Действие первое. Комната в гостинице. У карточного стола сидит князь

Комната в гостинице. У карточного стола сидит князь. Уранов и Стивинский стоят на уходе. Напротив на диване сидит Маша и, подперев подбородок, смотрит на игроков. В комнате накурено, беспорядок, пустые бутылки, остатки еды.

Князь. Господа, прошу вас, последний банк.

Уранов. Говорю вам, хочу спать. Надоело.

Стивинский. Действительно – шестой час. Хорош я буду завтра. Нет, как я буду завтра петь?

Князь. Детское время. Я прикажу подать еще бутылку шампанского. В конце концов ужасно глупо – я совершенно проигрался. Для моего спокойствия хотя бы сядьте, и я промечу последний банк.

Уранов. На орехи, что ли, будем играть. Эх, князь, ложитесь-ка спать лучше.

Стивинский. У меня трещит лоб, трещит затылок, голова как пепельница с окурками. А голос – вы послушайте… (Берет ноту.) Это соль? Петушиный вопль. Я погиб!

Князь. Прекрасный голос. Дивное соль. Запишем на мелок, я отдам. (Благородно.) Честное слово. Я вас прошу наконец… Маша, скажи им, чтобы они это… ну, как это… Я не могу заснуть, если не промечу.

Маша. И не спи, никто не заплачет.

Уранов. Денежки, денежки надо показать, тогда о чем угодно просить можно. Так уж на свете устроено.

Князь. Ужасно неприятно.

Уранов. Эх, князек… Сегодня я у вас выиграл, а вчера меня на бирже взяли за рога. Едва жив ушел. Все мы, как говорится, сегодня князь, а завтра мразь.

Стивинский. Ну, я пошел. (Маше.) Касатка, красота моя, прощайте, богиня. Хотел бы я как-нибудь прийти, помузицировать, вспомнить старые времена.

Маша. Подождите. (Идет к столу.) Алексей Иванович, ну? (Снимает с пальца кольцо.) Сколько стоит?

Уранов подходит.

Уранов. Вещица!

Стивинский. Шикарная штучка. Какая вода!

Маша. Сколько даешь, я спрашиваю?

Князь. Моя милая, это последний ресурс.

Уранов. Тысячу рублей дам, ей-богу, только что это вы.

Маша. Тысячу за это кольцо? Все равно садись, мечи.

Уранов. Идет. (Садится, берет карты.)

Все стоят около.

Маша. Король треф.

Уранов. Идет. (Начинает класть карты направо-налево.)

Князь. Подумать, что какой-то король треф сейчас распоряжается нашей судьбой.

Стивинский. Вы любитель сильных ощущений, князь?

Князь. О нет, я склонен к меланхолической и чистой жизни. Но, к сожалению, мне ничего больше не остается, как испытывать сильные ощущения.

Маша (Уранову). Сдавайте расторопнее.

Уранов. Сдаю, как умею.

Стивинский. У него слишком толстые пальцы.

Князь. Такое чувство, что эти пальцы шевелятся у меня в мозгу.

Стивинский. Остались четыре карты.

Князь. Вот случай!

Уранов. В банке тысяча?

Маша. Да, ва-банк!

Уранов. Король треф бит.

Маша. Бит! (Князю.) Король бит. (Уранову.) Иду на все. Десятка пик.

Князь. Маша!

Уранов. Идет. В банке две тысячи. (Мечет направо, налево.)

Стивинский (Уранову). Ты, брат, паук, биржевик. А жаль кольца.

Уранов. Бита.

Маша. Бита!

Стивинский. Бита!

Князь. Не везет.

Маша. В банке четыре тысячи… На все, хотите?

Уранов. Ой ли?

Князь (Маше). Ты сошла с ума!

Маша. Пусти ты меня. (Уранову.) Мечи.

Князь. Моя милая, в конце концов мне придется платить своей шкурой.

Маша. Много дадут за твою шкуру. Своей расплачусь.

Уранов. Идет, идет. Шкурка дорогая.

Князь. Черт знает какая нелепость!

Маша. Девятка червей.

Стивинский. Резня!

Князь (Стивинскому). В такие минуты я чувствую себя ужасно одиноким. Никогда не нужно отыгрываться. Это закон. Мы попали в роковую полосу. Два раза я выплывал, но на этот раз…

Уранов. Бита! (Встает.) Игра кончена. (Надевает ко палец кольцо.) За вами семь тысчонок. Когда прикажете получить?

Маша. Я не знаю… На днях… Когда-нибудь… Я отдам…

Стивинский. Расскажи – никто не поверит.

Уранов. А из чего платить будете? Милая дамочка, жалко, жалко мне вас. Марья Семеновна, на два слова.

Маша. Да… вы о чем?

Уранов. Пожалуйте в коридор или лучше всего ко мне в комнату. Сейчас и порешим, чтобы потом не было оглядки.

Маша (слабо). Я не хочу.

Стивинский (у стола проверяет карты.) Все верно. Удивительный случай.

Маша (Уранову). Не могу. (Со слезами.) Отстань!.. (Князю.) Что же ты молчишь?

Князь (Уранову). Вы, кажется, намерены простить мне долг? Ни за что! Карточный долг – долг чести. Я не плачу моему портному потому, что такого рода долги наказуемы государством. В душе я анархист, как это ни странно. Когда я еду занимать деньги, то даю себе честное слово не платить. Этим я протестую. Но долги за зеленым столом не подлежат охране закона, поэтому я их плачу. Этим я тоже протестую.

Уранов. Когда прикажете получить?

Князь. На днях.

Уранов (вынимает вексель). Векселей нетрудно будет подписать?

Князь. О, сколько угодно. (Садится, подписывает.)

Стивинский (Маше). Что он вам предлагал?

Маша. Ну, ясно что…

Стивинский. Мужик!

Уранов (прячет вексель). Вот так-то будет вернее. Я подожду. Ну, князь, не сердитесь, играли по чести. Прощайте, Марья Семеновна, ручку.

Князь. Убирайтесь вон!

Уранов. Благодарю за угощение. (Ушел.)

Стивинский. Ну, князь, лапу.

Князь. Что я хотел сказать, Стивинский?.. Да, кстати… у вас не найдется до четверга?

Стивинский. Сам по трешницам стреляю.

Князь. Впрочем, я так… (Провожает Стивинского до дверей. Возвращается. Приподнимает штору и замирает у окна.)

Рассвет.

Князь. Игра кончена.

Маша. Один ты во всем виноват. Ах, дура я, дура… Год целый таскаюсь за ним, как мещанка. Какие предложения отклоняю. Отказываюсь от каких денег. До чего ты мне противен.

Князь. На улице совсем светло и много народу. Идут по делам. Озабоченные. У всех есть хоть сколько-нибудь денег. У каждого дом и семья.

Маша (сидя у пианино, положив подбородок на спинку стула). Побить тебя хочется.

Князь. Этого ты сделать не посмеешь.

Маша. Как еще посмею.

Князь. В редких случаях я еще могу применить к тебе физическую силу. Но я для тебя неприкосновенен, абсолютно.

Маша. Скука.

Князь. Впереди целый пустой день. Моя кровь насыщена табаком и винными парами. Плохо, когда нельзя заснуть.

Маша. Вечером отравлюсь.

Входит Абрам Желтухин, сильно заспанный и в помятой одежде.

Желтухин. Францюсский.

Маша. Что?

Желтухин. Францюсский.

Князь (не оборачиваясь от окна). Что ты говоришь, Абрам?

Желтухин. Францюсский жанр. Говорю, в комнате – францюсский жанр. (Потягивается.) Хорошо. А я всхрапнул часика четыре. Пить, а? Промочить есть чем, Касатка?

Князь. Вон каменщики мостят улицу. Идет чухонка, [10]несет молоко.

Желтухин (Маше). Что с ним?

Маша. Проигрались.

Желтухин. Как, дотла?

Маша кивает.

Я в коридоре на Уранова наскочил, он тоже говорит – фю-ю!

Князь. На этот раз мы погибли.

Маша (несколько повышенно). Роковой конец.

Пауза.

Желтухин. Что же, спать будем или разговаривать? Спать, по-моему, неудобно как-то сейчас. А?

Князь. В гостинице долг очень велик. По ресторанам тоже должны везде, кроме третьего разряда. Если переехать из этой гостиницы в другую, меня сейчас же арестуют.

Желтухин. Да, здесь хорошая гостиница, отличная гостиница. Персидский бест.[11]Все жулики здесь живут, шулера, спекулянты.

Князь. Ты не забудь, – на моих плечах женщина.

Желтухин. Что, Касатка, видно, покровителя надо искать?

Маша. Не могу. Ненавижу мужчин. (Показывает на горло.) Вот у меня где клубок сидит.

Князь. Этот шаг Марья Семеновна не повторит. Касатка стала порядочной женщиной. Я ее поднял. Если когда-нибудь мои дела поправятся, я на ней женюсь.

Желтухин. Женишься!.. Ну, прямо золотые слова… Ты слышишь, Маша, он сказал, что женится, и я свидетель.

Маша (князю). Что-то уж очень ты уверен. Смотри, как бы я сама тебя на улицу не выбросила.

Желтухин. И не думай его бросать. По рукам пойдешь.

Маша. Хуже не будет.

Желтухин. Ну, уходи.

Маша. Кабы не полюбила я этого… павлина…

Желтухин. Оба вы нерьвастервики.

Князь. Нужно говорить неврастеники. Если бы только заснуть и проспать весь день! Абрам, ты инженер, придумай что-нибудь.

Желтухин. Во-первых, я бывший инженер, в настоящее время без практики. Но шулером я не был никогда, нет. Хотя несколько раз били, но зря. Надо мной тяготеет квипрокво.[12]

Князь. Какую-нибудь службу взять, должность.

Желтухин. На всякой службе нужно работать как вол. И куда бы ты ни поступил – все равно жалованье твое пойдет судебному приставу.

Князь. Ты прав. Биржевая игра?

Желтухин. Облапошат.

Князь. А как ты смотришь на такую идею – если отыграться в карты?

Желтухин. Деньги нужны.

Князь. Занять?

Желтухин. Ну, займи…

Князь. Да, конец. Безвыходно.

Маша (негромко). Ненавижу вас обоих. Пустомели.

Желтухин. Подожди, я все-таки подумаю. Во-первых, нельзя представить, чтобы мы пропали. Мы, в общем, превосходные люди, веселые, никого не обижаем. Почему же мы? Пускай другие пропадают.

Князь. Клянусь тебе, я начну новую жизнь. Мне тридцать два года. Из них последние двенадцать лет я делал усилия создать новую, светлую жизнь. От этой мечты я не откажусь никогда. Подумай – моя карьера начиналась блестяще. В министерстве меня обожали. Одному швейцару я был должен восемьсот рублей. Но вот… Грустно вспомнить. Был день, когда все полетело вниз. Это был мой первый крупный проигрыш. Меня погубили рестораны, игорные дома и скачки. Но не женщины, нет. В моей жизни два начала: темное – это игра, и светлое – женщины. Любовь всегда очищает. Пока я способен волноваться, я еще не погиб. Женщины общества теперь мне недоступны. Увы, я слишком потрепан. Я порвал со светом. Теперь мой идеал – малютка, блондиночка, мещаночка, кроткое существо. Тюль на окне, герань, птички. Там покой, там блаженный сон, отдохновение от этих воробьиных ночей.

Маша. Блондинка? Кто такая? (Идет к нему.)

Желтухин. Маша, Касатка, брось, это он в идеале.

Маша (князю). Нет! Как ее зовут? Ты мне в глаза гляди, когда тебя спрашивают. (Садится около.)

Князь. Как ты бездарна. Какая ты femme.[13] Маша. Фам! А пока у меня деньги были, – тебе черные волосы нравились. Блондинка! Сегодня же узнаю, какая у тебя милочка. Я ему верила. Весь год была верна. Ущипнуть себя никому не позволила. Да ты помнишь, – каким тебя в игорном доме подобрала? Худой, небритый, пиджачишко на нем коротенький. Стоит дрожит. «Мне, говорит, мадам, отчего-то все холодно». Влюбилась. Обстановку мою в сорок тысяч прожил. Драгоценности проиграл, две шубы продал, одну обезьяньего меха, другую на горностае, сверху жеребенок. Что же ты? Отвечай, хиздрик! [14]

Князь (Желтухину). Ты не находишь, что идет сильный дождь?

Желтухин. Н-да, сквозит.

Маша. Ненавижу. Я от тебя не отстану. Высохну, назло чахотку получу. У меня и теперь кровь горлом хлещет.

Желтухин. Перестань чепуху говорить. Гадко. Князь. Маша, а когда мы сходились, помнишь, какие были слова? Маша. Какие слова?

Князь. О чувствах, о возвышенном, чем сердце было полно. Помнишь наш первый романс? Маша, ты жестока. Касатка, ты слишком резко берешь. (Схватывает гитару.) Когда-нибудь поймешь, – я хотел только любви, но я малопрактичный человек. Желтухи н. Всегда до слез прошибет. Маша. Ничему не верю!

Князь. Наш романс. (Запевает фальшивым голосом.)

Маша. Перестань. Положи гитару. Мука моя! Не хочу, все равно не хочу я тебя!

Желтухин. Эх, не так поешь. (Берет у князя гитару и поет тот же романс с большим чувством.) Огнями ресторан сиял, Румынская запела скрипка, И ты глядела в дымный зал С печальной, нежною улыбкой. Я подошел. О, будь со мной, Люби меня. Ты сжала руки. Какою дивною тоской Нам пела скрипка о разлуке. Забудь. Приди. Люби. Живи… И билось сердце странно, сладко… О, вспомни эту ночь любви, Красавица моя, Касатка…

Маша. Господи… Господи…

Князь. Да, в жизни есть красота.

Желтухин (откладывает гитару). А все-таки положение у нас, братцы мои, перпендикулярное.

Князь. Мы можем пойти по дворам и петь.

Желтухин. Действительно. С попугаем билетики вытаскивать на счастье… Эх, Анатолий, Анатолий, голова у тебя фиником, никуда не годится. Нельзя ли нам уехать? Нет ли у тебя какой-нибудь завалящей тетки?

Князь. Тетки? Да, у меня есть одна тетка. Она помещица.

Желтухин. Помещица? Значит, живет в деревне, на всем готовом? Анатолий, едем к тетке! Пусть она нас покормит с недельку, ну, с месяц. Я сейчас в таком положении: как проснусь, так и думаю – все равно пропал, и уж весь день – никакой фантазии. Мне бы с недельку пожить спокойно, я бы вывернулся. Ей-богу, вывернусь и вас вытащу.

Князь. Дай бог памяти, как ее зовут? Варвара Ивановна Долгова. Она всегда была большим чудаком. Добра и гостеприимна. Представь, все время старается поддерживать со мной переписку. Где-то валялось ее письмо, а я до сих пор не распечатал. Решил прочесть в светлую минуту… (Достает письмо.) Абрам, это прежде всего святая женщина!

Желтухин. Ну, тогда нам к ней ехать нечего.

Князь. Почему?

Желтухин. Как же я вдруг приеду к святому человеку? Мне все время будет совестно.

Князь. Ты можешь приехать несколько позже. Я тетушку приготовлю. (Идет к окошку, глядит на промозглую площадь, со вздохом опускается на диванчик.) Представь, живет в старом, наполовину запущенном доме, в нижнем этаже, где темно от кустов сирени и весь день кричат воробьи.

Желтухин (растроганно). Птички… а!

Князь. В комнатах пахнет шалфеем, некрашеные полы, киоты, [15]ходят босые девки. По праздникам приезжают сонные помещики со своими помещицами. Пьют чай в саду, говорят о гусях, о какой-то пшенице или вспоминают прошлое, как дедушка женился на бабушке и какие были праздники и балы. А во втором этаже навалена пшеница, там бегают только мыши, грызут штофные диваны и старую библиотеку. Абрам, все это не так давно было моим родным. Как далеко, как безнадежно все это далеко! Какие там пекутся сладкие пирожки, какие засолы. Какие закаты за рекой! Деревенские песни. Вечером выйдешь в рожь, – пахнет медом, повиликой, булькают перепела, и чувствуешь, что душа без греха. Да.

Маша заплакала.

Там не бывает головной боли и отвращения ко всему. А? Ты о чем, Маша?

Желтухин. Знаешь, Анатолий, ты все-таки свинья.

Маша. Не поеду с тобой никуда.

Князь. Почему? Вот каприз!

Желтухин. Да, брат, она права отчасти.

Маша. Нет охоты мне что-то со святыми женщинами разговаривать.

Желтухин. Брось, Маша. Хочешь, побожусь, что его тетка, наверно, сама с прошлым.

Князь. Абрам, будь корректнее!

Маша. Действительно, его сиятельство вдруг привезет тетушке такой сюжет. Как она жива останется. Все рассолы у нее прокиснут. Из меня, дружок, никаким ветром греха не выдуешь.

Желтухин. Фу ты, какая дура! Ну, не дура ли ты, говоришь пошлости.

Маша (князю). Предатель, предатель самый последний!

Князь. Tiens.[16] Маша, я, кажется, ничего не сказал. Ну да, я вспомнил прошлое, на минуту забылся. Прости. Все же я никогда не переставал помнить, что из нас троих я… ну, как это сказать… самый миниатюрный в нравственном отношении. Я скажу тетушке, что ты моя жена. Надеюсь, господа, мы не будем много говорить о своем прошлом.

Желтухин. Сохрани бог! Ты меня не узнаешь. Только насчет еды ты уж предупреди, что я сангвиник. Князь (успевший за это время пробежать письмо). Тетушка пишет, что у них готовится радостное событие – свадьба какой-то девицы Раисы Глебовны с Ильей Ильичом. Илья Ильич Быков – это ее воспитанник, управляет именьем.

Желтухин. Вот как раз на свадьбу-то мы и приедем. Очень кстати. Анатолий, садись, пиши тетке.

Князь присаживается.

А ты, Машенька, с ним все-таки помягче, надо принять во внимание его происхождение. Как ты его ни мусоль, а все-таки – князь. Нет-нет, да и прорвется.

Князь. Я пишу: «Ma tante, [17] мы с женой и другом решили на короткое время посетить вашу усадьбу». Вот дальше как?

Желтухин (осматривая пустые бутылки). Ну, это совсем не то. Подожди. (Уходит во внутреннюю дверь.)

Князь. Мне все последнее время жилось очень нелегко. И, конечно, это не могло не отозваться на чувстве к тебе, Маша. Мы передохнем, осмотримся, а там можно начать новую жизнь. Почем я знаю, – меня могут назначить наконец земским начальником… В деревне все случается. У тебя будет положение, а не какое-то безвоздушное пространство в отеле.

Маша. Хорошо. Ты меня просишь?

Князь. Да, прошу.

Маша. А зачем тебе, чтобы я поехала?

Князь. То есть как зачем? Я не знаю. Какой глупый вопрос. Если я поеду один, то мы, значит, расстались! Это необыкновенно нелепо. Мы же любим друг друга. Не смотри, пожалуйста, на меня такими глазами.

Маша. Я тебя не люблю.

Князь. Неправда. Не верю. Ты говорила это мне сто раз. Зачем доводить отношения до такой остроты? И без того сердце готово остановиться. Маша, умоляю…

Маша (серьезно). Я поеду с тобой. Мне деться сейчас некуда, сам понимаешь. Но что из этого выйдет, я не знаю. Если ты меня предашь, помни, я ни тебя, ни твоей тетки не пожалею. Я ведь мягка, покуда люблю хоть немножко, а выкину из сердца – ни жалости, ни стыда у меня нет.

Князь. Ну да, ну да, ну да…

Желтухин входит с бутылкой.

Желтухин. Сунулся в шляпную картонку – и, разумеется, бутылка. (Откупоривает). Садись и пиши. Поймешь ты когда нибудь, что такое Желтухин?

(Диктует.)

«Незабвенная тетушка. Тоска по родным местам настолько подточила мой организм, что я сделался совершенно болен. Воспоминания детства не дают мне покоя. Город с его электричеством мне опротивел. Я хочу тишины и правды в кругу родных…»

Князь (сквозь зубы). Ну, это слишком витиевато…

Желтухин. Пиши. (Диктует.)

«Дорогая тетушка, несколько недель, проведенных под вашим гостеприимным кровом, вдохнули бы в меня новую жизнь. Ах, тетушка, тетушка, сколько я выстрадал за эти двенадцать долгих лет! Я почти старик…»

Князь (пишет). «…выстрадал за эти двенадцать долгих лет…»

Желтухин (диктует). «Со мной приедет друг моей жизни, моя жена Марья Семеновна, с которой я в непродолжительном времени намерен сочетаться законным браком».

Маша смеется, берет гитару и наигрывает.

Ничего смешного не нахожу… «А также, с вашего позволения, приедет мой друг детства…»

Князь. Позволь, какой же ты мне друг детства?

Желтухин. Эх, какой ты, ей-богу. Без этого нельзя. Какой ты эгоист… (Диктует.) «Он человек странный, даже отталкивающий на первый взгляд, но добрая душа и не пьет». За это уж я ручаюсь… «Все животные имеют право на отдых, птицы вьют гнезда, лисы роют норы… Дорогая тетушка… жизнь тяжелая и даже нелепая штука (со слезами), и тем, кто бьется из последних сил, чувствуя, как с каждым днем все туже затягивается на шее петля…»

Медленный занавес