Глава 16. Чамбули: пол и темперамент

Поздно вечером катер причалил у Канканамуна, деревни ятмулов, где работал Грегори Бейтсон. Мы прошли к его комнатушке, защищенной противомоскитными сетками, и увидели там дерево, растущее прямо сквозь крышу, так что и его кот, и, разумеется, москиты могли попадать внутрь когда им заблагорассудится. Долгие часы, проведенные под палящим солнцем на реке, были мучительны. После первых приветствий Грегори, посмотрев на меня, сказал: " Вы устали" - и подвинул мне стул. Меня охватило чувство благодарности - ведь это были первые ласковые слова, услышанные мною за многие месяцы, проведенные у мундугуморов.

Эта первая встреча как-то очень своеобразно возродила во мир то состояние души, с которым я прибыла с Самоа. Но сейчас положение было значительно более сложным. На этот раз пас было трое, и Грегори больше стосковался по разговорам, чем мы с Рео. Он работал один и был угнетен и обескуражен ходом своих полевых работ. Он и Рео просидели всю ночь за разговорами. Я же, чтобы мужчины могли поговорить свободно, беседовала с молодым чиновником из колониальной администрации, сопровождавшим нас.

Однако не прошло и часа после нашего прибытия, как Грэгори принес мою книгу " Как растут на Новой Гвинее" и усомнился в правильности моих наблюдений, по которым мужчины у манус не имеют представления о том, что девушки менструируют от менархе до замужества. Я объяснила, что они не знают этого лишь потому, что никто не подозревает об их невежестве. Здесь дело обстоит точно так же, как и со многими девушками в нашем обществе: их обучают " фактам жизни", и тем не менее они дорастают до женской зрелости, так и не зная самых элементарных фактов о репродуктивной системе человека. Считается чем-то само собой разумеющимся, что они знают все, однако они не знают. Но это было только начало. Впоследствии он заметил, что антропологи, читавшие мои труды, но не знавшие меня, склонны брать под сомнение верность моих выводов, так как они не могут примириться с быстротой моих исследовании.

На следующий день, когда катер медленно двигался вверх по течению широкой, быстрой реки, мы все говорили и говорили с сопровождавшим нас Грегори, возбужденные встречей с человеком, получившим совсем иную подготовку, чем мы. Рео и я имели гуманитарное образование, Грегори же по образованию был биолог и в своих рассуждениях легко перебрасывался с одной науки на другую, приводя примеры то из физики, то из теологии.

Боас усвоил правила научного метода так полно, что он почти никогда не делал научный метод, как таковой, предметом разбора со своими студентами. Он никогда не обременял нас беседами об аксессуарах науки, мы ничего не слышали от него о гипотезах, парадигмах, мы никогда не занимались чистой эпистемологией[59]. Преподавая свою дисциплину студентам, Боас выстраивал материал таким образом, что они из него усваивали правильные процедуры исследования. В результате для нас был совсем непривычен повышенный интерес к методологическим сторонам науки, отличавший людей, воспитанных в духе английской традиции того времени, таких, как Уоддингтон[60], Эвелин Хатчинсон, Джозеф Нидэм[61], " мудрец" Бёрнелл и, разумеется, сам Бейтсон.

Но и Грегори не имел представления о том типе антропологии, в духе которого мы были воспитаны. Ни методы Хаддона и Хаттона[62]в Кембридже, ни несколько отличные функционалистические подходы Бронислава Малиновского и Радклифф-Брауна не предусматривали изучения личности или упорного, систематического наблюдения деталей поведения.

Грегори с большим трудом осваивал вопросы методики исследования, мы изголодались по теории. В течение года никто из нас не встречал никого, с кем мы могли бы поговорить о том, чем мы занимаемся. К тому же у меня было странное ощущение освобождения из тюрьмы - тюрьмы на вершине Арапешских гор, где мне нельзя было выйти из деревни в течение семи с половиной месяцев, и кошмарной тюрьмы - разлагающейся, враждебной и замученной москитами деревни мундугуморов.

Мы проговорили весь день и большую часть времени нашего пребывания в Амбунти в разгар сверхфантастического новогвинейского рождества. Наша компания состояла из семнадцати человек, происходивших из самой разной среды. В нее входила и женщина, которую только что выпустили из тюрьмы, где она находилась за убийство собственного ребенка. Она каким-то чудом оказалась в верховьях Сепика. Кутеж длился целый день, и наши неискушенные маленькие арапешские мальчики, которых мы привезли с собой в верховье, с удивлением смотрели на происходившее - на разбиваемую посуду, на мебель, выбрасываемую из дверей какого-то дома. В десять вечера наш веселый, симпатичный и пьяный хозяин, " Робби с Сепика", сказал: " А у нас был обед? " Я выпрашивала большие куски хлеба с маслом у кухарки Робби в течение всего этого долгого пьянства без какой бы то ни было закуски. В компании был и вербовщик рабочей силы, пользовавшийся дурной славой из-за своего жестокого обращения с мальчиками. Для Рео он был чем-то вроде красной тряпки для быка, и он непрерывно грозился его избить.

Перед самым рождеством первым тостом этой изрядно подвыпившей компании было: " За дам! ". Но когда кто-то предложил следующий тост: " За короля, благослови его бог! " - прозвучал голос Грегори, в котором звучали недвусмысленные английские властные нотки: " Этого делать нельзя. Пьяны ли вы или трезвы, тост за короля должен быть первым или не быть вообще". Под утро пиво кончилось, и мужчины вскрыли ящик с шампанским, который был спрятан какими-то старателями для того, чтобы отметить находку золота, если, конечно, таковая состоится. Они начали пить шампанское до завтрака, и австралийцы ворчали, что, они хотели бы, чтобы это было пиво.

Через два дня после рождества Грегори взял нас с собой, чтобы посмотреть на племя ваштук[63], которое рекомендовали нам в качестве объекта нашей следующей экспедиции. Его большое каноэ с подвесным мотором, о котором до сих пор с тоскою вспоминают на Сепике, было отбуксировано катером, и теперь мы трос могли на нем поехать. Первую ночь мы провели в гостевом доме деревни, которая была охвачена возбуждением и тревогой. Люди говорили - мы так никогда и не узнали, было ли это правдой, - что готовится набег на деревню, и опасались за свою и нашу участь. Хотя они и говорили на диалекте языка ятмулов верховьев Сепика, они могли понимать Грегори. Поэтому он сидел на площади и говорил с ними, а Рео с револьвером страховал его, сидя в доме для гостей. В эту ночь мы зажгли лампы и дежурили по очереди, бодрствуя, лежа на полу нашей наспех оборудованной комнаты с противомоскитными сетками. Никакого нападения не последовало, но возникла неприятная ситуация совсем иного характера. Рео, проснувшись, услышал мой разговор с Грегори. Многое говорит за то, что реальная эдипова ситуация не является первичной. Первичным в возникновении эдипова комплекса являются родители, говорящие друг с другом на языке, непонятном ребенку. С того времени мы и установили с Грегори тот тип общения, в котором не принимал участия Рео.

Эта ситуация еще более осложнилась на следующий день, когда мы стали взбираться на гору Вашкук. Я шла босая, только так я могла ходить по новогвинейским горам. В дороге Грегори предложил искупаться, предполагая со своими богемными нормами поведения университетской юности, что купаться мы будем голыми. Это предложение привело в ужас Рео. Грегори прибыл из мира, где многочисленные и сложные любовные истории были широко распространены. Рео же вырос в мире, где все еще хранили верность самым строгим викторианским ценностям. Ему было трудно примириться с фактом, что я уже была замужем и что, женившись на мне, он, с его точки зрения, взял в жены чужую жену. Ему всегда было трудно мириться с соперничеством на любом уровне. То обстоятельство, что он сам так же наслаждался компанией Грегори, как и я, ничему здесь не помогало.

Мы провели два тревожных дня у вашкуков, и у меня зрело отрицательное отношение к этому месту как месту будущей работы. Оно во многом напоминало поселение арапешей, только было хуже. Дома были разбросаны на большом расстоянии друг от друга вдоль крутых, опасных трон. Один дом мог отстоять от другого на милю, а жили в нем всего лишь мужчина с женщиной и две собаки. Нам нужна была деревня с большим населением и богатой церемониальной жизнью. Ее мы предполагали найти на равнинах за Арапешским хребтом. Мы спустились с горы и вернулись в Канканамун.

Там Грегори пообещал показать нам другое перспективное место для будущей экспедиции - племя, жившее на берегах озера Чамбули (сейчас произносится Чамбри). Это озеро считается самым красивым на Новой Гвинее. Его черную полированную поверхность покрывают тысячи розовых и белых лотосов и белых водяных лилий, а ранним утром на отмелях стоят белые скопы и голубые цапли. О народности чамбули[64]почти ничего не было известно, кроме того, что они строили мужские дома усложненyой конструкции и жили компактными группами. Предполагали также, что они в чем-то напоминают ятмулов.

Мы провели неделю в Канканамуне и немного прикоснулись к культуре ятмулов, так как Грегори взял с собою Рео в большой мужской дом - единственный традиционный мужской дом, сохранившийся на берегах Сепика к настоящему времени, а я побродила по деревне. Это посещение придало нашим представлениям о культуре ятмулов некоторую наглядность, позволившую впоследствии понимать рассуждения Грегори, когда мы стали заниматься сложными сравнениями этой культуры с культурой чамбули & lt;...& gt;. Мы с Грегори уже некоторое время тому назад начали в шутку соревноваться в знании методов полевых работ, ибо, хотя мы с Рео обладали значительно более совершенными вербальными методиками таких исследований, у Грегори было топкое понимание самой процедуры научного поиска. Оно впоследствии нашло свое воплощение в нашей сложной работе на острове Бали.

Рано утром мы снова отправились в путь в большом, глубоко сидящем каноэ, пробираясь по извилинам узких искусственных каналов, прорытых в высокой траве, покрывавшей пространство между главным руслом реки и озером Чамбри. Было очень жарко и тихо. Черная вода каналов, черная от отложений гниющей растительной массы, обладала острым запахом, причудливо смешивавшимся с запахом нашего завтрака - консервированных анчоусов. Озеро, гладкое, как зеркало, было прекрасно. Оно было точно таким, каким его описывали. Деревни чамбули выглядели процветающими и казались перспективными с точки зрения той работы, которую мы были намерены предпринять. Грегори, конечно, мог говорить с этим народом, так как они пользовались языком ятмулов в своей торговле с соседями. Их собственный язык был так труден, что окружающие племена отказывались его изучать. Рассказывали даже, что молодые люди чамбули, проведя несколько лет на заработках, утверждали, что забыли свой язык и говорили на языке ятмул с родителями.

В это время произошел сложный переворот в наших отношениях. Часто Рео и я чувствовали себя намного старше Грегори. На самом же деле между Рео и Грегори был только год разницы в возрасте, а полевую работу они начали в одно и то же время. Он был худой, по-юношески стройный и выглядел очень молодо, и в антропологии мы многому могли его научить. Иногда, однако, Грегори казался старше нас. За ним стояла уверенность англичанина и интеллектуальная основательность кембриджского естественнонаучного образования. К тому же культура чамбули представлялась небольшой, своеобразной разновидностью культуры ятмулов в среднем течении Сепика. Зная ятмулов, Грегори тем самым уже многое знал о характере этой культуры, в то время как нам только предстояло ее узнать, начиная с языка, очень трудного, имеющего много грамматических родов[65], в котором только начинает складываться двухродовая система обозначения одушевленных и неодушевленных предметов.

Чамбули делились на три группы, различавшиеся по обрядам и по организации общественной жизни. В прошлом они обменивались преступниками и правонарушителями, которых в качестве своей первой человеческой жертвы казнили мальчики из других групп. Около двадцати лет тому назад ятмулы изгнали чамбули и овладели их землями. Каждая из групп бежала в разные места к своим торговым партнерам. Под зашитой правительства несколько лет тому назад они смогли вернуться па спои земли и восстановить свои деревни. Вернувшись, они принесли с собой множество стальных инструментов и, вдохновленные своим успехом, построили цепочку прекрасных мужских домов вдоль всего берега озера.

Даже теперь эти три группы очень сильно соперничали между собой. Мы выбрали место для нашего будущего жилища рядом с домом для гостей. Это было самое удобное для пас место. Фактически же нам пришлось строить два дома и пообещать жить в том, который будет лучше. Пока строились эти дома, строители все время подсылали шпионов друг к другу, чтобы выведать, как идут дела у других. Естественно, что для жилья мы выбрали тот дом, который был расположен ближе к центру событий и где легче было наблюдать за жизнью деревни. Второй дом служил для нас базой в дальнем конце деревни. Это было удобно, так как, хотя Жилые постройки были расположены близко друг к другу по крутому склону холма, а дома мужчин - далеко внизу у самого берега озера, расстояния, которые надо было преодолевать, пытаясь охватить два или три события, происходящие одновременно, были громадны. А у чамбули ключом била кипучая деятельность.

Наконец-то исполнилось паше желание. Мы были там, где что-то происходило. Но у меня стали проявляться признаки усталости: трудно было изучить три новых языка за такое короткое время. Мне снилось, что я стою у дома и вежливо прошу разрешения войти, по никто не отвечает мне. Затем я просыпалась и вспоминала, что говорила во сне на языке, где только существительные и глаголы были из языка чамбули. В свою речь я вставляла самоанские слова.

Некоторое время спустя Грегори решил поработать в Айбоме, деревне другой этнической группы, известной своими керамическими изделиями и находящейся также на берегах озера Чамбри. Он поставил там дом для себя и довольно часто приходил к нам. Мы завели целую службу обмена посланиями между двумя лагерями. С их помощью мы иногда даже вели долгие теоретические споры. Под влиянием этих посланий и наших дискуссий, когда мы собирались вместе, мысли Грегори о культуре ятмулов стали приобретать определенную форму; у него начала складываться структурная модель этого общества, во многих отношениях дополняющая ту, которую мы обнаружили, в Чамбули.

Лишь теперь, после того как мы поработали с двумя культурами, в которых, как я полагала, мне не удалось найти ничего действительно интересного для решения той проблемы, с которой я прибыла в поле, чамбули дали мне некоторую модель. Точнее, они дали мне недостающее звено, идею, сделавшую возможным новое истолкование всего того, что мы уже узнали. Очень часто именно такого рода сравнения различных культур открывают нам действительные параметры поставленной проблемы, позволяют сформулировать ее с новой точки зрения. Контрасты, вызываемые к жизни сравнением, необходимы, чтобы пополнить картину.

У чамбули нормативные отношения между мужчинами и женщинами обратны тем, какие характерны для нашей собственной культуры. У чамбули деятельны и энергичны женщины. Они руководят деловой стороной жизни и очень легко кооперируются при выполнении каких-нибудь работ в большие группы. У каждой женщины свой глиняный очаг, имеющий форму большого горшка с многоярусным орнаментом на нем. Этот " горшок" вставляется в кольцо, сплетенное из ротанга. Женщины носят с собой свои очаги и ставят их в больших домах, предназначенных для расселения нескольких семей, всякий раз, когда предстоит какая-нибудь совместная работа.

Маленькие девочки столь же сообразительны и ловки, как и их матери. Чамбули оказались единственной культурой из тех, с которыми я работала, где мальчики не были самыми перспективными членами общины, наиболее любознательными, наиболее свободными в своих интеллектуальных проявлениях. У чамбули именно девочки были сообразительны и свободны, а маленькие мальчики - уже захвачены сопернической, озлобленной, построенной на личностной конкуренции жизнью взрослых мужчин. Война давно уже перестала интересовать мужчин чамбули, и еще до того времени, как охота за головами была запрещена постановлением администрации, честь, связанная с добычей этого страшного трофея, честь, необходимая для того, чтобы приобрести звание мужчины, скорее покупалась, чем завоевывалась. Дядя держал беспомощного, схваченного им пленника, а племянник убивал, пронзая его копьем. Это было последней стадией охоты за головами, стадией, на которой приобретение всякой головы, даже головы старухи или ребенка, было более значимым, чем проявление настоящей мужской храбрости. В этом отношении этнические группы бассейна Сепика предельно отличались от американских индейцев прерий. У последних большую честь приобретал воин, укравший лошадь или прикоснувшийся к действительному живому врагу, чем воин, добывший скальп. Чамбули же вообще перестали воевать и охотиться за головами врагов, воинские союзы развалились.

Формально мужчины возглавляли семьи, по фактически всем существенным управляли женщины, они одевали мужчин и детей и шли по своим делам, шли будничные, деловые и умелые. А в это время в церемониальных домах на берегу озера мужчины вырезали из дерева, писали красками, сплетничали, впадали в истерику, соперничали.

У чамбули Рео, работая над системой родства, пережил одну из тех вспышек методологического озарения, которые только и придают ценность любой научной работе: он понял, что два типа систем родства, до сих пор описываемые как принципиально отличные, фактически являются зеркальным отражением друг друга. Грегори прибыл к нам как раз тогда, когда Рео разработал эту идею, и удивился нашему ликованию. Рео опубликовал это открытие в " Океании", в статье, скромно названной " Заметки о кросскузенных браках". На его идеи тогда обратили мало внимания, хотя двадцать лет спустя именно на постановке проблем такого рода создавались научные карьеры. Но в тот вечер в Чамбули мы считали это открытие триумфом.

В разговорах с Грегори о чамбули стала просматриваться и главная идея культуры ятмулов. Грегори интересовался тем, что впоследствии он назвал этосом - эмоциональной тональностью общества. Впервые он почувствовал, что такое этос, читая " Пустынную Аравию" Даути[66]. Сейчас же он считал, что он схватил смысл этоса культуры ятмулов. В Канканамуне и Палимбаи, в деревнях, где он работал, женщины были скромны, просто одеты и непритязательны, а мужчины - напыщенны, их поведение отличалось резкостью и чисто мужской бравадой.

Впрочем, у ятмулов была одна церемония, в которой мужчины и женщины менялись привычными ролями. Эта церемония - навен - среди всего остального отмечала первое деяние ребенка: первое животное или птицу, убитую им, первую удачную игру на барабане или на флейте, первый поход в другую деревню и возвращение из нее или (для девочек) первую пойманную рыбу, или приготовление сагового пирога. В таких случаях братья матери, одетые в старые, грязные травяные юбочки, гротескно изображали женщин, а сестры отца, одетые в мужские украшения, гордо шествовали по деревне и, скребя зазубренными липовыми тростями по внутренним частям деревянных бутылок, производили звук, символизировавший мужскую гордость и самоутверждение. Эти церемониальные трансформации, разыгрываемые с большой увлеченностью, подчеркивали подлинный контраст между полами, тот тип маскулиино-фемининного контраста, который так хорошо знаком евро-американскому миру.

В наших тянувшихся неделю за неделей беседах о материале, собранном Грегори и нами, постепенно начала вырисовываться новая формула отношения между полом и темпераментом. Мы спрашивали себя: а что, если существуют другие виды врожденных различий, столь же важных, как половые, но пересекающих границы половой дифференциации? Что, если люди, будучи от рождения разными, могут подгоняться под систематически заданные типы темперамента, и что, если существуют мужская и женская разновидности таких типов? И что, если общество - путем воспитания детей, поощрения и наказания определенных видов поведения, своими традиционными описаниями героев, героинь, а также злодеев, ведьм, колдунов, сверхъестественных сил - может сделать упор на одном только типе темперамента, как у арапешей и мундугуморов, или, напротив, может выдвинуть на первый план особую взаимодополняемость между полами, как у ятмулов и чамбули? И что, если характерные для евро-американских культур нормально ожидаемые различия между полами могут быть перевернуты, как это, по-видимому, произошло у чамбули, где женщины были энергичны, умели действовать сообща, тогда как мужчины были пассивны, являлись объектом выбора для женщин и в своем характере обнаруживали те черты мелочной злобности, ревности и подверженности настроению, которые феминистки оправдывали подчиненной и зависимой ролью женщин?

Когда мы обнаружили эту проблему, забившись в крохотную, восемь на восемь футов, комнатку, защищенную от москитов, то наша мысль постоянно металась между анализом самих себя и друг друга как индивидуумов и анализом культур, изучаемых нами в качестве антропологов. Исходя из гипотезы о наличии различных комплексов врожденных черт, каждый из которых характерен для определенного типа темперамента, нам стало ясно, что мы с Грегори близки друг другу по темпераменту: фактически мы представляли мужскую и женскую разновидности темперамента того типа, который находился в резком контрасте с типом темперамента, представленным Рео. В равной степени стало ясно, что было бы бессмысленно определять личностные черты, объединявшие нас с Грегори, как " женские". Точно так же было бы бессмысленно определять поведение арапешей-мужчин как " материнское", когда мы имеем дело с культурой, в которой главное дело мужчин и женщин - кормить и выращивать детей. Точно так же мужчины и женщины мундугуморы, сексуально сильные, гордые индивидуалисты, могут быть отнесены к единому, хотя и совершенно иному типу темперамента. Думая о различных обществах, мы стремились представить в виде системы типы темпераментов, стандартизируемые организацией различных культур.

Накал наших споров только усиливался треугольником, сложившимся у нас. Грегори и я полюбили друг друга, хотя мы и строго контролировали себя. Каждый из нас пытался перевести силу наших чувств в более совершенную и вдумчивую полевую работу. Говоря о различии культур арапешей, мундугуморов, чамбули и ятмулов, мы говорили также о различии личностных акцентов, делаемых тремя англоязычными культурами - американской, новозеландской и английской, которые были представлены нами, и об академическом этосе, объединявшем нас с Грегори. Все это имело прямое отношение к нашим попыткам найти новую форму отношений между полом, темпераментом и типом поведения, требуемым культурой.

В наших размышлениях мы многим были обязаны учению Рут Бенедикт о широком диапазоне личностных возможностей, из которого каждая культура отбирает в качестве нормативных лишь некоторые человеческие качества. Когда мы были на Сепике, мы прочли рукопись ее " Моделей культуры", копию которой она прислала нам. Но Рут Бенедикт использовала выражение " диапазон" лишь фигурально и не видела системы во взаимоотношениях различных, культурно обусловленных типов личности. Я же в своих раздумьях опиралась на работы Юнга, в особенности на его четырехчленную схему классификации личностей по психологическим типам[67]. У Юнга каждый тип соотносился с другими дополняющим образом. Грегори с его склонностью пользоваться биологическими аналогиями обращался к формальным структурам мёнделевской теории наследственности.

По мере того как мы шли вперед, мы попытались построить нашу типологию личностей в виде четырехчленной схемы и найти в ней место наиболее известным нам культурам с точки зрения того, какой тип темперамента более всего поощряется культурой в целом. При этом мы пришли к выводу, что, по-видимому, должна быть и еще одна культура, конкретным примером которой мы не располагали. Я предположила, что культура Бали, возможно, заполнит эту лакуну в нашей схеме. Когда наконец мы попали на Бали, оказалось, что моя догадка была точной.

Пользуясь разработанной нами четырехчленной схемой, мы разместили культуры, явившиеся основой нашей теории, так, как показано на следующей ниже схеме. Место каждой из них на этой схеме определено ее требованиями к темпераменту мужчин и женщин. Культуры, расположенные на противоположных полюсах, фактически дополнительны по отношению друг к другу.

Мы продумали также все, что мы знали о полинезийских обществах, говоривших, в сущности, на общем языке и происходивших от общего корня[68]. Здесь мы подчеркивали не половые контрасты, а сходство темпераментов у обоих полов, требуемое культурой.

Основываясь на разработанной нами теории, мы стали извлекать из нее очевидные следствия. Теория состояла в том, что существует ограниченный набор типов темперамента, каждый из которых характеризуется определенным сочетанием врожденных личностных черт. Связь между всеми этими типами образует определяющую систему. Если дело обстоит именно так, то казалось очевидным, что индивидуум, чей темперамент несовместим с типом (или типами), требуемым культурой, в которой он был рожден и воспитан, окажется в невыгодном положении и уязвимость его позиции будет вполне закономерной и прогнозируемой.

Далее, нам представлялось, что можно делать достаточно точные прогнозы и об обществе, в котором поведение двух полов - или же, к примеру, разных возрастных, статусных или этнических групп - стилизуется культурой в соответствии с контрастирующими моделями темперамента. В обществе, где от мальчиков ждут уверенности, смелости, инициативности, а от девочек - скромности, чуткости и пассивности, некоторые мужчины и женщины будут не на уровне этих ожиданий. И это произойдет не потому, что мужчины, не укладывающиеся в ожидаемые нормы поведения, будут менее маскулинными, а женщины - менее фемининными, но потому, что врожденный темперамент индивидуума расходится со стандартами, принятыми для его или ее пола в этом обществе.

Мы размышляли также о следствиях этой теории для личностных отношений. Например, к чему приведет брак, в котором у партнеров одинаковые темпераменты? Или же брак, где сходятся люди с резко противоположными темпераментами? Или, наконец, брак, в котором у партнеров отличные, хотя и менее контрастные темпераменты? В то время нам казалось, что браку между двумя лицами сходного темперамента, как отношениям между братом и сестрой, будет не хватать силы и контрастности.

Сорок лет спустя мне представляется, что сходство темпераментов будет более всех цениться лицами одного и того же пола, воспитанными в той же самой культуре. А контраст между маскулинностью и фемининностью будет наиболее высоко цениться в отношениях между мужчиной и женщиной того же самого темперамента, воспитанными в одной и той же культуре.

Наши непрерывные дискуссии, конечно, проливали свет и на нас самих, на наши личности. Как Грегори, так и я ощущали, что мы до некоторой степени девианты в наших собственных культурах. Многие формы агрессивного мужского поведения, принятые в качестве стандартов в английской культуре, отталкивали его. Мой собственный интерес к детям не укладывался в стереотип американской женщины, делающей карьеру, или же в стереотип властной, эгоистичной американской жены и матери. Мне доставляло наслаждение срывать с себя покровы предписанного культурой поведения и чувствовать, что наконец-то осознаешь себя тем, кто ты есть на самом деле. Рео же не переживал столь острого чувства открытия самого себя. По своему темпераменту он подходил к нормативам своей культуры, хотя даже в Новой Зеландии от мужчин ожидалось более мягкое и более пасторальное поведение, а его самого в большей мере, чем надо, тревожили неконтролируемые импульсы чувства.

Тогда мы считали, что сделали потрясающее открытие. Рео и я телеграфировали Боасу, что мы вернемся домой с исключительно важной новой теорией. Но мы сознавали и опасности, заложенные в ней, ибо знали о существовании весьма естественной и очень свойственной человеку тенденции связывать личностные черты с полом, расой, телосложением, цветом кожи или же с принадлежностью к тому или иному обществу, а затем делать возмутительные сравнения, основанные на таких произвольных ассоциациях. Мы знали, насколько политически острой может стать проблема врожденных различий. Мы знали также, что русские отказались от своего эксперимента по воспитанию однояйцовых близнецов, когда стало ясно, что, даже воспитанные в различных условиях, они обнаруживают удивительное сходство[69]. В то время мы еще не осознавали всего ужаса нацизма с его обращением к " крови" и " расе". Доходившие до нас ограниченные сведения не давали нам возможности в полной мера осознать политический потенциал Гитлера.

В то время мы еще очень мало знали и о проделанных попытках связать темперамент с типом телесной организации человека. Хотя за ними и стояли какие-то смутные идеи, связывающие телесную организацию человека с его психическим складом, мы в очень малой мере могли что-нибудь заимствовать от них. Попав снова в библиотеки, мы обратились в первую очередь к работе Кречмера, связывавшего типы психических расстройств с конституциональными типами человека[70]. Но эта область исследований оказалась весьма запутанной. Теории такой связи были разработаны по данным, полученным при анализе устойчивых популяций Европы, и при проверке на чрезвычайно разнообразной популяции США обнаружили все свои дефекты. Наша же теория уже и тогда была более утонченной. Мы признавали, что люди одного и того же темперамента в различных обществах могут обладать одним и тем же конституциональным типом, более того, типичная телесная поза формируется культурой, в какой человек был воспитан.

Когда мы прибыли домой после работы в поле, мы все еще смотрели на мир широко открытыми глазами, глазами, внимательными к каждому жесту и каждому поступку. Казалось, что все наши друзья стали понятнее для нас. Но мы также ясно сознавали и возможные опасности, связанные с теоретизированием о любых врожденных различиях между людьми. Вот почему мы воздерживались от публикации наших гипотез в то время.

После нашего возвращения в Австралию с Сепика весной 1933 года наши пути разошлись. Я вернулась в Америку, чтобы возобновить работу в музее и вновь поселиться в квартире, занимаемой когда-то мной с Рео. Рео поехал в Англию через Новую Зеландию, где он снова встретил Айлин, девушку, которую он раньше любил. Грегори поплыл в Кембридж на грузовом судне, и прошли месяцы, прежде чем я снова что-то услышала о нем.

Наши первые теоретические формулировки относительно темперамента развивались разными путями. Исходя из контраста между ожидаемым мужским и женским поведением и способа институционализации и театрализации этого контраста у ятмулов, Грегори написал первый доклад об этосе их церемонии навен для международного конгресса в Лондоне.

Я провела летние месяцы на междисциплинарном семинаре, организованном Лоуренсом К. Фрэнком в Дартмуте, в ходе которого я усвоила от Джона Долларда[71]более точные правила описания характера культур. Затем я принялась за книгу " Пол и темперамент", в которой я описывала те способы, которыми стилизуют поведение мужчин и женщин культуры арапешей, мундугуморов и чамбули. Хотя вся теория темперамента как социального типа дифференциации у меня уже сложилась, я не рассматривала ее в этой книге. Весной 1934 года Грегори, Г.Уоддингтон, Джастин Бланко-Уайт и я встретились в Ирландии. Здесь мы снова обсуждали проблему типа темперамента и попытались в еще большей мере уточнить первоначальную ее формулировку. Тем летом я кончила " Пол и темперамент". Книга была опубликована весной 1935 года.

О том, сколь трудным оказалось для американцев отделить идею внутренней предрасположенности от приобретенного под воздействием культуры поведения, можно было судить по противоречивым реакциям на книгу. Феминистки приветствовали ее как доказательство того, что женщина отнюдь не " по природе" любит детей, и требовали, чтобы у маленьких девочек отняли кукол. Рецензенты обвиняли меня в отрицании любых половых различий. Четырнадцать лет спустя, когда я написала " Мужчину и женщину", книгу, где весьма тщательно рассматриваются вопрос о различиях культур и темпераменты, а затем и личностные характеристики, по-видимому непосредственно связанные с половыми различиями между мужчинами и женщинами, женщины обвинили меня в антифеминизме, а мужчины - в воинствующем феминизме, представители же обоих полов - в отрицании полноценности и красоты женского бытия, как такового.

В следующую зиму, 1934/35 годов, я занялась проблемой сотрудничества и конкуренции среди примитивных народов. Это была новаторская работа[72], объединявшая специалистов разного профиля - выражение " междисциплинарные исследования" еще не было изобретено. В ней участвовали аспиранты, молодые полевые исследователи, работавшие со мной. Мы исследовали тринадцать примитивных культур, чтобы получить какие-то новые подходы к проблемам нашей собственной культуры.

Центральной проблемой была проблема взаимодействия между формами социальной организации и типами структур личности. В этом исследовании мы смогли выявить взаимодействие между специфическими стилями жизни и некоторыми коллективистскими чертами характера.

Весной 1935 года Грегори приехал в США. Работая вместе с Радклифф-Брауном, мы предприняли еще одну попытку определить, что следует понимать под обществом, культурой и характером культуры. К тому времени нам стало ясно, что исследование прирожденных различий между людьми должно подождать до лучших времен. После своего возвращения в Англию Грегори завершил рукопись своей книги " Навен", великолепного исследования культуры ятмулов[73].

В Лондоне Рео отверг все психологические подходы к теории. Теперь мы были разведены, и из Англии он поехал в Китай преподавать. Грегори снова получил стипендию в Кембридже, и он и я наконец-то были свободны, чтобы встретиться на Яве и начать полевые работы на Бали.