Маленькие рассказы

Помню, когда я был мальчишкой, то иногда, приходя домой со школы, обнаруживал, что мебель из гостиной или столовой валяется на подъезде к дому. Это меня пугало – точнее, просто сводило с ума. Моей первой мыслью было: нужно занести все это обратно в дом, пока никто не увидел. И я сам или с кем-то (с мамой или братьями) втаскивал мебель в дом. Это приносило мне небольшое облегчение. Однако на протяжении нескольких дней или даже недели или двух – в зависимости от серьезности события – у меня из головы не выходила мысль: что еще произойдет? Может, папа отдаст что-нибудь наше чужим людям? И он действительно раздавал вещи, которые мы очень любили – пару лыж, ружье, а однажды даже нашу собаку. Он говорил нам, что терпеть нас не может, или называл нас никчемными и такими-сякими. Я всегда размышлял над такими инцидентами; сейчас, вспоминая, я понимаю, что провел много лет, переживая за отца и придумывая, как бы мне ему помочь. Почему он так поступает? Что я такого сделал? Что мы такого сделали? Что мне сделать, чтобы его изменить? Так я и рос, превращаясь из мальчика в молодого человека, наедине с этими мыслями – и в социальном смысле, и в душевном. Я никогда не стремился получше узнать самого себя; мне кажется, я до сих пор себя не знаю. Я все еще одиночка и не умею жить, получать удовольствие и наслаждаться жизнью.

Билл Т., взрослый сын алкоголика, 34 года

Мой отец – алкоголик. Но он никогда этого не признавал. Когда я жила с ними, они с мамой постоянно скандалили. Мы, их шестеро детей, были пешками в их военных играх. Я всегда мучилась вопросом: виновата ли я в его пьянстве? Во время их ссор я всегда укрывалась в своей комнате. Там я чувствовала себя в безопасности. Сейчас мне двадцать два, я уже два года замужем. И у меня такая проблема: я все время извиняюсь за малейшую мелочь. Например, за недостаточно холодное молоко или за мокрое полотенце, оставленное в спортивной сумке. Мне хочется взять на себя вину абсолютно за все – даже за вещи, над которыми я не властна.

Шэрон Р., взрослая дочь алкоголика

Я – женщина (вернее, девушка) двадцати девяти лет, единственный ребенок двух родителей-алкоголиков. Когда я была маленькой, большую часть времени мне было одиноко и страшно. Но, когда все твои друзья выглядят нормальными и беззаботными, а родители поглощены собственными проблемами, рассказать об этом некому. Когда я просыпалась, разбуженная спорами родителей, мне ужасно хотелось иметь сестру, с которой можно было бы поговорить. Почему-то мне всегда казалось, что, если бы у меня была сестра, о которой я могла бы заботиться и делать так, чтобы ей было хорошо, то мне жилось бы лучше. О том, что кто-нибудь мог бы заботиться обо мне самой и делать так, чтобы мне жилось лучше, я даже и не задумывалась. Когда я училась в шестом классе, мои родители разошлись, и я осталась жить с отцом. После ухода матери я почувствовала облегчение, потому что, по крайней мере, прекратились их скандалы. Но потом все изменилось, и я обнаружила, что стала родителем, а отец – ребенком.

Я гордилась своим детством, потому что считала, что оно сделало меня сильной, независимой и уверенной в себе. Теперь, став старше, я чувствую такой гнев, что мне хочется накричать на кого-нибудь – но больше не на кого. Отец умер в 1970-м году; думаю, в это же время мать просто махнула на себя рукой и продолжила пить, пока не умерла. И вот теперь мне почти тридцать, и я стала больше пить; я это знаю, но не хочу бросать. Я получаю от этого удовольствие. Алкоголь помогает мне расслабиться и почувствовать себя лучше. В прошлом году я начала лечиться. Мой врач сказал мне, что я пью, чтобы облегчить свою боль. Может, это и так, но я никогда и не думала о том, что мне больно. Самое страшное, что я, по-видимому, подражаю тем самым поведенческим и ролевым моделям, которым не должна бы подражать. Но куда деться от двадцати лет, сформировавших весь мой жизненный уклад?

Барбара П., взрослая дочь алкоголиков