Где ты? 10 страница

— Ну что ж, на вашем месте я бы проехал по всем этим местам. Скорее всего она в одном из них. — Пильгес тут же одернул себя: — Но в вашем состоянии вы все же не слишком давите на газ. Позвоните мне, а потом немного отдохните.

Мэри встала и поблагодарила лейтенанта. Прощаясь, она положила руку на плечо ворчливого комиссара.

— А вы в самом деле верите, что она может быть на горке?

— Жизнь полна неожиданностей! Действуйте!

Мэри отбросила мысль о поезде: это транспортное средство было слишком дорогим для зайца Лизы. Вернувшись на автобусную станцию, она решила непременно добиться разговора с начальником. Одна из сотрудниц узнала ее и попросила обождать на лавочке. Ожидание казалось бесконечным. Потом тучный, коренастый мужчина пригласил ее в кабинет. Комната оказалась мрачной, но страдающий одышкой хозяин —любезным и готовым помочь.

Она показала ему фотографию Лизы и поинтересовалась, можно ли доехать до Центральной Америки на автобусе.

— Наши южные линии идут до Мехико, — ответил он, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. —С момента исчезновения девочки в южном направлении ушло три автобуса.

С трудом поднявшись, мужчина посмотрел на часы и ткнул пальцем в то место на карте, где, по его расчетам, должны были сейчас находиться эти автобусы. Потом взял с полки огромный справочник компании, чтобы позвонить на стоянки, где автобусы остановятся в следующий раз. Она попросила, чтобы водители срочно передали сведения на станцию в Нью-Йорке. Начальник, хотя это потребовало от него немало усилий, проводил ее до выхода из здания. Мэри, тронутая его заботой до глубины души, рассыпалась в благодарностях, а он в ответ заметил, что ни секунды не верит в то, чтобы девочка такого возраста могла попасть в автобус незамеченной. Да и границу она миновать не сможет!

Борясь со сном, Мэри ехала, открыв окно. Нельзя, нельзя сейчас засыпать! Было восемь тридцать вечера, стоянка перед «Макдоналдсом» была забита, но старая красная горка спокойно стояла в отдалении. Мэри обегала все дорожки, громко зовя Лизу, но тщетно. Внутри тоже никто не опознал девочку по предъявленной фотографии. Мэри направилась в верхнюю часть города, свернула на проселочную дорогу и остановила свой джип у перекрывающего проезд шлагбаума. Дальше она пошла пешком и забралась на самый верх холма. При бледном свете умирающего дня она громко выкликала имя Лизы, но ей не ответило даже эхо. Мэри захотелось лечь прямо на землю. Когда стало совсем темно, она поняла, что совершенно выдохлась, и, отчаявшись, решила ехать домой.

Томас сидел на полу в гостиной. Ласково поздоровавшись с ним, она поднялась наверх в спальню. Уже поднимаясь, Мэри сообразила, что на первом этаже царит тишина. Оглянувшись, она увидела, что телевизионный экран мертв. Томас смотрел в выключенный телевизор. Мэри немедленно спустилась и, опустившись на колени возле сынишки, обняла его.

— На тебя в последнее время мало обращают внимания, да, лягушонок?

— Как ты думаешь, она вернется? — спросил малыш.

— Я не думаю, я уверена.

— Она ушла из-за того, что папа на нее накричал?

— Нет, скорее из-за меня. По-моему, я не очень облегчила ей жизнь.

— Ты ее любишь?

— Да! Как ты можешь задавать такой вопрос?

— Но ты ни разу этого не сказала.Мэри приняла удар.

— Не сиди так, лучше сделай нам пару сэндвичей. Я пойду переоденусь и сразу спущусь поужинать с тобой. А где папа?

— Он уехал в полицейский участок, приедет через час.

— Тогда сделай три… нет, четыре сэндвича!

И она снова стала подниматься по лестнице, держась за перила. Но не свернула в спальню, чтобы переодеться, а пошла в кабинет Филиппа.

Там царил полумрак. Мэри коснулась стоявшей на столе лампы. Достаточно было тронуть металлическую кнопку, чтобы та зажглась.

Направившись к полке, она взяла фотографию и поднесла к глазам. Из давнего прошлого Сьюзен сияла улыбкой. Мэри глухо заговорила:

— Ты мне нужна. Видишь, я стою, как последняя дура, посреди комнаты и знаю, что еще никогда в жизни мне не было так одиноко. Я пришла к тебе просить помощи. Потому что оттуда, где ты сейчас, ты наверняка ее видишь. Я не могу одна со всем справиться. Я догадываюсь, о чем ты думаешь, но не надо было присылать ее ко мне, если ты не хотела, чтобы я к ней так привязалась. Я прошу всего-навсего возможности продолжать любить ее и дальше. Помоги мне, не бойся, ты все равно всегда будешь ее матерью. Пошли мне знак, совсем крошечный, это-то ты можешь сделать или нет?

Слезы, которые она так долго сдерживала, полились по ее щекам. Сидя в кресле мужа, прижимая к груди фотографию Сьюзен, она уперлась лбом в крышку стола. Потом подняла голову и уперлась взглядом в стоящую посреди стола шкатулку. Ключ лежал рядом. Вскочив, она стремглав кинулась вниз по лестнице.

С порога бросила Томасу:

— Никуда не уходи, ешь сэндвичи и смотри телевизор. Когда придет папа, скажи, что я ему позвоню. Дверь никому не открывай. Ты понял?

— Мама! Скажи, что случилось?

— Потом, солнышко, у меня ни минутки! Сделай все, как я прошу, и я тебе обещаю, мы наверстаем упущенное.

Она бегом помчалась к машине, и, когда вставляла ключ, руки у нее тряслись. Двигатель заурчал. Она ехала очень быстро, обгоняя то справа, то слева всех подряд и слыша за собой яростный хор гудков, на которые ей было наплевать. У нее бешено колотилось сердце, готовое выпрыгнуть из груди, но с каждой секундой она ехала все быстрее. При въезде на 47-е шоссе она едва вписалась в поворот и чудом сумела удержать машину на трассе. Десять минут спустя она оставила машину у края тротуара и, не обращая внимания на окликнувшего ее полицейского, вбежала в здание аэропорта. Она неслась со всех ног, задыхаясь, летела по эскалатору, в конце коридора остановилась перед дверью бара, оглядела зал через круглый иллюминатор, с трудом перевела дыхание и медленно толкнула дверь.

В глубине бара около терминала номер один в аэропорту Ньюарка в полном одиночестве сидела за столиком четырнадцатилетняя девочка и смотрела в окно на взлетные полосы.

Мэри медленно прошла по проходу и уселась напротив нее. Лиза еще с порога почувствовала ее появление, но по-прежнему не сводила глаз с самолетов.

Не говоря ни слова, Мэри ладонью накрыла ее руку, не желая нарушать молчания. И тогда, не поворачиваясь, Лиза сказала:

— Значит, отсюда улетела мама?

— Да, — шепотом отозвалась Мэри, — отсюда.

Посмотри на меня. На секундочку. Мне нужно сказать тебе что-то важное.

Лиза медленно повернула голову и поглядела в глаза Мэри.

— Когда я впервые увидела тебя в промокшей и слишком тесной одежке с рюкзачком и воздушным шариком, я и подумать не могла, что такая маленькая девочка займет так много места в моем сердце. По-моему, никогда в жизни я не испытывала такого ужаса, как сегодня. Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой кое-что пообещали друг другу, и это будет нашим секретом. Не пытайся больше уехать, но в день твоего выпуска, когда тебе исполнится девятнадцать, если «там» по-прежнему будет для тебя домом, если ты по-прежнему будешь хотеть уехать, я сама лично привезу тебя в этот аэропорт. Я тебе обещаю. Ты так и сидишь здесь все это время и тебя никто не заметил?

Личико Лизы разгладилось, губы раздвинулись в застенчивой улыбке.

— Ага. Поехали домой? — тихо сказала она.

Они встали. Мэри бросила на столик несколько долларов, и они вдвоем вышли из бара. Подойдя к машине, Мэри выкинула штрафную квитанцию, которую обнаружила под «дворником».

— Ты мне кто? — задала вопрос Лиза.

Поколебавшись, Мэри ответила:

— Я твой парадокс.

— А что такое парадокс?

— Вечером, когда ты ляжешь спать, я тебе объясню. Знаешь, сейчас я немного опасаюсь за свои глаза, жаль, что у тебя нет с собой ни муки, ни сахара, чтобы напечь в машине солнышек!

Она набрала домашний номер телефона. Филипп мгновенно снял трубку.

— Она со мной, мы едем домой, я тебя люблю!

Потом она позвонила лейтенанту Пильгесу, который через несколько дней попросит о переводе в Сан-Франциско. Говорят, это очень красивый город, он узнал об этом от некой Натальи, которая уехала туда работать.

Когда они вернулись домой, Томас бросился к Лизе, и она крепко прижала к себе братишку. Взрослые подошли к детям с вазой фруктов. Есть Лизе не хотелось, она устала и пошла спать.

В спальне Мэри присела на краешек кровати и долго гладила Лизу по голове. Потом поцеловала в лоб и уже собиралась уйти, когда второй раз за день услышала вопрос:

— Так что такое парадокс?

Держась за ручку двери, Мэри улыбнулась:

— Парадокс? А вот что: я никогда не буду твоей матерью, но ты всегда будешь моей дочкой. Теперь спи, все будет хорошо.

Этим летом дети в лагерь не ездили. Филипп и Мэри сняли прошлогодний домик в Хэмптоне и приехали туда всей семьей. Лето, прогулки на лодке, барбекю на свежем воздухе очень их сблизили, смех и радость наконец-то поселились в их доме.

В новом учебном году Лиза рьяно взялась за учебу, что и сказалось на результатах первой четверти. От Томаса она несколько отдалилась, что, впрочем, было вполне естественно для ее возраста.

На Рождество Мэри объясняла Лизе, что случившееся у нее кровотечение — вовсе не признак кровопролитной борьбы ее организма с каким-то кошмаром, просто Лиза превращается в женщину, и это далеко не простой процесс.

В январе Мэри устроила большой праздник по случаю шестнадцатилетия Лизы, и на сей раз поздравить ее пришел весь класс. Весной она заподозрила появление в Лизиной жизни какого-то мальчика, за чем последовала углубленная лекция об особенностях женского организма. Лиза мало внимания обратила на физиологию, но очень внимательно выслушала все, что касалось чувств. Искусство обольщения зачаровало ее настолько, что они с Мэри частенько говорили на эту тему. И впервые за все время Лиза сама затевала разговор. В жажде узнать новое она искала общества Мэри, которая, радуясь подвернувшейся возможности, давала объяснения очень маленькими, тщательно дозированными порциями.

По сплину, овладевшему девушкой при приближении летних каникул, Мэри догадалась, что в ее сердце расцвела любовь. Летние месяцы просто невыносимы, когда влюбляешься в этом возрасте, и обещания писать друг другу не заполняют пустоту, которую впервые в жизни обнаруживаешь в себе.

В среду Мэри забрала Лизу из школы, чтобы провести с ней остаток дня в Манхэттене. Расположившись за столиком в небольшом саду позади кафе «Пикассо» в Виллидже, они съели салат «Цезарь» и филе курицы гриль.

— Значит, ты уже по нему скучаешь, хотя вы еще и не в разлуке, так? — спросила Мэри.

— С тобой так было?

— Довольно долго.

— А почему это так больно?

— Потому что любить — значит в первую очередь рисковать. Опасно доверить себя другому, открыть дверь в собственное сердце. От этого может быть неописуемо больно. Иногда это становится наваждением.

— Да, я только об этом и думаю!

— От этой боли не помогают никакие лекарства.

Благодаря ей я поняла закон относительности времени. Один-единственный день может быть длиннее года, когда мучаешься без кого-то, но в этом и своеобразная прелесть влюбленности. Нужно научиться ладить со своими чувствами.

— Я боюсь его потерять, боюсь, что он встретит другую… Он уезжает в лагерь, в Канаду.

— Такое вполне может произойти, мне понятны твои опасения. К сожалению, в этом возрасте мальчики часто меняют свои привязанности.

— А потом?

— Некоторые обретают устойчивость. Таких немного, но они есть!

— Если он предаст меня, я не переживу!

— Переживешь! Я тебе гарантирую, хотя сейчас тебе трудно в это поверить. Тем не менее это так.

— А что нужно делать, чтобы влюбить их в себя?

— Мальчики ценят сдержанность, умение держать их на расстоянии, эдакий флер таинственности. Именно это сводит их с ума.

— Ну это я заметила!

— Каким образом?

— Ну мне ведь вообще-то свойственна сдержанность.

— Следи за своей репутацией, в дальнейшем это окажется важным. Нужно держаться золотой середины.

— Ничего не поняла!

— Твой отец убил бы меня, узнай он, что я говорю тебе такие вещи, но ты гораздо взрослее своих лет.

— Говори! — Лиза дрожала от нетерпения.

— Если ты будешь избегать общения с мальчиками, тебя сочтут синим чулком и перестанут обращать внимание, но если ты будешь гулять напропалую, то станешь считаться доступной девчонкой и с тобой будут общаться с вполне определенными целями, что тоже нехорошо.

— И такое я тоже видела! Моя подружка Дженни слетела с катушек!

— Ну а ты сама?

— Висела как-то на волоске, но удержалась.

— Лиза, мне бы хотелось, чтобы в тот день, когда все эти вещи приобретут в твоей жизни еще большее значение, ты не стеснялась бы задавать мне любые вопросы. Для этого я и существую.

— А тебе кто все это объяснил, когда ты была в моем возрасте?

— Никто. И мне было куда трудней во всем разобраться.

— А в каком возрасте у тебя появился первый парень?

— Не в твоем, во всяком случае. Но и времена тогда были другие.

— И все равно мне это кажется страшноватым.

— Погоди немного и увидишь, насколько изменится твоя точка зрения!

Они продолжили свою беседу после обеда, бродя по улицам Виллиджа и изучая модные бутики в поисках сногсшибательного наряда, призванного «добить» одного знакомого юношу.

— Можно сколько угодно твердить, что внешность в любви не главное, — говорила Мэри. — Но, когда хочешь понравиться, одежда играет поразительно большую роль! Самое главное — найти свой стиль!

И когда продавщица Banana Republic сказала сначала Лизе, размышлявшей над узким черным платьем, что с ее фигурой можно носить все что угодно, а потом, когда девушка была в примерочной, шепнула Мэри, что дочь ее просто великолепна, Мэри ощутила не зависть, а гордость.

Выйдя на улицу с кучей покупок, Лиза чмокнула Мэри, шепнув ей на ухо, что его зовут Стивен.

— Ну что же, Стивен, это начало твоих проблем! — громко провозгласила Мэри. — Ты все каникулы будешь помирать от тоски, уж мы об этом позаботимся!

* * *

Лето они снова провели в Хэмптоне, и Лиза тайком дважды в неделю писала письма некоему Стивену. Из этих писем становилось ясно, что она часто думает о нем, но вместе с тем тут вокруг нее «полно симпотных парней» и она проводит «клевые каникулы, много занимаясь спортом». Лиза высказывала надежду, что он тоже неплохо развлекается в своем лагере отдыха, и добавляла, что эти два слова кажутся ей антагонистами.

— Расширение словарного запаса не повредит, — ответила Мэри, когда Лиза спросила ее, не слишком ли высокопарно слово «антагонисты».

В начале учебного года Лиза узнала, что Стивен остался и в ее классе, и в ее жизни.

* * *

В ноябре Лиза снова затосковала. Мэри выяснила, что на сей раз Стивен со своей семьей уезжает в Колорадо кататься на лыжах. Ни с кем не посоветовавшись, прямо за ужином Мэри заявила, что было бы неплохо, если бы Лиза наконец научилась кататься на лыжах. Так что приглашение Синди, сестры Стивена, провести каникулы вместе с ними пришлось очень кстати. Отъезд намечался на 27 декабря. Филипп ни в какую не желал разлучать семью на Рождество, но Мэри держалась стойко. На Рождество они созвонятся, разве не пора девочке взрослеть, в конце концов?

Фирменное движение левой бровью, надо полагать, вынудило Филиппа дать согласие.

От Лизы они получили одну-единственную открытку накануне ее приезда, а до этого Мэри ежедневно твердила Филиппу, что волноваться было бы нужно, если бы дочка писала каждый день.

Новый год они встречали втроем, Мэри приготовила роскошный стол, вознамерившись утешить свое семейство. И все же пустующий четвертый стул весь вечер бросался ей в глаза. Пустота стучалась в ту самую дверь, о которой она как-то раз рассказывала Лизе…

Лиза вернулась загорелая и счастливая, с двумя медалями, завоеванными на трассе. Мэри наконец увидела Стивена на групповых фото и потом, вечером, в комнате Лизы, на большой фотографии, с которой они улыбались вдвоем.

В течение двух последующих месяцев мысль возобновить журналистскую деятельность все чаще посещала Мэри. Она начала «просто ради удовольствия» редактировать материалы для хроники и из чистого любопытства пообедала с новым главным редактором «Монтклер тайме», с которым когда-то вместе училась. К ее несказанному изумлению, он пригласил ее с тем, чтобы предложить самой написать материал. Скорее всего ей понадобится время, чтобы «расписаться», поэтому сюжет пусть выберет себе сама. На прощанье он пообещал ей всячески помогать, если ей действительно захочется вернуться в журналистику.

«А почему бы и нет?» — спросила она себя, придя домой.

* * *

Филипп сидел за рабочим столом и смотрел в окно на солнце, клонившееся к закату. Великолепный майский день подходил к концу. Вернувшись из муниципальной библиотеки, Мэри тут же поднялась к нему.

Когда она вошла, он поднял глаза и улыбнулся, ожидая, что она скажет.

— Как ты думаешь, можно стать счастливой в сорок лет?

— Думаю, в любом возрасте можно осознать свое счастье.

— А если так меняется ощущение, то и человек еще может меняться?

— Он может почувствовать, что достиг зрелости, и проживать свою судьбу, а не бороться с ней.

— Впервые за долгое время я чувствую, что ты рядом, Филипп, и я счастлива.

Весной 1995 года Мэри поняла, что под крышей ее дома поселилось счастье, и поселилось надолго.

Она занималась уборкой в комнате Лизы, погода стояла теплая, матрас пора было переворачивать на летнюю сторону. Под матрасом лежал большой альбом в черной обложке. Поколебавшись, она села за стол и принялась его листать. На первой странице акварельными красками был нарисован флаг Гондураса. А дальше… Чем дальше она смотрела, тем сильнее ей перехватывало горло. Все газетные статьи об ураганах, обрушившихся на планету за последние годы, были аккуратно вырезаны и вклеены в этот альбом. Все, что хоть в какой-то мере касалось Гондураса, было тщательно собрано и помечено числами. Альбом походил на судовой журнал моряка, покинувшего родные берега и мечтавшего по ночам о том дне, когда, вернувшись домой, он расскажет близким о своем невероятном путешествии. Мэри захлопнула альбом и положила на место. Она никому ничего не сказала, но домашние почувствовали, что ее настроение изменилось. Но и они не поняли, что сердце может увянуть всего за несколько мгновений.

* * *

В это лето Мэри уже несколько раз, сама того не замечая, спрашивала Филиппа, как, по его мнению, нужно будет отметить девятнадцатилетие Лизы. Он весело отвечал, что у них есть еще пара лет, чтобы хорошенько это обдумать. В ответ она раздраженно говорила, что время иной раз летит так быстро, что его и не замечаешь.

Утром за завтраком, когда Лиза повела Томаса на бейсбол, Мэри опять завела разговор о предстоящем совершеннолетии Лизы.

— Да что с тобой, Мэри? — озабоченно спросил Филипп.

— Ничего. Я просто, наверное, устала.

— Дело не в усталости. Ты чего-то недоговариваешь.

— Возраст, ничего не поделаешь, пришла пора уставать.

— Лет эдак через тридцать-сорок я тебе поверю, а сейчас этот номер не пройдет. Выкладывай.

— Пошли, я тебе кое-что покажу!

Войдя в комнату Лизы, она извлекла из-под матраса альбом, и Филипп внимательно его перелистал.

— Отлично скомпоновано, у нее отличное графическое чутье. Я очень рад, что у Лизы обнаружился такой талант. Как думаешь, это моя работа ее вдохновила?

Мэри стиснула зубы, чтобы не расплакаться от ярости.

— И это все, о чем ты подумал? Целый альбом посвящен Гондурасу и ураганам, а тебя интересуют ее способности макетчика?!

— Да успокойся ты! С чего ты распсиховалась?

— Ты что, не видишь, что она думает только об ураганах? Что она одержима этой гребаной страной и этими гнусными ураганами?! А мне-то казалось, что мне удалось заинтересовать ее чем-то другим, я-то думала, что смогла пробудить в ней вкус к другой жизни! Время летит так быстро, мне осталось меньше трех лет!

— Да о чем ты?

Мэри не ответила. Филипп взял ее за руку и силой усадил к себе на колени. Всхлипывая, она положила голову ему на плечо. Филипп обнял ее и заговорил ласково и спокойно:

— Любимая, если бы твою мать убили и всех твоих близких в детстве прикончил бы тот же убийца, ты не заинтересовалась бы им?

— Не вижу связи.

— Ураганы — это убийцы, которые приходят к ней по ночам. Тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно стремление искать, читать, изучать, чтобы лучше понять какое-то явление. Когда ты была студенткой, ты иной раз отказывалась поужинать со мной, потому что тебе нужно было перечитать свои записи. Ураганы лишили Лизу детства, и теперь она их препарирует, режет и вклеивает в альбом.

— Ты это говоришь, чтобы меня успокоить?

— Не сдавайся, Мэри. Сейчас она так нуждается в тебе. Лиза перевернула твою жизнь. Ты поняла это сразу, как только она впервые появилась на пороге нашего дома, но ты не захотела принять ее. Ты боролась с ней, хотя ее появление и обещало много радости, но оно нарушило привычный для тебя порядок, и ты отталкивала ее. В конце концов ты все равно привязалась к Лизе, открыла ей свое сердце и со временем поняла, что любишь эту маленькую девочку. Я знаю, что вначале это было нелегко, тебе понадобилось колоссальное мужество.

— Ты о чем?

— О твоем терпении и смирении. Потому что смирение — это тоже вера в свою жизнь.

Он закрыл альбом и положил его обратно под матрас. Потом посмотрел Мэри в глаза и расстегнул пуговичку на ее блузке. Когда его ладонь коснулась ее обнаженной груди, Мэри наконец улыбнулась.

— Не в Лизиной же комнате!

— А мне казалось, что она почти взрослая. Так это из-за альбома ты вдруг стала одержима празднованием ее совершеннолетия?

— Дело не в альбоме, дурачок, — заикаясь, ответила она, — просто я испугалась, что этот день попадет на выходной!

— Чуть позже она призналась ему (ей и в голову не могло прийти, что однажды она скажет такое):

— Мне кажется, я поняла, что ты чувствовал в тот день, когда уехала Сьюзен. Когда имеешь дело с сильными чувствами, бессилие убивает.

На следующий день Мэри, сидя в библиотеке, где с некоторого времени она привыкла работать, написала письмо. Запечатала конверт и надписала адрес: «Национальный центр исследования ураганов, отдел связи с общественностью, 11691, 117-я улица, Майами, 33199 Флорида».

Два дня спустя в Центре ураганов прочитали следующее:

Монтклер, Нью-Джерси, 10 июля 1995 года

Господин директор департамента внешних сношений Национального центра исследования ураганов,

хоть я и журналистка и вскоре намереваюсь опубликовать в «Монтклер тайме» статью, посвященную ураганам и вашему центру, я прошу вас о встрече как частное лицо. Чтобы вам были понятны причины, которыми я руководствуюсь, направляя вам это письмо, мне придется более подробно изложить обстоятельства, вынудившие меня к этому…

Письмо на пяти страницах было подписано «Мэри Нолтон».

Ответ пришел через десять дней:

Сударыня,

я с большим вниманием прочитал ваше письмо. С мая-месяца начали работать наши новые лаборатории, расположенные в студенческом городке при Международном университете во Флориде, и мне думается, мы сможем принять вас вместе с вашей дочерью Лизой в сентябре-месяце. Учитывая особые причины, побудившие вас обратиться к нам, возможно, нам имеет смысл связаться с вами и подробнее обсудить ваше пребывание. Вы можете связаться со мной в моем офисе.

С глубоким уважением,

Ф. Герберт, старший метеоролог

На следующей неделе Мэри пригласила главного редактора «Монтклер тайме» пообедать. Расставшись с ним у дверей редакции, она отправилась в туристическое агентство и купила билет до Майами и обратно. Самолет вылетал на следующий день в 6.35 утра. Она позвонила в секретариат мистера Герберта и подтвердила, что будет в его офисе завтра в полдень. И, если повезет, чтобы не терять времени, вечером того же дня она сможет вернуться домой.

Ранним утром Мэри осторожно спустилась вниз, стараясь никого не разбудить. Сварила кофе, глядя, как за окнами тихо просыпается день, потом бесшумно выбралась из дома, аккуратно закрыв за собой входную дверь. Пока она ехала в Ньюарк, воздух уже прогрелся.

Мэри включила радио и через некоторое время поймала себя на том, что распевает во весь голос.

Шасси самолета коснулись посадочной полосы аэродрома Майами в одиннадцать часов. Багажа у Мэри не было, и она стремительно покинула терминал. Взятая напрокат машина ждала ее, и, положив на соседнее сиденье развернутую карту, она устремилась к Вирджиния Гарденс, свернула налево на скоростное шоссе 826, потом направо, на 117-ю улицу. Дорогу ей объяснили предельно точно, и вскоре справа показались строения NHC. Предъявив документы охраннику на въезде в городок, она оставила машину на стоянке и пошла по аллее парка. Здание NHC из белого бетона походило на несколько стилизованный бункер.

— Именно этого мы и добивались, миссис Нолтон! Работая в Майами, конечно, мечтаешь о доме с огромными окнами, чтобы любоваться великолепными пейзажами! Но, учитывая специфику объекта наших наблюдений и те сведения, которыми мы располагаем, мы предпочитаем, чтобы наше здание могло выдержать натиск любого урагана, насколько бы оно ни казалось уродливым с архитектурной точки зрения. Выбирать особо не приходится.

— Ураган — это настолько страшно?

— Так же как в Хиросиме и Нагасаки.

Профессор Герберт встретил ее в центральном зале

и провел к себе в кабинет, расположенный в противоположном крыле. Там она оставила свои вещи, и он предложил ей следовать за собой. Он хотел ей кое-что показать до начала разговора. Из-за отсутствия окон

Мэри казалось, что она идет по трюмам боевого корабля, и она задавалась вопросом, не соответствует ли это истине. Герберт распахнул дверь выставочного зала. Слева высокие белые стены были увешаны снимками, сделанными с разведывательных самолетов NHC. Массы облаков, ужасающие и величественные, закручивались по спирали, а в центре виднелся пятачок синего неба, который некоторые называли «оком дьявола».

— С такой высоты это даже может показаться красивым, верно?

Голос Герберта эхом разнесся по пустому залу. Потом его тон изменился, стал вдруг очень серьезным, почти поучающим.

— Снимки на правой стене спускают вас с небес на землю, если можно так выразиться. На них видно, что происходит внизу. Они напоминают каждому о важности нашей миссии. Глядя на эти фотографии, вы лучше сможете понять, что представляет собой ураган. Каждая из них — свидетельство разрушительной и убийственной силы этих монстров. Сотни, тысячи, миллионы погибших, целые регионы, разрушенные до основания, полностью уничтоженные, сметенные с лица земли.

Мэри приблизилась к одному из снимков.

— На этой фотографии запечатлен Фифи. Забавное имечко для убийцы такого размаха. Он обрушился на Гондурас в 1974 году, смел почти всю страну, нанеся чудовищные разрушения и оставив без крова сотни тысяч людей. Попробуйте представить себе на минуточку кошмарную картинку, на которой десять тысяч трупов детей, женщин и мужчин. На маленьких фотографиях вокруг больших — лишь малая толика того, о чем я вам рассказываю. Мы их подретушировали, но они все равно ужасны.

Мэри молча прошла несколько метров вперед. Герберт указал на следующий отрезок стены.

— Вы рассматриваете 1989 год. Элисон, Барри, Шанталь, Дин, Ирин, Феликс, Габриэлла, Карен, Джерри, Айрис — это лишь некоторые из убийц этого года. Был еще Хьюго, его скорость достигала 130 узлов, он снес Чарлстон и большую часть Южной Каролины. В вашем письме вы скорее всего говорите о Гилберте. Он резвился 13 дней в 1988 году, его скорость достигала 160 узлов, а ливни, предшествовавшие его зарождению, оказались смертоносными. У нас нет данных о потерях в Гондурасе, я проверял. Мадам, я не хочу вмешиваться не в свое дело, но вы уверены, что хотите, чтобы ваша дочь увидела эти снимки?

— Гилберт или один из его родственников убил ее настоящую мать. Лиза держит в страшной тайне свою одержимость ураганами.

— Именно по этой причине боюсь, как бы наш музей не оказался для нее слишком тяжелым испытанием.

— Незнание пугает. Я стала журналисткой, чтобы преодолеть свои страхи. Лиза ощущает потребность понять, но не знает, где искать информацию. Я хочу помочь ей, я буду с ней рядом, чтобы разделить эти мгновения, сколь бы ужасными они ни были.

— Боюсь, что не смогу одобрить вашу позицию.

— Мне нужна ваша помощь, профессор Герберт. Одна маленькая девочка никак не может повзрослеть. Звук ее голоса слышится все реже, а когда она все же говорит, то приходится напрягать слух, чтобы ее расслышать. И чем больше проходит лет, тем крепче она замыкается в немоте своего страха. Она дрожит при каждой грозе и опасается дождей. Но, когда вы ее увидите, вы поймете, что на самом деле она храбрая и гордая, раз все эти годы скрывает свой страх, который никогда ее не покидает. На протяжении всех этих лет я как минимум раз в неделю вхожу ночью к ней в комнату, чтобы помочь ей справиться с кошмаром. Она мечется вся в поту, и мне не всегда удается ее разбудить. Иногда она до крови прикусывает себе язык, чтобы сладить с напавшим на нее страхом. Никто не догадывается, и она сама не подозревает, что я разгадала ее секрет. Ей необходимо знать, что вы существуете, что мы не закрываем глаза на существование этих монстров, которые унесли ее близких, что вы следите за ними, преследуете их, что огромные средства идут на то, чтобы наука смогла встать на защиту людей от смертельных безумств природы. Я хочу, чтобы она могла смотреть на небо и в один прекрасный день обнаружила, что облака могут быть красивыми, я хочу, чтобы ей снились по ночам красивые сны.