Предлагаемая русская модель

Предлагаемая мною модель тренинга использует конструктивные элементы и немецкой, и английской моделей. От немецкой модели она унаследовала важные элементы содержания, например, техники вер­бализации и снижения эмоционального напряжения. Стремление к четкости и операциональности также несет в себе немецкие черты.

Из английской модели заимствуется стремление к положительной обратной связи, моделирование и критерий «переучивания» в отработке реакций.

Новым в предлагаемой русской модели являются:

1. Стремление к незаметности и безболезненности диагностичес­ких процедур.

2. Введение новых важных элементов содержания, прежде всего ком­муникативных умений, способствующих активизации партнера.

3. Подчеркнутое внимание к методам регуляции эмоционального напряжения.

4. Веселость как обязательный элемент тренинга.

5. Использование принципов:

1) вызова, или призывающей задачи;

2) положительной обратной связи (этот принцип заимствован из английской модели, но здесь он приобретает новое значение);

3) весомости, или «сухого остатка»;

4) эффективности методов и упражнений.

Диагностика участников совершается попутно, незаметно и безбо­лезненно, причем в ситуациях, когда они пытаются решить задачу, а не проиграть какую-либо значимую социальную ситуацию. Чем больше в задаче неожиданного, тем в большей степени «настоящими» в этот момент будут люди.

Коммуникативные умения, которые я считаю необходимым разви­вать в базовом тренинге коммуникативной компетентности, таковы:

Умения, способствующие активизации партнера (1-4), необходи­мы в российской программе базового тренинга. Многословия у нас, конечно, достаточно. Но люди не всегда представляют себе, что (они должны сообщить и как. Наш, отечественный, эгоцентризм выражается не только в том, что мы слушаем партнера «в пол-уха», а потом настаиваем на решении своей проблемы. Он проявляется также в уве­ренности, что партнер видит мир такими же глазами и поэтому не надо специально объяснять ему, что мы имеем в виду.

Множество раз я убеждалась на собственном опыте, что попадаю впросак только потому, что не объяснила по-настоящему своей пози­ции. Почему-то кажется, что партнеру и так все должно быть ясно.

Необходимость активизировать партнера к самовыражению диктуется еще и тем, что многие люди страшатся самораскрытия. Тех, кто старше возрастом, в молодости за это наказывали, причем множество раз. Лучше было промолчать, чем высказаться. Слово — серебро, а молчание — золото. Множество людей в глубине души не уверены, что их мысли и предложения могут быть по-настоящему интересны. Многие люди, в том числе молодые, боятся отвержения, и поэтому не склонны к открытому самовыражению.

Наша культура характеризуется высокой контекстностью. Это означает, что смысл слов в значительной степени зависит от ситуации и множества почти неуловимых сигналов, которыми обмениваются собеседники. Иногда мы вовсе не имеем в виду того, что произносим вслух. Это нередко является тяжелым барьером для иностранных коллег. Наивная вера в то, что имеется в виду именно то, что говорится, свойственна, например, жителям Скандинавии, Швейцарии и, в особенности, Германии.

Рисунок внизу иллюстрирует различия между странами по степени контекстности культуры.

Культуры с низкой контекстностью характеризуются: 1) прямым и немедленным обращением к задачам и проблемам; 2) приданием большого значения личной компетентности и эффективности; 3) пре­обладанием ясных, точных и быстрых взаимодействий.

Культуры с высокой контекстностью характеризуются: 1) необхо­димостью установления доверия перед вступлением в обсуждение де­ловых вопросов; 2) приданием большого значения личным взаимо­отношениям и доброй воле; 3) приданием большого значения обстоятельствам, в которых происходит разговор. В высококонтекст­ных культурах люди интерпретируют сказанное другими словами в опо­ре на оттенки формулировок, тон голоса, социальный статус говоря­щего, предысторию и социальную обстановку. Все это требует времени (Hellriegel L., Slocum J., Woodman R., 2001, р. 386).

Россия на этом континууме тяготеет к левому полюсу. У нас очень важно уметь проникнуть по ту сторону произносимых слов. Однако в перечень тренируемых умений я не включила умение воспринять и понять то, что партнер намеренно пытается скрыть, поскольку тренинг коммуникативной компетентности является одновременно тренингом партнерского общения, а отношения партнерства предполагают стрем­ление к открытой коммуникации. В некоторых случаях, однако, этот раздел может быть включен в программу под рубрикой «распознава­ние признаков утаивания и информации и дезинформации» (или по­просту — признаков лжи).

Однако если включить умение расшифровывать признаки лжи в Программу с самого начала, это будет означать, что вы рискуете от до­верительного партнерства перейти к «осторожному партнерству», возможно даже, «двуличному партнерству» и т. д. При подведении ито­гов кто-нибудь из участников наверняка скажет: «Спасибо за то, что помогли нам изучить техники разоблачения партнера. Теперь я лучше смогу манипулировать!» Уж лучше тренеру исходить из «наивного» предположения, что все стремятся к прямой, открытой, «простодуш­ной» коммуникации, но не всегда могут выразить себя или боятся быть открытыми и поэтому нужно помогать им в этом.

Итак, активирующие партнера коммуникативные умения являют­ся важными, а включение их в российскую модель тренинга — обосно­ванным.

Теперь постараюсь обосновать то, почему в предлагаемой россий­ской модели столь важны умение выравнивать эмоциональное напря­жение и эмоциональная составляющая в тренинге вообще.

По классификации Ричарда Льюиса, национальные и региональные культуры мира разделяются на три группы: моноактивные, ориентиро­ванные на задачу (task-oriented), четко планирующие деятельность; полиактивные, ориентированные на людей (people- oriented), словоохотливые и общительные; реактивные, интровертивные, ориентированные: на сохранение уважения (respect- oriented). Моноактивные народы, такие как шведы, швейцарцы, датчане и немцы, делают в данный промежуток времени одно дело, полностью сосредотачиваются на нем и выполняют по заранее составленному графику. Такие люди полагают, что при такой организации труда они смогут действовать более эффективно и успеют сделать больше (Льюис Р. Д., 1999, с. 66-67).

Отсюда, возможно, и стремление четко определить и соблюдать последовательность фаз при ведении деловой беседы...

В соответствии с классификацией народов, предложенной Р. Льюисом, полиактивными являются латиноамериканцы, арабы, африканцы, индийцы, пакистанцы, испанцы, итальянцы-южане, средиземноморские народы, полинезийцы, португальцы, русские и другие славяне. Для полиактивных народов личностное взаимодействие — наилучшая форма инвестирования времени (Льюис Р. Д., 1999, с. 86; 90; 91).

Исследование С.В. Перминовой подтверждает, что по типу поведения российская деловая культура близка к латиноамериканской, т.е. полиактивной, «отношенческой», ориентированной скорее на создание и сохранение хороших отношений с партнером, нежели на конечный результат и эффективность. В то же время сами российские предприниматели предпочитают выбирать в качестве идеальных партнере представителей моноактивной культуры: американцев, немцев, скандинавов (Перминова С.В., 2002).

Умение регулировать эмоциональное напряжение помогает скон­центрироваться на совместной деятельности. Это эффективно, и мы это признаем. Это удобно, и мы это ценим. Однако это трудно для нас, и требует соответствующего тренинга.

Знакомые шведы иногда говорят мне: «Вы, русские, по экспрессив­ности превосходите нас в такой же степени, как итальянцы превосхо­дят вас». Но дело не в холодности шведов. Речь идет именно об эксп­рессивности, а не эмоциональности, потому что люди из Скандинавии обладают, без сомнения, теми же чувствами. Проработав с ними семь лет, я в этом уже не сомневаюсь. Все дело — в умении управлять своим эмоциональным состоянием и эмоциональным состоянием партнера.