Четыре настроения СТАЛКИНГА

Дон Хуан сказал, что я должен оставаться на древнем наблюдательном посту и использовать тягу земли, чтобы сместить точку сборки и вспомнить другие состояния повышенного осознания, в которых он обучал меня сталкингу.

– На протяжении последних нескольких дней я много раз упоминал о четырех настроениях сталкинга, – сказал он. – Я говорил о безжалостности, хитрости, терпении и мягкости в надежде, что ты сможешь вспомнить о них все, чему я тебя учил. Было бы замечательно, если бы ты смог использовать эти четыре настроения, как гидов для тотального вспоминания.

Он выдержал паузу, которая показалась мне слишком долгой. Затем он сделал заявление, которое, казалось, не должно было удивить меня – и, тем не менее, сильно удивило. Он сказал, что обучал меня четырем настроениям сталкинга в северной Мексике с помощью Висенте Медрано и Сильвио Мануэля. Он не продолжал дальше, давая мне время осмыслить это. Я силился вспомнить, но потом махнул рукой и хотел было уже громогласно заявить, что не способен вспомнить того, чего никогда не происходило.

Но пока я всячески отрицал это, мне в голову начали приходить тревожные мысли. Я ведь знал, что дон Хуан сказал это не для того, чтобы досадить мне. Как уже бывало прежде, когда он просил меня вспомнить повышенное осознание, меня захватывало осознание того, что, действительно, отсутствовала непрерывность в тех событиях, через которые я проходил под его руководством. Эти события не были связаны между собой в линейной последовательности, подобно событиям моей повседневной жизни. Весьма возможно, что он был прав. В мире дона Хуана у меня не было оснований быть уверенным в чем бы то ни было.

Я пытался выразить свои сомнения, но он отказался слушать и велел мне вспоминать. К этому времени совсем стемнело. Стало ветрено, но я не чувствовал холода. Дон Хуан дал мне плоский камень, чтобы я положил его себе на грудь. Мое осознание было обострено и восприимчиво ко всему вокруг. Я почувствовал внезапную тягу, которая не была ни внешней, ни внутренней – скорее, это было ощущение непрерывного тянущего усилия в неопределенной части меня. Внезапно с ослепительной ясностью я начал вспоминать встречу, которая произошла годы назад. Я вспомнил события и людей так ярко, что это испугало меня до озноба. Я рассказал все это дону Хуану, но он не проявил интереса и только призвал меня не поддаваться умственному или физическому страху.

Мое воспоминание было таким реальным, как если бы я вновь пережил этот эпизод. Дон Хуан сохранял спокойствие. Он даже не смотрел в мою сторону. Я чувствовал оцепенение. Оно проходило медленно.

Я мог лишь повторить то же, что всегда говорил дону Хуану, когда вспоминал событие, не включенное в линейную последовательность.

– Как это может быть, дон Хуан? Как я мог забыть все это? И он вновь заявлял то же, что и всегда. – Механизм такого рода вспоминания не имеет ничего общего с нормальной памятью, – уверил дон Хуан. – Он связан с перемещением точки сборки.

Он утверждал, что хотя я обладаю полным знанием о том, что такое намерение, однако еще не могу распоряжаться этим знанием. Знать, что такое намерение, – означает, что обладающий этим знанием в любое время может объяснить это знание или воспользоваться им. Нагуаль в силу своего положения обязан распоряжаться своим знанием именно таким образом.

– Что ты вспомнил? – спросил он меня.

– Тот первый случай, когда ты рассказывал мне о четырех настроениях сталкинга, – сказал я.

Какой-то необъяснимый в понятиях моего обычного восприятия мира процесс освободил воспоминания, которых за минуту до того не существовало. И я вспомнил последовательность событий, которые произошли много лет назад.

Когда я уезжал из дома дона Хуана в Соноре, он попросил меня встретиться с ним на следующей неделе около полудня на границе США в Ногалесе, штат Аризона, на автобусной станции Грейхаунд.

Я приехал на час раньше, но он уже стоял у двери. Я приветствовал его. Не отвечая, он поспешно оттолкнул меня в сторону и прошептал, чтобы я вытащил руки из карманов. Я был огорошен. Не дав мне опомниться, он сказал, что у меня расстегнулась ширинка, постыдно демонстрируя мое сексуальное возбуждение.

Скорость, с которой я бросился застегиваться, была феноменальной. К тому времени, когда я понял, что это была всего лишь грубая шутка, мы уже были на улице. Дон Хуан смеялся, довольно ощутимо похлопывая меня по спине, словно он был в восторге от своей шутки. Внезапно я обнаружил себя в состоянии повышенного осознания.

Мы зашли в кафе и сели. Мой ум был настолько ясным, что мне хотелось смотреть на все, видеть суть вещей.

– Не растрачивай энергию, – велел дон Хуан строгим голосом. – Я привел тебя сюда, чтобы выяснить, сможешь ли ты есть, когда твоя точка сборки сдвинута. Не пытайся сделать больше, чем это.

Но вдруг за столик напротив меня сел какой-то человек, и все мое внимание оказалось прикованным к нему.

– Повращай глазами, – велел дон Хуан. – Не смотри на этого человека.

Но перестать смотреть на него было выше моих сил. Я почувствовал, что требования дона Хуана меня раздражают.

– Что ты видишь? – услышал я вопрос дона Хуана. Я видел светящийся кокон, являющий собой прозрачные крылья, которые были обернуты поверх собственно кокона. Крылья развернулись, затрепетали на мгновение, отслоились, упали, на их месте появились новые крылья, и весь процесс повторился снова.

Дон Хуан развернул меня вместе со стулом лицом к стене.

– Это растрата, – сказал он после того, как я рассказал ему о том, что видел. – Ты исчерпал почти всю свою энергию. Сдерживай себя. Воину необходим фокус. На кой черт ему крылья на светящемся коконе?

Он сказал, что повышенное осознание похоже на трамплин. Из него можно совершить прыжок в бесконечность. Он подчеркивал снова и снова, что когда точка сборки оказывается смещенной, она затем либо возвращается в положение, очень близкое к прежнему, либо продолжает двигаться в бесконечность.

– Люди и не подозревают о странной силе, которую несут в себе, – продолжал он. – Вот сейчас, например, у тебя есть способ достичь бесконечности. Если ты будешь дальше так же бестолково вести себя, то можешь сдвинуть свою точку сборки за определенный порог, откуда нет возврата.

Я понял опасность, о которой он говорил, или, вернее, физически ощутил, что стою на краю пропасти, и если наклонюсь вперед, то свалюсь в нее.

– Твоя точка сборки сдвинулась в повышенное осознание, – продолжал он, – потому что я одолжил тебе свою энергию.

Мы молча ели простую пищу. Дон Хуан запретил мне пить чай или кофе.

– Когда ты пользуешься моей энергией, – сказал он, – ты не находишься в своем собственном времени. Ты находишься в моем. А я пью воду.

Когда мы вышли и направились к моей машине, меня слега тошнило. Я пошатнулся, и едва не потерял равновесие. Это ощущение было похоже на то, когда впервые надеваешь очки и пытаешься в них ходить.

– Возьми себя в руки, – сказал дон Хуан, улыбаясь. – Там, куда мы идем, тебе придется действовать исключительно точно.

Он сказал, чтобы я ехал через границу в соседний с Ногалесом город в Мексике. Во время езды он все время давал мне указания: какую улицу выбирать, когда делать правый, а когда левый поворот и с какой скоростью ехать.

– Я знаю эту местность, – сказал я довольно раздраженно. Скажи мне, где ты хочешь выйти, и я высажу тебя там. Как водитель такси.

– О’кей, – сказал он, – Высади меня, пожалуйста, на Хранимой-Небесами-Авеню, 1573.

Я не знал такой улицы, если только она вообще существовала. Я подозревал, что он только что придумал это название, чтобы сбить меня с толку, и промолчал. Его улыбающиеся глаза насмешливо блестели.