Рассказ салдийки

По распоряжению принца телохранитель принес пряное вино, и мы, потягивая бодрящий напиток, изготовленный без применения брожения, услышали от чужеземки следующую историю:

- Полагаю, вы знакомы с моей родной страной, поскольку имеете торговые отношения с ее народом. Все здесь присутствующие также наслышаны о том, как наш великий правитель - мой отец пошел с огромной армией против ужасных суэрнианцев. О, как мало мы знали об этом народе! - воскликнула она, сжав свои маленькие изящные руки. - Мой отец собрал и возглавил войско в шестнадцать тысяч человек. Столько же находилось и в обозах, которые должны были обеспечивать боеспособность армии. Нашей гордостью являлась кавалерия - бесстрашные и верные ветераны, жаждущие крови врага. Войска были замечательно вооружены сверкающими копьями и пиками...

Услышав этот панегирик столь примитивному вооружению, мы не смогли подавить невольные улыбки. Казалось, это смутило салдийскую принцессу, но ненадолго:

- Мы неслись, как лавина, захватывая все, что попадалось на пути! И когда через много дней приблизились к столице Суэрна, то предвкушали легкую победу, ибо захваченные пленники сообщили, что вокруг города нет ни стен, ни иных защитных сооружений. Даже армия их не была собрана, чтобы достойно встретить нас. До сих пор мы нигде не встретили сопротивления, поэтому почти не было и кровопролития. Наши воины довольствовались тем, что ради забавы мучили пленных, прежде чем отпустить их на свободу.

-Ужас! Безжалостные варвары! - прошептал Менакс.

- Что вы сказали, мой господин? - быстро переспросила девушка.

- Ничего, принцесса, ничего. Я просто представил себе величественное шествие салдийских войск. Пожалуйста, продолжайте.

Приблизившись к городу, мы встали боевым порядком на краю не глубокого, но широкого ущелья, в котором Рей Суэрна вопреки всем правилам обороны так неразумно расположил свою столицу, и отправили к нему посла с поручением предложить наши условия. Но в ответ к нам вместе с нашим послом пришел лишь один старик без оружия. Нет, с нем нельзя сказать «старик», точнее будет - немолодой человек, потому что он был высокого роста, с прямой осанкой воина и такой достойной наружности, что нельзя было смотреть на него без восхищения. О, он выглядел, как само воплощение силы! Я должна бы ненавидеть его, но невольно залюбовалась им. Будь он моложе, я бы посваталась к нему и добилась того, чтобы он стал моим супругом.

Столь неожиданное замечание рассказчицы вызвало изумление у слушателей, а принц Менакс спросил напрямик:

- Принцесса, правильно ли я понял тебя? Ты сказала, что сама посваталась бы к мужчине? Разве у вас право инициативы в любовных делах принадлежит женщине? Я думал, что хорошо знаю обычаи разных стран, как древних, так и более молодых, но этот мне совсем незнаком. Однако, странных вещей следует ожидать от... гм... народа, который... известен посейдонцам лишь своей многочисленностью.

- Почему бы тебе не быть откровенным, зо астик? Говори прямо, что думаешь. Ведь атланты, почитающие себя цивилизованными людьми, считают нас ниже себя, хотя наши обычаи совершенно неизвестны вам.

Принц Менакс покраснел от смущения и, поскольку не привык увиливать, сказал извиняющимся тоном:

- Я признаю, что откровенность - хорошее качество. Поверь, принцесса, мне просто не хотелось ранить твои чувства.

Салдийка неожиданно звонко рассмеялась:

- Зо астик, позволь поведать тебе, что в Салдии человек любого пола волен ухаживать за своим избранником или избранницей. А почему бы и нет? Полагаю, это правильно. И я буду следовать нашему обычаю, если когда-либо полюблю. Мой избранник должен быть хорош собой и отважен, как лев пустыни. И не важно, откуда он родом.

- Благодарю за разъяснение, принцесса, - сказал Менакс. - Если ты не возражаешь, нам бы хотелось услышать, что было дальше.

- А вот что. Мой отец спросил этого величественного старца: «Что сказал твой правитель?» Тот ответил: «Передай чужеземцу, чтобы он не будил гнев мой, ибо велико будет его поражение, если он не послушает меня. Страшен гнев мой». «Что? А где же его армия? Я что-то не вижу ее». - Отец засмеялся так, как смеется опытный воин, когда его пугают жалким сопротивлением. «Вождь, тебе лучше уйти, - произнес посланник сурово. - Я и есть Рей Суэрна и вся его армия. Оставь эту землю сейчас, ибо, ослушавшись, ты уже не в силах будешь сделать это. Уходи, прошу тебя!»

«Ты - Рей?.. Безумец! - вскричал мой отец. - Я говорю тебе, что солнце еще не перейдет в другой знак, как ты пожалеешь о своих словах! Либо ты сейчас же пойдешь, соберешь своих воинов и сразишься с нами, либо я пошлю твою голову твоему народу. Другого выбора у тебя нет. Следующим утром я нападу на вас и разрушу твой город. Но до этого срока ты можешь не бояться за свою жизнь - я не трону безоружного противника. Иди. Мой враг должен быть достоин меня!»

«Вождь, скажи, ты слышал когда-нибудь о способностях суэрнианцев? - спросил Рей. - Да?.. И ты не поверил?.. Напрасно. Еще раз заклинаю тебя, уходи с миром, пока еще можешь сделать это!»

Последние слова окончательно рассердили моего отца. «Это твой ультиматум? Так быть посему! - воскликнул он и отдал приказ командирам своих легионов: - Постройте войска! Мы захватим этот город прямо сейчас!»

Две тысячи наших лучших бойцов, мужей могучего телосложения, каждый из которых мог бы унести вола на спине, мгновенно заняли свои места в строю, готовые ринуться на вражескую столицу, ведя за собой менее опытных в брани. Я никогда не забуду эту величественную картину. Никогда! Такая мощь! Но взглянув на наших людей, суэрнианец опять заговорил:

«Повремени с этим приказом, вождь. Это твои лучшие люди?»

«Да».

«Те ли это люди, о которых мне сказали, что они глумились над моим народом ради забавы и, называя нас трусами, говорили, что все, кто не оказывает сопротивления, по их мнению, должны быть преданы смерти?»

«Я не отрицаю этого», - ответил отец.

«Считаешь ли ты это справедливым, вождь? Не заслуживают ли смерти те, кто сам проливает кровь?»

«Может, ты хочешь, чтобы я наказал их за это?» - презрительно рассмеялся отец.

«Именно так, вождь. А после этого вы должны уйти».

«Ничего не скажешь, отличная шутка! Однако, я не в том настроении, чтобы шутить».

«И ты не уйдешь, хотя я предупредил тебя, что остаться здесь равносильно смерти?»

«Нет! Довольно нести чушь! Я устал», - отрезал отец.

«Астик, мне жаль тебя, - как-то устало произнес Рей. - Но пусть будет по-твоему. Ты предупрежден. Ты слышал о силе Суэрна и не поверил. Теперь же ты испытаешь ее на себе». Сказав это, он простер свой указательный палец вот так. - Принцесса встала с дивана и повторила жест Эрнона, причем с такой силой, что слушатели даже непроизвольно сжались. - Он простер руку туда, где стояли две тысячи наших лучших воинов. Его губы зашевелились, и я едва различила тихие слова: «О Иегова, укрепи мою слабость. Пусть будет наказано греховное упрямство».

То, что случилось потом, наполнило ужасом наши души. Это было так страшно, что над полем нависла гробовая тишина. Ни один из наших воинов-ветеранов не остался в живых. По мановению руки суэрнианца их головы склонились, руки, державшие копья, разжались, и солдаты повалились на землю, как пьяные. И все это без борьбы, без единого звука, если не считать шума падающих тел. Смерть пришла к ним так, как она приходит к тем, чье сердце в миг перестает биться. О, какой ужасной силой обладал тот человек!

Салдианка умолкла и почти упала на диван, в глазах ее стояли слезы. Слушатели тоже молчали, захваченные рассказом о том, как «в воздухе Ангел Погибели крылья свои развернул, настиг он врага и в лицо ему смертью дохнул». (Имя Сеннахирима* тогда было еще неизвестно миру; и салдийская принцесса не могла знать его историю. Но мы знаем ее, мой читатель, ты и я, и этого достаточно.) (* Сеннахирим - ассирийский царь с 704 по 681 гг. до н. э. В 701 г. вторгся в Иудею и взял сорок шесть городов... Езекия, царь иудейский, послал Сеннахириму... весть о том, что готов подчиниться ассирийцам, а также выплатить огромную дань. Ассирийский монарх этим не довольствовался и потребовал сдачи Иерусалима. В этом ему было отказано. И тут по непонятным причинам Сеннахирим удалился, даже не попытавшись осадить город. См. 4 Цар. 18: 13; 19: 16, 20, 36; 2 Пар. 32; Ис. 36, 37; Д. Комэй, «Кто есть кто в Ветхом Завете», М., «Внешсигма», 1998 г. Прим. ред.)

Лишь спустя пару минут глоток вина привел девушку в чувство, и у нее достало сил продолжить рассказ:

- Жуткая тишина, охватившая сначала всех свидетелей этого зрелища, сменилась пронзительными криками женщин - жен и дочерей погибших воинов. Многие из наших мужчин, только теперь осознавших, что истории, которые они слышали и в которые не верили, не были вымыслом, пали на землю, сраженные страхом. Ах! И тогда... тогда раздались молитвы ко всем богам, большим и малым, на которых наш народ привык полагаться. - Принцесса горько улыбнулась. - Как глупо просить защиты у богов из дерева и металла от такой ужасной силы. Тьфу! Мне запрещено возвращение домой, но я и сама, по собственной воле никогда не вернусь на родину. Не хочу больше жить с народом, который поклоняется идолам, бесчувственным предметам, а затем сам же отворачивается от них.

Нет, принц, - опередила она вопрос Менакса, - я никогда не поклонялась идолам. Многие из нашего народа делают это, многие, но не все. Я не отступница, просто я поклоняюсь силе. Мне следовало бы ненавидеть императора Суэрна, но не могу. Если бы было позволено, я жила бы рядом с ним и боготворила его чудесную силу, несущую смерть врагам. Но раз это невозможно, я предпочту остаться с твоим народом. Он все же гораздо лучше нашего, хотя и не сравнится с суэрнианцами. Да, в тот день мой отец получил от них горький урок. Он понял, что рассказы путешественников о Суэрне - не пустые выдумки, но все равно не дрогнул перед Реем, ибо был слишком горд.

А потом... потом произошло нечто совсем немыслимое. Когда мы все, кто остался в живых, в оцепенении стояли между этими павшими и рекой, к западу от города, я увидела, что Рей Эрнон склонил голову и стал молиться, и расслышала, как он произнес: «Господи, сделай это для раба Твоего, молю Тебя!» И тогда мертвецы, один за другим, начали вставать с земли, и каждый поднимал копье, щит и шлем свой. Затем небольшими нестройными отрядами они двинулись по направлению к нам, ко мне... О, Боже мой! Они шли к реке. Когда воины проходили рядом, я увидела их глаза - полузакрытые, остекленевшие, мертвые. Они двигались механически, словно подвешенные на веревочках. И при каждом шаге их оружие лязгало громко и насмешливо. Один за другим, подойдя к реке, отряды стали входить в нее, погружаясь все глубже и глубже, пока воды не сомкнулись над ними. Так они ушли навсегда, ушли кормить крокодилов, которые уже ожидали своих жертв ниже по течению Гунджи. Никто не вел, никто не нес их; каждый мертвец шел так, словно был еще жив. Две тысячи мертвых - жуткое шествие!

Безысходное отчаяние охватило нашу великую армию, и она побежала, в страхе бросив обозы и все захваченное. Осталась лишь горстка верных солдат, не пожелавших предать своего вождя, готовых принять вместе с ним смерть. Женщины также не все побежали, хотя были убеждены, что их тоже убьют. И тогда Рей Эрнон сказал моему отцу: «Разве я не предлагал вам уйти, пока не поздно? Не жалеешь ли ты теперь, что ослушался меня? Смотри, как бежит твоя армия. Ее разгром еще не закончен. Тысячи твоих солдат никогда больше не увидят Салдию, ибо погибнут на обратном пути, но немалое число все же вернется домой. Тебе же, как и женщинам твоим, не суждено более увидеть родину. Но и в моей стране женщины не останутся. Они будут жить на чужой земле».

Услышав это, прежде надменный, теперь же униженный, мой отец пал перед Реем на колени и взмолился: «Всемогущий Рей, что хочешь сделать ты с невинными женщинами? Я признаю, что воины мои виновны. Вина лежит и на мне. Но женщины не причинили вреда ни одному человеку. Из твоих слов я понял, что справедливость - твои главный принцип. Твои поступки говорят о том же, ибо ты мог бы поразить каждого из нас, но в назидание поразил лишь некоторых. Умоляю тебя пощадить наших женщин и хотя бы этих моих воинов!»

«Этих твоих воинов - да, ибо они остались верны тебе и ждут смер­ти, как награды, - ответил Эрнон. - Пусть уходят вместе с остатками твоей армии. Но они, несомненно, погибнут, если я не спасу их. Имея силу, я ис­пользую ее милосердно. Обещаю, что никто из них не сгинет в пути, не по­страдает от болезней, никто не станет мучиться от голода и жажды, хотя во все время у них не будет никакой еды. Они не собьются с дороги. Вокруг них будут рыскать дикие звери, но, хотя у твоих воинов не останется оружия, ни одно животное не нанесет им вреда, ибо дух Иеговы отныне пребудет с ними и станет их прибежищем и защитником. Бог сделает даже более того - Он войдет в их души так, что твои воины станут пророками Его. Они возвысят свой народ, прославят его на века, ибо положат начало расе образованных людей и астрологов, узнающих о Боге по Его творениям небесным.

Однако, шесть тысяч лет спустя настанет день, когда люди Халдеи снова попытаются победить мой народ, и снова, как и сегодня, их уделом будет поражение. Но ты, задолго до этой повторной попытки, уже будешь почивать у отцов твоих из второй жизни, невредим в Имени* (Йеова, или Иегова. Прим пер.), которым я творю. Ты назвал невинными этих женщин, что по своей воле пришли во всем высокомерии силы, дабы видеть, как будут убивать мой народ. Не­винные... Разве они явились не для того, чтобы увидеть разграбление моих городов и попировать среди страданий наших людей? Невинные... Нет, это не так! Почему я должен оставить с тобой этих жен и дев? Не бывать тому! Я сказал. И сам ты не уйдешь, никогда не уйдешь с этой земли. Я посажу тебя в темницу, у которой нет ни прутьев, ни решеток, ни стен, однако ты никогда не сможешь бежать из нее».

«Ты хочешь сказать, что все мы умрем, зо Рей?» - спросил мой отец тихим, печальным голосом.

«Нет, вождь, я не предам вас смерти. Нельзя делать это без крайней необходимости. Я только сказал, что ты не сможешь покинуть Суэрн, хотя тебе не будут мешать ни стены, ни прутья и ни один человек не станет следить за тобой или стеречь тебя».

Это были последние слова, что я услышала от человека, который – один разгромил нашу огромную армию. Вряд ли я смогу передать вам всю горечь расставания тех, кому надлежало уйти, с теми, кто вынужден был остаться. Но таковы превратности войны - слабый должен повиноваться сильному. Я всегда гордилась нашей мощью и не думала о тех, кто страдал от нее. Сила, сила! Знаете, я даже почувствовала какое-то мрачное удовлетворение, видя, как эта сила - мой истинный бог -произвела столь быстрое разрушение.

После этого признания принцесса погрузилась в картины прошлого, видимо, совершенно забыв об окружающих. Она сидела, стиснув руки, устремив взор куда-то вдаль, и по ее прекрасному лицу было видно, что мысли ее витают сейчас далеко отсюда.

Как и посейдонцы, люди сегодня тоже назвали бы принцессу Лоликс женщиной поистине царственной внешности и яркой личностью. Кстати, она очень походила на твоих светловолосых дев, Америка. Но только внешне, характером же, в отличие от них, была подобна жестокой, без­жалостной львице, которой всегда сопутствовал успех. По крайней мере, в то время, когда я увидел ее впервые. Тогда трудно было и представить, что Лоликс сможет измениться и воплотит в себе лучшие женские доб­родетели. Некоторые виды роз, пока они еще в бутонах, кажется, сплошь состоят из одних шипов. Но каким же чудом красоты становятся они, ког­да, наконец, открывают свои сердца солнцу и росе!

Мне пришло в голову, что принц Менакс до сего времени не слышал столь подробного рассказа, так как по каким-то причинам ждал случая, чтобы послушать его вместе со мной. И сейчас, когда эта девушка так че­стно и безжалостно обнажила свой характер, он был почему-то слегка обескуражен. Несколько мгновений астик молчал, потом спросил:

- Принцесса, верно ли я понял, что его Величество император Сузрна не сделал с тобой и твоими спутницами того, чего ты, воспитанная в обычаях своего народа, ожидала, - не отдал вас во власть вожделению и похоти мужчин?

- Да. Не скрою, что была крайне удивлена, когда Рей Эрнон не сде­лал этого. Я не имела бы права жаловаться, ибо таковы превратности войны. Но он заявил, что никто из суэрнианцев не воспользуется нами, и, видимо, чтобы этого не случилось, отправил нас в другую страну. Скажи, не совершат ли это с нами здесь?

- Никогда! - заверил Менакс, и его губы даже сжались от негодования при столь безосновательном предположении. - Наше правительство будет опекать вас до тех пор, пока граждане Посейдонии не изберут вас в жены. У некоторых представителей нашего народа весьма странные вкусы.

- В твоих словах опять слышен сарказм, астик, - заметила салдийка.

Принц слегка приподнял брови и, не удостоив вниманием ее репли­ку, сказал, что женщинам из Салдии не будет разрешено когда-либо вер­нуться домой, потому что...

- Домой? Никогда! - резко прервала его Лоликс. - У меня нет и больше не будет желания увидеть эту страну. Отныне Посейдония - мой дом.

- Как хочешь, - сказал Менакс. - Ты очень странная девушка, коли из любви к силе отрекаешься от своих богов, дома и родины. А что же остальные твои подруги по несчастью? Они такие же, как ты? Тоже уже забыли все родное?

Принцесса устремила пристальный взгляд на своего критика, губы ее задрожали.

- Ах, астик, ты жесток. - Она резко повернулась и пошла прочь. Таким был этот нераспустившийся розовый бутон, который все мы ошибочно приняли за чертополох. Что касается меня, то в моих чувствах смешались восхищение, раздражение, изумление и Бог знает что еще. Я дивился ее противоречивому характеру, тому, как бессердечно и откровенно жаждала она власти над людьми, жаждала до такой степени, что разорвала все естественные связи ради обладания ею, и тут же по-женски болезненно реагировала, увидев осуждение такого своего поведения. Мне было жаль девушку оттого, что она столь бесхитростна и так искренна в своем бездушии. Откровенно рассказывая о своих недавних приключениях, Лоликс, очевидно, хотела вызвать восхищение слушателей, но вместо этого воспоминания причинили ей боль. Я подумал, что принц сделал ей заслуженный упрек, который, несмотря на резкость, не мог не оказать полезного воздействия.

- Цельм, пойдем со мной в ксанатифлон, * - прервал мои размышления Менакс. - Нам надо поговорить наедине. Я отпущу придворных. Принцессе же лучше сейчас побыть одной.

* Оранжерея.