Оратор и слушатели 4.2.1 Основная установка

«Любая речь подобна осаде души слушателя» (Хри-состомос, около 400 года после рождества Христова).

Любой хороший оратор исходит из принципа, что он - слуга своего слушателя, что он для ближних, а не они для него. Он избегает как высокомерия, так и ложной скромности. Речь свысока всегда вызывает антипатию. Холодное поведение легко создает впечатление, как буд­то оратор «делает свое дело без души»(Ротер).

«Обычно слушатели относятся к оратору даже лучше, чем он заслуживает, и они благодарны и обрадованы уже тем, что говорит хоть сколько-нибудь разумно» (Кассой).

Хороший оратор не поучает, подняв палец. Напротив, он действует как дружески настроенный советчик. Хо­роший оратор должен быть специалистом в своей облас­ти, а не строить из себя специалиста.

То и дело мы убеждаемся в том, что узкий специалист не видит взаимосвязей, а лишь свою специальную об­ласть. Но существенно, что слушатель постигает более обширные взаимосвязи, выходящие за пределы отдель­ных явлений.

Само собой разумеется, оратор уважает своих слуша­телей. Разве не следует быть благодарным людям, если они пришли только затем, чтобы выслушать Вас? Пра­вильное выступление оратора можно лучше всего описать словами: уверенное и вместе с тем скромное, увлеченное и вместе с тем сдержанное.

Быть заносчивым просто глупо. Ничто не раздражает слушателей больше, чем это. (Только в дебатах при слу­чае нужно бить высокомерие его собственным оружием!) Обычно же подходит изречение Вильгельма Буша: «Как мал тот, кого сравнят с его высокомерием».

Вспоминают мудрые слова Монтеня, что даже на са­мых высоких ходулях мы бегаем на своих ногах и даже на самом высоком троне сидим на собственных ягодицах.

В любой речи проявляется индивидуальность орато­ра. Как оратору Вам необходимо внимание и доверие слу­шателей. Слушатель тонко чувствует, стоит ли доклад­чик за его высказываниями целиком и полностью.

♦ Основой любой ответственной речи является чес­тность. Ваша задача — вызвать у слушателя чувст­во симпатии, а речь должна «трогать за живое». Удастся ли это Вам, зависит не только от того, что Вы скажете, но и как Вы выступите, какое впечатление Вы произведете на слушателя.

Пусть Ваш внешний вид (как и настрой) будет све­жими, а Ваше состояние — собранным и напряженным, но ни в коем случае не спазматическим.

Самые хорошие речи не удаются утомленному, уста­лому оратору.

4.2.2 Интонация

Говорят, «музыку создает тон».

Чрезвычайно важно иметь правильную интонацию. Интонация — «кондиционер пространства души». Интона­ция сделает атмосферу теплее или охладит ее, да что там, просто приведет к ледяному окостенению. Холодная или раздраженная интонация вносит в человеческие отноше­ния холод. То же и в зале для выступлений. Настроение падает ниже точки замерзания. Слушатели получают ду­шевное обморожение. Неприятно действует и властный, командный голос. Еще и сегодня встречаются нам отлич­ные ораторы, голоса которых звучат так, как будто они хотят подражать скрипу дверей в замке привидений. Но елейная интонация также принадлежит бородачу давно минувших дней. Мы все время говорим звучным голо­сом; не голосом без выражения — монотонным и безучас­тным. Мы приспосабливаем голос к предмету речи. Есть люди, которые с одинаковой интонацией и поздравля­ют, и выражают соболезнование.

Юмор и ирония зачастую в меньшей степени заклю­чены в произносимых словах, чем в интонации.

♦ Одно и то же содержание речи, даже если формули­ровки одинаковы, звучат совершенно по-разному в за­висимости от того, как произнесен доклад. Одна единственная пауза, один ничтожный акцент сделают речь убедительной или уничтожат ее. Важно вы­явить основные пункты не только в точных формулиров­ках, но и в правильной интонации.

4.2.3 Начало речи

Не начинайте говорить сразу, как только подниме­тесь на трибуну. Вы хорошо сделаете, если обведете всех слушателей дружеским, но уверенным взглядом. Этот прием вкидывания взглядом является первым возмож­ным контактом оратора со слушателями. Вы именно с са­мого начала излучаете тепло. Первое хорошее впечатле­ние, которое слушатели получат, глядя на Вас, часто яв­ляется решающим. Некоторые ораторы начинают речь подчеркнуто тихо, чтобы заставить слушателей быть вни­мательными. В древности учителя ораторского искусст­ва рекомендовали даже произносить первые предложе­ния, как бы колеблясь и с мнимой неуверенностью, что­бы таким способом достичь напряжения и благодаря это­му - сосредоточения.

Важно, чтобы непосредственно перед началом речи у Вас было сильное желание ее произнести и Вами владела радость поделиться со слушателями своими мыслями.

«Самонастрой» перед началом крайне важен. Излу­чение радости, так действующее на слушателей, удается тому, кто в совершенстве овладел темой.

Исследование современной речевой практики в пар­ламенте предпринял в своей диссертации о риторике в бундестаге Юрген Сандов. О речи, произнесенной в бун­дестаге 30.6.1960 года Венером, он сообщает: «Венер на­чинает свое выступление тихим голосом и говорит в мик­рофон, низко склонившись над трибуной. Непринужден­ной манере держать себя соответствует и легкий, прият­ный «разговорный тон» речи.

...При этом он, кажется, даже на время произнесе­ния трех слов не спускает глаз со своей публики — и, в особенности, с представителей оппозиции, к которой он то и дело обращается с помощью слов и языка тело­движений.»

4.2.4 Обращение

Лютер свою знаменитую речь перед рейхстагом горо­да Вормса начал словами: «Пресветлейший могуществен­ный император, светлейшие князья, милостивейшие и милостивые государи!» В фразе одна превосходная сте­пень следует за другой, как требовал этикет того време­ни обращаться верноподданному к людям с титулом.

Около 1800 года членам вюртембергского ландтага предписано было следующее обращение: «Досточтимые, добропорядочные, благородные, преблагосклонные, вы­сокоуважаемые господа!» Сегодня для нас выслушать подобный набор формальной лести было бы невыноси­мо. В последние десятилетия обращение, как и сама речь, стало проще, без прикрас, более деловита.

♦ Обращение — первый шаг к сближению оратора со слушателями.

Контакт между оратором и слушателями устанавли­вается откровенно и дружески, однако, в зависимости от ситуации, с преобладанием доверительности или же с со­блюдением дистанции. В большинстве случаев исполь­зуется нейтральное обращение, принятое во всем мире: «Дамы и господа!» Оно уместно всегда, но все же бесцвет­но. Обращение по возможности учитывает состав слуша­телей: дорогие сослуживцы, уважаемые друзья, дорогие соотечественники, дорогие коллеги». Есть и другие ва­рианты, разнообразящие форму обращения:

«Мои дорогие земляки», - так начинает многие вы­ступления федеральный президент.

Если слушатели неизвестны, то почтительное обра­щение воспринимается как преувеличение. Обращение должно быть почтительным, но не раболепным.

«Высокочтимые присутствующие» - это звучит неес­тественно и неискренне.

Употребляемое главным образом «уважаемые при­сутствующие» достаточно бесцветно. Слушатели всего

лишь «присутствующие?» В таких случаях по-моему го­раздо лучше рекомендованное Фридрихом Науманом обращение «уважаемое собрание».

Видных лиц называют сразу (в ранговой последова­тельности), например, «господин министр, господин на­чальник окружного управления, дамы и господа! Если присутствует много уважаемых лиц, которых Вы хотите приветствовать отдельно, то Вы хорошо сделаете, если вкратце запишете список по рангам, чтобы никого не забыть. Если Вы кого-либо забудете, то в большинстве случаев реакция будет однозначно крайне болезненной! Обращение также можно вставить в первое предложение; так сделал, например, Петер Неллен (депутат бундеста­га): «Рискуя Вас удивить, дамы и господа, я должен про­сить Вас...», Обращение не обязательно делается только в начале речи. Его можно вставлять в речь то тут, то там. В особенно выразительных местах оно служит для улуч­шения контакта со слушателями. В ходе доклада обра­щение нужно иногда варьировать.

Замечено, что если отношения со зрителями потеп­лели, то больше не требуется употреблять уж очень дис-танционированное обращение, однако оно должно быть без неуместной близости. Обращение всецело служит поддержанию контакта со слушателями, для этого еще нужны некоторый опыт и своего рода тонкое чутье.

Я хотел бы еще только предостеречь от любых проявле­ний снисходительности. «Мои дорогие молодые друзья!» Часто слышимое, это обращение звучит несколько претен­циозно и высокомерно, «сверху вниз», и с полным основа­нием будет воспринято «дорогими молодыми друзьями» как неудачное. Но оригинальное обращение в большинстве слу­чаев возбуждает благожелательное отношение или даже ве­селье, как это было, когда депутат Канка во время послед­него перед каникулами заседания бундестага приветство­вал своих редко присутствовавших коллег словами: «Высо­кочтимые заднескамеечники из этой палаты, которые еще не собрались и не удрали...»

4.2.5 Взаимодействие оратора со слушателями

Под взаимодействием мы понимаем сенсорное обрат­ное влияние речи на оратора.

Очень метко описывает суть речи Фридрих Науман: «Речь является диалогом, при котором один говорит, а другие, слушая, участвуют в разговоре».

Возможно, это является разновидностью электриза­ции собрания людей.

Не без оснований говорят о «зажигательных» речах. Искра пробегает от оратора к слушателю — и бежит об­ратно. Образуется электрическая цепь в направлении от оратора к слушателю и от слушателя к оратору.

Оратор воспринимает побуждения собрания, но не позволяет сбить себя с толку.

Выразимся иначе: оратора сравнивают со спичкой. Он загорается от трения с поверхностью, под которой мы подразумеваем публику. Если слушатели понимают, что докладчик делает свое дело с душой, они следуют за его мыслями. По поведению слушателей, выражению лиц, положению тел, напряженной тишине чувствуется, вни­мательно ли они слушают оратора.

♦ Выражением сенсорного обратного действия являют­ся аплодисменты.

Аплодисменты ободряют оратора и делают его уверен­ным. Аплодисменты освежают атмосферу, как майский дождь. Аплодисменты окрыляют, как попутный ветер.

Снова и снова мы наблюдаем, что хорошие ораторы не ждут, пока аплодисменты отзвучат полностью. Если на­чинаются овации, они делают паузу, даже в середине предложения, а затем продолжают говорить во время за­ключительной части аплодисментов (причем они часто повторяют последние слова, которые произносились во время аплодисментов).

Так слушатели получают возможность полного выра­жения своего одобрения.

Как только появится повод, они легко настроятся на аплодисменты, потому что для слушателей аплодисменты — это клапан, позволяющий выразить растущее радостное чувство.

Когда Пауль Шмидт переводит речи государственных деятелей, он «способствует тому, чтобы в том или ином месте перевода слушатели аплодировали». Он продолжа­ет: «я часто помогаю себе тем, что в таком месте речи я делаю особенно длинную паузу и про себя восклицаю слу­шателям: «Вы хотите аплодировать!» — и это в большин­стве случаев помогает!» Хотя аплодисменты действуют столь благотворно, нужно остерегаться их переоценивать. Оратор, жаждущий аплодисментов, иной раз безответ­ственно поверхностен. Аплодисменты не всегда мера ка­чества речи или качества слушателей. Это знал также пол­ководец Фокион (402—318 годы до рождества Христова). Во время народного собрания афиняне одарили его ап­лодисментами, он в смущении обратился к другу: «Я ска­зал что-то глупое?» Аплодисменты могут иметь различ­ные причины. Один раз слушатели всего лишь устраива­ют разминку, чтобы оживить затекшие вследствие не­удобного сидения конечности; другой раз они аплодиру­ют, движимые подлинным чувством одобрения, от всего сердца. В третий раз: аплодисменты как жест учтивой лю­безности, подобно тому, что Буш отмечает в следующем четверостишии: Мир учтив и обходителен, И прежде, чем тебя обидят, Пожалуй, каждый легко скажет то, что тебе угодно, Потому что присяги не давал никто.

4.2.6 Сопоставление слушателей

Решающим для успешного публичного выступления является состав слушателей, каким Вы его себе предста­вили при подготовке речи. Ведь Вы должны настроиться на слушателей и благодаря этому не допустить ни недо­оценки их, ни переоценки.

♦ Итак, трудность для оратора состоит прежде все­го в оценке умственной познавательной способности своих слушателей.

Оратор, будучи на ступени, предписанной ему самым слабым из слушателей, все же соблюдает известный уровень»(Христиан Винклер). Если мне как докладчику ясно, слушателю будет не понятно еще долго. Я облег­чаю его путь к результату, зачастую найденный в продол­жительной работе. Я, может быть, неделю мучился, пока готовил доклад, а теперь хочу, чтобы слушатель, все пра­вильно понял и переработал в течение нескольких минут. Я обеспечиваю ему возможность сделать это без особого труда.

Я избегаю любых недоразумений. Есть саркастичес­кое высказывание бывалого докладчика: «Слушатели де­лятся на две группы: в первой те, которые не слушают, а во второй те, которые по большей части понимают не­правильно.» Это, конечно, слишком преувеличено, но в этом есть зерно истины.

♦ Достойным упоминания является следующее: как по­казывает опыт, впечатление от речи порой зависит от одной ничтожной детали.

Единственная оговорка, один неудачный оборот или второстепенный эпитет могут ослабить благоприятное впечатление от речи или уничтожить его совсем.

Возможно, такая речь не была тщательно прослушана в отношении нюансов и проконтролирована.

Всегда легче говорить, обращаясь к однородному (го­могенному) составу слушателей (дилетанты, специалис­ты, студенты, коллеги, люди одинаковой политической ориентации и так далее). Однородному составу слушате­лей сопутствуют однородные представления.

Перед неоднородным (гетерогенным) составом слу­шателей говорить тяжелее.

Нелегко в одно и то же время говорить правильно по

отношению как к специалистам, так и к дилетантам. Слишком велика разница в образовании. Если публика столь различна по составу, нужно кое-что предложить по возможности всем группам. Подумайте также об отдель­ных, особо авторитетных слушателях, о которых Вы зна­ете, что они придут. Что нужно сказать тому и этому? Прямо или косвенно. Уже при подготовке нужно посто­янно видеть себя «внутренне в среде слушателей» (Гера-теволь). Но прежде обратитесь к дилетантам, особенно, если их большинство.

Интеллектуальные деликатесы — удел не каждого. Слишком немногие из ораторов могут перенастраивать себя на различные составы слушателей.

Так, иной оратор, овладев блестящей академической речью, не владеет популярным языком, чтобы легко пе­рестроиться и свободно общаться в любой аудитории.

Например, Бисмарк был блестящим парламентским оратором. Но вряд ли его можно представить перед на­родным собранием. Такой же человек, как Ллойд Джордж, напротив, был «всегда на месте». В парламенте он говорил великолепно и диалектично, перед ученым собранием — научно, перед народом — особенно нагляд­но, остроумно и грубовато. Мы поражаемся искусству того оратора, который нечто новое и достойное внима­ния может сказать даже специалистам в общедоступной ¹ форме.

Главное побуждать любопытство слушателей и на­страивать себя на это в речи. Итак, Вы непременно спра­шиваете себя: «Кто сидит передо мной? Как много таких слушателей? Что они ждут от меня? Каковы их представ­ления? Науман указывал на различие в обращении ора­тора со слушателями в зависимости от того, в какой мес­тности он говорит! В направлении на север уменьшается не только внешняя подвижность собрания, но также и скорость языка. Но там важно уменье сказать в немно­гих словах по крайней мере столь же много.»

4.2.7Позиция слушателей

«Настройся на своих слушателей. Подумай о том, что больше привлекает их внимание, что они хотели бы ус­лышать, что вызывает у них приятные воспоминания, и намекни на вещи, которые они знают»(Гамильтон).

Нужно всегда ставить себя в положение слушателя, особенно если речь с выражением мнения. Это решающая предпосылка стать слушателю ближе. Генри Форд так описывал путь успеха: «Понимать точку зрения других и видеть вещи их глазами». Мне как оратору нужно не толь­ко представить слушателя, но также и почувствовать его. Это не всегда просто.

Каковы эти люди, которые меня слушают? Что они думают, что они чувствуют, что они знают, что хотели бы слышать и что я должен им сказать? То, что я расскажу, будет ново для слушателя? Или я ломлюсь в открытую дверь? Много ли на собрании (если оно политического характера) оппонентов? Если мне удастся как следует ответить на подобные вопросы, то речь будет одобрена.

Есть анекдот об одном добропорядочном бюргере, ко­торый однажды захотел почитать умную книгу. И попала в руки ему книга Иммануила Канта «Критика чистого ра­зума». Через три минуты он захлопнул книгу и подумал, качая головой: «Дружище Кант, мне бы твои заботы!» Оратор тоже может оказаться в положении Канта. Все, что говорит оратор, может быть и хорошо и правильно, однако слушателю это не интересно. Слушателю всегда интересны факты и мысли, относительно его самого. Уши слушателей всегда открыты, если Вы объясняете нечто такое, что повлияло на жизнь Вашего собеседника. По­кажите слушателю, где представляется возможность: «tua res agitur!» — тебя это касается! (так говорили древние римляне). Здесь обсуждаются твои дела! Если у Вас то же мнение, что и у слушателей, то Ваша задача — упро­чить именно это мнение; поднять это мнение из области

расплывчатых симпатий и представлений до четкого осознания и сделать совершенно точным и понятным. Но если Ваше мнение отличается от предполагаемого мне­ния слушателей, то дело заключается в том, чтобы осто­рожно изменить мнение слушателей. Вы хорошо сделае­те, если не выложите сразу все. Поставьте себя на место Вашего оппонента и тонко представьте Ваши доводы и доказательства Вашего мнения как неопровержимые, не умаляя достоинства Вашего противника. Оратор однов­ременно и педагог. Правда, чем менее заметен педагог, тем лучше.

Хороший оратор зачастую в деталях рассматривает то, о чем многие думают и что чувствуют.

Урс Шварц в биографии Кеннеди констатирует: тон речей Кеннеди «был нов и тем не менее вызывал дове­рие, так как соответствовал лучшим американским тра­дициям. Мысли и чувства он выражал в форме, близкой миллионам людей, которым не дано ни дара, ни возмож­ности выражения».

♦ Опыт учит, что если в речи убедительно приведены доказательства, то им сопутствует настоящий ус­пех, хотя не всех оппонентов удается убедить.

Если эта речь заставит их задуматься, публичное вы­ступление частично достигло цели. Оратор не предается иллюзиям. С помощью логики, какой бы убедительной она ни была, выходят из затруднительного положения далеко не всегда. Познание слушателя зачастую барри­кадируется громадой неконтролируемых чувств и пред­убеждений; слишком укрепилась в людях привычка при­нимать желаемое за действительное. Мы пытаемся вы­являть такие чувства и предубеждения и, если возможно, ликвидировать их. Многие решения проистекают из ир­рационального. И мы, ораторы, не можем обманывать­ся: вновь и вновь воздействуем эмоционально, даже не­смотря на то, что нам самим так трудно быть объектив-

ными. Никто не может в полной мере «вылезти из своей кожи». Не каждый внешний успех оратора является так­же и внутренним, непреходящим. Некоторые исполнен­ные глубокого смысла выступления не производят шума и не отличаются внешним блеском. Нельзя считать един­ственным мерилом качества доклада гром аплодисмен­тов, от которых у слушателей заболят руки (смотри так­же в моей книге «Школа дебатов», главы 2.4, 2.5)

4.2.8 О психологии масс

Известно, что в толпе человек ведет себя иначе, чем когда он один. Даже самый отъявленный индивидуалист поддается гипнозу толпы. Когда именно собрание людей становится массой, различно в различных случаях. Гра­ницы подвижны. Но чем больше слушателей, тем рань­ше они становятся массой.

Существуют два принципа, которые определяют по­ведение людей в массе:

• Масса легче реагирует на эмоции.

• У массы ослаблены умственные способности.

У массы нет антенны для тонкой логической работы. Она хочет слышать ясные мнения и сильные суждения.

• Чем больше слушателей, тем в большей степени уп­рощаются контуры, делаются повторы, говорят по­пулярнее, обращаясь к коллективному чувству.

Человек в массе легковерен (Башвивд), склонен к обезличиванию. Не вполне понятным образом уменьша­ется его способность к критике.

В массе способность человека к различению ограни­чена. Он склонен к черно-белым краскам. Вперед высту­пает инстинктивное и иррациональное. Но совсем мрач­но видит проблему Франц Грильпарцер, когда пишет: «Человек в одиночку сносен, в толпе же он близок к жи­вотному миру».

У оратора, обращающегося к массе, велика вероят­ность стать обманщиком из-за преувеличений и в запале речи упрощений проблемы. Поэтому речь, обращенная к массам, во все времена была ареной для демагогов всех видов. Они использовали массовые формы внушения и, манипулируя неконтролируемыми чувствами толпы, внедряли свою волю в подсознание людей - зачастую с губительными последствиями.

Гитлер, как величайший демагог в мировой истории, использовал массовую психологию в собственных целях. Он пишет в книге «Майн кампф» (Моя борьба): «В мас­совых собраниях мышление выключено. И я использую это состояние; оно обеспечивает моим речам величайшую степень воздействия, и я отправляю всех на собрание, где они становятся массой, хотят они того, или нет.

Интеллектуалы и буржуа так же хороши, как и рабочие. Я перемешиваю народ. Я говорю с ним, как с массой». Об ораторе Гитлере в 20-е годы Карл Чуппиг отзывается сле­дующим образом: «Как говорят в Австрии, «бурчащая» речь. При этом, однако, понятная и слышимая в окрестности с радиусом 60 метров... При этом его риторическое искусст­во, искусство расчленять и создавать, подготавливать «рас­становку точек», очень ничтожно.

Отсутствует и лучшее украшение речи: юмор. Гитлер совсем лишен юмора, он всего лишь патетичен. Эмоци­онального накала он добивается за счет преувеличенно­го пафоса... Риторически слабые, по уровню мышления равные нулю, речи Гитлера в качестве действенного на­чала имеют только его способность передавать порывы чувств».

Оратор, сознающий свою ответственность, также бу­дет настраивать себя на ситуацию речи, обращенной к массе, но он будет существенным образом ограни­чивать себя практическим применением следующих рекомендаций:

• Чем больше количество слушателей, тем проще стиль речи (за исключением докладов перед специ­алистами). • Чем больше количество слушателей, тем нагляднее

и образнее следует говорить.

В массе каждый отдельный человек изменяется - и перед массой зачастую изменяется оратор. Многие вели­кие ораторы в частной жизни были робки и застенчивы. Потом, перед слушателями, их нельзя было узнать. Они говорили свободно и раскованно, увлекательно и убеж­денно. Филлис Хойр (в книге «Я был личным секретарем Черчилля») сообщает, что Черчилль в разговорах один на один немного шепелявил и очень часто заикался, но на ораторской трибуне был в своей тарелке: и шепелявость, и заикание «как рукой снимало».

(Проблему «Реплики в речи» я рассмотрел в «Школе дебатов», глава 3.3)

4.2.9 Документ: Фриц Эрлер об ораторе Фрице Эрлере

7-го января 1965 г. Второе Немецкое телевидение пе­редало интервью с политиком Фрицем Эрлером (умер­шим в 1967 г.). Здесь приведена вступительная часть ди­алога между Гюнтером Гаусом и Фрицем Эрлером.

Она подробно разъясняет, как выдающийся оратор сво­его времени оценивает функции речи. Кроме того, дано представление о практике речи в политической борьбе.

Гауе: Господин Эрлер, Вас считают лучшим оратором из числа тех, кто ведет дебаты в бундестаге. Талантли­вым оратором, что Вы часто доказываете в качестве пред­седателя фракции Социал-демократической партии Гер­мании. Позвольте задать Вам вопрос: для опытного ора­тора Фрица Эрлера — для него воздействие риторики, которого он добивается, является скалькулированным и заранее просчитанным, или же Вы действуете в зависи­мости от реакции Ваших слушателей?

Эрлер: Есть и то, и другое! Ведь по большей части мои речи не записаны: совсем редко по особым поводам я за­читываю подготовленный текст. Особый повод состоит в том, что благодаря такому способу есть уверенность, что пресса действительно передаст именно этот текст. Так что это написано больше для удобства журналистов, чем для спокойствия оратора. Вообще я говорю только по списку ключевых слов. И это исключает возможность точного учета ожидаемой реакции слушателей — будь это в бундес­таге, или на собрании, или в другой аудитории. Но, естес­твенно, из долгого опыта известно, какие пассажи вызо­вут у слушателей особое внимание. И это настолько точ­но, как будто оратору сопутствует своего рода эхо. Артист, как известно, живет аплодисментами, и это справедливо также и для оратора. Только политический оратор должен остерегаться позволить себе из-за одобрения больших массовых собраний увлечься декларациями, которые в чем-то ускользнут от контроля разума.

Гауе: Вы уверены, что такой контроль никогда не от­кажет, что Вы всегда удержите себя в руках, что Вы не сможете из-за реакции публики прийти в возбуждение и потерять контроль?

Эрлер: Я бы сказал, что слово «никогда» не следует произносить никогда.

Просто это уже слишком; такой гарантии никто не сможет дать. Можно лишь стремиться к тому, чтобы всег­да удерживать контроль. Но я знаю, например, что при горячей фехтовальной схватке мнений в бундестаге та или другая реплика меня так возбуждает, что мои ответы на нее не совсем удачны. В большинстве случаев я отвечаю очень быстро. Ответ дается прежде, чем спрашивающий успеет закрыть рот, этим я известен в бундестаге и этого подчас даже опасаются. Но, естественно, при фехтова­нии подобного рода возникают ситуации, когда неожи­данно тот или другой коллега оказывается неумышленно задетым. Тогда наступает сожаление. От подобной реак-

ции никто не застрахован. Но и в этой области долголет­ний опыт учит большей сдержанности.

Гауе: Эта способность быстрой реакции, которую Вы доказали, например, при подаче реплик и промежуточных вопросов, доставляет Вам развлечение?

Эрлер: Я должен сказать, да! Естественно, есть вопро­сы, которые поставлены так, что они перед ответом тре­буют известного размышления. Обычно вспоминают уп­рек доктора Аденауэра, который по этому поводу сказал: «У него», я не знаю, кого он имел здесь в виду, «центр речи расположен слишком близко к мозгу».

Итак, прежде, чем сказать, нужно подумать. Но ведь в большинстве случаев реплики можно рассчитать заранее. Известно, в каком духе отвечают, так что не все неожи­данно. Естественно, есть также реплики, которые для уяс­нения сути требуют произнесения пары бессодержатель­ных слов, дающих время на обдумывание. В бундестаге из­любленный прием в этом случае — повторение обращения «господин президент, уважаемые дамы и господа»; благо­даря этому получают некоторое время на размышление.

Гауе: Господин Эрлер (чтобы употребить обращение), в Социал-демократической партии, заместителем предсе­дателя которой Вы являетесь наряду с Гербертом Венером и при руководстве Вилли Брандта, в СДПГ (Социал-де­мократическая партия Германии) известен Ваш острый ин­теллект, который позволяет Вам анализировать политичес­кие проблемы и прежде всего вопросы внешней политики и обороны. Является ли Ваш ярко выраженный интеллект следствием Ваших пристрастий. Кто Вы, по вашему со­бственному мнению, - скорее спорщик и участник дис­куссий, применяющий аргументы за и против, чем оратор в больших массовых собраниях, где требуется нечто дру­гое, нежели интеллект?

Эрлер: В больших массовых собраниях я привлекаю

также и публику, мыслящую глубоко. Но я не думаю, что я являюсь тем, кого можно назвать народным трибуном. В ранней молодости однажды в Берлине мне представи­лась возможность быть ведущим, когда на форуме моло­дежи выступал социал-демократический депутат рейхста­га Тони Сендер. Конечно, то, что я там сказал, было очень существенно и уместно. Но мой друг пришел ко мне и сказал: «Народным оратором тебе не быть!» На том и за­кончили обсуждение. Потом это мнение подтвердилось не совсем, поскольку со временем я вполне мог привлечь и большую аудиторию. Но думаю, это удавалось не с по­мощью бурных эмоций, вдохновения, а больше побуж­дением к совместному размышлению. Если я бываю за границей, я, естественно, выступаю с докладами. Или даже предлагаю в студенческой среде нечто вроде лек­ции, чтобы начать дискуссию. Совершенно очевидно, что это уже другой стиль речи. Но мои мероприятия, если до некоторой степени верить сообщениям прессы и тому эху, которое обычно приходит ко мне в письмах, всегда являются для слушателя некоей информацией, некоей гражданской агитацией, неким требованием. Конечно, при этом мотивом является стремление побудить его к совместному размышлению и к совместному действию. Но приступы воодушевления, по-моему, я до сих пор не

вызывал.

Гауе: Вы считаете фактом, что Вы, как Вы сказали сами, не стремились вызвать у слушателей приступ воодушев­ления; Вы считаете этот факт политическим недостатком?

Эрлер: Нет, я считаю его политическим преимуществом. Я нахожу, что в нашей стране было много фигур, вызывав­ших бурю восторга, но при этом терялся контроль над со­бой, а заодно и контроль над объектом восторга. Я нахожу, что лучше своих слушателей воспитывать таким образом, чтобы они сохраняли контроль над собой.