Характер геополитического статуса Белого Крыма в 1920 году

В данном разделе рассмотрена ситуация 1920 года. Крым тогда представлял собой территорию, которая могла рассматриваться как легитимно представляющая Россию, возможная основа для создания будущего демократического государства, исходя из рассмотренных выше принципов правительства Врангеля. В 1920 году фактически обладавшее полнотой власти на большей части территории России Советское правительство не было признано другими странами. Международное признание Советской России началось только в июле 1923 года. Поэтому в начале 1920-ых гг. представителями России зарубежные страны считали послов, назначенных еще до революции октября 1917 года. Их деятельность координировалась Министерством иностранных дел – также дореволюционным. В дельнейшем тексте речь идет именно об этих послах, соответствующих посольствах, посланниках, поверенных в делах и т.п. и министре иностранных дел.

В мае 1920 г. ряд политических деятелей Белого движения склонялись к идее создания в Крыму «суверенного русского государственного образования». Об этом, в частности, писал в телеграмме министру иностранных дел С.Д. Сазонову (17 мая) поверенный в делах российского посольства в Лондоне Е.В. Саблин. По его мнению, создание такого «образования» представлялось возможным на пути объединения Крыма с территорией «казачьей конфедерации (Дон, Терек, Кубань)». Следовало при этом добиться гарантии территориальной неприкосновенности данного союза со стороны союзников и «объявить эту территорию – на основании договорного соглашения союзников с большевиками – независимой и изъятой из-под претензий большевиков». Создание «русской Крымско-казачьей территории, – отмечал Е.В. Саблин, – установит барьер между большевиками и младотурками и обеспечит спокойствие Кавказа и Северной Персии». С позиций же политико-правового статуса данное «государственное образование» следовало бы именовать «Крымско-казачьей федерацией» при «строго демократической» форме правления. Вместо вооруженного сопротивления советской власти Е.В. Саблин предлагал установить и развивать экономические контакты белого Юга с сопредельными «государственными образованиями», что «тем самым способствовало бы разложению назревающего в настоящую минуту кольца окружения России – не Советской, а просто России – союзом враждебных «бордер статс»». Создание из Крыма суверенного «государственного образования» позволило бы сделать «Крым и казачество… тем жизненным очагом национальной демократической России, откуда можно будет впоследствии и постепенно протягивать руку помощи великороссам»[29].

К идее создания суверенного Крыма обращались и летом 1920 г., накануне созываемого в Лондоне консультативного совещания представителей Прибалтийских республик и РСФСР. Из Константинополя российский посланник А.А. Нератов запрашивал ставшего министром иностранных дел П.Б. Струве о возможности «предложения решить вопрос о размежевании между Югом и Советской Россией плебесцитом населения, с гарантиями, которые признает Лига Наций… Признание за нами прав меньших, чем у каждого окраинного новообразования, ничем не оправдывается». Нельзя не признать саму идею завершения гражданской войны в России переводом конфликта в плоскость норм международного права, совершенно невероятной. Ответ был вполне предсказуем: «Большевики отказываются признать самостоятельность Крыма»[30].

Весной 1920 г. произошли серьезные перемены в отношении к Белому движению со стороны Великобритании, отказавшейся оказывать какую-либо поддержку П. Н. Врангелю, кроме посредничества в заключении перемирия с Советской Россией. Гораздо большие надежды возлагались на Францию, заинтересованную в поддержке Польши в ее противостоянии с РСФСР и, таким образом, небезразличную к поддержке любых сил, способных стать объективными «союзниками» польской армии. Еще 17 апреля российский посол в Париже В.А. Маклаков телеграфировал в Крым о следующих, весьма благоприятных для Врангеля, условиях содействия ему со стороны Франции: «Французское правительство относится отрицательно к соглашению с большевиками. Никакого давления для сдачи Крыма не окажет. Не будет участвовать ни в какой подобной медиации, если бы другие ее предпринимали. Сочувствует мысли удержаться в Крыму и Таврической губернии. Считая большевизм главным врагом России, Французское правительство сочувствует продвижению поляков. Не допускает мысли о скрытой аннексии ими Приднепровья. Если создано было бы Украинское правительство, оно может быть признано только «де-факто»»[31].

Активизация военных действий на советско-польском фронте и переход Русской армии в наступление из Крыма рассеяли представления о возможности создания суверенного «государственного образования» и снова поставили в дипломатическую «повестку дня» вопрос о широком антисоветском фронте, с Польшей и белым Крымом в качестве центральных звеньев. Правда, координация действий началась не сразу. В начале июня глава временной дипломатической миссии в Варшаве Г.Н. Кутепов доносил Гирсу о готовности Польши «начать переговоры о перемирии с Советской Россией из-за очевидных неудач на фронте»[32].

В этой ситуации сближение с Францией, оказывавшей непосредственную военно-политическую поддержку Польше, становилось неизбежным. Переданное по дипломатическим каналам сообщение, полученное советником российского посольства в Париже Н.А. Базили в форме письма Мильерана от 10 августа, гласило: «Принимая во внимание военные успехи и усиление правительства генерала Врангеля, а также его заверение относительно демократического характера его внутренней политики и верности прежним обязательствам России, французское правительство решило признать правительство генерала Врангеля фактическим правительством Юга России».

Одновременно с этим из Лондона, где проходили переговоры с советской торгово-промышленной делегацией во главе с Л.Б. Красиным, в качестве протеста против сближения Великобритании с большевиками был отозван французский коммерческий атташе Галгуэ. Базили не скрывал, что акт признания можно считать лишь началом перемен европейской политики в отношении Белого движения в 1920 г., и откровенно писал, что «как французское правительство искренно ни желает оказывать нам содействие, линия поведения его все же находится в зависимости от общей конъюнктуры взаимоотношений западных держав между собой и с большевиками. Поэтому необходимо использовать настоящий момент, чтобы постараться получить все, что возможно». Ответ П. Н. Врангеля Мильерану говорил о «благодарности за драгоценную помощь», которую Франция «оказала национальному русскому делу в минуту тягчайшего испытания, когда мы прилагаем все наши усилия к тому, чтобы осуществить нашу задачу восстановления России на основе великих принципов свободы и прогресса»[33].

Хотя и запоздалое (19 октября), по сравнению с актом признания, прибытие из Тифлиса в Крым официального представителя Франции (в статусе Верховного Комиссара) графа де ла Мартелля (бывшего представителя Франции при Верховном Правителе России адмирале А.В. Колчаке) и нового начальника французской военной миссии генерала Брюссо, подтверждало статус принятого в Париже решения. В своей речи во время аудиенции у Врангеля в Севастополе французский посланник сообщил: «Возлагая на меня обязанность представителя Французской Республики, мое правительство имело целью подчеркнуть значение, которое оно придает традиционному франко-русскому союзу и дружбе… Франция решительно становится на сторону поборников порядка, свободы и справедливости и поэтому приветствует ваше демократическое правительство, относящееся с уважением к национальным меньшинствам и опирающееся на национальную армию. Франция, потерпевшая большие убытки, решила оказать вам полную моральную поддержку и материальную помощь в возможных границах». 22 октября состоялась аудиенция П.Б. Струве у Мильерана, и, по сообщению В.А. Маклакова, «план займа» для Крыма имел «надежду на успех»[34].

Граф де Мартелль подчеркивал готовность Франции к оказанию поддержки Белому делу в Крыму. В течение октября 1920 г. он неоднократно выступал перед представителями крымской печати. Правда, его заверения носили характер лишь «моральной поддержки»: «Франция готова оказать и уже оказывает моральную помощь – материальную же помощь будет оказывать по мере сил. Вообще же, будущее покажет, какую помощь окажет Франция». На вопрос о возможности признания власти большевиков Верховный комиссар отвечал: «Франция не может им доверять, они правят посредством тирании, слова своего не держат, всякое письменное соглашение для них не обязательно к исполнению»[35].

Реальное значение «жеста» Франции, как оказалось, не так уж отличалось от того, которого опасался Маклаков. По справедливой оценке советника российского посольства в Константинополе Г.Н. Михайловского, хотя это и «была выдающаяся дипломатическая победа, принимая во внимание влиятельное положение Франции в Европе в то время», но П.Б. Струве «не мог предвидеть, что это признание не только не принесет сколько-нибудь существенной помощи Врангелю, но и будет подарком для присвоения Францией – после эвакуации армии Врангеля – остатков нашего Черноморского флота и некоторого другого казенного имущества»; Струве «удалось то, что не удалось такому профессиональному дипломату как Сазонов во времена Колчака и Деникина… Правда, признание тогда и теперь имело совсем разное значение. Тогда оно вынудило бы союзников в конце концов к непосредственным военным действиям, теперь же Франция признанием Врангеля оказывала ему лишь моральную поддержку. Само собой разумеется, признание поднимало его престиж в глазах всего мира, но только для того, чтобы сделать затем его падение более эффектным»[36].

Заметное влияние на внешнеполитические позиции врангелевского правительства оказывали САСШ. Точку зрения Государственного Департамента относительно «русского вопроса» в 1920 г. выразило заявление «New York Times», именно его имел в виду Врангель, когда говорил об «исторической ноте». 6 августа российский посол в Вашингтоне Б.А. Бахметев передал дуайену российского дипкорпуса М.Н. Гирсу перевод статьи, в которой, в частности, говорилось: «Американское правительство считает, что бывшие союзники России должны, как временные опекуны, сохранять ее права и легальный status quo до появления в России законного правительства. Главная цель Америки – спасение России для русского народа. Президент отклонит всякую сделку, которая признала бы за Советской властью право или возможность говорить от имени России. Америка будет ждать появления в России законного правительства, признанного всем русским народом, и в переходный период будет неизменно осуждать всякий захват русской территории, под каким бы предлогом он не производился». 10 августа в своей ноте на имя посла Италии в Вашингтоне Государственный секретарь Б. Колби говорил о важности сохранения целостности России, полагая, что «надежное и мудрое решение Русской проблемы…, не может быть достигнуто до того, как будет приведен в действие такой план, согласно которому все составные части русского народа будут в состоянии самым действенным образом рассмотреть взаимные нужды политические и экономические различных областей, составивших Императорскую Россию… Несмотря на то, что американское Правительство не видит сейчас возможности для быстрого достижения такого результата, оно не считает полезными какие-либо решения, предложенные какой-либо международной конференцией, если они предполагают признание в качестве независимых государств тех или иных группировок, обладающих той или иной степенью контроля над территориями, являвшимися частью Императорской России…, так как это может нанести ущерб будущему России и прочному международному миру». Гирс отмечал, что «американская нота встречена здесь с полным удовлетворением. Она вывела Францию из тяжелого положения изолированности и является серьезной нравственной поддержкой ее противобольшевистской политики… Для нас значение американского выступления заключается в подтверждении Штатами принципа территориальной неприкосновенности России». Об этом же писал и сам П.Н. Врангель: «Политическая декларация, сделанная недавно правительством САСШ, совершенно совпадает с политической программой генерала Врангеля как в части, касающейся вопроса о сохранении единства и неприкосновенности русской территории, так и в вопросе о Польше. Генерал Врангель уже раньше счел своим долгом выразить по этому поводу свою живейшую признательность федеральному правительству».

В свою очередь, не без настойчивости А.И. Бахметева в переговорах с помощником Государственного секретаря САСШ Б. Лонгом была принята нота 10 августа, в которой Госдепартамент отразил «два основных момента: 1. Четкое разграничение между народом России и Советским правительством; поддержка первого и отказ от установления дипломатических отношений со вторым. 2. Польский и другие вопросы; Польша, воспользовавшись ситуацией, напала на Россию, чем вызвала дезориентацию и ложный патриотизм среди русского народа»[37].

Полагая, что авторитет САСШ может быть достаточно весомым для многих европейских стран, А.И. Бахметев просил Гирса «инструктировать наших представителей в Бельгии, Голландии, Скандинавских и других странах» с целью «добиваться от местных правительств подобного выступления». В период подписания рижского прелиминарного договора, Бахметев телеграфировал Гирсу о «полуофициозном» сообщении, которое было сделано правительством САСШ по этому поводу: «Американское правительство не признает силы за рижским договором, так как отрицает право большевиков распоряжаться русской территорией». В Крыму работали американские военные миссии во главе с контр-адмиралом Н.А. Мак-Колли и генералом Морелем. Помощь в снабжении Крыма медикаментами оказывал Американский Красный Крест[38].

Признание Правительства Юга России со стороны САСШ было обставлено обменом официальными декларациями, во многом схожими с теми, которыми в мае-июне 1919 г. обменялись Совет пяти и Колчак. 6 сентября 1920 г. П.Б. Струве был передан от имени Мак-Колли запрос о «политике и целях, преследуемых Врангелем». Предполагалась передача ответа в Вашингтон. Перечень вопросов включал в себя такие: «1) Обязуется ли он [Врангель – В.Ц. ] созвать Учредительное Собрание, избранное волей народа и прямым голосованием; 2) решительно ли отвергает генерал Врангель всякое намерение установить в России представительный образ правления, игнорируя народное согласие и поддержку; 3) правильно ли истолковываются недавние декларации генерала Врангеля о том, что, учитывая ошибки правительств генерала Деникина и адмирала Колчака…, он не почитает восстановление в России законности и свободы делом исключительно военным; что он в первую голову ставит вопрос об удовлетворении потребностей крестьян…, что он согласился бы ограничиться обороной ядра Русского национального возрождения; что общей его целью является попытка установить центр политического и экономического порядка и законности, вокруг которого могли бы свободно объединяться русские группировки и территории и развиваться согласно собственным пожеланиям; 4) правильны ли сведения…, что генерал Врангель устанавливает за линией фронта местное самоуправление, посредством свободно избираемых земств и других демократических органов, а также что он, в особенности, стремится разрешить земельный вопрос конституционными путями, санкционируя за крестьянами владение землей». Особое значение имел 6-й «вопрос»: «Можно ли полагать, что генерал Врангель, веря в то, что его движение в настоящее время представляет собой центр русских усилий для восстановления и возобновления единства и национальной жизни, в то же время не выдает себя и не приписывает себе роли Главы Всероссийского правительства, что в настоящее время он не требует признания себя таковым; что он не считает себя вправе вступать в договоры, обязательные для какого-либо будущего российского правительства, если бы таковое установилось, раздавать концессии или вообще, как-нибудь иначе, распоряжаться национальным достоянием». Довольно двусмысленно звучал и последний, 8-й «вопрос»: «Какие (существуют) меры предосторожности, на которые генерал Врангель мог бы положиться для того, чтобы уверить другие нации, что ему удастся продолжить дело восстановления той части российской территории, которая входит под его юрисдикцию, не позволяя ему в то же время превратиться в военную авантюру или политическую реакцию». Как можно заметить, лейтмотивом запроса были традиционные пункты об окончательной легитимации власти путем созыва Учредительного Собрания, об отказе от жесткого понимания военной диктатуры и о восстановлении местного самоуправления. В то же время ставился и новый вопрос – о степени «всероссийскости» власти в Крыму (по сути, навязывался ответ с отказом от статуса «Российского правительства» и согласием на статус «лимитрофа»).

П.Н. Врангель дал, в общем, утвердительный ответ на запросы Мак-Колли. Однако по ряду пунктов однозначного ответа не давалось. Безусловно подтверждался принцип «народного суверенитета» в «намерении установить условия, позволяющие созыв Национального Собрания, избранного на основах всеобщего избирательного права, посредством которого будет установлена форма правления в новой России… Генерал Врангель не имеет ни малейшего намерения навязать России форму правления, действующую без народного представительства и лишенную общественной поддержки». В вопросе о степени соотношения военного и гражданского начал в осуществлении внутренней политики Главком отвечал, что он «не полагает восстановление в России законности и свободы делом исключительно военным… Вся совокупность уже осуществленных реформ, наоборот, указывает на то, что генерал Врангель воздерживается от расширения территории, занятой его войсками, но старается упрочить целость политического и экономического центра, созданного на территории как занятой Русской армией, так и казаками, с которыми он находится в тесном союзе. Сохранение этого здорового ядра совершенно необходимо, дабы оно могло служить центром притяжения, вокруг которого бы свободно собирались и развивались усилия русского народа, направленные к национальному возрождению». Развернуто обосновывалась важность проводимой аграрной реформы, «имеющей целью радикально разрешить аграрный вопрос и включающей в себя законный переход, путем выкупа, всех годных к обработке земель в руки обрабатывающих их крестьян».

На принципиально важный 6-й «вопрос» о соотношении «регионального» и «всероссийского» в статусе его власти Правитель Юга России ответил, что «возглавляемое им Правительство остается единственным хранителем идеи национального возрождения и восстановления единства России. В то же время он признает, что только правительство, установленное после разрешения Национальным Собранием вопроса о форме правления, сможет заключать договоры, затрагивающие суверенные права русского народа и распоряжаться национальным достоянием». В этом ответе П. Н. Врангелем определялась сущность статуса Правительства Юга России как всероссийского центра «борьбы с большевизмом», и хотя Мак-Колли, очевидно, ожидал четкого заверения об отсутствии претензий на разрешение общероссийских вопросов, Врангель не счел возможным отказываться от принципа восстановления всероссийской власти, будущим ядром которой стал бы белый Крым. Этот важнейший тезис идеологии Белого движения оставался неоспоримым даже в условиях сужения территории белых правительств до «губернских пределов». Главком по-прежнему не исключал возможности «прекращения гражданской войны», но только после того, «как только русский народ, стонущий под большевицким ярмом, получил бы возможность свободно высказать свою волю». Со своей стороны генерал П. Н. Врангель готов предоставить населению занятой им территории возможность свободно высказать свои пожелания, будучи твердо уверен, что население ни в коем случае не выскажется за советскую власть». Ответы Врангеля, хотя и не были широко разрекламированы (как это было летом 1919 г. с ответом адмирала Колчака союзникам), с полным основанием могут считаться документом программного характера в Белом движении, периода лета-осени 1920 г[39].

Начало фактического признания, переговоры с Украиной и Польшей создавали впечатление о возможности достижения суверенного статуса Правительством Юга России. В этом плане летом 1920 г. рассматривался даже вопрос о переговорах с РСФСР. В июле 1920 г. представителям советской делегации в Лондоне было передано предложение о разработке плана переговоров с Врангелем. При этом Струве оговаривал, что «Врангель согласится на один лишь мир, а именно – с сохранением за ним занимаемой территории, при этом не на правах местного крымского правительства, а в виде всероссийского». На специально созванную конференцию в Лондоне предполагалось пригласить или самого Врангеля, или его представителя, но лишь как «частное лицо», при том, что представители РСФСР, Прибалтийских республик, Польши, Финляндии и Галицкой Украины (представители Украинской Республики не приглашались) должны были бы прибыть «официально». Ллойд-Джордж выразился, что британские политики смотрят на Врангеля только как на «носителя полицейских функций по охране беженцев из России, приютившихся в Крыму».

Советский ответ (21 июля 1920 г. его опубликовала «Daily Herald») не содержал никаких принципиальных отличий от той позиции, которую представители РСФСР занимали еще весной. Врангель – «взбунтовавшийся генерал», выступивший против «народной власти», но ему, армии и беженцам обещана неприкосновенность и отправка за границу, при условии капитуляции. Таким образом, все расчеты на признание суверенного статуса врангелевского правительства не оправдались[40].