Майк Райко. Среда выдалась на славу – один из тех ясных и прохладных июньских дней, когда все вокруг голубое, розовое и кирпично-красное

Среда выдалась на славу – один из тех ясных и прохладных июньских дней, когда все вокруг голубое, розовое и кирпично-красное. Я высунул голову из окна спальни Джейни и огляделся. Было уже одиннадцать, но воздух оставался свежим и прозрачным, как ранним утром.

Джейни все еще дулась на нас с Филом, что мы поздно вчера притащились, и завтрак готовить не встала, а Барбара ночевала дома, в Манхассете.

Мы снова пошли в Юнион-Холл и на углу Семнадцатой наткнулись на Рэмси Аллена. Он сидел и ждал нас на ступеньках, улыбаясь во весь рот.

На щите объявлений оказалась целая куча новых вакансий. Я тут же стал обходить кабинеты, требуя исправить мне категорию.

– С карточкой должника на корабль устроиться невозможно, – пожаловался я чиновнику, – а мне нужно срочно заработать.

– Ничего не могу поделать, – отвечал он сухо.

Я вернулся в зал. Фил сидел на стуле и читал «Европу» Роберта Бриффо. Аллен сидел рядом и смотрел на него.

Услышав о моей неудаче, Аллен сказал, что здесь работает его знакомая девчонка из Гринвич-Виллидж.

– Попробую договориться, – обещал он и пошел наверх.

Четверть часа спустя он вернулся и сказал, что пригласил знакомую пообедать.

– А чем ты будешь платить за обед? – поинтересовался Фил.

Аллен заявил, что через полчаса деньги будут, и снова исчез.

Я с недоумением почесал затылок.

– Послушай, с какой стати он так для нас старается?

– Надеется, что я разрешу ему идти со мной в плавание, – объяснил Фил.

Ближе к часу Рэмси Аллен принес пять долларов – занял у кого-то в Гринвич-Виллидж. Он поднялся наверх и вернулся с девушкой из профсоюза. Было видно, что она по уши влюблена и готова сделать для него что угодно.

Обедать мы пошли в испанский ресторанчик на Восьмой авеню. Девушка сказала, что бывает здесь каждый день и вообще это мировое местечко. Потом спросила, какая у меня проблема.

– Понимаете, я подхватил грипп, и это выбило меня из колеи, – объяснил я. – Потому и взносы задержал, и на берегу просидел дольше, чем положено.

– А вы им об этом сказали?

– Нет, я не думал, что это на них подействует.

– Конечно, подействует, – воскликнула она, – хоть и всего две недели, а болезнь.

Я подлизывался как мог: спрашивал, знает ли она такого-то в Гринвич-Виллидж, встречалась ли с таким-то, стараясь припомнить всех своих старых дружков с левыми взглядами. Некоторые имена оказались ей знакомы. Я нажал еще, поведав о своей коммунистической деятельности в Пенсильвании, и как меня арестовали в парке Бостон-Коммон за агитацию.

Ее это впечатлило, она решила что я – один из своих.

Потом Аллен начал травить анекдоты, и обед превратился в маленькую вечеринку, только Фил чуть все не испортил, когда расхохотался, услышав рассуждения нашей новой знакомой о «простых людях».

Ал назначил ей свидание через неделю, и дело было в шляпе. Вытерев рот бумажной салфеткой, девушка сказала:

– Думаю, Майк, мне удастся что-нибудь придумать насчет вашей карточки.

Вернувшись в Юнион-Холл, она пошла звонить знакомым, а нам велела подождать снаружи:

– К трем часам все выяснится.

Мы заказали пива в «Якоре», и как только Фил отлучился в туалет, Аллен начал:

– Стало быть, Майк, вы едете во Францию? Мне бы тоже очень хотелось.

– А почему бы и нет?

– Филу это вряд ли понравится. Он что-нибудь говорил?

– Нет, ничего. Сам-то я не против, чем больше компания, тем веселее, да и в пешем походе легче придется.

– Вот именно, – оживился он. – Втроем гораздо легче. Вы оба молодые и непрактичные, не сумеете раздобыть деньги и еду.

– Да, пожалуй, – кивнул я. – Чего доброго, с голоду помрем.

– Не исключено… Майк, может, убедишь Фила, пусть разрешит мне ехать с вами, а?

– Ну… сам я, как уже сказал, не против… Пожалуй, мне с ним поговорить не мешает.

– Скажешь ему про еду и деньги?

– Да, конечно.

– Очень тебя прошу, Майк.

– Сделано.

Он хлопнул меня по плечу и заказал еще по пиву.

Фил вернулся, и они снова принялись обсуждать его Новое видение. Он все беспокоился, что оно недостижимо, потому что человек обладает ограниченным числом органов чувств.

Аллен слушал и глубокомысленно кивал.

– Очень интересно, – сказал он. – У Йейтса и в каббале на эту тему существует масса оккультистских соображений.

– Рембо считал себя богом, – заметил Фил. – Может быть, это и есть главное условие. Согласно каббале человек всего лишь на шаг отстоит от растительной жизни, так, что между ним и Богом остается туманная завеса. Однако если допустить, что он приподнимет эту завесу, рассеет ее, словно солнечным светом, что он тогда увидит и узнает?

– Пожалуй, что-то в этом есть, – задумчиво произнес Аллен, – хотя Рембо в конце концов потерпел поражение.

Фил сжал кулаки.

– Да, конечно, и я знаю почему… хотя не уверен, что смогу четко объяснить.

– А ты попробуй, – тихо сказал Аллен, слегка нахмурившись.

Но Фил лишь отмахнулся и попросил еще пива.

К трем часам мы вернулись в Юнион-Холл. Я позвонил нашей знакомой, и она сказала, к кому зайти. Я поблагодарил ее за помощь и передал трубку Аллену, который принялся весело болтать.

Служащая профсоюза, к которой я обратился, сказала, что узнала от сестры о моей проблеме и ввиду особых обстоятельств выпишет мне новую регистрационную карточку. Пока она это делала, я незаметно сунул в карман еще несколько незаполненных, на всякий случай.

Вниз я спустился с добрыми вестями. Мы стояли в толпе моряков и смотрели на щит объявлений.

– Теперь у нас будет корабль, – сказал Фил.

– Не сегодня, так завтра, – кивнул я и показал Аллену бланки, которые стащил в канцелярии.

Он проворно выхватил их и сунул в карман, пока не заметил Фил. Потом многозначительно взглянул на меня и сказал, что ему пора бежать, мол, нашел малярную работу на Пятьдесят второй улице, и его там ждут. Мы с Филом сели на стулья и стали ждать вакансий.

В половине четвертого объявили, что требуются палубные матросы. Я подал свою новую карточку и со мной четверо других первого класса… и чуть не запрыгал от радости, потому что меня взяли. Весь сияя, Фил дал мне прикурить, рука его дрожала.

Когда огласили заявку на матросов второго класса, он подал свою карточку. Желающих нашелся еще десяток, и диспетчер принялся тасовать карточки, сортируя их по стажу.

Один из претендентов, тощий прыщавый юнец лет семнадцати с лицом кретина, ошивался возле окошка с самого утра, но его карточку неизменно выкидывали обратно. Я взглянул на нее и увидел штамп должника, как на моей старой. Он даже не знал, что нужно идти к окошку с горящими вакансиями, и принимал отказ за отказом все с той же идиотской улыбкой. Я пожалел его и объяснил, куда идти. Всем было наплевать на парня, даже диспетчеру.

Карточку Фила тоже выбросили, но его обошли по стажу всего на несколько часов.

– Ничего, подождем, – сказал я, и мы вернулись на свои стулья.

Вскоре главный диспетчер объявил в микрофон: «Одна вакансия первого класса вернулась». Это оказалась моя карточка. Меня все-таки не взяли.

– Значит, завтра. Встанем как можно раньше.

Я стал думать о Рэмси Аллене и его профсоюзной знакомой, потом взглянул на Фила, который вновь углубился в свою книжку.

– Ал настоящий гений, – начал я, – с ним можно в огонь и воду. – Фил молча поднял голову от книги. Решив покончить с этим делом, я продолжал: – Почему бы нам не взять его с собой? Он только об этом и мечтает.

Фил мучительно скривился.

– Нет, только не это! Говорю же, весь смысл в том, чтобы от него отделаться.

Я пожал плечами.

– Не понимаю.

– Поскольку ты не слишком хорошо знаком с фактами, я и не жду понимания.

– Ладно, – буркнул я.

Уже было пять часов, и Фил предложил пойти к Аллену поужинать, думая, что у того появятся деньги после сегодняшней «работы». Я прекрасно знал, что Аллен сейчас рыщет по всему городу в поисках пробивного штампа с датой и временем, чтобы сделать себе регистрацию и пробраться на наш корабль.

Когда мы пришли в квартиру на Пятьдесят второй над ночным клубом, Аллена еще не было дома. Я развалился на диване, а Фил сел в кресло и снова раскрыл свою «Европу».

С дивана был виден задний двор и живописная потрескавшаяся стена, увитая зеленым плющом и освещенная вечерним солнцем.

– Смотри, – сказал я Филу, показывая в окно, – так, наверное, выглядит Монмартр.

Он подошел и стал смотреть на стену. Я незаметно заснул, и меня разбудили голоса. Фил и Аллен стояли и звали меня. Я перевернулся на другой бок и стал вспоминать сон, который только что видел. Там были холмы Теннесси. Как странно – вовсе не корабли, хотя каждый раз перед плаванием мне снится только море.

Дверь приоткрылась, и в комнату тенью скользнула длинная фигура Деннисона. Я даже вздрогнул, так тихо он появился. В обычном своем пиджаке, изо рта торчит недокуренная сигарета. Деннисон сел в кресло, и Аллен с Филом стали рассказывать ему о нашем обеде с девушкой из профсоюза моряков и о том, как все здорово устроилось. Я сидел на диване и следил за его реакцией. Впрочем, никакой особенной реакции и не было.

Я был знаком с Деннисоном уже несколько месяцев, но разгадать его пока не смог. Он приехал из Рино, штат Невада, и обликом своим наводил на мысли о скачках и рулетке, но это было лишь внешнее впечатление. В его ленивом глуховатом выговоре иногда проскальзывала неожиданная изысканная нотка. Я не сомневался, что он был причастен к темным делам. Загадочные звонки из Чикаго, странные недомолвки, непонятные гости – приятные в обхождении, но какие-то напряженные, окутанные завесой секретности. В Рино у Деннисона осталась мать, которая время от времени присылала ему посылки с едой, и на каждое Рождество, если верить Филу и Аллену, он собирался и исчезал на несколько дней. В нем самом всегда чувствовался какой-то неистребимый дух Дикого Запада, и я не раз удивлялся, что его держит здесь, на восточном побережье. Несмотря на его объяснения насчет нездорового климата и прочего в том же роде, ходили упорные слухи, что дома он рискует нарваться на прежних знакомых, которые не прочь задать ему пару интересных вопросов. Так или иначе, ежегодные рождественские визиты совершались втайне.

Деннисон чем-то напоминал мне ковбоя, но не того, что в кино – на белой лошади, в жемчужно-серой стетсоновской шляпе и с двойной разукрашенной кобурой, – а ковбоя в простом жилете и полустетсоне, который обычно сидит в салуне за карточным столом и потом тихо сваливает, прихватив денежки, когда герой и злодей затевают разборку со стрельбой.