Глава XV. Серый, непроглядный, как темная завеса, туман опускался на землю

Серый, непроглядный, как темная завеса, туман опускался на землю. Природа приняла какой-то призрачный вид. Линия римской охраны растворилась во мгле, и на том месте, где стояли солдаты, лишь иногда мелькал стальной блеск оружия. Стиснутые толпы слились в огромное темное пятно. Хорошо виден был только высокий крест с белеющим телом Божественного Распятого.

Очерченный резко и отчетливо, крест принял гигантские размеры, простираясь с востока на запад, от земли до самого неба.

Вдруг молния разорвала пространство, осветив его ярко-синим оттенком; грянул оглушительный, перекатистый гром. Мужчины побледнели, женщины закричали, даже невозмутимых римских воинов охватил суеверный страх: наверное, это колесница сурового Юпитера катится по небесам, значит, ярость его перешла все границы. Но неужели он гневался потому, что распяли какого-то Назорея?

Чутким к настроению толпы, Каиафа забеспокоился. Эта буря, начавшаяся в момент распятия, могла повлиять на невежественную чернь — как бы толпа не подумала, что небесные силы хотят отомстить за смерть галилейского Пророка.

Ему хотелось поделиться своими опасениями со стоящей рядом Юдифью. Когда Каиафа наклонился над ее ухом, внезапно яркий свет озарил всю Голгофу. Солнце вырвалось из-за туч, и его огненные лучи залили землю.

Люди повеселели, ободрились, а Каиафа торжественно подошел к кресту смиренного Страдальца и крикнул:

— Разрушающий храм и в три дня Созидающий, спаси Себя Самого — сойди с креста.

Толпа одобрительно засмеялась. Даже угрюмые римляне ухмыльнулись: если Он действительно Чудотворец, пусть покажет Свою силу!

Каиафа довольно улыбнулся — ему удалось снова заинтересовать толпу зрелищем казни. Все еще стоя перед крестом, он хладнокровно смотрел, как капля за каплей сочилась кровь Пророка.

Хитрый Анна, напустив на себя лицемерную жалость, тоже подошел поближе и, мягко потирая руки, тихо, но внятно сказал:

— Других спасал, а Себя не может спасти! Сойди с креста, и мы уверуем в Тебя!

Агонизирующий Ганан услыхал эти слова и из последних сил присоединил к ним свои проклятия.

— Богохульник, — хрипел он, бешеными глазами глядя на Светлую Голову в терновом венце, склонявшуюся все ниже и ниже. — Хорошо, что Ты умираешь, хотя я с наслаждением увидел бы на Твоем месте Варавву. Если Ты не лживый Пророк, а Христос, спаси Себя и нас!

Другой разбойник, тяжело и редко вздыхая, с трудом поднял голову.

— Ганан, побойся Бога! Мы осуждены справедливо… А Он ничего плохого не сделал…

Собрав оставшиеся силы, он повернулся в сторону распятого Христа. Удивление, восхищение и надежда озарили лицо страдальца, потухающие глаза его засияли.

— Помяни меня, Господи, — сказал он тихо, — когда придешь в Царство Свое.

Медленно, с нежной кротостью Христос поднял голову, и лучезарные глаза с выражением вечной любви посмотрели на просящего. Тихий, бесконечно грустный голос произнес:

— Истинно говорю тебе, ныне же ты будешь со Мною в раю.

При этом обещании раскаявшийся грешник улыбнулся. Гримаса боли сошла с его лица, голова опустилась на грудь, мышцы перестали дрожать. Он успокоился.

А муки Ганана еще не кончились. Он продолжал борьбу со смертью, и все отвернулись от этого страшного зрелища.

Опять раздался сильный удар грома. Земля в ответ качнулась, и новый страх овладел толпой.

Каиафа не отошел от Невинно Осужденного Праведника, а, показывая на крест, громко закричал:

— Ты уповал на Бога! Пусть Он избавит Тебя, если Ты угоден Ему, Ты ведь говорил: «Я Божий Сын».

Но никто уже не смеялся. Встревоженные глаза людей устремились к солнцу, которое стало совсем неузнаваемым, густо-багровым. Их внимание также занимала маленькая коричневая птичка, сидевшая на перекладине креста и тоненьким клювом дергавшая колючий венец на окровавленной голове «Царя». Стражник бросил в нее камень. Раненая, она вспорхнула, но опять вернулась и возобновила свой труд. Ее опять спугнули, но она настойчиво возвращалась и теребила терновую корону, словно пытаясь сорвать ее. Маленькое крылатое существо улетело насовсем лишь тогда, когда Страдалец взглядом поблагодарил птичку с окровавленной грудкой за ее усердную работу и приказал оставить напрасный труд.

Молния снова осветила небеса и землю, возобновились удары грома. Толпа беспокойно оглядывалась на Иерусалим, желая поскорей возвратиться туда. Но вдруг внимание людей привлекла Юдифь Искариот. Зловещая улыбка приклеилась к ее губам, лицо поразительной, но холодной красоты было приподнято кверху, а драгоценные камни на ее груди переливались всеми оттенками змеиной кожи. Подняв точеную белую руку с многочисленными украшениями, она презрительно указала на Христа и рассмеялась:

— Если Ты — Сын Божий, сойди с креста!

Серебристый голос был неповторим, и Варавва узнал его. Он стремительно направился к его обладательнице, чтобы любой ценой прекратить издевательство над Смиренным Страдальцем. Склоненный Лик вознесенного на крест Богочеловека был омрачен тенью упрека.

Юдифь не унималась. Еще более звучным голосом она закричала:

— Слышишь меня, богохульник? Если Ты — Сын Бога, сойди с креста!

Как только злая насмешка слетела с ее губ, ослепительно сверкнула молния, ярко осветив крест Божественного Мученика.

Оглушительно ударил гром — казалось, тысячи миров столкнулись в небесах! Земля вздыбилась, как гребень морской волны, и медленно опустилась. Густая тьма объяла землю. Непроницаемая, черная ночь в одно мгновение изменила ландшафт, превратив его в беспорядочный, мрачный хаос.