Гриневич. И тогда получившие Портрет и мы, рижские гости, собрались вместе в день нашего отъезда. Знаю и чувствую, что наши друзья никогда в жизни не забудут этих минут. Валковский говорил чрезвычайно прочувствованно. Об этом свидетельствует и письмо, которое, вернувшись, я получил от Монтвидене, что они после нашего отъезда из Каунаса ещё долго, долго сидели в молчании. В этом письме она говорила и о Любви, которая растворяет, размывает всё личностное.

Два вечера мы провели вместе в доме Глямжи, где проводятся обычные собрания. Читали письма, отвечали на вопросы. Клизовский прочёл доклад – как достичь мира между государствами. Этот доклад он отослал в Америку на какой-то конкурс. В последний вечер, под самый конец, был общий ужин. Когда он подошёл к завершению, встал Тарабильда и произнёс речь. Затем я зачитал свой доклад о спешности момента. Я чувствовал себя окрылённым. Далее встал Валковский и говорил об Иерархии. Ещё никогда он не выступал столь вдохновенно и сосредоточенно. Ибо, воистину, в этот вечер всё пространство было полно вдохновения, и великой была отзывчивость и восприимчивость особого литовского духа. Валковский пытался намёками вознести в своей речи иерархическое значение руководительницы Каунасского общества. Эти дни были испытанием и для меня, и я был рад, что смог несколько раз выступить. Ибо действительно среди сердец литовских друзей я чувствовал себя как дома.

Мы были на экскурсии в каком-то монастыре[104]. Сидели на берегу Немана, слушали зачитываемые нам письма. Посетили галерею Чюрлениса. Осмотрели город. В первый день были в гостях у нашего посла Л.Сея. Познакомили ближе с Пактом Рериха и просили его поддержки, ибо он будет участвовать в Конференции Балтийских стран в Каунасе.

Так мы оставили много импульсов в Каунасе. Но не меньше получили мы встречных вдохновений. Литовцы ведь – люди сердца.

В минувший четверг в Обществе Валковский докладывал о нашей поездке. Затем Стребейко зачитал сообщение о проблемах астрономии. Неделей раньше был мой доклад о спешности момента, который я повторил на русском языке, был и доклад Маркова о собраниях и Учении.

25 мая. Вторник

Блюменталь только что вернулся из Таллина, где он был по служебным делам. Он посетил и В.Пятса. Узнал, что Пятс подал в министерства просвещения и иностранных дел предложение с подписями художников – членов Художественного совета. Таким образом, Пятс до конца выполнил своё обещание. Учреждать Общество Рериха он всё же не берётся, сейчас будто бы нет времени, но охотно поддержит, если кто-то иной возьмётся. Затем Блюменталь беседовал со знакомым Н.К. – художником Кайгородовым. Тот в восторге от искусства Рериха и его идей относительно культуры. Но ещё словно чего-то боится. Он антропософ, его мать – немка. Он обещал собрать кружок для организации Общества Рериха, но играть главную роль в нём не хочет. Такие новые вести Блюменталь привёз из Таллина. Шклявер пишет из Парижа, что он говорил с литовскими дипломатическими представителями, и они поддерживают идею Пакта. Симпатизирует и жена Лазорайтиса, она будто бы разошлёт литовским женским организациям воззвание по поводу Пакта.

2 июня. Среда

Позавчера мы переехали на новую квартиру в Межапарке, на улице Стокголмас, 35. Будет больше солнца и чистоты, только не знаю, как будет относительно тишины и воздуха. Я стал столь чувствительным. Я уже дважды получал замечания от Е.И., что необходимо уйти на месяц в отпуск и написать книгу об Иерархии Света, которую я в прошлом году отложил. Надо бы уехать на природу, где обновление и одиночество. Но как же мне одному ехать, когда семья должна остаться в Межапарке? Элле здесь легче, ибо бабушка немного помогает, а в деревне необходимо нанимать служанку, что нам всё ещё не под силу, ибо приходится учитывать долги, сделанные в связи с недавно изданными книгами. Гаральд был столь добр и сам предложил однажды 700 латов. Вероятно, можно и иначе устроиться, но я чувствую, что у Эллы будет некоторое новое напряжение, если придётся думать и о чужом человеке в семье. Пока Элла не ходит в Общество, её опять иногда посещают мимолётные сомнения. Только огонь непрестанного устремления даёт постоянное равновесие. Сколько же матери приходится жертвовать ради детей! Трудно всюду требовать соблюдения закона соизмеримости, когда властвуют только сердце и чувства. Однако кажется, что поеду в деревню я сам.

Мы с Валковским неоднократно задумывались, как поднять дисциплину в Обществе. Я составил и внутренний устав, или тезисы, но хотел бы, чтобы все члены правления с ним ознакомились. Мятежным духом у нас является Слётова, вечно собирает какие-то сплетни. Клизовский, опять-таки, поддерживает русских, если они чем-то обижены. Недавно Крауклис меня спрашивала, нельзя ли издать литографическим способом брошюру для членов Общества на тему из Учения, которую она выписала, – об Армагеддоне? В качестве предисловия она взяла письмо Е.И. о возможности гибели < планеты>. Я сказал, что эти пророчества, которые рассеяны по книгам, в разрозненном виде так сильно не воздействуют на слабые сознания, как могли бы повлиять, собранные вместе. Кому-то может показаться и сектантским. Когда же и Клизовский поддержал просьбу Кр< ауклис>, я ответил, что обратился в письме к Е.И. за советом. Затем пришёл ответ от Е.И., который поддержал мои мысли. Это письмо я прочёл в старшей группе. Но оказалось, что Клизовский ещё раз сам писал и послал темы. Разумеется, Е.И. ответила ему то же самое, что мне. Такое действие со стороны Клизовского я не могу назвать иначе, как упрямством, а относительно Крауклис – самолюбием. Мы ведь так хорошо понимали друг друга в нашей поездке в Литву. Но Клизовский – великий чудак, который никогда и нигде не хочет уступить. Быть может, эта несгибаемость идёт на пользу распространению Учения. Недавно Клизовский был у русского посла с просьбой разрешить официально допустить его книги к распространению < в России>. Если церковная религия рухнула, то теперь её место < должна занять> религия, основанная на науке и логике. Это – великое дерзновение! В заявлении он отмечает, что не хочет идти нелегальным путём. Как известно, все книги Н.К., которые мы посылаем в Россию, неизменно возвращаются назад. Но мы имеем Указ искать путь туда для наших книг.

Ещё – только что мы узнали, что кто-то из наших самых молодых – Стребейко, который только недавно вступил в Общество, – самовольно написал два письма в Индию, где-то добыв адрес. Утруждать Руководителей своими мелкими проблемами, которые можно выяснить здесь же, в Обществе?! Конечно, наш выговор запоздал, ибо теперь неудобно перед Е.И.

Вчера я получил чудесный дар из Индии – рукопись «Напутствие Вождю» и 100 параграфов из книги «Братство». «Напутствие Вождю» следует напечатать или переписать на машинке только в 50 экземплярах. Чувствую грядущую великую миссию этой книги. И я недавно начал выписывать из Учения о задачах Вождя. И теперь пришло это посвящение – указания сердцу.

4 июня. Пятница

Сегодня знаменательный день – мировой суд оправдал Гаральда. Повестка о том, что надо явиться в суд, пришла так нежданно, только за два дня. Вполне понятно напряжение после такого факта. Гаральд начал собирать подписи больных в нескольких толстых тетрадях, которые он хотел присовокупить к прошению к президенту. Член нашего Общества Зальцман поговорил со Скуенеком, тот обещал защищать дело Гаральда и поговорить с министром Апситом и с Рубулисом. На мировом суде Гаральда защищал П.Бергис, гуманный человек. Он доказал, что является неправильным прибегать к тем статьям карательного закона, на которых основывается истец. Кроме того, сенат когда-то решил, что лекарства можно приготовлять непосредственно под наблюдением врача: тогда ведь и сам врач может их готовить. Наконец, подчеркнул, что Гаральд берёт определённый гонорар за лекарства, которые он выдаёт больным. Приговор объявили быстро и даже нежданно – оправдан! < Гаральд> думал, что рассмотрение отложат и поручат найти 16 свидетелей. Это – новая победа Света над тьмою. Как много несознательных и тёмных людей ещё есть среди врачей! И чтобы такие лечили тело и душу страждущих?! Это трагедия нашей культуры, что во главе её зачастую находятся личности, её не достойные. Печально и то, что ныне во главе многих учреждений поставлены ничтожные люди, таков и директор Департамента здравоохранения.

Вчера я прочёл в Обществе несколько параграфов из «Братства».

25 июня

На Ивана Купалу я был в Мурмуйже в гостях у Мауринь Зенты и её друзей. Выехал вместе с Я.Залькалном, который направлялся на хутор своего брата. И мне пришлось не раз там побывать, ибо брат Я.Залькална – волостной староста и в его ведении культура в волости и содействие ей. Мне сообщили, что он очень недружелюбно относится к Петерсону, руководителю народного университета в Мурмуйже, и о Зенте он нелестного мнения. Нависла угроза и над самим существованием университета, ибо Фонд культуры более не выделяет ему средства, основываясь на отзыве старосты Каугурской волости. Брат Залькална в общем-то человек хороший, но, как говорит Учение: доброты ещё недостаточно, нужна духовность. Он не может понять, что университет в Мурмуйже действительно имеет большое значение, и не только для волости, но и гораздо шире. Он мнит, что лекторы слишком абстрагируются от жизни и не стремятся к объединению с другими культурными учреждениями в волости. Во всём этом я пытался его переубедить, ибо знал, что сотрудничества недостаёт именно у противоположной стороны. Я много дебатировал с братом Залькална, и не знаю, какое впечатление в конце концов осталось у него от меня? Знаю, насколько Петерсон недавно был удручён в связи со всеми нападками: его упрекали во всяких сомнительных финансовых делах, однако ревизия доказала его невиновность. И мне хотелось что-то хорошее сделать для Мурмуйжи, местности, у которой, в моём понимании, такое светлое звучание.

1 июля

Заботы не кончаются, и, кроме того, я ещё не выполнил своего долга и не ушёл в отпуск, хотя Е.И. в каждом письме меня к этому побуждает. Сколь удивительной была открытость ко мне Е.И. в её последнем обширном письме, где она пишет о Гребенщикове, Асееве, Писаревой и в конце объясняет понятие Кумаров. Какой великий Свет всегда идёт вместе с её письмами!

Надо строить планы о нашем совместном собрании в Каунасе, которое должно состояться в масштабе всей Балтии и с приглашёнными гостями, значит – официально. Все приготовительные работы безотлагательны и спешны. Озабоченность вызывают у нас и картины Н.К.: они задержаны в Лондоне до тех пор, пока мы не вышлем экспедиционной фирме валюту.

Мы хотим приобрести для Общества картину Н.К. «Первобытные люди», которую один антиквариат в Риге в конце концов отдает за 200 латов. Так наш музей со временем станет чудесным храмом искусства.

7 сентября. Вторник

Сегодня я получил вторую часть «Братства» [105], 32 параграфа. Какой невыразимый Свет излучает каждая строка этой книги! Это великая Красота Сердца, которую я держу в своих руках. Чем же я заслужил это – такую огромную Радость?!

Уже давно я начал получать первую часть «Братства», теперь вся она в моих руках! Там в каком-то параграфе упоминается, что вторая часть выйдет только в нескольких экземплярах. Об этом я написал Е.И. Наконец, в первых числах августа я получил от Е.И. письмо от 16 июля.

«Родной наш Рихард Яковлевич, получила Разрешение послать Вам части второй книги. Буду посылать Вам частями. " Если пожелаете послать Рихарду части второй книги, не имею ничего против. Он и Гаральд лучше других умеют хранить тайну". " Один по утончённости, другой по львиному настроению – Мне близки. Но пусть Гаральд очень бережно собирает отзывы, как было Указано". Значит, Вы и Гаральд Феликсович хранители второй книги... Так, родные, храните доверенное Вам».

8 октября

В течение нескольких месяцев ничего не писал. Когда немного «переведу дыхание», тогда опишу все свои переживания. Ныне живу, погружённый в глубины напряжения. Сотни «обручей» сковывают тело, дух отчаянно рвётся поверх границ. Послезавтра уже открытие Музея и конгресса, но кажется, что главное ещё не сделано, что всё главное надо успеть сегодня и завтра. Ещё надо написать обращения, составить доклад. Ещё картины окончательно не размещены. Только сегодня или завтра привезут литовские картины. Ещё сегодня я подал для каталога последний дополнительный список по работам латышских художников. Сколько раз приходилось звонить по телефону. Наконец, сегодня сообщили из Министерства, что дадут разрешение на открытие музея и проведение конгресса, но чтобы слово «конгресс» мы заменили на «съезд». Я взял такси и помчался по редакциям, чтобы это слово соответственно исправить, ибо завтра появятся статьи или заметки о конгрессе.

Очень радостно, что вчера «Брива Земе» поместила две репродукции картин Н.К. и вчера же приходил художник Страздынь по заданию редакции, чтобы написать о нас статью. Именно это весьма важно, чтобы официальный правительственный орган печати первым исправил и искупил грех, в котором он перед нами провинился. Притом другие газеты всегда автоматически следуют за ним. Ещё сегодня молодой Беньямин принял < меня> с известной долей иронии, когда я передал приглашение на открытие музея: «О вас такое говорят!» Уж тут нам следует завоевать престиж! Вторым нашим завоеванием было бы, если бы пришёл министр Берзинь, как обещал. И третьим – доклад на радио, за что я так сильно боролся. Но об этом всём – позже, ибо теперь каждая минута должна посвящаться мыслям о грядущем воскресенье.

20 октября. Среда

Мне хочется сегодня вспомнить ход событий последних четырёх месяцев, о которых я здесь ничего не рассказал и которые промчались как один день. Лето я прожил в Ропажи Межгайтас у брата Эллы – лесничего. Пробыл там всего шесть недель, каждую неделю по 2-3 дня проводил в Риге, ибо обычно ходил в Общество на заседания по четвергам. Е.И. мне уже в каждом письме писала, чтобы я берёг здоровье и отдохнул. Но временами у меня тяжко было на душе от сознания, что Элле с детьми пришлось остаться в Межапарке. Гунта, однако, три раза была со мной в Ропажи, бродили мы по окрестным полям, ходили в лес по грибы, на реку. Много дивной красоты в сельской местности. Всё же сердце звучало струнами непокоя, ибо так мало можно сделать. Я прочёл первый том «Тайной Доктрины», в связи с этим делал заметки на полях своей книги, прочёл ещё и некоторые иные источники, и всё же свой труд не завершил. Е.И. так часто мне писала: «Отдохните и напишите свой труд». Но мешали и другие обычные работы по Обществу. Сколько одних лишь писем я написал! По-русски пишется медленнее, чем по-латышски. Написал и длинное-предлинное письмо Е.И., где характеризовал старших членов Общества. Оно было труднейшим моим письмом. Каждое предложение многократно обдумывал. И всё же совершил ошибку, по крайней мере, по отношению к Элле. Я написал, что в минуты утомления и нервности в ней иногда всплывают сомнения. Писал это, ожидая поддержки для неё от Е.И. Однако, углубившись снова, понял, что провинился перед Эллой, ибо не сказал истинную правду. Элле присуща врождённая жажда быть правдивой, жажда, возможно, даже несколько болезненная. Иногда она может выразить в словах то, чего, по существу, даже не думает. И < присущ ей> самоанализ по поводу моментов нервности. О священном для неё она никогда не говорила. Но в глубине сердца у неё великое, святое почитание Иерархии. Иногда в ней проявляется изумительное чувствознание, и оно мне столько раз помогало и вело в жизни. Я причинил Элле новую боль, но хочу это исправить, знаю, насколько исчерпывается энергия, когда всё приходится отдавать детям. Нет служанки, чтобы помочь, а бабушка больше заботится о детях второй дочери. Давно ищем служанку, но невозможно найти сторонницу вегетарианства. Всё же все наболевшие вопросы следует решить спешно, насколько возможно.

В начале июля мы получили великий Дар из Индии – ящик с 34 картинами. Вместе с Валковским мы уладили все таможенные формальности, и в помещении Общества открыли ящик с чудеснейшими ценностями.

В начале августа вместе со мной в Ропажи гостил и Гаральд. Наша дружба окрепла. Вместе мы читали письмо Е.И., что мне и Гаральду даровано великое счастье – вторая часть «Братства». Вместе мы строили планы. Гаральд ещё молод, но его продвижение изумительно. Чувствую, что в прошлой жизни он уже выявился как зрелый дух. Доверие Учителя к нам заставляет нас ещё больше сплотиться. Совместно с Валковским мы образуем нуклеус Общества. Жаль, что Валковский временами слишком медлителен и односторонен, но вообще-то его помощь в организаторских делах Общества весьма насущна.

2 августа в Ропажи в колонии учениц средней школы я прочёл доклад о прекрасном и жизни.

Однако свою главную миссию я не выполнил, свою книгу не закончил. Это отзывается постоянной болью в сердце. Этот труд поощрён и доверен наибольшим Доверием. Мне его следовало бы написать с величайшим вдохновением. Но я опять впрягся в бесчисленные ежедневные дела. Уже в августе надлежало начать думать о конгрессе. В середине июля, по нашему приглашению, приехала Монтвидене, и я предложил съезд провести в Риге, ибо ощущал, что условия в Каунасе нисколько не благоприятнее, чем в Риге. Вскоре у нас родилась новая мысль – провести конгресс одновременно с открытием Музея. Когда мы об этом сообщили в Индию, немедленно пришёл ответ: провести конгресс 10 октября, когда намечено празднование юбилея Рериха. Сразу наш съезд обрёл совсем иное – международное, выдающееся значение, ибо теперь в центре оказался сам Рерих и его чествование. В такой ситуации к съезду надо было готовиться совсем иначе. Когда ныне просматриваю письма Н.К., то вижу, что идея съезда была вначале совсем расплывчатой, постепенно она росла и развивалась, появлялись новые, нежданные привходящие обстоятельства, которые заставляли нас переориентироваться, пока наш план не обрёл необходимую зрелость.

У нас в замыслах были и две большие монографии об Н.К., одна на русском языке, вторая – на нескольких других. И она всё ещё в стадии создания, хотя столь многими письмами мы обменивались с Н.К. по этому вопросу. В сентябре мы изготовили первую репродукцию «Сострадания», любимой картины Е.И. Её мы отослали воздушной почтой в Индию совместно с копиями тридцати приветствий Н.К. с таким намерением, чтобы Рерих получил их в день своего чествования. Ещё много тому подобных, тяжело груженных писем летело в Индию. Ныне процесс репродуцирования движется скорее. Мы хотели художественное руководство доверить Либерту, но он не держит слово, сколько раз мы договаривались о встрече, а он не являлся. Возможно, из-за того, что «по причине непредвиденных обстоятельств» ему надо было быть в ином месте, однако культурнее было бы известить нас об этом заранее. Хотелось бы доверить художественную редакцию Пранде, с ним проще сотрудничать, но Либерт непосредственно руководит типографией и всем, что с ней связано. Таким образом, в вопросе монографий ещё многое предстоит решить. Клише для четырнадцати репродукций мы получили из Америки. Эти книги потребуют колоссального капитала. Гаральд отдаёт Обществу все свои деньги, стоит только его попросить. И Вайчулёнис жертвует всем, чем может, Мисинь вносит средства на издание «Агни-Йоги».