Декабря 1991 года.

Сегодня я ездил в Джорджтаун, чтобы поговорить с Эльзой, маленькой рыжей «бродяжкой», с которой познакомился пару недель назад. Причиной моего визита стало желание получше оценить потенциальные возможности друзей Эльзы как борцов против Системы. На самом деле некоторые из подобных людей или, скажем, люди в похожих обстоятельствах – уже вовлечены в свою собственную войну с Системой. В прошлом месяце случилось поразительное множество выступлений, в которых Организация не принимала участия. Взрывы, поджоги, похищения людей, жестокие публичные выступления, саботажи, угрозы смерти в адрес известных людей, даже два широко разрекламированных убийства.

Ответственность за разные инциденты приняло на себя такое множество групп – анархисты, противники налогов, «либеральные фронты» всяких видов, полдюжины нетрадиционных религиозных культов, что запомнить их всех было невозможно. Похоже, остаться в стороне не пожелал никто. Большинство этих людей настоящие беспомощные любители, так что даже расистскому ФБР пришлось очень постараться, чтобы навести хоть какой-то порядок, тем более обнаружить их. Общая атмосфера революционного насилия и антиправительственного насилия, за которое ответственна Организация, предпринявшая некоторые действия, очевидно, виновата в появлении на свет многих из любительских групп, Самое интересное из всего этого – подтверждение не абсолютной власти Системы над умами американских граждан. Большинству, естественно, все еще нравится мысленно маршировать следом за верховными жрецами телерелигии, однако растущее меньшинство сбивается с шага и начинает воспринимать Систему как врага. К несчастью, в основании их ненависти ложные ценности, и почти невозможно скоординировать их действия.

В самом деле, в подавляющем большинстве случаев нет никакого разумного обоснования бунтарской деятельности. Это, так сказать, громадная отдушина для разочарованных людей в форме вандализма, а не политического терроризма. Людям хочется что-то сломать, кого-то покалечить, тем более, если они считают свою жертву виноватой в бесчеловечности мира, в котором они вынуждены жить. Тот вандализм в большом масштабе, который мы наблюдаем сейчас, политическая полиция не сможет долго покрывать. А за ним стоят нищие. Помимо политических вандалов и сумасшедших, еще два сегмента населения сыграли важную роль в недавних событиях: Черные сепаратисты и организованные преступники.

Еще несколько недель назад никто не сомневался, что Система наконец-то откупилась от последних Черных националистов семидесятых годов. В действительности же они просто-напросто лежали на дне и занимались своими делами, а теперь осознали возможность получить свой кусок. В основном они громили офисы «простых парней» и стреляли друг друга, но на прошлой неделе они неплохо организовали выступление в Новом Орлеане, во время которого было побито много окон и взято много добычи; Силенок у них пока маловато! Мафия, то есть два или три профсоюза, которыми они владеют, и парочка других преступных группировок получают большой доход на беспорядках и всеобщих страхах, постепенно активизируя свою вымогательскую деятельность. Когда они говорят бизнесмену или коммерсанту, что взорвут его предприятие, если он не заплатит якобы за «защиту», им верят больше, чем несколько месяцев назад. И похищение людей стало выгодным бизнесом. Копы слишком заняты теми, кто по-настоящему страшит Систему (то есть нами), чтобы думать об убийцах, а тем только того и надо. Если хладнокровно обдумать происходящее, мы должны быть благодарны даже за это увеличение преступлений, поскольку оно помогает разрушать доверие к Системе. Однако обязательно наступит день, когда мы возьмем всех этих мерзавцев, которых «купленные» Системой судьи так долго балуют, и без лишних разговоров поставим их к стенке – вместе с судьями.

Я нашел дом, адрес которого Эльза дала мне, и постучал в дверь – это был подвал когда-то элегантного здания – и когда назвал Эльзу, заметно беременная молодая женщина с малышом на руках пригласила меня войти. Постепенно привыкнув к полумраку, я увидел, что весь подвал приспособлен под коммунальное жилье. Привязанные к Проходившим под низким потолком трубам одеяла и простыни служили перегородками между полудюжиной «углов», так сказать, частными спальнями. Помимо этого несколько матрасов лежали в неразделенной части подвала. Еще я обратил внимание на карточный столик рядом с раковиной, в которой две молодые женщины мыли посуду, и больше никакой мебели не было, даже стула. Древняя печь, в которой огонь поддерживается деревяшками, стояла возле стены и была единственным источником тепла. Как я узнал позднее, из всех благ цивилизации у маленькой коммуны был только водопровод, а чтобы поддерживать огонь в печи, приходилось обшаривать окрестности или отправлять бригады наверх за дверьми, перилами, оконными рамами, даже паркетинами. Другая коммуна, более многочисленная, занимала верхнюю часть здания за забаррикадированной железной дверью на верхнем пролете подвальной лестницы, но так как там частенько случаются вечеринки с большим количеством наркотиков, то потом у обитателей верхних этажей нет сил противостоять набегам за топливом. Жители подвала отвергают крепкие наркотики и считают себя выше своих соседей. Тем не менее, они предпочитают подвал, потому что его легче обогреть и еще легче защитить, чем верхние этажи, ведь окошки внизу, хоть и под самым потолком, но крошечные и грязные, слишком крошечные для любого враждебного вторжения. Кстати, летом в подвале прохладнее.

Когда я пришел, семь-восемь человек лежали на матрасах и следили за какой-то идиотской «игровой» программой по телевизору на батарейках, куря сигареты с марихуаной. В подвале стоял, по-видимому, неизбывный запах несвежего пива и марихуаны. (Они не считают марихуану наркотиком.) Два мальчика лет четырех, оба совершенно голые, катались по полу и дрались возле печки. Удобно устроившаяся на теплой трубе под потолком, серая кошка с любопытством смотрела на меня. Те, кто лежал на матрасах, на мгновение, оторвавшись от телевизора, больше не обращали на меня внимания. Среди них не было Эльзы. Но когда впустившая меня девушка позвала ее по имени, одеяло в одном из углов неожиданно было отдернуто, и моему взгляду тотчас явились голова Эльзы и ее голые плечи. Узнав меня, она взвизгнула от радости, нырнула обратно за одеяло и мгновение спустя вышла в «бабушкином» платье» Меня слегка встревожил взгляд человека, который лежал в полутьме на матрасе, когда Эльза вышла ко мне из-за одеяла. Неужели ревность?

Не долго думая, Эльза от чистого сердца обняла меня и предложила горячий кофе, который налила из мятой посудины на печке. Я с благодарностью принял кружку, потому что замерз, пока шел от остановки автобуса. Мы уселись на незанятый матрас возле печи. Кричащий телевизор, хныкающий младенец и два воюющих парнишки, позволили нам разговаривать, не боясь подслушивания. О чем только мы не переговорили, ведь мне не хотелось сразу ставить ее в известность об истинной цели моего визита. Она рассказывала о себе и о людях, с которыми жила под одной крышей. Кое-что меня огорчило, а кое-что всерьез шокировало. Огорчила меня история жизни самой Эльзы. Она была единственной дочерью людей, принадлежавших к верхушке среднего класса. Ее отец (может быть, был, так как она уже больше года не видела родителей) пишет речи для одного из самых могущественных сенаторов в Вашингтоне. Мать – адвокат в организации левого толка и в основном занимается тем, что покупает дом в пригороде, заселенной Белыми, для состоятельного Негра. До пятнадцати лет Эльза чувствовала себя очень счастливой. Тогда она жила в Кониектикуте и посещала привилегированную частную школу для девочек. (Такие школы – только для девочек или только для мальчиков – теперь, естественно, считаются незаконными.) Лето она провела с родителями в их доме на морском берегу. У Эльзы светилось лицо, когда она рассказывала о лесах и тропинках вокруг их летнего дома и долгих прогулках, которые она совершала в одиночестве. У нее была небольшая парусная шлюпка, и она часто уплывала на крошечный островок, устраивая для себя пикники и много счастливых часов нежась в полудреме на солнце.

Потом семья переехала в Вашингтон и мать настояла на том, чтобы они сняли квартиру в районе Негров рядом с Капитолийским холмом, не желая ехать в Белый пригород. В новой школе оказалось всего четыре Белых ученика вместе с Эльзой. Девочка рано развилась физически. Из-за своей естественной доброжелательности и открытого прямолинейного нрава в сочетании с поразительным внешним очарованием она в свои пятнадцать лет была уже необыкновенно привлекательна для мужчин. В результате Черные мужчины, которые изводили в школе Белых девочек, не давали покоя и Эльзе. Вдобавок Черные девочки, видя это, возненавидели Эльзу с особой силой и мучили ее, как только могли. Эльза не смела появиться в комнате отдыха и даже не позволяла себе ни на мгновение выпасть из поля зрения учителя, пока она была в школе. Но вскоре выяснилось, что нет смысла ждать защиты от учителей, когда Черный заместитель директора школы прижал девочку к стене в своем кабинете и попытался запустить руку ей под юбку. Каждый день Эльза возвращалась из школы в слезах и просила родителей перевести ее в другую школу. В ответ мать кричала на нее, била по лицу называла «расисткой». Если черные парни докучают ей, виновата она, а не они, и с черными девочкам она должна подружиться.

Отец тоже не пришел ей на помощь, даже когда она рассказала ему о приставаниях заместителя директора. Естественно, его это возмутило, но он ничего не хотел знать. Его либерализм был более пассивным, чем у матери Эльзы, и он был настолько напуган своей «либеральной» женой, что не входил ни в какие дела, связанные с вопросами расы. Даже когда три юных Черных мерзавца остановили его на пороге его дома, отняли бумажник и часы, сбили с ног и нарочно раздавили его очки, мать Эльзы не разрешила вызвать полицейских и сообщить об ограблении. Даже мысль о том, чтобы заполнить полицейский бланк против Негров, казалась ей «фашистской». Эльза держалась три месяца, а потом сбежала из дома. Ее приняла небольшая коммуна, с которой она оставалась и поныне, а так как от природы у нее был веселый нрав, то она научилась быть относительно счастливой в своем новом положении. Потом, примерно месяц назад, начались неприятности, приведшие к нашему с ней знакомству. В их коммуне появилась новая девушка, Мэри-Джейн, и между ней и Эльзой не складывались отношения. Парень, с которым Эльза в то время делила матрас, был знаком с Мэри-Джейн прежде, до того как оба пришли в коммуну, и Мэри-Джейн смотрела на Эльзу как на незаконную захватчицу. Эльзу в свою очередь возмущали попытки Мэри-Джейн отнять у нее парня.

В конце концов, они подрались – с криком, царапаньем, вырыванием волос, и Мэри-Джейн будучи сильнее, победила. Два дня Эльза бродила по улицам (тогда-то я и встретил ее) а потом она вернулась в подвал. Тем временем Мэри-Джейн не поладила с еще одной девушкой, и Эльза, воспользовавшись этим, заявила в ультимативной форме: или я, или она. Мэри-Джейн в ответ стала угрожать ей ножом.

– И что же было дальше? – спросил я; – Мы продали ее, – как ни в чем не бывало, ответила она.

– Продали! Как это? – ничего не понимая, воскликнул я.

Эльза объяснила:

– Мэри-Джейн отказалась уйти после того, как все стали на мою сторону, вот мы и продали ее Каппи-Еврею. Он дал нам за нее телевизор и двести долларов.

«Каппи-Еврею», как оказалось, и в самом деле был Евреем по фамилии Каплан, который зарабатывает тем, что занимается Белой работорговлей. Он постоянно ездит из Нью-Йорка в Вашингтон, где покупает сбежавших девиц. Его постоянными поставщиками являются «волчьи стаи» типа той, от которой я спас Эльзу. Эти хищники хватают девушек на улицах, держат их у себя неделю – другую, а потом, если за их исчезновением не последовала газетная шумиха, продают их Каплану. Что происходит с девушками потом, никто не знает наверняка, однако ходят слухи, будто большинство поступает в особые эксклюзивные клубы Нью-Йорка, где богачи удовлетворяют свои странные, противоестественные желания. Других, как говорят, продают Сатанистам, и там их расчленяют во время отвратительных ритуалов. Как бы то ни было, в коммуне кто-то слышал, что Каплан приехал «покупать», поэтому, когда Мэри-Джейн не захотела уйти по доброй воле, ее связали, потом нашли Каплана и совершили сделку.

Мне казалось, что меня уже ничем нельзя пронять, но я пришел в ужас от рассказа Эльзы о судьбе Мэри-Джейн. «Как, – спросил я в ярости, вы могли продать Белую девушку Еврею?» Эльзу смутило мое очевидное неудовольствие. Она признала, что они поступили ужасно и что иногда, думая о Мэри-Джейн, она чувствует себя виноватой, однако в то время это показалось им счастливым разрешением всех проблем. Эльза сделала слабую попытку оправдаться тем, что подобное происходит постоянно и властям об этом известно, но они не вмешиваются, так что это больше вина общества, чем отдельного человека. Я с омерзением покачал головой, однако этот поворот в нашей беседе дал мне возможность заговорить о том, в чем я был больше всего заинтересован. «Цивилизация, которая терпит существование Каплана и его отвратительного бизнеса, должна быть стерта огнем с лица земли, – сказал я. – Нам надо сжечь ее и начать жизнь сначала». Сам того, не замечая, я повысил голос, и был услышан другими обитателями подвала. Покачивающийся субъект поднялся с матраса перед телевизором и сделал несколько шагов. – Что мы можем сделать? – спросил он, не ожидая ответа. – Каппи арестовывали не меньше дюжины раз, но копы всегда его отпускают. У него есть связи среди политиков. Какие-то большие Евреи в Нью-Йорке – его постоянные посетители. И еще я слышал, что один из его клубов постоянно посещают два или три конгрессмена. – Значит, кто-то должен взорвать Конгресс, – сказал я.

– Насколько мне известно» такая попытка уже была, – рассмеялся он, имея в виду акцию Организации.

– Что ж, будь у меня бомба, я бы попытался. Где бы мне достать динамита? – спросил я.

Парень пожал плечами и вернулся к телевизору. Я попытался выудить информацию из Эльзы. Какие группы в Джорджтауне устраивают взрывы? Как я могу с ними связаться?

Эльза и хотела бы мне помочь, однако она ничего не знала. Это ее совсем не занимало. Наконец она обратилась к мужчине, который подходил к нам: «Гарри, а ребята с Двадцать девятой улицы, которые называют себя «Четвертым Мировым Освободительным Фронтом», разве не взрывают свиней?» По всему было видно, что Гарри недоволен ее вопросом. Он вскочил, окинул нас обоих горящим взглядом, ничего не сказав, вышел из подвала и громко хлопнул дверью. Одна из женщин, стоявших возле раковины, обернулась и напомнила Эльзе, что ее очередь готовить обед, а она еще даже не почистила картошку. Я пожал Эльзе руку, пожелал ей всего хорошего и ушел.

Думаю, я плохо повел дело. С моей стороны было наивно думать, будто стоит мне прийти в коммуну «отверженных», и они любезно укажут мне на людей, вовлеченных в жестокую и противозаконную деятельность. Очевидно, что то же самое мог бы проделать переодетый коп. Наверно, теперь поползет слух, что я тоже коп. Это сводило на нет все шансы познакомиться с борцами против Системы в этом регионе. Конечно, мы могли послать кого-нибудь другого на розыски «Четвертого Мирового Освободительного Фронта», чем бы он ни был. Однако у меня появились сомнения, стоит ли это делать. Мой визит к Эльзе вполне убедил меня, что люди, разделяющие ее образ жизни, вряд ли найдут в себе силы на конструктивное сотрудничество с Организацией. Им неведомо, что такое самодисциплина, и у них нет цели. Они сами поставили на себе крест. Чего они действительно хотят, так это лежать целый день, сворачивая и куря сигареты. Я почти уверен, что если правительство удвоит их содержание, даже взрыватели лишатся своей агрессивности. Эльза в принципе милое дитя, и, наверно, есть много других, у которых все в порядке с инстинктами, но которые не могут жить в нашем кошмарном мире и поэтому выпадают из него. Хотя и она, и я отрицаем мир в его сегодняшнем виде и оба как будто выпали из него, разница между членами Организации и приятелями Эльзы состоит в том, что мы можем справляться с этим, а они – нет. Не представляю себе Генри или Кэтрин, или любого другого члена Организации сидящими перед телевизором и не обращающими внимание на мир, который очень нуждается в нас. Вот такая между нами разница. Однако нам важна не только эта разница. Большинство американцев так или иначе справляются, одни – с трудом, другие – вполне успешно. Они выпали из жизни, потому что не потеряли чувствительности – той чувствительности, которая есть у членов Организации, у Эльзы и у лучших из ее друзей – чувствительности, которая позволяет нам чуять вонь разлагающегося общества и делает нас обманщиками. Справляющиеся с нашей жизнью и не справляющиеся с ней или чуют вонь, или она не мешает им.

Евреи могут жить в любом свинарнике, и пока в нем много помоев, они довольны. Эволюция научила их мастерски выживать, но она лишила их другого.

До чего же ненадежна человеческая цивилизация! До чего она поверхностна по отношению к природе человека! И до чего же среди множества людей мало таких, жизнь которых имеет смысл и которые поддерживают ее существование. Без наличия, скажем, одного-двух процентов сильных индивидуумов – наиболее агрессивных, умных, работящих – я уверен, никакая цивилизация не выдержала бы долго. Она бы постепенно разлагалась, возможно, несколько веков, и люди не имели бы сил, энергии или таланта заделывать прорехи. Постепенно все вернулись бы к изначальному, до цивилизованному состоянию – к тому состоянию, которое мало чем отличается от состояния джорджтаунских беглецов. Но даже энергии, воли и таланта недостаточно. В Америке до сих пор хватает сверх умников, которые заставляют колеса вертеться. Однако эти сверхумники, кажется, не замечают, что их машина уже давно сошла с пути и мчится в пропасть. Они нечувствительны к уродству и неестественности так же, как к опасности того направления, которого они придерживаются. Лишь меньшинство из меньшинства вело Нашу расу из джунглей и понуждало ее делать первые шаги по направлению к истинной цивилизации. Мы всем обязаны тем немногим из наших предков, которые чувствовали, что надо делать, и умели это делать. Без чувствительности никакое умение не приведет к истинно великим достижениям, а без умения чувствительность может привести только к мечтаниям и разочарованиям. Среди огромного количества людей Организация выбрала тех из современного поколения, кто обладает и тем, и другим. И теперь мы должны сделать все необходимое, чтобы победить.